Мир треснул

Глава 9. Город в пепле

Кухня воняла перегаром и плесенью. На столе – тарелка с чёрствым хлебом и таракан, который лениво тащил крошку. Подросток сидел, поджав ноги, грыз кусок так, будто он был резиновый. В квартире было тихо, только холодильник стонал каждые пять минут.

Дверь хлопнула так, что штукатурка посыпалась с потолка.

Отец вернулся. Тяжёлые шаги по коридору, мат сквозь зубы. Влетел в кухню – глаза мутные, куртка пропахла спиртом.

– Ты чё, пидор мелкий, жрёшь тут? – он мотнул подбородком на хлеб. – Всё, что в доме есть, ты в себя пихаешь, да?

Пацан молчал. Кусок хлеба застрял в горле, и он только сглотнул.

– Молчит, сука. – Отец пнул табурет, тот полетел в стену. – Мамка сдохла из-за тебя, урод. Не родись – жила бы.

Эти слова он слышал всю жизнь. Каждый раз будто впервые, но глубже некуда. Пацан опустил голову, смотрел на свои босые ступни.

Рука отца прилетела сбоку. Ударил раз, второй, третий. Кулаки тяжёлые, с костяшек летит кровь. Мир поплыл, звук стал ватным.

Он упал, ударился виском о плитку. Воздух вырвался из лёгких со свистом. Тело дёрнулось ещё пару раз – и затихло.

– Бля… – отец отшатнулся, глядя на неподвижного сына. – Ебаный… переборщил…

Он тяжело дышал, вытирая пот со лба. Взял бутылку, глотнул прямо из горлышка. Потом присел рядом, ткнул сына носком ботинка.

– Вставай, мразь… – пробормотал, но пацан не двигался.

Тишина. Холодный пол, запах гари из духовки, за окном редкий лай собак.

И вдруг – судорога. Грудь подростка рванулась, будто внутри завели мотор. Глаза распахнулись, зрачки – чернее ночи. Он вдохнул так, будто глотнул целый мир.

Отец отпрянул, выронил бутылку.

Пацан поднялся на колени. Лицо мёртвое, пустое. Внутри – тьма и голод.

– Ты… чё… – успел выдавить отец.

Он прыгнул на отца, повалил его прямо на осколки бутылки. Тот захрипел, вырывался, но не успел – пацан вцепился зубами в щеку. Хруст. Пол-лица отца повисло лоскутом. Крик разорвал кухню, как сирена.

– А-а-а, сука! – отец катался, зажимая себя ладонями, кровь шла фонтаном между пальцев.

Подросток смотрел на него широко раскрытыми глазами. И вдруг понял: крик не просто звук. Это пища. Горячая, липкая, вязкая. Он втянул её, как дым, и почувствовал, как внутри что-то загорелось.

Жилы на руках почернели, кожа пошла пятнами. Он вдохнул ещё – и отцу будто выдернули силы: глаза закатились, рот открылся в беззвучном вопле.

Пацан рванул руками и с треском оторвал ему кисть. Кости торчали белыми спицами, хлестала кровь. Отец всё ещё был жив, дёргался, хрипел, а он пил его страдание, смакуя, как свежую воду.

Глаза подростка засветились, как две лампочки в темноте. Он поднял голову, открыл рот – и из горла вырвался не крик, а гул, похожий на сотню голосов сразу.

Это был его первый ужин.

Он встал. Куртка вся в крови, лицо перемазано, босые ноги липли к полу. В груди горело новое чувство – пустота, требующая большего.

Валера брёл по проспекту. Куртка в крови, глаза стеклянные, ноги босиком шлёпали по асфальту. Он не знал, куда идёт – просто шёл, туда, где темнее.

Фонари мигали. Иногда гасли, когда он проходил мимо.

Из-за угла вышли трое. Подростки, такие же, как он, только с сигаретами и дешёвыми кепками. Один сплюнул под ноги.

– Э, петушара, чё за вид? – сказал первый, высокий, с бритой башкой. – Хэллоуин вчера был.

– Глянь, он в кровище, – заржал второй. – Ты чё, кого завалил, малой?

– А ну карманы выворачивай, – третий щёлкнул ножом. – И кроссы скидывай, хотя у тебя и так босые лапы.

Валера остановился. Смотрел на них пустым взглядом.

– Глухой? – первый шагнул ближе, ткнул пальцем в грудь. – Я сказал, сука, карманы выверни.

Валера медленно поднял голову. Улыбка появилась сама – кривая, неуместная.

– Хо-ро-ший… – прошептал он.

– Чё? – бритый замер.

И в этот момент у него хрустнули колени. Нож выпал из руки третьего, зубы второго стукнули друг о друга, будто их кто-то сжал тисками.

Они не поняли, что происходит. Просто все трое одновременно согнулись, заорали, хватаясь за животы. Крик пошёл в ночь, как сигнал сирены.

Валера втянул воздух, и боль вошла в него, как тёплый дым. Он закрыл глаза, наслаждаясь. Когда открыл – парни уже лежали, извиваясь, слюни на асфальте, глаза закатились.

Он пошёл дальше. Даже не обернулся.

Позади, на асфальте, остались трое, которые ещё недавно чувствовали себя хозяевами улицы. Теперь они просто пища.

Асфальт блестел после дождя, фонари дрожали в проводах. Валера шёл босиком, следы крови тянулись за ним, но он не замечал.

Рядом затормозила старая «шестёрка». Из окна высунулся мужик лет сорока пяти, усталое лицо, на пассажирском сиденье – пакеты с продуктами.

– Эй, парень! – крикнул он. – Ты чё, всё в крови? Подрался?

Валера остановился. Мужик вылез, прищурился, разглядывая.

– Ну ты и видок… – он покачал головой. – Слушай, какой ты здоровый, видно, крепкий. Вон, наверное, троих сразу положил, да? Красавец.

Слова ударили сильнее, чем кулак. Валера поднял глаза, и в них впервые мелькнуло что-то человеческое.

– Давай, садись, подвезу, – мужик открыл дверцу. – Не буду допытываться. Бывает, всем бывает. Главное, держись, понял?

Валера чуть качнул головой.

– Не надо…

– Ну, смотри сам. – Мужик пожал плечами. – Только живым будь. Ты парень что надо, видно сразу.

Он сел обратно в машину, завёл мотор и уехал.

Валера смотрел ему вслед. Голод внутри рычал, требовал, чтобы он догнал, вцепился, выпил боль. Но он не пошёл. Эти слова… они звенели в голове, заглушая зверя.

Он свернул в переулок. Там зияла дверь в подвал – кто-то оставил её открытой.

Валера спустился вниз. Пахло сыростью и металлом. И там, в темноте, он увидел – впервые по-настоящему – Сбоя.

Валера шагнул внутрь. Сырость сразу обняла за шею, воздух тяжёлый, будто дышишь грязной водой. Лампочка под потолком мигала, и в каждом её рывке казалось, что стены ближе.

В углу что-то шевельнулось. Сначала он подумал – бомж. Потом понял: слишком длинные пальцы, слишком жидкое дыхание.

Тварь.

Она поднялась на локти, выгнула шею. Рот растянулся до ушей, из горла вытекала чёрная слизь. Она пахла болотом и гнилью.

Валера замер. Сердце стучало, как молот. «Сейчас сожрёт», – подумал он.

Тварь сделала рывок вперёд – и вдруг остановилась. Словно упёрлась в невидимую стену. Её пальцы скребли по бетону, но дальше она не шла.

– Не надо… – сорвалось у Валеры.

Существо дёрнулось. И застыло.

Он сделал шаг назад. Оно отползло следом – так же, синхронно.

Валера задохнулся, выронил из груди:

– Отойди.

И оно отползло, прижимаясь к полу.

Внутри головы что-то загудело. Голоса. Шёпот. Как будто десятки ртов повторяли его слова: «отойди… отойди…»

– Да блядь… – выдохнул он, зажимая уши. Но голоса не стихли. Они были внутри.

Тогда зашевелилось всё подвалом. Из стен, из пола, из углов начали подниматься другие. Серые, скрюченные, мокрые, как только что вылезшие из утробы. Глаза пустые, тела полусросшиеся с бетоном.

Одна, крупнее, бросилась на него. Валера не успел даже отшатнуться – крик вырвался сам:

– СТОЙ!

И весь подвал застыл. Все твари одновременно. Десятки.

Тишина такая, что слышно, как капает вода.

Они смотрели на него. Не глазами – пустотой. Ждали.

Валера попятился к выходу. И твари поползли следом. Медленно, синхронно.

Он вывалился на улицу, хватая воздух ртом. За спиной подвал зашуршал – они шли за ним.

Валера глянул через плечо и впервые улыбнулся. Криво, страшно, но с искоркой.

Он не понял, что сделал. Но понял главное: они его слушают.

Шаги сверху грохотали всё ближе. За дверью хлопнуло:

– Сюда! Быстрее!

Свет фонарей резал лестницу, по стенам прыгали тени.

Валера застыл среди шипящих существ. Слизь капала с потолка, твари дышали в унисон, будто один организм.

Двое в форме влетели в подвал. Фонари ткнулись прямо ему в лицо.

– На землю, блядь! – орал один. – Лежать, руки за голову!

Второй вскинул пистолет. – Чё за пиздец?.. Смотри, сзади у него!..

Они впервые увидели. Пальцы на курках задрожали.

Валера моргнул, ослеплённый светом. Фонарь жёг глаза, ствол упёрся в лоб. Всё внутри закричало – воспоминание о том, как отец давил, как его прижимали, как он не мог дышать.

– На колени, сука! – мент ткнул его дубинкой в плечо.

И что-то сорвалось.

– ОТСТАНЬТЕ! – вырвалось из Валеры. Не голосом – гулом, будто сотни глоток крикнули сразу.

Подвал взорвался движением.

Твари рванулись, как сорвавшаяся пружина. Один мент успел выстрелить – пуля ушла в потолок. В следующую секунду его скрутили, разорвали на части. Рука с пистолетом улетела в угол, фонарь закатился под трубы.

Второго схватили за ноги и потянули в темноту. Он кричал, стрелял в никуда, пока его не согнули пополам, хребет вылез белым осколком из кожи. Кровь шлёпала на бетон.

Валера стоял, не двигаясь. Всё происходило за секунды. Крики заглохли. Осталась тишина и чавканье.

Пол был залит. Лужа крови блестела в свете мигающей лампочки. По ней скользили кишки, пистолет лежал, утонув наполовину.

А твари смотрели на него. Они не жрали мясо. Они ждали.

Валера дрожал. Дышал рвано, как после бега. Он понимал: это он сделал. Он их позвал.

– Я… не хотел… – прошептал он.

И в ответ в голове зашептали десятки голосов: «Хотел… хотел… ещё…»

Его вырвало на пол, но вместе с рвотой он втянул запах крови, стоны умирающих, и это зашло внутрь, как тёплый алкоголь. Тело пробила дрожь наслаждения.

Он закрыл глаза, и губы сами растянулись в улыбку. Кривую, болезненную.

Снаружи взвыли новые сирены. Подвал трясло от шагов – подъезжали ещё.

Валера поднял голову. Вокруг него стояли твари. Тихо. Послушно. Ждали приказа.

Он выдохнул:

– Спрячьте меня…

И подвал ожил.

Стены пошли трещинами. Из углов, из щелей, из дыр полезли новые тела. Сырые, блестящие, в слизи. Пол вздулся, будто дышал. Воздух загустел, как кисель.

Страх внутри Валеры бил током, и с каждой вспышкой паники вылезало ещё. Он понимал: это не просьба. Это зов. И они приходят, потому что он боится.

Сверху загремели ботинки. Голоса.

– Давай, быстро, он внизу!

– Вижу кровь, осторожно!

– Не тормозим, сука, берём живым!

Фонари вломились в подвал. Пучки света метались по стенам – и застыли. То, что они осветили, не укладывалось в голове: десятки тел, сросшихся с бетоном, с пустыми ртами, с руками, цепляющимися за трубы.

– Ох, мать твою… – один мент даже не успел договорить.

Твари зашипели.

Валера закрыл уши.

– Не надо… не хочу…

Но внутри что-то хлестнуло. Паника вырвалась наружу.

И подвал взорвался.

Стены разлетелись вместе с людьми. Соседний подъезд содрогнулся. Крик слился с выстрелами, но всё тонуто в реве. Кровь брызнула на потолок, куски плоти шлёпались на ступени.

На улице тоже пошло движение. Дома напротив начали трескаться, будто их выдавливали изнутри. Из подвалов и подворотен полезли новые. Люди в окнах орали, захлопывали шторы, но тьма шла по стенам, как пожар.

С балкона на пятом этаже мужик выпал с младенцем на руках. Он прыгнул сам – потому что позади, в квартире, всё уже кишело. Удар – и тишина.

Валера вышел на улицу. Босиком, в крови. Вокруг него, как воронка, сжимались десятки, сотни тварей. Они поднимали морды и слушали.

Сирены во дворе стихли. Машины мигали пустыми фарами. Там, где ещё минуту назад были менты, остались только ошмётки.

Валера шагнул вперёд. И орда двинулась за ним.

Сначала улицей. Потом по стенам домов, по крышам, через машины. Люди кричали в окнах, кто-то стрелял из ружья, но это только привлекало больше.

Он чувствовал их. Каждую. Их боль, их голод. И это было его.

– Бегите… – прошептал он.

И город побежал.

Твари вырывали двери, ломали витрины, тащили людей за волосы. В подворотне фонтан крови ударил до второго этажа. На перекрёстке автобус треснул пополам, и изнутри полезли новые.

Валера вскочил на спину одной из них. Она вынесла его вперёд, а за ним, волной, шёл рой.

Он раскинул руки, как будто ловил ветер, и улыбался.

Впервые в жизни он не был слабым.

Впервые он был центром.

А вокруг ревел и глотал сам себя город.

Город просыпался не к работе – к смерти.

На проспектах ещё шли первые маршрутки. Люди зевали в телефоны, покупали кофе в бумажных стаканах. Всё выглядело привычно, пока из подворотни не вылетела собака без головы. За ней – не собака. Тело, которое шевелилось неправильно, на изломанных лапах.

Один из прохожих закричал, другой достал телефон. На видео успел попасть мальчишка, идущий босиком по асфальту. За ним – тени.

В соседнем дворе мужчина курил у подъезда. Увидел, как дом напротив дрогнул. Стекло на пятом этаже вылетело наружу, женщина с криком выпала вместе с рамой. За её спиной тянулись щупальца. Мужчина уронил сигарету и побежал – но из подвала его дома уже вылезали новые.

В метро эскалатор застрял. Толпа вдавила людей друг в друга, пока сверху не посыпались тела. Свет мигнул – и погас. Дальше были только крики и шаги в темноте.

На площади продавец газет пытался закрыть киоск железной решёткой. Он видел, как твари гнут машины и тащат людей. Когда решётка заела, он сам полез внутрь, оставив руку снаружи. Её сорвали сразу.

С балкона на восьмом этаже мужчина прыгнул с ребёнком на руках. Они упали в клумбу, и земля окрасилась красным.

Город кричал. Где-то гремели выстрелы, где-то хлопали взрывы газа. Но это было всё равно что камнями бросать в море.

И среди этого ужаса чувствовалось одно – тьма двигается не как хаос. Она шла волной. Целенаправленно.

Кто-то шептал:

– Они как армия…

– У них есть командир…

Но никто не знал, что мальчишка в крови, тот самый босиком, уже сидит верхом на твари.

Проклятые собрались в разрушенной квартире на седьмом этаже. Стёкла выбиты, в окнах – отблески пожаров.

Марк стоял у окна, нервно курил.

– Я думал, я всё видел… Но это уже перебор, блядь. Такое не само по себе.

Лика сидела на полу, зажав уши ладонями. Голос дрожал:

– Их слишком много. Они… не хаотично. Смотри сама – они как будто идут куда-то.

Игорь матерился, шатаясь по комнате.

– В пизду. В такой каше даже мы долго не протянем. Мы же не армия.

Соболев сидел в кресле, спиной к ним, и смотрел в темноту за окном. Его лицо оставалось каменным.

– Армия не справилась бы тоже, – сказал он глухо. – Вопрос не в этом.

Все посмотрели на Саню. Тот молчал, возился с автоматом. Металл царапал пальцы, но он будто не чувствовал.

– Мы держались, когда их было десятки, – сказал он наконец. – Но если теперь сотни…

Он замолчал. Слова повисли в воздухе, недосказанные, тяжёлые.

Снаружи гремел город – будто он стал огромной клеткой, в которой что-то рвётся наружу.

И впервые за всё время никто не знал, что делать дальше.

Глава 10. Хозяева руин

Город больше не принадлежал людям.

На проспектах лежали автобусы, перевёрнутые, как детские игрушки. Трамвай сгорел прямо на рельсах, стеклянные крыши остановок были усыпаны телами. В аптеках выломаны двери, на витринах – кровь и ладонные следы. Кто-то рылся в прилавках, хватал всё подряд: антибиотики, презервативы, зубную пасту – как будто всё это могло спасти от конца света.

Орлов шёл по улице спокойно, будто гулял по своему двору. Сзади, рассыпавшись клином, двигалась Стая. Десять человек, одни с автоматами, другие с мачете, на цепях – два волка. Настоящих, серых, злых. Их морды были заляпаны кровью.

Толпа мародёров выскочила из супермаркета. С сумками, рюкзаками, кто-то тащил тележку с бухлом. Увидели Орлова, замерли.

– Чё уставились? – сказал Орлов негромко.

Он даже не достал оружие. Достаточно было взгляда. Стая шагнула вперёд, волки зарычали.

Кто-то из мародёров дернулся бежать. Мгновенно один из волков сорвался и вцепился ему в горло. Остальные бросили сумки и рухнули на колени.

– Вот так, – Орлов кивнул. – Правильно. Теперь вы не мародёры. Теперь вы мясо. Сидите тихо – будете жить дольше.

Стая загнала их обратно в магазин. Внутри уже стояли несколько «счастливчиков», которых поймали раньше. Лица белые, глаза пустые. Орлов прошёл между ними, словно мимо мебели.

– Город наш, – сказал он своим. – Тут нет власти, нет закона. Только мы. И те твари, что жрут людей.

Он усмехнулся. – Но мы – хуже.

В это время, в другой части города, Проклятые видели всё с крыши многоэтажки.

Марк нервно курил, стряхивая пепел в пустоту.

– Смотри, они лагеря ставят. Как у зэков. Чистая зона, кормовые, охрана… сука, они делают тюрьму прямо посреди города.

Лика прижала ладони к ушам, будто хотела заглушить крики снизу.

– Они убивают своих же. Даже тварям это не нужно.

Игорь матерился сквозь зубы:

– Я говорил, что люди хуже любого Сбоя. Эти хотя бы жрут по прямому назначению.

Соболев молчал. Смотрел на фонари, гаснущие вдали. Там, за дымом, двигалась армия тварей.

– Нам надо решить, – сказал он тихо. – С кем мы. Или против кого.

Саня перебирал автомат, не поднимая головы.

– Да все они враги. Твари, Стая, Фонд. Нам только держаться друг за друга. Остальное неважно.

Внизу орловские люди выстроили толпу на коленях. Волки кружили вокруг, выли. А Орлов стоял посреди улицы и чувствовал себя хозяином нового мира.

Город ревел, горел и глотал сам себя. Но внутри этого ада уже появлялись те, кто называли себя владыками.

В нескольких кварталах отсюда строчили пулемёты. Звук рвался сквозь гул пожаров – рваный, нервный, слишком долгий для хаоса улицы. Это не паника, это строй.

Здание бывшего УВД держалось на баррикадах. Автобусы, перевёрнутые поперёк проспекта, мешки с песком, броневик с облупившейся краской. В окнах торчали стволы. Каждый этаж гремел отдачей – стреляли очередями вниз, в тварей, что рвались к дверям.

У входа лежали мёртвые. Часть – люди, часть – нечто, что уже не назовёшь людьми. Подъезд вонял гарью и железом.

– Держим линию! – ревел командир в каске, махая рукой. – Не подпускать к дверям!

В подвале, под бетоном, теснились гражданские. Женщины, старики, пара детей. Плакали тихо – знали, что звук здесь равен смерти.

В коридоре бегали люди в серых плащах – фондовцы. Бумаги, рации, крики:

– Мы контролируем сектор!

– К рассвету ждите подкрепление!

– Вся ситуация локальна, повторяю, локальна!

Солдаты смотрели на них так, будто готовы в любой момент пристрелить своих же. Никто уже не верил в эти речи. Но приказ есть приказ.

На крыше, за мешками, снайпер курил и смотрел на горизонт. Там, за дымом, гудела тьма. Она двигалась не как толпа – как строй. И сердце сжалось: он понял, что это не кончится через день.

Орлов слушал отголоски боя, улыбаясь.

– Военные, – сказал он волкам. – Всё ещё думают, что контролируют.

К нему подошёл один из его.

– Там склады. Еда, патроны, броня. Если возьмём – полгорода наше.

Орлов кивнул.

– Не сейчас. Пусть сдерживают тварей. Пусть жгут патроны. А когда устанут… тогда придём мы.

Волки завыли, как будто поняли каждое слово.

На другом конце города, на крыше девятиэтажки, Проклятые тоже слышали выстрелы. Соболев щурился в сторону огненных вспышек.

– Держат точку, – сказал он. – Это армия или Фонд.

Марк затянулся, выдохнул в ночь.

– Не знаю, кто хуже. Эти шакалы снизу или те, что сверху в погонах. Всё равно нас завтра захотят пустить первыми в мясо.

Саня молча проверил магазин автомата и усмехнулся:

– Кто бы там ни был – все они ещё не поняли, что город уже не их.

Город трещал, плавился, падал на куски. Но среди руин уже вырисовывались три силы: орда, идущая за подростком; стая, что рвала себе трон на костях; и остатки системы, засевшие в крепости.

Толпа на коленях дрожала. В воздухе висел запах крови и дыма. Волки рычали, улавливая что-то впереди.

Из переулка вылез Сбой. Высокий, серый, с руками до колен. Кожа как мокрый картон, голова вывернута набок, изо рта капала чёрная слизь. Он пошёл медленно, словно выбирал, кого жрать первым.

– Ну что, урок, псы, – сказал Орлов. – Смотрите и учитесь.

Первый его боец выстрелил короткой очередью. Пули вошли в мясо, вырвали куски, но тварь только дёрнулась и пошла быстрее.

– Ближе подпускай, – спокойно бросил Орлов. – На зубы почувствуй.

Сбой рванул. Ударил по человеку, тот отлетел в стену, сломавшись, как тряпичная кукла. Толпа закричала. Волки сорвались, вцепились в ноги чудовища, но оно потащило их вместе с собой, ударило об асфальт, смяло железо ограждения.

Ещё двое Стаи выскочили вперёд с мачете. Рубили по спине, по шее. Лезвия застревали, кость не давала. Один не успел отскочить – тварь схватила его за голову и с хрустом вдавила в асфальт.

– Назад! – орал кто-то. – Сука, назад!

Паника пошла по рядам. Люди из толпы вскочили, начали бежать.

И тут Орлов шагнул вперёд. Без спешки. Снял куртку, бросил на землю.

– Стоять, – сказал он тихо. Но так, что слышали все.

Он поднял обрез, дождался, пока Сбой навалится прямо на него, и выстрелил в упор. Полголовы твари разлетелось брызгами. Она ещё шагнула, но упала на колени, повалилась набок.

Тишина ударила сильнее, чем выстрел. Только дыхание, только кровь, шлёпающая с кишками на асфальт.

Орлов вытер лицо рукавом и посмотрел на своих.

– Вот так это делается. Кто побежал – завтра буду стрелять не в монстра, а в вас.

Волки вернулись к нему, облизываясь от слизи. Толпа снова опустилась на колени. Кто-то молился, кто-то закрывал глаза, чтобы не видеть.

– Запомните, – Орлов поднял руку, держа обрез, – этот город теперь принадлежит тем, кто не боится крови.

Орлов обвел глазами толпу. Никто не дышал громче шёпота. Пленные и его люди – все смотрели на него.

– Видели, что это было? – он кивнул на раздавленного Сбоя. – Вот оно – смерть. Вот они – твари, что ломают стены, что жрут детей. И где она теперь? Под моим сапогом.

Он не кричал. Говорил ровно, спокойно, но от этого каждое слово резало сильнее.

– Здесь нет закона. Нет милиции, нет армии. Все они сгнили вместе с городом. Остался один закон – сильный жрёт слабого. И я говорю вам: либо вы со мной, либо вы мясо.

Толпа втянула головы в плечи. Кто-то закрыл глаза, кто-то кивнул сам себе, лишь бы дожить ещё час.

Орлов продолжил:

– Я не держу вас ради игрушки. Мне нужны руки. Те, кто таскают ящики. Те, кто дежурят ночью. Те, кто чинят, роют, находят. Я не спаситель, я не пастырь. Я хозяин. А вы – ресурс. И если вы выполняете свою роль, вы живы. Если нет – вы корм.

Он кивнул на ближайшего бойца. Тот тут же вытащил пленного вперёд, ткнул его лицом в асфальт. Парень заскулил, но Орлов поднял руку.

– Никто не тронет его. Сегодня. Завтра он пойдёт чистить подвал, где кишат крысы. Если вернётся – получит миску. Если нет – значит, его судьба была решена. Всё просто.

В толпе прошёл нервный шёпот. Кто-то даже облегчённо вздохнул: правила ясны. И страшные, и простые.

Орлов поднял обрез над головой.

– Город сдох. Но мы живы. И этот город теперь принадлежит не тем, кто сидит за баррикадами и ждёт приказы сверху. А нам. Потому что улица слушает только тех, кто готов встать по горло в крови.