Спектакль без сценария

Ошарашенный догадкой Сорен на правах члена труппы кинулся поговорить с актёрами. Я же огляделась и решила получить сведения не партизанскими методами, а, так сказать, прямо из штаба, поэтому сразу направилась к режиссёру и помрежу.

Градов всё ещё говорил по телефону, и градус разговора явно повышался, готовый уже зашкалить.

– Ещё раз. Твой отпуск закончился. А когда ты собиралась появиться? Послезавтра ты должна быть тут, на сцене, понятно? Я готов простить тебе отсутствие на читках, но у нас форс-мажор, все каникулы отменяются. Да, у всех. Аня в больнице надолго, ещё и Петрович, козёл старый, в наркологию отъехал, пять лет держался, и сорвался, как назло, прямо перед таким проектом! Поверь, мне и без тебя тут геморроя хватает. Ты больше не дублёрша. Всё, разговор окончен, исправленный вариант пьесы я тебе выслал. Послезавтра жду.

Режиссёр положил телефон в карман и сцепил пальцы рук, напряжённо думая. Потом заметил меня.

– Дмитрий Германович, я только хотела уточнить…

– Катя, сегодня репетиции не будет. Вы трое можете быть свободны.

– А что случилось?

– Аню сбила машина по дороге в театр. Она жива, но играть не сможет. Будем ждать дублёршу, – на несколько секунд Градов снова нырнул в свои мысли, но потом вспомнил о том, что я жду его ответа, и всё же посмотрел на меня. – Мы постараемся ввести постановку в график, но это зависит много от чего. Несколько свободных дней у вас точно есть. Давайте вот как договоримся – Маша вас вызвонит, когда мы всё утрясём.

– Хорошо. Спасибо, что рассказали.

Вот и первый облом, генерал со мной откровенничать не пожелал. Я оглянулась в поисках помрежа. Уж если кто и знает подробности, то она: это была часть её профессии – быть в курсе всего. Этому сильно помогало то, что Мария просто-таки родилась сплетницей и от процесса сбора и передачи слухов получала совершенно искреннее удовольствие. Никаких барьеров в общении с людьми она в принципе не ставила, и, кажется, её искренне удивило пару дней назад то, как сильно я напряглась от чересчур резкого, по моему мнению, сокращения дистанции между нами в обычном вежливом смолл-токе. Впрочем, тут многие воспринимали слово “вы” только, как множественное число от “ты”, употребляя при общении даже с незнакомыми людьми сразу второй вариант, что для меня, выросшей на корпоративных стандартах, выглядело откровенной дикостью.

Наконец, я заметила, как ярко-рыжая с алыми всполохами копна волос, перехваченная алым же платком, мелькнула у входа в зал. Маша не была актрисой, и потому ей никто не указывал, как стричься, и на цвет её волос всем было по барабану. Вот она и самовыражалась на все деньги, отчего её всегда и везде было видно издалека. Я поспешила за ней, но не со всех ног. Я знала, куда она идёт.

У Маши имелось своё рабочее место в каморке в административном крыле театра, которую следовало бы называть кабинетом, но у меня не поворачивался язык. Она делила её ещё с одной девушкой, и я не могла понять, как они обе помещаются на этой крохотной площади, и как они в принципе могут хоть что-то отыскать в том бардаке, который там царил. К тому же там практически никогда не умолкали телефоны. Я заглянула в дверь её кабинета – Маша строчила сообщения на смартфоне, не обращая внимания на разрывающийся стационарный аппарат. Чтобы привлечь её внимание, я пару раз стукнула по створке и встала на пороге – у меня не было стопроцентной уверенности, что я смогу поместиться в этой душегубке. Она подняла на меня вопросительный взгляд.

– Маша, извини, пожалуйста, я хотела уточнить про Аню. В какую больницу её отвезли, не знаешь?

– У меня было записано, сейчас найду, – её тонкие пальчики с острыми ногтями, покрытыми чёрным лаком, начали шустро рыться в ворохе бумаг на столе. – Да ты проходи, в ногах правды нет.

Я протиснулась внутрь и аккуратно прислонила задницу к столу её коллеги, которая в этот момент где-то бегала. На всех стульях громоздились какие-то папки и сесть было некуда.