Проклятье шамана

– Во времена, давно канувшие в Лету, жестокие междоусобицы раздирали наших предков. Каждый раз после смерти вождя сотни человек гибли в борьбе за его место.

Туман застилал глаза ятабы, как будто он оплакивал тех давно умерших ганаков.

– И тогда бог войны Мухинго, что берет наши души после смерти, спустился с облаков и посетил Ганаку. И воззвал он к братьям, что убили своих братьев, и к сестрам, что убили своих сестер, и кровавая слеза упала с его глаз – вот почему наша земля теперь красная. Затем он попросил ятабу собрать всех оставшихся в живых воинов в том самом месте, где много веков спустя вы стоите передо мной.

Однако ятаба нашел лишь одного благоразумного человека, его имя было Кулунга. Большинство наших людей погибло. Только старики да младенцы выжили в этой войне. И когда бог спросил Кулунгу, почему он не убивал своих братьев, тот ответил: «О бог! Крылатая орда приближается к берегам. Стоит ли предаваться раздорам перед лицом общей опасности?!»

И тогда, услышав в его словах голос разума, – ибо кезатти и впрямь участили свои налеты, – люди преклонились перед его мудростью. Умоляя Мухинго о прощении, ганаки попросили у него защиты.

На что бог ответил: «Даже я не могу совладать с детьми моего брата Изата. Только Кулунга спасет вас от крылатых демонов. Засим и наделяю его атлангой!» С этими словами он выковал на небесах могущественное оружие и передал его людям.

В тот день лишь один-единственный человек вышел на битву с кезатти и прогнал исчадий, ибо сжимал в руке атлангу. С того самого дня Кулунга стал вождем ганаков и оставался им до самой смерти. Но прежде чем отойти в серые земли, он завещал нам гануту. С тех пор мы сами выбираем себе вождя. Мухинго забрал и Кулунгу, и атлангу в свое небесное царство, пообещав, что если кезатти нападут снова, то избранный им придет и прогонит их навсегда.

Переведя дух, ятаба улыбнулся.

– Но день тот еще не наступил, ибо Юкона и его воины сами расправились с детьми Изата. И это оружие… – старик указал на торчащий из земли эфес, – не похоже на атлангу, описанную в легендах. Оно слишком прямое, хотя цвет и размер вроде те же. Найдем чужестранца и вернем то, что ему принадлежит по…

Неожиданно старик замолчал, удивленно уставившись вдаль. Из-за зарослей тростника на противоположном краю деревни появился отряд ганакских женщин.

Хоть и не столь высокие, как мужчины, двадцать с лишним ганачек выглядели настоящими воинами. Солидные мускулы отягощали их привлекательные во всех отношениях фигуры, но даже несмотря на свой вес, они двигались с легкостью и грациозностью газелей. Каждая носила кинжал в виде продолговатой и заточенной с одного конца ракушки, заткнутой за узкий пояс из змеиной кожи. В руках они сжимали копья – длинные палки с такими же ракушками на конце. Каждая имела длинную черную косу, кокетливо спадавшую на плечо. Капельки пота бисером сверкали на их обнаженных упругих грудях, а тела покрывал сплошной желто-зеленый узор.

Одна из воительниц носила ожерелье, такое же, как у Юконы, только нить его была сплетена из волос, а между ракушками торчали острые змеиные клыки. Ганачка была невысокой, значительно ниже остальных, однако не менее мускулистой. В отличие от черноглазых соплеменниц, глаза ее, темно-зеленые аквамарины, сверкали загадочным блеском, освещая редкой красоты лицо, что выделялось в толпе остальных, как орхидея в зарослях бурьяна.

Она подбежала к холму и, не успев отдышаться, прокричала:

– Прости, ятаба, духовный вождь…

– Должно быть, ты принесла тревожные вести, Шейра? – перебил ее старик с явным неодобрением.

Не замечая его недовольного тона, Шейра пустилась в объяснения:

– Чужестранец вторгся в наши земли: невысокий, бледнокожий, с глазами голубыми, как море, и с волосами здесь и здесь… – Она провела рукой спереди, с висков и сзади.

– Мужчина? – поинтересовался ятаба. Зеленоглазая туземка скромно заулыбалась, а остальные девушки тихонько захихикали.

– Да, но без одежды и без всяких рисунков, восхвалявших бы его предков. – Тут уголки ее губ опустились, и она продолжила уже серьезным тоном: – И мы видели, как он пересек запретные земли!

Ятаба напрягся, его глаза сделались широкими от ужаса. В толпе зашептались, и даже деревянные истуканы заерзали на своих скамейках, бубня что-то себе под нос и качая бритыми головами.

– Тогда он пропал, – тихо прошептал ятаба и, неожиданно повысив голос, обратился к юноше: – Видишь, что ты наделал, Гомба! Осознаешь ли ты то зло, которое совершил? На твоих руках кровь нашего друга! А ты, Юкона, куда смотрел и что делал? Ведь в твоей власти было спасти чужестранца.

Юкона сокрушенно тряхнул годовой и пристыженно взглянул на ятабу.

– Но почему, духовный вождь? Ведь я указал ему путь… ракушками из своего ожерелья! – Он немного помедлил, но потом с жаром выпалил; – Поверь мне, духовный вождь, я проклинаю свою глупость! Быть может, он еще жив… Ведь он силен даже для своего роста. Пусть вместо него умру я! Я отыщу его в мертвых землях! – Выдохнув, великан сжал правую руку в кулак и с чувствам ударил себя в грудь.

Гомбу несколько позабавил такой прилив чувств, но он подавил ухмылку, еще больше нахмурившись.

Шейра смотрела на вождей непонимающим взглядом, с ее приоткрытых губ вот-вот хотел сорваться вопрос.

Не обращая никакого внимания на девушку, ятаба продолжал:

– Юкона, наш боевой вождь! Твою глупость я прощаю за твою искренность. Иди, и пусть сам Мухинго будет твоим проводником! Но ты, Гомба… – Старик повернулся к юноше. – …Что же нам делать с тобой? Ты могучее дерево, что несет горькие плоды. Все мы устали от твоих выходок, и поэтому я говорю тебе: ступай!… Ступай. Возьми лодку и навсегда покинь Ганаку. Пусть Атаба, что заглядывает в сердца людей, судит тебя своим судом.

Тяжело вздохнув, старик отвернулся от побагровевшего юноши. Седовласые старцы поднялись со своих скамеек и также повернулись к нему спиной. Остальные ганаки все еще смотрели на Гомбу, кто холодно, кто с жалостью.

Лицо юноши сделалось каменным. Не вымолвив и слова, он быстро зашагал 0 сторону леса.

– Гомба! – вдруг не выдержала Шейра.

Он остановился и бросил на нее прощальный взгляд. Глаза молодых людей встретились, и Шейра больно прикусила губу, прежде чем потупить взор. Она так и не заметила единственной слезы, что скатилась по щеке юноши, оросив рыхлую красную землю.

– Безумцы! – процедил Гомба, не разжимая стиснутого рта, – Вы думаете, что победили кезатти? Поколения ганаков не могли с ними совладать, а вы надеетесь, что они оставят вас в покое. Их сотни! Целые сотни! Они потопят деревню в крови!

Он сжал кулаки и потряс ими в сторону удаляющегося ятабы.

– Ты еще пожалеешь об этом, старый дурак! Скоро… очень скоро пожалеешь!

Голос юноши дрогнул, когда он заметил рукоятку торчащего в земле клинка. Стремительно взобравшись на холм, прежде чем кто-либо успел отреагировать, он выдернул из земли меч и бросился прочь. Продираясь сквозь толпу, расталкивая детей и женщин, он промчался мимо треугольного амфитеатра, перепрыгнул через ручеек и устремился в чащу. Прежде чем скрыться в джунглях, но уже не боясь быть услышанным, он злобно прокричал:

– Я первым отыщу чужака! Он виноват в том, что мой народ поверил самообману.

Гомба изо всех сил сдавил рукоятку и встретил свой взгляд, отраженный в стигийском клинке.

– Без этого оружия он никто. И я уж постараюсь поскорей отправить его к богам. – Он напряг канаты тугих мускулов и тут же растворился в листве.

Шумно переговариваясь, племя ганаков столпилось вокруг ятабы. Мягкий полуденный бриз превратился в резкий ветрогон, разорвавший в клочья тяжелые от влаги тучи. Они расползлись по всему небу, затмевая солнце.

– Забудьте о нем, – махнул рукой старик, в его голосе почувствовалась смертельная усталость, – Собрание окончено, и нас ждет праздничный обед! Шейра, я смотрю тебе не терпится узнать о том, что произошло. Собери своих женщин, и я поделюсь с вами новостями.

Едва он успел договорить, как на землю упали первые капли дождя, а в следующий миг уже разразился страшнейший ливень. Не обращая внимания на дождь, ятаба задумчиво смотрел, как его люди ныряли в тростниковые хибарки или прятались под навес широкой приземистой постройки, что удерживалась на неровных и шатких пальмовых столбах. В отличие от других сооружений, в ней не использовался тростник, а крыша была изготовлена из какого-то другого материала, белого и гладкого, хотя и дырявого во многих местах.

Несколько длинных камней служили грубым столом, заставленным разноцветными фруктами. Множество круглых раковин выполняли роль кубков и были наполнены сладким вином. На плоских ракушках возвышались горы рыбы самых разнообразных видов и размеров.

Духовный вождь ласково обнял Шейру за плечо, и они вместе присоединились к остальным ганакам. Никто не заметил, как ятаба украдкой посмотрел на джунгли, в которых только что растворился Гомба.

Дождь, не стихая, лил на киммерийца, вымывая с его лица последнее терпение. Вымокшие насквозь деревья предоставляли слабую защиту, и Конан вовсе не собирался проторчать тут дотемна. Лучше уж скоротать ночь на побережье, чем в этой душной, кишащей москитами луже. Он решил пройти еще немного в направлении, указанном последней ракушкой, и вернуться назад, если ничего не найдет. Вдруг ему встретится знакомый фрукт и удастся хоть как-то утолить гнетущий голод.

Однако и голод, и комары были сейчас едва ли не пустяками. Больше всего на свете варвар хотел выбраться на материк, где смог бы избавиться от этого чудовищного заклятия шамана. Никогда еще за все годы вольнонаемной службы на него не обрушивалось столько бед одновременно. Без меча Конан чувствовал себя совершенно голым. Что ни говори, а именно сейчас три фута закаленной стали как раз бы не помешали. И особенно обидным было потерять такой меч, как Кхерета. Однако, как бы то ни было, он будет драться и без меча, драться голыми руками, если на то вынудят его обстоятельства. Сжав холодные пальцы, он попытался стряхнуть с себя мрачные мысли и сосредоточиться на цели.

Ливень прогнал назойливых кровососов, а постоянно меняющийся ветер собьет с толку хищников. И то и другое было ему на руку.

Варвар выбрался из листвы, обойдя стороной спящую гадюку; ее свернутое кольцо было в два раза шире человеческого бедра. Джунгли, давившие со всех сторон, становились все гуще, пока наконец не встали сплошной непроходимой стеной. Отчаявшись отыскать ганаков или по крайней мере их след, Конан повернул обратно.

Торопясь как только можно, он зашагал по собственным следам. Дождь ослабел и потом неожиданно прекратился. Тусклый свет просочился сквозь листву над головой: наверняка ветер развеял тучи. Вдруг киммериец остановился и нахмурился. Справа от него брала начало узкая извилистая тропинка – едва заметный просвет, который невнимательный взгляд мог легко пропустить. Острый глаз киммерийца сразу подметил правильные линии, до сих пор сохранившиеся, несмотря на разросшуюся вокруг зелень. Несомненно, здесь потрудилась рука человека.

Тропа казалась давно заброшенной, молодые побеги густо проросли в самом ее центре, однако, насколько было заметно, ни одно взрослое дерево не попадалось на пути. Почесав в растерянности затылок, Конан разозлился на себя за то, что не заметил ее сразу. А все из-за этого треклятого дождя!

Отбросив прочь сомнения, Конан смело свернул на тропу, решив, что именно она-то и приведет его к ганакскому селу или уж по крайней мере к такому месту, где можно будет спокойно провести ночь. Зашагав даже быстрее, чем позволяла осторожность, он последовал по извилистому пути и вскоре окончательно потерял всякую ориентацию. Деревья, разросшиеся по бокам, становились все выше, позволяя судить о том, что тропа ведет в самый центр джунглей. Занудные насекомые снова зароились крутом, образовав вокруг варвара плотное жужжащее облако. Змеи повыползали из своих нор, напоминая Конану о мрачной судьбе, уготованной для него Кхеретом в Луксуре. К счастью, дети Сэта охотились на другую добычу; Конан старался их ничем не беспокоить, и они не трогали его тоже. Птицы беспрестанно щебетали на деревьях и хоть как-то утешали отчаявшегося киммерийца. Некоторые из них срывались со своих насестов и ныряли в джунгли, подхватывая с земли зазевавшихся ужей и унося их птенцам в гнезда. Мучительное желание проглотить хоть что-нибудь терзало невыносимо, однако Конан решил, что будет есть змей лишь в самом крайнем случае.

Неожиданно он заметил над головой зеленовато-коричневый фрукт. Плод размером с яблоко висел довольно низко, и при хорошем разбеге до него, пожалуй, можно было бы дотянуться. Пока Конан пребывал в нерешительности, большая длиннокрылая птица с лету сорвала похожий плод с соседней, более высокой ветки. &го придало киммерийцу уверенности: обычно птицы не ели отраву.

Подпрыгнув с разбегу, он вцепился в облюбованный фрукт и стащил его на землю. На вкус плод оказался немного странноват и чем-то напоминал незрелый кокос. Однако измученный голодом желудок с большой благодарностью принял и горькую мякоть, и мясистые семена, и густое едкое молочко. Кожуру варвар выплюнул за абсолютной неудобоваримостью.

Немного подождав и не почувствовав в животе никакой боли, Конан двинулся дальше, срывая с веток такие же плоды, когда те попадались ему на пути. Постепенно тьма сгущалась: должно быть, он находился в самом центре острова. Конан нахмурился. Он шел уже несколько часов, а ганакская деревня не могла находиться так далеко от берега. По мере продвижения странных фруктов становилось все больше, зато птиц и зверей не осталось совсем.

Неожиданно возникший в темноте сук заставил его резко присесть, едва избежав столкновения. Обругав себя за неосторожность, варвар огляделся вокруг. Прямо над головой свисала грозда все тех же загадочных «кокосов». Решив насытиться до отвала, Конан сбил их рукой. Шары попадали на землю, и некоторые из них раскололись… выпуская на свет сотню крошечных бледно-зеленых паучков. Мохнатый выводок мигом разбежался у его ног.

С воплем отвращения Конан отпрыгнул назад, стряхивая пауков с ушей и волос. Внезапный приступ тошноты согнул варвара пополам; еще бы, он съел целых три паучьих яйца! Прислонившись к стволу гигантского, поросшего мхом дерева, Конан мучительно изрыгнул остатки неудачного ужина и поднял глаза… как раз вовремя, чтобы заметить в листве стремительное движение.

Прямо над ним среди зеленых веток висела безобразная тварь. Легкий, по всей видимости, паук тем не менее в два раза превосходил киммерийца в размере. Темно-зеленая шерсть прорастала на круглом брюшке и на длинных худых ногах, усеянных колючими шипами. Выпученные красные глаза горели лютой злобой и, казалось, выражали одно лишь желание – высосать кровь из всего живого, что окажется в пределах досягаемости длинных слюнявых щупалец.

– Баал и Птеор! – прошептал киммериец. – Из какой же адской печи выползло сие чудовище?

Конан съежился и отпрыгнул от протянутой клешни. Словно предвидя это, паук бросился вперед и, стремительно перебирая суставчатыми фалангами, раскинул толстую радужную сеть, да так умело, что киммериец тут же угодил в ее объятия.

Забившись в клейком плену, Конан с ужасом наблюдал приближение толстопузой твари. Варвар дергался изо всех сил, однако цепкая паутина держала крепче стальных цепей. От напряжения на руках вздулись вены, а кровь бешено застучала в висках, и…

– Хрясь!

Раздался звук рвущейся простыни: ему все-таки удалось высвободить руки.

Однако в тот же миг на его талии сомкнулись могучие клешни, выдавив из груди последние остатки воздуха. Извиваясь от боли и удушья, Конан с бессильным отчаянием наблюдал за тем, как с острых зубов медленно стекал яд. Сколько же ему осталось, прежде чем яд начнет действовать?

Нет, он отказывался умереть такой смертью!

Обезумев от ярости, Конан вцепился в скользкие от слизи щупальца. Жилы вздулись на его предплечьях. Боль в рваном боку неожиданно стихла: ни дать ни взять, яд возымел действие! Чувствовалось лишь убийственное давление клешней, что грозили вот-вот проломить ребра.

Задыхаясь, киммериец собрал воедино увядающие остатки силы и заставил онемевшие мышцы работать. Нечеловеческий крик вырвался из его груди, когда зажатые в кулаках щупальца медленно разделились, разрывая уродливый череп на две половины. Конан бросил их на забившееся в конвульсиях тело.

– Убирайся обратно в ад! – проревел он, с отвращением глядя на фонтан крови, вырвавшийся из паучьей шеи. Охваченное смертельным танцем насекомое издавало столь душераздирающие звуки, что варвару показалось, будто он присутствует на спевке дьявольского хора.

Пошатнувшись, Конан потерял равновесие и грохнулся на тропу. Отталкиваясь от земли бесчувственными руками, он подполз к ближайшему дереву и уткнулся в мягкий, поросший мхом ствол. Сердце бешено стучало, разнося яд по всему телу. Через минуту подбородок свалился на грудь, глаза остекленели, а сознание окутала густая пелена.