Лекарка поневоле и 25 плохих примет
- -
- 100%
- +
Дверь-то открыта, а значит, ей срочно нужно на волю. В пампасы. К капканам, колодцам и полянам ядовитых цветов, туда, где ждут неприятности. Шельма не из тех, кто заставляет неприятности ждать слишком долго.
После значительной паузы Рустек сощурился и самодовольно заявил:
– А я тебе не дам уехать!
Вы только гляньте, какой грозный недавака! Он никак не унимался:
– Никуда я тебя не отпущу, понятно?
Тут уж даже я не выдержала:
– А вы, простите, кто такой, чтобы меня куда-то пускать или не пускать?
– Ты, Ланка, не беси меня. По-хорошему делай, что велено. Иначе будет по-плохому, – низким, рокочущим тоном закончил он.
– Это вы мне угрожать изволите? – восхитилась я. – Что ж, посмотрим, чем хорошим это для вас закончится.
– Видит Солар, зря ты меня гневишь, Ланка. Никуда ты не денешься. Забирай Дрогима и лечи его, иначе никакой жизни тебе не будет ни в Армаэсе, ни где ещё. Я на тебя управу везде найду! – многообещающе протянул он. – Ну что, образумишься или ещё помучаешься?
– Помучаюсь, – решила я. – Пожалуй, подамся к Разлому. Там, говорят, целители всегда требуются…
В памяти Ланы информации о Разломе было до обидного мало. Вроде бы какая-то щель то ли между мирами, то ли в преисподнюю, из которой ползут страшные твари. С ними воюют полуночники, ведь совладать с порождениями зла могут лишь магически одарённые, да и то не в одиночку.
Этот самый Разлом – огромная беда Довара, пересекающая едва ли не весь континент. Уж насколько Лоарельская Империя не в ладах с соседней Эстреной, а маги обоих государств у Блокады служат дружно – ни одна страна не способна справиться с этой угрозой в одиночку.
– К Разлому-то? – хмыкнул Рустек. – А есть ли он, твой Разлом, а? Или это сказочка такая, чтобы с рабочего люда три шкуры драть? Видел кто этот твой Разлом? Бывал там кто? Уж чай не случайно туда токась магов пускают. Как полуденник какой сунется – так сразу и сгинет. А какой не сгинет – тебе расскажет, что стоит там стена, за стеной ничего нема, а маги только и делают, что едят да пьют ночами за наш счёт! И император на их стороне, чай, сам маг. А кто поля вспашет? Уж не маги! Кто за скотиной ходить будет? Уж не они! Кто на жатве спину срывать будет? Уж не жополунники! Зато как делить урожай, так они первые. Мытарь приедет, да лучшую долю заберёт, в счёт, значица, налогов. Иль выкупит товар по бросовой цене. А ежели не захочешь кровью и потом заработанное отдавать за бесценок – то тут же тебя в острог или куда похужее. Удобная сказочка этот Разлом – полуденники спины гнут, а маги на их трудах жиреют, – он вдруг угрожающе ткнул мозолистым пальцем в мою сторону и рявкнул: – И ты ничем не лучше! Нет бы простому люду даром своим помочь, так тебе денег подавай!
Возможно, Шельма среагировала на тон, а может, просто увлеклась наблюдением за кучерявым седым хвостом старосты, но именно в этот момент она сиганула с крыльца вверх, взбежала по его спине и рюкзаком повисла на ней, зубами вцепившись в волосы, а когтями – в спину.
От неожиданности Рустек заорал и запнулся, запутался в ногах и повалился с крыльца.
– Фу, Шельма! Брось каку! – сурово потребовала я и с трудом отцепила генету-переростка от спины старосты.
К счастью, рубашку она не порвала – крепкая, сшитая из похожей на лён ткани, та выдержала кошачью эквилибристику, но покрылась пятнышками крови. Староста неожиданно пружинисто для своего возраста подскочил на ноги и разъярённо уставился на меня:
– Какого дракона?..
– Вы уж не обессудьте, я этой дикой кошке вылечила перелом. Бесплатно. Она осталась со мной и теперь атакует всех, кто на меня орёт. Удивительно, что благодарность за излечение способны испытывать даже животные, но не сельские старосты. Как видите, я вполне способна исцелять бескорыстно, а с вас деньги брала не за лечение, а за необходимость терпеть ваше общество. Но начиная с этого момента на мои услуги можете не рассчитывать – ни бесплатно, ни за деньги. Так что удачи. Надеюсь, царапины не воспалятся. Настоятельно советую их обработать, потому что совсем недавно Шельма этими когтями рыла яму у нужника.
На этом я покрепче стиснула в руках воинственную кису, с треском и пафосом захлопнула дверь, а потом прислонилась к ней спиной.
Может, зря я так? Я, конечно, целительница, но не бессмертная же? Запрут в избе, обложат хворостом и спалят к едрене фене вместе со всем моим гонором. Эпоха и нравы тут значительно отличаются от привычных…
Да всё отличается, будь неладен этот Довар!
С другой стороны – моя старая наставница могла и палкой шибануть зарвавшегося пациента, особенно молодого. Да и от дома некоторым отказывала, причём кому на полгода, кому на год, а особо ретивым и навсегда. Такие потом ко мне ездили. Да и бабка покойная со старостой не раз собачилась, при ней такого он себе не позволял. Так что дело не в патриархальных взглядах, а в том, что кто везёт, на том и едут. А ещё – quod licet Jovi, non licet bovi, а Лана Юпитером явно не была.
Значит, на этом и закончим работу pro bono, а староста пусть катится подальше и со своими планами, и со своими угрозами.
Я твёрдо решила наведаться в город и разузнать о возможностях трудоустройства там, желательно не целительницей. Дар даром, но какой нормальный целитель будет уходить в неоплачиваемый обморок при виде открытого перелома? Вот-вот.
Можно тихонечко устроиться куда-нибудь секретарём. Или няней. Вот няней было бы лучше всего, детей я очень люблю, хоть своих так и не вышло родить. А то, что разбитую коленку смогу залечить – так это мне лишь в плюс.
Определившись с курсом действий, я повеселела и решила наконец заняться тем, что давно хотела сделать – сварить себе натуральный магический крем.
Духами я редко баловалась, а вот порадовать себя перед сном лёгким массажем лица – самое оно. Главное, чтобы Шельма крем не съела.
Лана умела варить жирные лечебные мази, а о лёгких, подходящих для лета лосьонах и муссах даже не задумывалась. И то верно, кто беспокоится о морщинах и увлажнении кожи в двадцать лет, когда кажется, что молодость будет вечной?
Я достала из шкафа справочник и внимательно перечитала заметки бабушки о свойствах разных трав. Между прочим, на эстренском, которым Лана владела очень даже неплохо, что будет дополнительным плюсом при устройстве на работу где-нибудь в Приграничье. Сама бабка на местном лоарельском разговаривала, но не писала, да и знала его в разы хуже родного. А Лана бодро шпрехала на обоих языках, а письменности обучилась в доме наставницы.
Итак, что подходит для крема?
Пока я выбирала травы и ягоды, отдавая предпочтение свежим, растущим на огороде, за окнами стемнело, и я распахнула их на полную, чтобы впустить ночную прохладу, но просчиталась: ночь оказалась почти такой же безветренной и душной, как и день. Пришлось поменять платье на длинную рубашку и дважды мочить её, чтобы влажная ткань приносила хоть какое-то облегчение.
Из-за разогретой печи и работающей артефактной плитки в небольшой избе стало невыносимо жарко, поэтому мастер-класс по кремоварению я в итоге перенесла на улицу, под свет лун. Ещё и Шельма совала то нос, то хвост куда не просят. Во дворе она отвлекалась на колышущиеся неподалёку кусты, и дело пошло куда бодрее. К утру у меня в руках был первый образец омолаживающего крема с уникальными целительскими свойствами. И вот что забавно – студенистая субстанция магию не держала, однако с помощью дара можно было усилить её эффективность.
Разумеется, сварить крем в компании Шельмы оказалось задачей со звёздочкой, но я сочла понесённые потери незначительными и на этом успокоилась.
Довольная собой, искупалась в летнем душе, насухо вытерлась и намазала всё тело нежно пахнущим разнотравьем кремом. Он получился жидковат, но на свойства это не повлияло. Попробую завтра ещё какой-нибудь бальзам для волос сварить. Кудри хрупкие, нужно их беречь и увлажнять.
А ещё подумалось, что с такой нервной жизнью мне позарез нужен антидепрекусь. Для начала попробовала пряники и напекла пару десятков, чтобы дозированно принимать перед встречей с деревенскими. Пряники получились на троечку, немного не хватало остроты – имбиря, перца, корицы… а подобие садового хрена, найденного в запасах у рачительной Ланы, придало лишь горчинку. Тогда вместо антидепрекусьных пряников я напекла пирожков с успокаивающей нервы сладкой начинкой.
А всё почему?
Потому что делать в избе без телефона и интернета было решительно нечего. От скуки я даже подумала в лес сходить, но потом глянула на Шельму, успокоившую нервы двумя пирожками, и решила отложить панику до лучших времён, а поход в лес – до завтра.
Вдруг найду что-нибудь интересненькое?
Помыв посуду, начала приготовления к походу. Отыскала удобные ботинки, корзинку для сбора трав, собрала перекус и решила, что завтра пойду прямо после обеда. Жаль, брюк в гардеробе Ланы не было, я всё перерыла и так и не нашла, а ходить в лес в юбке – дурость какая-то…
Сшить, что ли? Так меня максимум на дырку или стрелку на колготках хватало.
Проветрила избу, забралась на стол и распределила подвешенные между балками сушёные травы так, чтобы появилось место для новой партии, а потом помыла окна.
Нет, честное слово, в сутках слишком много часов, если не тратить их на интернет. Зато я наконец поняла смысл совета правильно подбирать расстояние до рабочего монитора, чтобы не уставали глаза. На расстоянии одного мира от монитора глаза действительно перестали уставать. Кто бы только мог подумать!
Мы с Шельмой легли спать ещё затемно, а я подумала, что нужно сколотить себе кровать. Лана всегда спала на печи, а бабка – у окна, хотя зимой могла и на печь взобраться, косточки погреть. Тогда внучке доставалась постель. По местной традиции кровать покойницы сожгли сразу после смерти – чтобы отпугнуть чужого духа от мёртвого тела. Уж не знаю, какая за этим стояла логика, вряд ли даже очень непритязательный дух вселился бы в соломенный матрас или поеденный жучками подголовник, но факт остаётся фактом: теперь в избе осталось лишь одно спальное место, крайне некомфортное по летней жаре.
Гамак, что ли, повесить во дворе? Так там меня какая-нибудь местная пакость сожрёт и не подавится…
В общем, я долго ворочалась, слушала мурчание Шельмы и уснула с трудом, однако стоило только впасть в жаркий сон, как в дверь раздался тревожный стук.
Я продрала глаза и наконец поняла, почему в поликлиниках некоторые врачи принимают с 10.15 до 12.45 только по понедельникам. Установить, что ли, такой же график?
Всё равно не платят ни шиша!
– Ланка! Ланка! Открывай! – завыли из-под двери.
Горестно вздохнув, я слезла с печи, утёрла вспотевший лоб и почесала шею, которую щекотали прилипшие к влажной коже кудрявые волоски. Ладно, может, целительница и не зря утягивала свою роскошную шевелюру в косу или тугой узел на затылке.
Распахнув дверь, очень вопросительно, но не очень доброжелательно уставилась на немолодую неопрятную женщину.
– Ланка, тут дело-то какое. Беда у нас приключилася, – залепетала она, фальшиво улыбаясь. – Матери спину-то защемило, аж всю бедняжку перекорёжило…
И голос-то какой заискивающий! Неспроста!
Порывшись в воспоминаниях Ланы, я вспомнила и дочь, и её мать – самую вредную и противную деревенскую бабку с говорящим прозвищем Сока́лиха. Нет, эти две красотки пусть лечатся молитвами к Солару, прикладыванием подорожника и уринотерапией.
– Ах, какая печаль. Ну, пусть выздоравливает! – не особо искренне пожелала я и начала закрывать дверь.
– Ты б сходила к ней, помогла бы, а? – настойчиво попросила Со́тта.
– Пожалуй, откажусь, – ответила я. – Кстати, ваша мама мне ещё двести сорок арчантов задолжала за зелья.
– Совесть-то у тебя есть? – вдруг перешла в наступление Сотта. – Человеку плохо!
– Совесть у меня есть, и она не позволяет торговать подпорченным зельем. В отличие от вашей матери, продавшей мне червивое мясо.
– Ой, ну разок и продала, тоже мне катастрофина!.. – всплеснула руками Сотта. – Можно подумать, ты потравишься! Нобларину-то благородную из себя не строй! Ты ж магичка, тебя хоть помоями корми – ничего тебе не сделается!
От такой незамутнённости у меня аж вера в людей пошатнулась и чуть не рухнула со всей высоты моего жизненного опыта. Честное слово, с таким беззастенчивым хамством всего пару раз в жизни сталкивалась и до сих пор не могла поверить, что люди вот такую дичь на серьёзных щах способны нести.
Может, деревня всё-таки стоит на месторождении каких-то редких газов, испарения которых вызывают массовый кретинизм?
– Маме вашей скорейшего выздоровления, – с каменным лицом проговорила я. – А если вы хотите получить медицинскую помощь, то для начала придётся рассчитаться по долгам, принести извинения, и только если они покажутся мне достаточно искренними, я приду и осмотрю вашу мать. Ей, кстати, перед приёмом необходимо будет помыться. Знаю, что в вашей семье это не принято, но вы уж расстарайтесь.
Сотта набрала воздуха в грудь, но я решила не рисковать барабанными перепонками и просто захлопнула дверь у неё перед носом.
Поголосив какое-то время, она наконец убралась восвояси, а я за неимением вина напилась колодезной воды и всерьёз задумалась о будущем. Долго я в этой деревне не протяну – однозначно кого-нибудь задушу, поэтому нужно брать руки и делать ноги.
После ухода Сотты уснуть уже не получилось, да и время перевалило за полдень.
Взяла и в сердцах наварила обезболивающих, кроветворящих, слабящих и крепящих отваров – всего самого ходового и привычного для Ланы. Пирожки-антидепрекуси уложила в один куль, кое-какие закуски – в другой, и по вечернему солнышку выдвинулась к старенькой наставнице Ланы делать то, что она сама должна была сделать ещё полгода назад – нажаловаться и посоветоваться.
Из мешка сообразила подобие рюкзака-сидора, а с собой взяла пустую корзину покрепче и подстилку – для Шельмы.
Киса была абсолютно счастлива. Она бежала по утоптанной дороге впереди меня, радостно подпрыгивая, топорща хвост и одновременно прихрамывая то на больную, то на здоровую ногу – от переизбытка чувств. Пятнистые круглые ушки локаторами вращались в разные стороны, а шкодливые глазищи так и выискивали, чего бы вокруг закогтить и схарчить. А если не схарчить, то хотя бы убить и размазать по земле тонким слоем.
В целом, я кисины эмоции полностью разделяла.
Долгая прогулка пошла на пользу – к приходу в другую деревню проблемы уже не казались такими уж огромными, и наконец отступило ощущение, что я медленно двигаюсь по конвейеру в сторону гигантского пресса, готового меня раздавить.
Как говорится, жизнь говно, но мы с лопатой. Будем удобрять мечты!
Примета 7, новоявленная: бесить человека со скальпелем в руках – к новым дыркам в организме
Девятое майрэля. Ранний вечер
Таисия
Бабку Грису хорошо знали во всех окрестных сёлах. Крепкая, абсолютно седая целительница давно разменяла девятый десяток, но бодрости в ней было столько, что молодёжь позавидует.
Вот я чем старше становлюсь, тем опаснее для меня лежать. Иногда так хорошо лягу, что хоть потом не вставай. Это я не к тому, что Ленин, может, и не умер, а к тому, что бабка Гриса – большая молодец, как-то умудряется подниматься по утрам, несмотря на возраст.
Подходя к аккуратному побеленному домику, обосновавшемуся в цветущем саду, я приметила разные сорта кустарников и трав – от самых обыкновенных, в изобилии растущих на любой лесной полянке, до редчайших, таких как лучанник, звёздная капель и танатник. Последний имелся и у Ланы, а вот где старушка добыла первые два – большой вопрос.
– Шельма, иди сюда! – подозвала я заинтересовавшуюся грядками кису.
Она пригнулась, оттопырив пятнистый зад, и явно собиралась атаковать сочный зелёный кустик огнецветника, но стоило ей только приблизиться к цели, как из зарослей на неё спикировала огромная тень и клюнула прямо в незащищённую пятую точку. Подскочив с обиженным мявом, Шельма дала дёру в мою сторону.
– Вот есть дикая собака динго, а ты – дикая коша́ка бздинго, – рассмеялась я, глядя на заныкавшуюся у меня между ног кису.
Мимо на бреющем полёте проскользил большой малахитовый попугай, явно довольный произведённым эффектом.
– Трр-рр-равки не трр-рр-рожь, тварр-рр-рь! – выдал он, вольготно располагаясь на верхней кромке забора.
Пять-шесть лет назад, когда Лана проходила обучение у наставницы, попугая у той ещё не было, как, впрочем, и грядок с лучанником.
Шельма, осмелев под защитой моего подола, с рычанием выползла наружу и грозно вздыбила шерсть на холке. Однако матёрый попугай не впечатлился, распахнул острый изогнутый клюв и показал розовый язычок, а затем пророкотал:
– Крр-рр-риворр-ррукий хрр-рр-ренодёрр-рр! Грр-ррядки берр-р-реги!
Теперь я узнала знакомые интонации. Ясно, значит, у бабки Грисы появился пернатый охранник, оттого сад-то и расцвёл.
Солар уже клонился к горизонту, и по воздуху плыли ароматы сдобы из соседних домов. Я подхватила кису под пятнистый бок, чтобы она ничего не учудила, подошла к входной двери и хотела постучаться, но она сама распахнулась прямо перед моим носом.
– Ланка? – удивлённо вопросила старая целительница. – Ты, что ль, по грядки мои повадилась?
– Нет, что вы, – заверила её. – Это просто Шельма в них случайно забрела.
Предъявив ей свою новообретённую питомицу, дождалась приглашения и вошла в ладную, пропахшую лекарственными травами избу.
– Питомица – это хорошо, это дело, – одобрительно покивала наставница. – Натаскивай её на то, чтоб грядки защищала. А то ведь всё сопрут! Выкопают! Сквалыжники неблагодарные! Примета у них такая есть, вишь ли, что саженец лучше прирастётся, коли с чужого огорода спереть. А я скажу, что другая примета должна быть: «Ежели у соседа чего украл, то это к выбитым зубам». Вот это добрая примета. Проверенная.
– Что, воруют с грядок? – удивилась я, а затем вспомнила, как покойная бабка Ланы с лопатой гоняла какого-то пацанёнка, который пытался вырыть недавно посаженную сливу.
Бабушке саженец подарил какой-то проезжий эстренец, то ли по доброте душевной, то ли по старой памяти. Очень она над этим деревцем тряслась, но оно росло чахлым, несмотря на все усилия.
– Совсем стыд потеряли! – пожаловалась наставница. – Ужно я им и так и сяк объясняла, ничего не слухают. Тепереча жди, к тебе пожалуют, я-то их боле лечить не сподоблюсь. Приехали, понимаешь, давеча с Юга четыре семьи. Наглые, шебутные, ленивые, вороватые. Толку с них чуть, а гонору… Староста уж стонет. Работать-то они не рвутся. Морячники, что с них взять… Знай только на берегу сидят трындят, а как горбатиться от зари до зари – так это не про них.
– Бабуля покойная морячников тоже не любила, – дипломатично согласилась я.
– А ты чего пожаловала-то? Столько лет носу не казала, а тут явилася… – подозрительно сощурившись, посмотрела на меня наставница.
– Посоветоваться, – честно призналась ей. – Совсем я запуталась, бабули в живых нет, осталось только на вашу мудрость и опыт полагаться.
Лесть старушка проглотила и не поперхнулась, заулыбалась приветливее и довольно сказала:
– Вона как запела, девка. Ну хоть посоветоваться мозгов хватило, а то слушаю молву об тебе да дивлюсь: моя ли это Ланка с Грегом спуталась, едва только остыли последние угольки от бабкиной кровати?
– Влюбилась, – покаялась наставнице, – а он мудаком оказался.
– Потому-то и надо замуж сначала выходить, а уж потом всё остальное! – наставительно подняла она в воздух скрюченный указательный палец с распухшими суставами.
– А лучше было б, если б я с этим мудаком жить осталась? Так хоть понятно, чего он стоит…
– И то верно, – неожиданно легко согласилась она. – Но ты сама дура – надо было хоть пригрозить травануть его, чтоб слухи не распускал, поганец.
– Кха-кха, кхак-то в голову не пришло, – закашлялась от неожиданности я.
– А зря. Мужиков надо в узде держать, чтоб не трепались почём зря. А я тебе на кой сдалась? Какой тебе нужон совет?
– Селяне совсем оборзели, – вздохнула я. – За лечение не платят, разговаривают через губу, задолжали уже кто по сто арчантов, кто по двести. А ведь я за приём недорого беру…
– Так бери дороже, – хитро усмехнулась старушка. – Чем дороже лечение, тем сильнее ценят врачевателя. Будешь их по десять арчантов оперировать – плюнут в рожу, что шов кривой. Станешь ломить по сотне за осмотр, начнут разговаривать с почтением. Таков закон. Оперируя за гроши, ты гнёшь спину так же, как остальные, а гребя денежки ни за что да плюя в потолок – в одночасье становишься важной персоной.
– Но это как-то… подло.
– А какая разница? Любить тебя ни при каком раскладе не будут, а так хоть на хлеб с маслицем хватит.
– Но они же не настолько богаты, чтобы…
– Ты чужие деньги-то не считай, неблагодарное это дело. Поговорку знаешь? Кто ходит да прибедняется, тот меньше всех нуждается! Никто тебе не мешает по желанию и бесплатно помочь, от особого расположения. Только сама скумекай, что одно дело одарить десятью арчантами и другое – сотней. Ужно как-то посолиднее, согласись? Опять же, кто мешает армаэсцам относиться к тебе с почтением? Вели бы себя как люди и жили бы благостно, а так – кто говном кидается, тот пусть в нём и ковыряется. Я взаместо тебя этих голубчиков приму, чтоб они разницу-то почуяли. Или хочешь – ко мне переезжай. Старая я стала, мне помощь по дому лишней не будет. Заклинанья-то какие-никакие ещё помню, а вот травки уже путать начала, особливо схожие ежели.
– А я как раз зелий принесла разных. Думаю: может, возьмёте про запас? Нечем мне за следующий налог платить, а деревенских староста подговорил меня игнорировать – он на меня давит, чтобы я за Дрогима пошла.
– Да неужто? – хмыкнула наставница. – Этот Дрогим всю жизнь был ни говно, ни пряник, нечего за него идти.
– Он к лоузе пристрастился. Вот староста всем и запретил мне платить. Решил, что я от безысходности пойду за Дрогима и вылечу его.
– Вот ведь сявый хлыщ! Ишь чего удумал! Такую красотку – и Дрогиму-жевуну в жёны? Перебьётся! Хотя… мож, сходила бы. Жевуны-то долго не живут, через годик вдовой станешь, всё меньше налога платить.
– Я думаю к Разлому податься, – осторожно поделилась я. – Там вроде целители всегда нужны.
– Так-то нужны и дело хорошее, да и вокруг полно парней не абы каких, а магов и благородий всяких. Глянется какой, замуж пойдёшь… Да только хорошего в том ничего нету. Будет муж сиднем сидеть у Разлома до самой старости, а ежели какой кантрад ему ногу откусит, то за калекой ходить придётся… Зато при Разломе каких только девок в жёны не берут! А ты чистой карамелью медовой выросла. Глядишь, и командира какого заарканишь, ежели дурить не будешь. Мужики когда раненые лежат, больно чувствительные становятся. В глаза заглядывают, руки целуют, подарки потом дарят. А всего-то и надо что улыбаться изредка да нахваливать. Оченно они на ласку и похвалу падки становятся, когда чувствуют себя немощными.
Я вымученно улыбнулась. А вариантов не ходить замуж тут в принципе не предполагается? Хотя кого мне спрашивать, у бабы Грисы мужей было чуть ли не пятеро, сыновей целый выводок, не меньше дюжины. И дочка вроде тоже есть, правда, всего одна.
– Из моих у Разлома двое сыновей трудится и внуков… несколько. Коли решишь окончательно – приходи, напишу тебе письмо рекомендательное, пока глаза хоть чего-то видят.
– Спасибо.
Наставница с кряхтеньем поднялась с места и подошла к печи. Открыла заслонку и поставила внутрь чёрный от копоти чайник с единственной светлой частью – тускло блестящей металлической ручкой.
Жилище бабы Грисы было гораздо просторнее и обставлено куда лучше Ланиного. Тут тебе и три разных металлических ларя-холодильника, и целая стена, уставленная артефактами и статуэтками, и отгороженная тонкой стенкой «медицинская» часть. В её правой стороне высокий стол расположился так, чтобы на него попадал свет из двух окон, но при этом было расстояние в два шага от каждой стены, а в левой примостились две кровати, поставленные буквой Г. Под потолком висела футуристичного вида магическая люстра с пятью плафонами в форме осиных брюшек, каждое из которых жалом нацеливалось на пустующий явно операционный стол.
Лана бы позавидовала такой роскоши, а меня лишь передёрнуло. Ничего из того, что я хотела бы видеть в своей жизни, на операционных столах не показывали.
Всё свободное место в избе занимали шкафы с книгами, склянками, банками, пучками трав и ещё какими-то приблудами неизвестного назначения.
В общем, уютненько.
Шельма, явно присмиревшая после профилактического поклюя в пятнистый зад, завозилась у меня на руках и принялась упираться лапами, чтобы её, бедолагу-пленницу, выпустили на волю и позволили приструнить все местные половички и занавески. Наученная не то чтобы горьким, но всё же опытом, я этого не позволила. Тогда она извернулась и вцепилась зубами в угол деревянного обеденного стола.