Хранители Севера

Пролог

Север. Граница с Королевством Атрея.

Холодная, безжизненная снежная пустыня раскинулась под свинцовым небом, словно бескрайний океан, чьи волны разом застыли, превратившись в ледяные дюны. Они вздымались и опадали, простираясь до самого горизонта, создавая обманчивую, пугающую иллюзию бесконечности. Морозный ветер, беспощадный и неутомимый, выл над этой пустошью, поднимая в воздух мириады острых снежинок, сверкавших, как осколки разбитого зеркала. Они хлестали по лицу, цеплялись за одежду, проникали под воротник, принося с собой колючее, пронизывающее до костей ощущение одиночества.

Здесь не было ни троп, ни ориентиров, лишь хаотично разбросанные обломки замерзших скал – немые свидетели далёкого времени, когда эта земля ещё дышала жизнью. Теперь они торчали из-под снега, чёрные и острые, словно клыки громадного зверя, уснувшего в вечном сне. Казалось, ещё миг – и земля содрогнётся, и чудовище пробудится. Но главная опасность таилась под ногами. Земля под мягким, обманчиво нежным, только что выпавшим снегом скрывала смертельные ловушки: невидимые трещины глубиной в сотни метров, заледеневшие пропасти, скрытые снежными мостами, и воронки, где снежные вихри кружили без устали, заманивая в свою ледяную пасть всё живое. Каждый шаг здесь был игрой со смертью, каждое движение – вызовом стихии, которая не прощала ошибок.

Пустыня кажется безмолвной, но это обманчивая тишина. Любой, кто осмелится ступить на её ослепительно-белый, искрящийся под тусклым светом покров, мгновенно почувствует скрытую, древнюю угрозу. Мороз здесь – не просто холод, а живое, дышащее ненавистью существо. Он не обволакивает, а кусает кожу до онемения, проникает в самые кости лютой болью, замораживает кровь в жилах, превращая её в вязкий, ледяной поток, едва текущий по сосудам. Но иногда этот спящий ледяной мир пробуждается – внезапно и яростно, как разгневанный хищник, потревоженный в своем логове. Снежные бури возникают буквально из ничего. Один миг – и свинцовое небо сливается с землёй в единое белое месиво. Вой ветра оглушает, он похож не на простой порыв воздуха, а на протяжный, полный отчаяния плач тысяч замерзших душ. Мощные вихри яростно кружат между острых пиков гор, поднимая в воздух тучи колющего снега. Весь мир растворяется в сплошной, непроглядной белой мгле. В этом хаосе не существует ни направления, ни времени, есть только всепоглощающий, безумный гул стихии.

И посреди этой бескрайней, вымершей пустыни, подобная насмешке самой природы, возвышается ледяная стена. Она пронзает землю и небо, растянувшись на сотни километров, словно шрам, намертво разделивший некогда единое королевство. Стена соткана из векового, непроницаемого льда, переливающегося миллионами застывших кристаллов. Под слабым солнцем она ослепляет алмазным блеском, а в самую темную ночь сияет холодным, призрачным светом, отбрасывая жутковатые, искаженные тени лунных лучей. Её высота непостижима для человеческого разума. Запрокинь голову – и глаза устанут, безуспешно пытаясь отыскать вершину. Где-то там, в вышине, её острые пики теряются в вечно клубящихся облаках, словно стена не имеет конца, упираясь в само небо и теряясь в бесконечности зимнего горизонта.

Никто не помнит, кто возвел эту ледяную преграду и каким чудом или проклятием она возникла. Жители ближайших пограничных деревень каждое утро, открывая скрипучую дверь, первым делом с тревогой вглядываются вдаль – на сверкающие, недоступные пики. А ночью, торопливо закрывая ставни и задвигая тяжелые засовы, провожают их взглядом, полным суеверного страха. Они привыкли к её холодному, гипнотизирующему блеску, но смотрят на неё с восторгом и ужасом, горячо надеясь никогда не встретиться с теми, кто обитает по ту сторону.

Говорят, там живут не люди, а демоны. Высокие, с белоснежными, как первый иней, волосами и пустыми, светлыми, как зимнее небо после метели, глазами. Их образом пугают детей, шепча у потрескивающих очагов страшные истории и накрепко запрещая выходить из домов после заката. Опытные воины шепчут молитвы, лишь бы никогда не столкнуться с ними в бою, и передают из уст в уста простые, жуткие правила:

– Если увидишь их тень – беги, не оглядываясь.

– Если услышишь их шаги – замри и не дыши.

– Если встретишь их взгляд – молиться уже поздно. Твоя душа уже принадлежит холоду.

Эти северяне – не просто дикари. Они – искусные охотники, чьи следы бесследно исчезают в метели, и лучшие наемники, которых можно купить за золото, если знать, как до них достучаться. Их молчаливая жестокость стала легендой. По ночам, когда ветер на миг стихает, превращаясь в ледяной шёпот, иногда доносятся звуки – далёкие, чистые, как сколотый лёд, голоса. Это пение без слов, мелодия, от которой кровь стынет в жилах, а по коже бегут мурашки. Услышав его, жители глухих деревень крепче запирают ставни, глубже зарываются в грубые шкуры, стараясь быстрее провалиться в сон. Потому что все знают: если они придут сами, утром снег вокруг окрасится в алый цвет, и никакой ветер не сможет скрыть этого.

В старых, истлевших свитках, что пылятся в заброшенных архивах Бермона, ещё можно найти смутные следы того, забытого времени. Времен, когда между Королевствами существовал хрупкий, но прочный мирный договор, скреплённый клятвами и взаимной выгодой. Тогда торговые караваны, звеня колокольчиками, свободно ходили по Северному тракту, а в шумных тавернах на самой границе можно было услышать смешанную речь и звон монет из обоих королевств. Пока Рейнхард Д’Альбон, бывший король Бермона, не изменил всё одним роковым решением. Старики в приграничных деревнях до сих пор спорят у огня, что толкнуло его на этот шаг. Одни шепчут, что его ослепила жажда абсолютной власти – мол, разглядел в сильных и независимых северянах угрозу своему трону. Другие клянутся, что его обманули – подсунули ловко сфабрикованные письма, нашептали в ухо отравленные, лживые предсказания о грядущем предательстве. А третьи… третьи, самые мрачные, говорят, что он узнал нечто. Нечто такое, что скрывалось за льдами и легендами, нечто, от чего даже самый мудрый и твердый правитель мог сломаться. Как бы то ни было, в одну из тёмных, беззвёздных ночей древний договор был разорван. Всё началось не с громких заявлений, а с тихого, обречённого приказа, данного шёпотом в полутёмном кабинете. С королевской печати, поставленной на пергамент дрожащей, но не колеблющейся рукой. С факелов, зажжённых у пограничных постов. Его поступок стал той единственной искрой, что упала на сухую траву многовековой напряженности. Вспыхнул пожар вражды, который уже никто не мог потушить. Союзные земли в одночасье превратились в заклятых врагов, разделенных не только стеной льда, но и рекой ненависти и пролитой крови.

С тех пор ледяная стена стала не просто границей – она превратилась в несокрушимый барьер, наглухо разделивший два мира. Она возвышается не только изо льда, но из страха, недоверия и ненависти, что пылают по обе её стороны, не давая даже слабой надежде прорасти сквозь вечную мерзлоту.Но в безлунные ночи, когда ветер внезапно затихает, словно затаив дыхание, а звезды скрываются за пеленой облаков, со стеной происходит нечто странное, почти мистическое. Если осмелиться подойти достаточно близко и прижаться щекой к её ледяной, испещрённой узорами поверхности, можно услышать, как она дышит. Сквозь толщу векового льда доносится глухой, едва уловимый гул – то ли биение гигантского сердца, то ли отголосок давно забытой магии. Одни говорят, что это шёпот мёртвых, души которых вмурованы в лёд и теперь вечно поющие о своей участи. Другие, сжимая амулеты, клянутся, что слышали зов – тихие, настойчивые голоса, доносящиеся из-за стены. Они манят за собой, обещая тому, кто послушает, неведомую силу, способную сокрушить троны и перевернуть весь мир с ног на голову.

Глава 1

Неразборчивый шёпот доносился у подножия ледяной стены. Четыре тёмные фигуры, укутанные в плотные не продуваемые плащи, встали в круг. Капюшоны, обледеневшие от колких порывов, скрывали их лица. Ладони, долгое время находившиеся без перчаток, заледенели и кожа на них приобрела мертвенно-синеватый оттенок, но их будто это совсем не волновало, хоть они и дрожали от холода. Безумный блеск в их глазах сиял ярче, чем отблески солнца на выпавшем снегу.

Пустыня не щадила никого, и сегодняшним утро, словно в насмешку, она призвала морозный ветер, что свободно гулял по её просторам и любезно одаривал незваных гостей своим безжалостным вниманием. Острый, хищный холод вгрызался в щёки, разрывал кожу на губах, и заставлял лёгкие ныть от каждого вдоха.

Прикрыв глаза, чужаки обратились к энергии внутри себя. Она с неохотой, лениво, откликалась им, ведь то, что они задумали противоречило самой природе. Пальцы дрогнули, нащупав нити силы. Сцепив руки в плотный замок, чужаки зашептали, питая каждое слово чёрной магией. Четыре голоса слились в зловещий унисон. Воздух вокруг них потяжелел, дышать с каждым произнесенным словом становилось всё труднее, но они, сжав до скрежета зубы продолжали призывать запретную магию. Никто из них и не думал останавливаться.

– Мы взываем к тебе…Услышь наши молитвы…Приди в наш мир. (произнесено на древнем языке)

Вихрь магии с треском сорвался с невидимых цепей, раскалывая воздух, но этого было недостаточно, чтобы разорвать грань. Чужаки уже не шептали, они рычали. С каждым произнесённым словом, губы обнажали зубы, лица искажались, а в глазах вспыхивала звериная одержимость. По вискам стекали капли пота, но даже в ледяном воздухе они не остывали, а испарялись паром. Им всё сложнее удавалось сохранить нужную концентрацию, разрыв забирал слишком много энергии, но они чувствовали, что сегодня Грань, как никогда тонка.

–Пора, – раздался грубый голос.

Высокий темноволосый мужчина, на вид лет тридцати, резко скинул капюшон и напряженно посмотрел на молодого юношу, стоящего перед собой. Обветренные губы, неожиданно расплылись в пугающей улыбке. В тёмных глазах полыхнул огонь предвкушения.

– Скоро…– выдохнул он, и в этом коротком слове звенело нетерпение.

“Наконец-то этот мальчишка послужит для высшей цели, и наш план осуществится. О, как же долго мы шли к этому моменту.”

Мужчина едва сдерживался.

“Но необходимо поторопиться пока не появились они!”

Он нервно кивнул юноше, и тот вышел в центр круга. Вокруг него замкнулись фигуры. Магия завибрировала в воздухе, скользнула по их коже ледяными когтями.

– Сегодня мы разрушим грань! – его голос звучал торжественно.

Юноша медленно, словно по команде, скинул свою накидку, оставшись в простой белой льняной рубахе и чёрных, грубоватых штанах. Мороз сразу же вцепился в его тело, мурашки волной покрыли бледную кожу. Он поёжился, обхватил себя руками, пытаясь сохранить остатки тепла, но, увидев недовольный взгляд карих глаз, тут же опустил руки, они безвольно повисли вдоль тела.

– Встань на колени, – приказал мужчина.

Мальчик повиновался. Неуверенно опускаясь на колени, он проваливался в хрустящий снег, ледяные иглы моментально вонзились в его кожу, вызывая жгучую боль. Он вскинул голову, и, как испуганный щенок, преданно, с надеждой посмотрел в родные карие глаза, того, кто когда-то спас его из уличной грязи, кто грел, кормил. Но сейчас в этих глазах не было ничего: ни тепла, ни гордости, только холодное равнодушие. Сердце юноши сжалось, пальцы непроизвольно впились в ладони, оставляя на них кровавые полумесяцы, но он не отводил взгляда, он всё ещё верил. Может, где-то там, за этой маской равнодушия, осталась хоть капля прежней ласки?

Мужчина медленно обвёл взглядом остальных, замерших в ожидании, и кивнул. Вновь воздух наполнился шёпотом, голоса сливались в единую молитву. Он же тем временем, потянул руку к рукаву плаща, и достал оттуда маленький кинжал, что был спрятан в нём. Стальное лезвие сверкнуло в лучах утреннего солнца. Клинок завораживал своей красотой, не зря мастер, что сделал его, подарил ему всю свою любовь. Длинный, с изогнутым концом, выплавленный из чистейшего серебра. Такое оружие совсем не предназначалось для боев. Нет. Его задача состояла совершенно в другом – приносить жертвы, именно в этом его истинная красота. По клинку, от рукояти до самого острия, вилась гравировка. Древние письмена, что наделяли клинок особой силой. Мужчина повернул лезвие, поймав луч солнца, и свет скользнул по гравировке, заставив буквы вспыхнуть багровым.

– Ты готов? – Голос его прозвучал ласково, как в старые времена.

Шёпот нарастал, превращаясь в гул, будто тысячи голосов взывали из-под земли. Юноша дёрнулся, увидев клинок. В его глазах вспыхнуло смятение. Его наставник, его спаситель, единственный человек, который протянул ему руку, когда весь мир отвернулся, он же не собирается причинить ему боль?

“Нет. Не может быть.”

Мужчина, заметив панику в глазах юноши, натянуто улыбнулся. Это была странная улыбка, будто кто-то дёрнул за невидимые ниточки, заставив губы растянуться в привычном, но уже пустом жесте Ему порядком надоело нянчится с этим ребёнком, но без него не разорвать грань.

“Осталось потерпеть совсем немного.”

– Всё хорошо, Тири, – его голос вновь зазвучал с той же заботой. – Помни, ты был избран, ты единственный, кто может сделать это. Тебе не чего бояться, мой мальчик, хаос помнит всех своих слуг, что верно служат ему, и он обязательно отблагодарит тебя. Так с честью прими своё предназначение.

“Мой мальчик.”

Тири замер, он не слышал этого обращения уже очень давно. В голосе наставника было столько тепла, как будто всё происходящее вдруг стало не страшным, а нужным, почти правильным. В груди что-то дрогнуло, и тревога, мучившая его весь день, словно испарилась.

“Конечно же, наставник прав.”

Он не причинит ему зла.

“Как я вообще мог усомниться?..”

Тири судорожно втянул воздух. Губы уже побелели, и от каждого вдоха внутри будто расцветал иней.

“Гильдия борется за правое дело. Мы всего лишь хотим остановить северных варваров, что грабят наши города.”

В следующую секунду воздух вокруг будто задрожал, сначала едва заметно, затем всё отчётливее. Тири почувствовал, как волосы на его руках встали дыбом. Где-то за пределами видимого, за гранью чувств, словно когти царапали саму ткань мира. В глубине черепа за пульсировала боль. Сердце заколотилось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Эти ощущения начали пугать, беспокойные мысли вновь одолевали его.

“Что-то идёт не так.”

Он шагнул было назад, но в этот момент ладонь наставника легла ему на плечо. Он, как завороженный уставился на массивный зеленый камень, обрамленный оправой из серебра. С каждой секундой камень темнел. Тири не мог отвести глаз, внутри что-то менялось: его воля, его страх, его сомнения – всё уходило. Рука на его плече исчезла, а вместе с ней ушло и тепло, оставив пустоту. Веки юноши дрогнули, глаза вновь заблестели. В них уже не было колебаний, только преданность, та самая, слепая и безоговорочная, от которой хочется отшатнуться, но невозможно. Камень на пальце наставника почернел окончательно.

– Во имя хаоса, – прошептал мужчина, его пальцы нетерпеливо постукивали по рукояти кинжала.

– Во имя хаоса, – словно зачарованный, следом повторил Тири.

Мужчина не медлил.

Замах.

Лезвие сверкнуло в холодном воздухе, описывая идеальную дугу. В последний миг Тири увидел в глазах наставника то, чего не замечал раньше —лихорадочный блеск фанатизма, смешанный с холодным расчётом. Клинок вошёл бесшумно. Сначала юноша даже не почувствовал боли, только странное тепло, растекающееся по груди. Он посмотрел вниз и увидел, как серебряное лезвие исчезает в его плоти, а по гравированным письменам стекает алая нить. Запрокинув голову, он в последний раз посмотрел на столь прекрасное ясное небо. В глазах вспыхнул болезненный зелёный отсвет, на мгновение затмивший зрачки, но тут же погас, оставляя лишь пустой, остекленевший взгляд. Глухой, ломкий вздох сорвался с его губ, и тело, слабея, обмякло, тяжело оседая в снег. Юноша рухнул на бок, ударившись о промёрзшую землю с глухим, хрустким стуком. Горячая кровь хлынула из груди, алыми потоками впитываясь в снег. Кровь, казалось, текла слишком быстро, будто её влекла неведомая сила, жадно тянущая её вглубь земли.

Наставник выдернул клинок одним резким движением, тяжело выдохнув, провёл ладонью по лицу, оставляя на коже липкие следы крови. На лезвии, забрызганном ещё горячей алой влагой, вспыхнули руны – гравировка, что опоясывала клинок, дрогнула багровым светом, словно оживая. Он склонил голову, сжал пальцы в замок и, прикрыв глаза, влился в молитву. Глухое, гортанное бормотание набирало мощь, сливаясь в рваный, мерно нарастающий хор. Воздух с каждой секундой напитывался силой их слов. Он дрожал, вибрировал. Птицы, что свободно парили в небе, почувствовав опасность, с криком уносились за стену, стремясь улететь, как можно дальше от этого места. Вдруг тишина ударила по ушам, густая, давящая, будто природа задержала дыхание. Ни щебета птиц, ни присутствия дикого ветра – ничего, только собственное сердце, стучащее где-то в горле. А потом кровь зашевелилась. Алые капли дёрнулись, будто по ним ударили невидимым кнутом, и поползли. Сначала медленно, нерешительно, потом быстрее. Они вытягивались в нити, сплетались в узлы, вычерчивая на снегу древние знаки, чьё значение давно забыл этот мир. Края линий дымились, будто кровь кипела, а по мере завершения рисунка земля под ними застонала. Ритуал был завершён. Небо почернело, тьма плыла вверх, густея с каждой секундой, пока не поглотила солнце целиком. Воздух затрещал сначала тихо, едва слышно, словно потрескивание льда под ногами, но с каждой секундой этот звук нарастал, становясь резче, громче, как будто сама реальность рвалась по швам. Грань содрогнулась, трещины побежали по её поверхности, расходясь паутиной, и в них забился багровый свет. Оттуда хлестнуло чёрное пламя. Оно вспыхнуло резко, вырвавшись из разлома, ударяя во все стороны рваными, кривыми языками. Этот огонь не грел, он вытягивал тепло, пил его, вгрызался в пространство. В его ненасытных языках не было жизни – лишь жадная, поглощающая пустота. Колкий, почти вязкий холод резал кожу, пробираясь под накидки, впиваясь в рёбра.

Багровые всполохи рвали пространство, хлестали воздух, извиваясь, словно змеи, и каждый их удар растягивал разрыв, раздирая его шире. Грань сотрясалась, то сжимаясь, то расползаясь вновь. Из глубин разлома вырвался низкий, глухой рёв. Он звучал как будто бесконечно далёкий и в то же время пугающе близкий. Этот звук не просто наполнял уши, он проникал в каждую клеточку тела, пробуждая первобытный страх. Что-то двигалось там, в непроглядной тьме, за еще не сломленной гранью, и только одно его присутствие угрожало разорвать ткань мира. На миг грань дрогнула, будто некая сила пыталась закрыть её, втянуть обратно, не позволить разрушиться, но тьма прорывалась с пугающей настойчивостью. И в этот миг стало ясно – она скоро не выдержит.

– Получилось!

Мужчина задыхался от нестерпимого ликования. Глаза лихорадочно блестели, а на губах застыла судорожная улыбка. Грань, разделяющая миры, трещала и содрогалась, билась волнами, из последней силы удерживая натиск, но разлом уже было не остановить.

– Мы… наконец-то смогли… – сипло прошептал он, с трудом сдерживая рвущийся наружу вскрик. Губы дрожали, не поспевая за рваным дыханием, а слова звучали, словно мольба, полные благоговения и одержимости. Радость накатывала лавиной, захлёстывала его рассудок, пьянила разум. Хотелось кричать, хохотать до хрипоты, разорвать глотку в безумном восторге. То, к чему они так долго стремились, вот- вот произойдёт. Губы, пересохшие и треснувшие от ледяного ветра, болезненно расползлись в улыбке. Дрожащие пальцы вцепились в ткань плаща, сжались в кулаки до хруста суставов.

– Глава будет доволен…

Красно-черные всполохи магии искрились во все стороны. Они танцевали в воздухе, извивались, с шипением прожигая снег, оставляя на белоснежном покрове чёрные обугленные пятна. Заворожённый этим зрелищем, невысокий, полноватый мужчина вытянул руку, пытаясь поймать одну из искр. Пальцы, обнажённые от холода, дрожали, когда огненная капля опустилась на раскрытую ладонь. Искра вспыхнула, прожигая кожу, и тут же взорвалась, оставив на ладони обугленный чёрный след. Резкая боль пронзила его руку, мужчина неприятно взвизгнул, судорожно прижав обожжённую руку к груди.

– Идиот! – грозно прокричал Джафар, грубо оттаскивая своего подчиненного за капюшон плаща.

Он едва сдерживался, чтобы не свернуть дураку шею на месте. Его злило это безрассудство. Слишком много было поставлено на кону, чтобы терпеть такое ничтожество. Мужчина с силой оттолкнул его прочь, и тот с глухим стуком рухнул в снег, тихо захныкав. Но прежде, чем он успел нависнуть над ним, разрыв содрогнулся, громкий рык вновь заставил их вздрогнуть. Грань блекла, её очертания становились всё тоньше, словно она растворялась, расползаясь под натиском тьмы. Разлом разрастался, полыхая угольно-чёрным огнём, и в этом сгущающемся мраке, прорывающемся сквозь трещину, вспыхнули два алых глаза. Они горели, как раскалённые угли. Чёрный туман густыми, тяжёлыми клубами обволакивал их, извивался, струился, менял форму, словно живое, голодное существо. Он растекался по краям разлома, сливаясь с ним, вползая в мир, заполоняя всё вокруг. И два немигающих глаза впились в них. В этом взгляде не было ни жалости, ни милосердия, только бездонная, первобытная ярость.

Полноватый мужчина вздрогнул. Дыхание перехватило, зрачки расширились, а лицо побледнело до болезненного, воскового оттенка, становясь похожим на мертвеца. Шаг. Ещё один. Он медленно пятился назад, как загнанный зверёк, не спуская взгляда с разлома.

– Трус, – процедил сквозь зубы Джафар, глядя на жалкого Карла, что в страхе пятился от разлома.

Он быстро забыл про него, и вновь вернул своё внимание к разрушающейся грани. Ветер, пропитанный магией, вибрировал, обжигая лицо, но Джафар словно этого не замечал. Его взгляд неотрывно следил за разломом, чувствуя, как в груди приятно разливалось торжество. На губах медленно расползалась холодная, исполненная триумфа улыбка. Совсем скоро в этот мир войдут Звери Хаоса, и их гильдия возродит своё величие.

– Совсем скоро… – Хрипло выдохнул он, почти теряя голос от нарастающего волнения.

Карл, пристально наблюдая за разрывом грани, краем глаза заметил смазанное движение сверху. В груди резко кольнуло, то ли от холода, то ли от внезапного предчувствия. Он медленно поднял голову, прищурившись. Спустя несколько секунд, его рот непроизвольно приоткрылся от удивления. Там, на самом верху, где лёд терялся в облаках…была тень.

– С-смотрите! – его голос сорвался на хрип, а палец, толстый и дрожащий, беспомощно тыкнул вверх.

На краю обрыва, едва различимые на фоне сверкающего льда, стояли они – Асуры. Те самые северные демоны, о которых ходили легенды. Впереди всех стояла хрупкая на вид девушка. Ледяной ветер трепал её короткие волосы цвета свежего снега. Тонкие пальцы, уверенно держали натянутую тетиву. Лук, изогнутый, как полумесяц, казался частью её самой. При первом взгляде её можно было принять за юношу – узкие плечи, плоский живот, резкие движения. Но при ближайшем рассмотрении становились заметны мягкие изгибы бёдер и лёгкий силуэт груди, подчёркнутый облегающей кожаной броней. Костюм из странного матового материала плотно облегал её тело, как вторая кожа, переливаясь тусклым блеском при каждом движении. Она не шевелилась, но каждый мускул в её теле был напряжён. Казалось, ещё мгновение – и стрела сорвётся с тетивы, чтобы найти свою цель.

– Опять они за свое!

Девушка даже не пыталась скрыть своего раздражение. Голубые глаза, с лёгким серебристым отливом, сузились, зрачки превратились в две тонкие чёрные щёлки. Недовольство читалось в каждой черте её лица: пухлые губы сжались в упрямую линию, густые брови резко сошлись к переносице. Длинные пальцы, покрытые характерными мозолями, впились в лук так, что кожа побелела на костяшках.

– А ты что хотела?

Хмыкнул слева от неё крепкий парень, лениво растягивая губы в нахальной ухмылке. Голос его прокатился низким баритоном, с хрипотцой, будто рычание медведя, разбуженного посреди зимы. На груди у него поблёскивал медальон из чёрного металла – птица с распахнутыми крыльями, застывшая в прыжке. За спиной маячила массивная рукоять меча, обмотанная грубой кожей. Он разминал пальцы, то сжимая, то разжимая кулаки. Мускулистые, жилистые руки покрывали старые боевые шрамы – тонкие белёсые полосы, уходящие к запястьям. Широкие плечи, мощная грудь, толстая шея, он выглядел как живая гора мышц, и только когда он поднялся в полный рост, становилось заметно, что юноша невысок. Но даже низкий рост не делал его менее грозным.