Хранители Севера

Пролог

Королевство Бермон долгие годы было оплотом мира и процветания. Но как свидетельствуют летописи, нет таких стен, что устоят перед разрушением, когда в их тени плетутся нити заговора.

Север. Граница с Королевством Атрея.

Холодная, безжизненная снежная пустыня раскинулась под свинцовым небом, словно бескрайний океан, чьи волны разом застыли, превратившись в ледяные дюны. Они вздымаются и опадают, простираясь до самого горизонта, создавая обманчивую и пугающую иллюзию бесконечности. Морозный ветер, беспощадный и неутомимый, воет над этой пустошью, взметая в воздух мириады острых снежинок, что сверкают, как осколки разбитого зеркала. Они хлещут по лицу, цепляются за одежду, проникают под воротник, неся с собой колючее, пронизывающее до костей ощущение одиночества.

Здесь нет ни троп, ни ориентиров – лишь хаотично разбросанные обломки замерзших скал, немые свидетели далёкого времени, когда эта земля ещё дышала жизнью. Теперь они торчат из-под снега, чёрные и острые, словно клыки громадного зверя, уснувшего в вечном сне. Кажется, ещё миг – и земля содрогнётся, и чудовище пробудится. Но настоящая опасность таится не в них. Под пушистым, недавно выпавшим снегом скрываются глубокие трещины, невидимые глазу. Один неверный шаг – и хрустящая корочка проваливается, открывая синеватую бездну. Снежные мосты рушатся без предупреждения, а на дне подобных пропастей кружат ледяные вихри, затягивающие всё живое в свою пучину. Эта земля не прощает ошибок, и каждый новый шаг может стать последним.

Тишина в этой пустыне – самая большая иллюзия. Стоит остановиться и прислушаться, и сквозь свист ветра проступает тяжёлое, гнетущее молчание. Мороз здесь – не просто холод, а живое, дышащее существо. Он кусает за щёки до багровых пятен, жжёт лёгкие на вдохе едким холодом, пробирается сквозь самые тёплые меха, заставляя тело цепенеть, а пальцы – терять чувствительность.

Но истинный ужас начинается, когда пустыня просыпается. Погода меняется в одно мгновение: ещё минуту назад небо было просто серым, а теперь оно сливается с землёй в сплошную, бешено крутящуюся белую пелену. Начинается пурга. Ветер воет так, будто кричат сами души замёрзших путников, затерянных в этом ледяном аду. Снег несётся не сверху вниз, а горизонтально, миллиардами острых игл, слепя и режа кожу. В такие минуты мир перестаёт существовать – нет ни верха, ни низа, только ослепляющий, оглушающий хаос, в котором можно заблудиться и замёрзнуть, сделав всего несколько шагов в неправильную сторону.

И посреди этой бескрайней, мёртвой пустыни, будто насмешка над самой жизнью, встаёт ледяная стена. Она разрывает землю и небо надвое, растянувшись на сотни километров тяжёлым, вечным шрамом. Сложена она не просто изо льда, а из тысячелетней мерзлоты, такой плотной, что в её толще застыли миллионы крошечных кристаллов, похожих на осколки гигантских алмазов. Под тусклым солнцем она слепит до боли в глазах, а глубокой ночью начинает светиться изнутри холодным сиянием, отбрасывая на снег длинные, неестественные тени. Её высоту невозможно охватить взглядом. Запрокинешь голову – и взгляд упирается в острые, неровные пики, что теряются где-то высоко-высоко, в клубах вечно бродящих по ветру облаков. Кажется, у неё нет верха, будто она врастает прямо в небосвод.

Никто уже не помнит, чья рука её возвела. Жители редких пограничных деревень, выходя утром из своих низких изб, первым делом с тревогой вглядываются в туманную даль, проверяя, на месте ли сверкающий гребень. А вечером, поспешно захлопывая скрипучие ставни, провожают её взглядом, полным суеверного страха. Они привыкли к её холодному блеску, но горячо надеются никогда не встретиться с теми, кто скрывается по ту сторону.

Говорят, там живут не люди, а демоны. Высокие, с волосами белыми, как первый снег, и глазами светлыми, как зимнее небо после метели. Их образом пугают детей, рассказывая у потрескивающих очагов жуткие истории. Опытные воины шепчут молитвы, лишь бы не столкнуться с ними в бою, и передают из уст в уста простые правила:

– Если увидишь их тень – беги, не оглядываясь.

– Если услышишь их шаги – замри и не дыши.

– Если встретишь их взгляд – молиться уже поздно.

Эти северяне – искусные охотники, чьи следы бесследно исчезают в метели, и лучшие наёмники, которых можно купить за золото, если знать, как до них достучаться. По ночам, когда ветер на миг стихает, иногда доносятся звуки – далёкие, чистые, как сколотый лёд, голоса. Это пение без слов, мелодия, от которой кровь стынет в жилах. Услышав его, жители глухих деревень крепче запирают ставни. Потому что все знают: если они приходят сами, утром снег вокруг окрашивается в алый цвет.

В старых свитках, что пылятся в архивах Бермона, ещё можно найти следы забытого времени, когда между королевствами существовал мир. Тогда торговые караваны свободно ходили по Северному тракту. Всё изменилось, когда король Рейнхард Д’Альбон принял роковое решение. Старики до сих пор спорят у огня, что толкнуло его на этот шаг. Одни шепчут, что его ослепила жажда власти. Другие клянутся, что его обманули. А третьи говорят, что он узнал нечто, от чего мог сломаться даже самый мудрый правитель.

Как бы то ни было, древний договор был разорван. Его поступок стал искрой, что упала на сухую траву многовековой напряжённости. Вспыхнул пожар вражды, который уже никто не может потушить. С тех пор ледяная стена стала не просто границей – она превратилась в несокрушимый барьер, возведённый не только изо льда, но из страха и ненависти, что пылают по обе её стороны. Но в безлунные ночи, когда ветер затихает, со стеной происходит нечто странное. Если осмелиться подойти близко и прижаться щекой к её поверхности, можно услышать глухой, едва уловимый гул – то ли биение гигантского сердца, то ли отголосок забытой магии. Одни говорят, что это шёпот мёртвых. Другие клянутся, что слышали зов – тихие голоса, что манят за собой, обещая неведомую силу.

Глава 1

Неразборчивый, похожий на шелест сухих листьев шёпот доносился у подножия ледяной стены, теряясь в завываниях ветра. Четыре тёмные фигуры, укутанные в плотные, непродуваемые плащи, стояли в тесном кругу. Их капюшоны, покрытые ледяной коркой, скрывали лица, но даже сквозь толстую ткань чувствовалось неестественное напряжение. Обнажённые ладони, давно потерявшие всякую чувствительность, посинели от холода, но, казалось, они не ощущали ни боли, ни жжения. Лишь лёгкая дрожь, пробегавшая по их телам, выдавала нечеловеческое напряжение. А в прорезях капюшонов пылал безумный, лихорадочный блеск, ярче любого солнечного луча, отражающегося на снегу.

Пустыня в это утро будто насмехалась над ними, призвав пронизывающий ветер, что свободно гулял по её безжизненным просторам, безжалостно хлестая по лицам ледяными плетьми. Колючий холод вгрызался в кожу, разрывал в кровь обветренные губы и заставлял лёгкие сжиматься от боли при каждом вдохе.

Чужаки, прикрыв глаза, обратились внутрь себя, к тёмной, дремлющей энергии. Она откликалась неохотно, вяло, будто сама природа восставала против их замысла. Пальцы, почти одеревеневшие от стужи, нащупали незримые нити силы. Сцепив руки в плотный замок, они зашептали, вплетая в каждое слово чёрную, запретную магию. Четыре голоса слились в зловещий, монотонный гул. Воздух вокруг сгустился, стал тяжёлым и вязким, дышать превратилось в пытку, но они, стиснув зубы до скрежета, продолжали свой призыв. Никто и не думал отступать.

– Мы взываем к тебе… Услышь наши молитвы… Приди в наш мир, – прозвучало на ломаном древнем языке, и слова, казалось, обожгли ледяной воздух.

Вихрь магии с сухим треском сорвался с невидимых оков, яростно раскалывая пространство, но этой мощи всё ещё не хватало, чтобы разорвать Грань. Чужаки уже не шептали – они хрипели и рычали. С каждым проклятым слогом их губы обнажали стиснутые зубы, лица искажались гримасами одержимости. По вискам струился пот, и даже на ледяном ветру он не замерзал, а испарялся, окутывая их лица зловещим паром. Концентрация давалась им всё тяжелее, разрыв поглощал чудовищное количество сил, но они чувствовали – сегодня Грань истончилась до предела.

– Пора, – прозвучал грубый, сдавленный голос.

Высокий темноволосый мужчина, на вид лет тридцати, резко скинул капюшон. Его обветренные губы растянулись в пугающей, неестественной улыбке, а в тёмных, бездонных глазах вспыхнул огонь долгожданного предвкушения.

– Скоро… – выдохнул он, и в этом коротком слове звенела вся его нетерпеливая, годами копившаяся ярость.

«Наконец-то этот мальчишка послужит высшей цели. Как долго мы шли к этому…»

Он едва сдерживал дрожь возбуждения.

«Но нужно торопиться, пока не появились они!»

Мужчина резко кивнул юноше, и тот, будто марионетка, вышел в центр круга. Остальные фигуры плотнее сомкнули кольцо. Магия завихрилась вокруг, скользя по коже ледяными, невидимыми щупальцами.

– Сегодня мы разрушим Грань! – его голос прозвучал торжественно и громко, заглушая вой ветра.

Юноша медленно, почти механически, скинул свою накидку, оставаясь в тонкой льняной рубахе и грубых штанах. Мороз мгновенно впился в его тело тысячами игл. Он поёжился, инстинктивно обхватив себя руками, пытаясь сохранить жалкие крупицы тепла, но, встретившись с ледяным взглядом карих глаз, тут же опустил руки, и они беспомощно повисли вдоль тела.

– Встань на колени, – последовала короткая команда.

Мальчик покорно опустился на колени, проваливаясь в хрустящий снег. Лёд тут же впился в кожу жгучей болью. Он вскинул голову и, как побитый щенок, преданно, с последней надеждой посмотрел в глаза того, кто когда-то вытащил его из уличной грязи, кто грел и кормил. Но сейчас в этих глазах не было ни капли тепла, только пустое, леденящее душу равнодушие. Сердце юноши сжалось от предчувствия, пальцы впились в ладони, оставляя кровавые следы, но он не отводил взгляда, всё ещё цепляясь за призрачную веру. Может, где-то там, за этой маской, осталась хоть искра прежней заботы?

Мужчина медленно обвёл взглядом остальных, замерших в напряжённом ожидании, и кивнул. Воздух снова наполнился нарастающим шёпотом, голоса сплелись в единую, неумолимую молитву. Он же тем временем потянулся к рукаву и извлёк оттуда небольшой изогнутый кинжал. Стальное лезвие, выплавленное из чистого серебра, холодно блеснуло в утреннем свете. Это было оружие не для битв – его единственным предназначением были жертвоприношения. От рукояти до острия по клинку вилась сложная гравировка, древние письмена, наполненные тёмной силой. Мужчина повернул лезвие, поймав солнечный луч, и свет скользнул по буквам, заставив их вспыхнуть зловещим багровым отсветом.

– Ты готов? – его голос внезапно стал мягким, почти ласковым, каким бывал в далёком прошлом.

Шёпот вокруг нарастал, превращаясь в оглушительный гул, будто тысячи голосов взывали из самой преисподней. Юноша дёрнулся, увидев холодный блеск клинка. В его глазах вспыхнул ужас и непонимание. Его наставник, его спаситель… Неужели он…

«Нет. Не может быть…»

Мужчина, заметив смятение, натянуто ухмыльнулся. Это была жуткая, безжизненная гримаса, будто кукловод дёрнул за невидимые ниточки.

«Осталось потерпеть совсем немного», – пронеслось в его голове, и в глазах вспыхнуло нетерпение.

– Всё хорошо, Тири, – его голос вновь обрёл ту мягкую, почти отеческую заботливость, от которой у юноши ёкнуло сердце. – Помни, ты был избран. Ты единственный, кто может это сделать. Тебе нечего бояться, мой мальчик. Хаос помнит всех своих верных слуг и непременно вознаградит тебя. Так прими же с честью своё предназначение.

«Мой мальчик…»

Тири замер. Он не слышал этого обращения так давно. В голосе наставника было столько тепла, что происходящее вдруг показалось не страшным, а необходимым, почти что правильным. Что-то дрогнуло в его груди, и мучившая его тревога словно растаяла под этим взглядом.

«Конечно, наставник прав.»

Он не причинит ему зла.

«Как я вообще мог усомниться?..»

Тири судорожно втянул ледяной воздух. Губы его побелели, и с каждым вдохом внутри будто расцветал иней, сковывая лёгкие.

«Гильдия борется за правое дело. Мы всего лишь хотим остановить северных варваров, грабящих наши города.»

В следующее мгновение воздух вокруг задрожал – сначала едва заметно, затем всё сильнее, наполняясь низким, нарастающим гулом. Тири почувствовал, как волосы на его руках встают дыбом. Где-то за гранью видимого, словно острые когти, царапали саму ткань реальности. В глубине черепа заныла, запульсировала боль. Сердце заколотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Эти новые, чуждые ощущения начали пугать, и беспокойные мысли вновь зашевелились в его сознании.

«Что-то идёт не так…»

Он инстинктивно сделал шаг назад, но в этот момент знакомая ладонь легла ему на плечо. Взгляд юноши, словно заворожённый, прилип к массивному зелёному камню в серебряной оправе на руке наставника. С каждой секундой камень темнел, поглощая свет. Тири не мог отвести глаз – внутри него что-то ломалось и перестраивалось: его воля, его страх, его сомнения – всё уходило. Рука на его плече исчезла, а вместе с ней ушло и мнимое тепло, оставив лишь ледяную пустоту. Веки его дрогнули, и глаза вновь заблестели, но теперь в них не было ни капли колебаний, только та самая слепая, безоговорочная преданность, от которой стынет кровь в жилах. Камень на пальце наставника почернел окончательно, став похожим на осколок ночного неба.

– Во имя хаоса, – прошептал мужчина, и его пальцы нетерпеливо, почти похотливо, сжали рукоять кинжала.

– Во имя хаоса, – бездумно, как эхо, повторил Тири, его голос был пустым и плоским.

Мужчина не медлил.

Замах.

Лезвие сверкнуло в морозном воздухе, описав короткую, смертоносную дугу. В последний миг Тири увидел в глазах наставника то, чего не замечал раньше – лихорадочный, нечеловеческий блеск фанатизма, смешанный с холодным, отточенным расчётом.

Клинок вошёл бесшумно. Сначала юноша даже не почувствовал боли, лишь странное, обжигающее тепло, растекающееся по груди. Он посмотрел вниз и увидел, как серебряное лезвие исчезает в его плоти, а по замысловатой гравировке стекает алая, дымящаяся нить. Он запрокинул голову, в последний раз глянув на ослепительно ясное небо. В его глазах вспыхнул болезненный зелёный отсвет, на мгновение затмивший зрачки, но тут же погас, оставив лишь пустой, остекленевший взор. С его губ сорвался короткий, ломкий вздох, и тело, потеряв всякую опору, тяжело обмякло, оседая в снег.

Юноша рухнул на бок, ударившись виском о промёрзшую землю. Алая кровь хлынула из раны, жадно впитываясь в снег. Она текла слишком быстро, слишком обильно, будто её влекла к себе неведомая сила, тянущая жизнь вглубь земли.

Наставник выдернул клинок одним резким, отточенным движением. Тяжело выдохнув, он провёл тыльной стороной ладони по лицу, оставляя на коже липкие, тёплые полосы. На лезвии, забрызганном алой влагой, вспыхнули руны – древняя гравировка задышала неровным багровым светом. Он склонил голову, сжал пальцы в замок и, прикрыв глаза, влился в общий гортанный ропот. Глухое бормотание набирало мощь, сливаясь в рваный, мерно нарастающий хор. Воздух с каждой секундой густел, напитываясь силой их слов. Он дрожал, вибрировал, выл от напряжения. Птицы, ещё недавно парившие в небе, с пронзительными криками заметались и устремились прочь, подальше от этого места.

Вдруг наступила тишина. Глубокая, абсолютная, давящая, будто сама природа замерла в ужасе. Не стало слышно ни ветра, ни щебета – ничего, кроме собственного сердца, колотящегося где-то в горле.

И тогда кровь зашевелилась.

Алые потоки дёрнулись, будто по ним ударили невидимым кнутом, и поползли. Сначала медленно, нерешительно, затем – быстрее, увереннее. Они вытягивались в тонкие, извилистые нити, сплетаясь в сложные, забытые миром узоры. Края этих кровавых линий дымились, словно кровь кипела, а по мере завершения рисунка земля под ним содрогнулась и издала низкий, протяжный стон.

Ритуал был завершён.

Небо на глазах почернело. Тьма, как густая чернильная клякса, поползла вверх, сжирая солнце, пока не поглотила его целиком. Воздух затрещал – сначала тихо, но с каждой секундой треск нарастал, становился резче, оглушительнее, будто сама реальность рвалась по швам. Грань содрогнулась, и по её невидимой поверхности побежали трещины, изливая в мир багровый, ядовитый свет. Оттуда, из разлома, хлестнуло чёрное пламя. Оно вспыхнуло яростно, рванувшись во все стороны кривыми, ненасытными языками. Этот огонь не грел – он высасывал тепло, жизнь, саму надежду. В его пустоте не было ничего, кроме всепоглощающего холода, который резал кожу, впивался в рёбра, проникал в самую душу.

Багровые молнии, словно живые щупальца, яростно рвали пространство, с каждым ударом растягивая зияющую рану в самой ткани мира. Грань, та самая невидимая стена, что веками разделяла миры, сотрясалась в предсмертных судорогах – то сжималась, пытаясь затянуться, то снова расползалась под натиском тьмы. Из глубин разлома вырвался оглушительный, низкий рёв, от которого закладывало уши. Он был одновременно бесконечно далёким и пугающе близким, проникая в кости, в мозг, пробуждая древний, животный ужас. В багровом мареве за трепещущей пеленой грани явственно угадывалось нечто огромное, тёмное, жаждущее вырваться на свободу.

На миг показалось, что грань дрогнула, будто неведомая сила из последних сил пытается втянуть разрыв обратно, залатать его. Но тьма наступала с неумолимой, чудовищной настойчивостью. Стало ясно – она вот-вот рухнет.

– Получилось! – хриплый, сдавленный крик вырвался из груди Джафара.

Он задыхался от нестерпимого, пьянящего ликования. Его глаза, широко раскрытые, лихорадочно блестели, а на потрескавшихся губах застыла судорожная, почти безумная улыбка. Грань трещала и содрогалась, её защитные волны бились в предсмертной агонии, но разлом уже было не остановить.

– Мы… наконец-то смогли… – сипло прошептал он, с трудом сдерживая рвущийся наружу вопль торжества.

Слова звучали как молитва, полная благоговения и одержимости. Радость накатывала лавиной, захлёстывая рассудок, пьяня разум. Хотелось кричать, хохотать до хрипоты, разорвать глотку в безумном восторге. То, ради чего они жертвовали всем, вот-вот свершится. Его дрожащие пальцы впились в грубую ткань плаща, сжимаясь в кулаки до хруста.

– Глава будет доволен… – выдохнул он, и в голосе звенела почти детская надежда.

Красно-чёрные всполохи магии яростно искрились, разбегаясь во все стороны. Они танцевали в воздухе, извиваясь и с шипением прожигая снег, оставляя на белоснежном покрове чёрные, обугленные язвы. Заворожённый этим гибельным зрелищем, невысокий, полноватый Карл неловко вытянул руку, пытаясь поймать одну из искр. Его обнажённые пальцы дрожали, когда огненная капля коснулась ладони. Искра вспыхнула ослепительно, мгновенно прожигая кожу до мяса, и взорвалась, оставив на ладони дымящийся чёрный ожог.

Резкая, обжигающая боль пронзила руку. Карл неприятно, по-бабьи взвизгнул и судорожно прижал обожжённую кисть к груди.

– Идиот! – раздался грозный рёв Джафара.

Он грубо оттащил своего подчинённого за капюшон, с силой швырнув того в снег. Горячая, стремительная ярость подкатила к горлу. Слишком много было поставлено на кону, чтобы терпеть рядом такое ничтожество. Но прежде, чем он успел обрушить на Карла весь свой гнев, разлом содрогнулся с новой силой. Громоподобный рык заставил их вздрогнуть. Грань блекла, её очертания таяли, расползаясь. Разлом ширился, полыхая угольно-чёрным, холодным огнём, и в сгущающемся мраке, прорывающемся сквозь трещину, вспыхнули два алых глаза. Они горели, как раскалённые угли, полные ненависти ко всему живому. Чёрный, неестественный туман густыми, тяжёлыми клубами обволакивал их, извиваясь и струясь, словно живое, голодное существо. Он растекался по краям разлома, сливаясь с ним, вползая в этот мир и заполняя всё вокруг своим леденящим присутствием. Два немигающих алых глаза пристально впились в них. В этом взгляде не было ничего человеческого, лишь бездонная, первобытная ярость.

Карл вздрогнул, ощутив на себе тяжесть этого взора. Дыхание перехватило, зрачки расширились от ужаса, а лицо приобрело болезненный, восковый оттенок. Шаг. Ещё один. Он медленно, неуклюже пятился назад, не в силах оторвать взгляд от разлома.

– Трус, – сквозь стиснутые зубы процедил Джафар, с презрением глядя на жалкую фигуру.

Он тут же забыл о нём, всем существом обратившись к разрушающейся грани. Ветер, пропитанный густой, чужеродной магией, вибрировал, обжигая лицо, но мужчина не замечал ничего, кроме торжества в своей груди. На его губах медленно расползалась холодная, исполненная абсолютной победы улыбка. Совсем скоро в этот мир ступят Звери Хаоса, и их гильдия вернёт себе утраченное величие.

– Совсем скоро… – хрипло выдохнул он, почти теряя голос от нарастающего, пьянящего волнения.

Карл, неотрывно наблюдавший за разрывом, краем глаза уловил смазанное движение наверху. В груди резко кольнуло – то ли от холода, то ли от внезапного предчувствия беды. Он медленно, будто против воли, поднял голову, щурясь от ослепительного света, отражающегося ото льда. Спустя несколько секунд его рот бессильно приоткрылся.

– С-смотрите! – его голос сорвался на хриплый, полный ужаса шёпот, а толстый, дрожащий палец беспомощно ткнул вверх.

На самом краю обрыва, едва различимые на фоне ослепительно сверкающего льда, стояли они – Асуры. Те самые северные демоны из солдатских баек. Впереди всех стояла хрупкая на вид девушка. Ледяной ветер яростно трепал её короткие, белые как снег волосы. Тонкие, но цепкие пальцы уверенно держали тетиву туго натянутого лука. Оружие, изогнутое, как полумесяц в ночном небе, казалось естественным продолжением её руки. Со стороны её можно было принять за юношу – узкие плечи, плоский живот, резкие, отточенные движения. Но при ближайшем рассмотрении угадывались мягкие изгибы бёдер и лёгкий силуэт груди, подчёркнутый облегающей, словно вторая кожа, кожаной броней. Костюм из странного матового материала плотно облегал её тело, переливаясь тусклым блеском при каждом едва заметном движении. Она замерла в идеальной, выверенной до миллиметра стойке, и каждый мускул в её теле был напряжён. Казалось, ещё миг – и стрела, уже сейчас жаждущая свободы, сорвётся с тетивы, чтобы найти свою цель.

– Опять они за своё! – прошипел Джафар, и его торжество мгновенно сменилось яростной, обжигающей злобой.

Незнакомка даже не пыталась скрыть раздражения. Её голубые глаза, отливавшие холодным серебром, сузились, зрачки превратились в две тонкие, угрожающие щёлочки. Недовольство читалось в каждой черте: пухлые губы сжались в упрямую ниточку, а брови резко сдвинулись к переносице. Длинные пальцы, покрытые характерными мозолями лучника, впились в лук так, что костяшки побелели.

– А ты что хотела? – хмыкнул слева от неё крепкий парень, лениво растягивая губы в нахальной ухмылке.

Его голос прокатился низким баритоном, с хрипотцой, будто рычание медведя, разбуженного посреди спячки. На груди поблёскивал медальон из чёрного металла – птица с распахнутыми крыльями, застывшая в прыжке. За спиной маячила массивная рукоять меча, обмотанная потёртой кожей. Он разминал пальцы, то сжимая, то разжимая кулаки, и мускулистые, жилистые руки, покрытые старыми боевыми шрамами, напоминали о десятках схваток. При своём невысоком росте он казался живой горой мышц – широкие плечи, мощная грудь, толстая шея. Даже его низкий рост не делал его менее грозным.

– Да у нас это каждый рассвет одно и то же, всю мою жизнь! – Бернар лениво потянулся, и его позвонки хрустнули так громко, что Талли невольно скривилась.

– Боже, Бернар! – она закатила глаза и фыркнула, будто увидела нечто совершенно нелепое. – Ты хоть раз попробуй ответить нормально.

В ответ он лишь развёл руками, ухмыляясь ещё шире. В его голубых глазах сверкнул озорной, почти мальчишеский огонёк.

– Мелисса! – Талли обернулась, бросив взгляд на их молчаливую спутницу, стоящую чуть поодаль. – Что будем делать?

Девушка стояла на самом краю обрыва, не сводя внимательного взгляда с происходящего внизу. Обычно её глаза напоминали спокойную гладь северного моря, но сейчас они потемнели, став глубокими и напряжёнными. Она с силой сжала ладони, ногти впились в кожу. Внизу, у подножия, копошились тёмные фигуры чужаков, нарушивших покой их земель. С каждым вдохом морозного воздуха ярость в её груди разгоралась всё сильнее. Защитный костюм, сшитый из прочной кожи змеевика – материала, добытого с риском для жизни, – плотно облегал каждую мышцу, подчёркивая плавные, но сильные изгибы её тела. Лишь самые искусные мастера Севера умели обрабатывать эту кожу, сохраняя её невероятную прочность и гибкость. Костюм не стеснял движений, но мог остановить клинок или выдержать удар когтей дикого зверя. Ноздри трепетали, улавливая знакомый запах приближающейся опасности. Её быстрый, решительный взгляд скользнул в сторону темноволосого чужеземца с кинжалом, и глаза хищно прищурились.