- -
- 100%
- +
– Вот и первый мираж, – я произносил слова вслух, в надежде прогнать оцепенение, а шарик плавно двигался, паря в воздухе и покачиваясь, словно птица при взмахах крыльев.
Шарик тихо поплыл от моей тропы в бездну белого поля. Пусть этот мираж и не отбрасывал тень, я пошел за ним, не сомневаясь и не боясь, что потеряю последний ориентир.
Солнечные очки помогали мне следить за шариком, несмотря на яркий свет. Я преследовал его взглядом и шел, словно привязанный. Глаза уставали от постоянного напряжения, но я не отводил их, боясь потерять свое новое маленькое солнце. Не смотрел ни под ноги, ни вокруг. Постепенно, очень медленно белый фон за ним стал сменять серый и коричневый. Я стал видеть рельефную фактуру скалы. На какое-то время скала закрыла все небо впереди, а затем также плавно стала уменьшаться, будто стекала с неба. Я не совсем понял, как это случилось, ведь мой взгляд непрерывно был прикован птицей. Когда светящийся шар остановился на ее макушке, то высота вершины не превышала трех метров. Как она могла закрыть все небо?
Скала представляла собой хорошо отполированную снегом и дождем, судя по всему, макушку, горной гряды. В ее изгибах виднелись полустертые следы древнего зеленого мха и ярко-рыжего лишайника. Весь этот каменный массив, как кольцо, окружала темная проталина. У самой скалы тонкая щель между ней и снегом казалась бездонной. Тут и там сверкали небольшие лужицы воды и ледышки. Я дотронулся до пористого дна одной из луж и почувствовал знакомое ощущение влаги на пальцах. Я вспомнил слово «весна» и те чувства, которые она приносит. Эти чувства наполняли меня, придавая сил, освежая разум и сбивая ржавчину с моего желания познания…
Весь каменный массив пронизывали трещины, иногда залеченные кварцем или гематитом. В укрытых от солнечного света убежищах серел мочалкой мертвый лишайник. Это наводило на мысль, что скала не была очень высокой. Она напоминала наклоненный на бок зуб, гнилой и сточенный от старости. «Скала Гнилого зуба», – хмыкнул я. Скала наклонялась влево, если смотреть с той стороны, откуда я пришел.
Шарик сопровождал меня, обходящего скалу по кругу. Когда мы попадали с ним под ее нависающие части, то я видел внутри этого свечения птицу, напоминающую клеста.
Лежащая немного на боку скала создавая приятную тень. С другой стороны, у самой обнаженной для света части, тонкая щель между проталиной и скалой расширялась, огромная масса бездонного снега отступала, обнажала глубокий лаз вниз. Оттуда шел запах хвои. Я понимал, что могу пролезть в него, но волнуясь под массой впечатлений, сразу не решался спускаться. Внезапно вспомнив про бесконечную пустыню вокруг и отсутствие ориентиров, я пробежал обратно и сильно размахнувшись, оставил на камне отметину кувалдой. Отсюда я пришел…
Скала гудела от удара, а мне стало не по себе от мысли, что акустические волны на многие километры вглубь и в стороны оповестили мир о нашем с птицей присутствии. Воображение рисовало полчища крысиных королей расползающихся от корней горного массива. Замерев, представляя все это, я простоял довольно долго. Светящийся шарик безмятежно парил рядом.
Буря моих эмоций улеглась, позволив продолжить исследование. Первым делом я залез на самый верх, помогая себе ржавым гвоздем и плоскогубцами. Получилось не сразу, так как каменные бока скалы сгладило время, вода и снег. Но и я оттачивал свое упорство в веках, пыхтел и выжимал все свои силы и ловкость.
Нового сверху увидеть не удалось – все та же пустыня. Поднимаясь, я предполагал, что вырастут вдали другие скалы, но их не было. Ширина каменной вершины была примерно с арену цирка. Сверху скальник теплее, и сидеть приятно. Если бы не мои бесконечные скитания, то я сказал бы, что могу сидеть так вечно. Светящаяся птица следовала за мной.
Я спустился. Места, где нагретая теплом каменного массива, по проталине вглубь текла вода, превращались ниже в ледяные полости. Лед блестел голубым цветом, немного с еловым отливом. Витающий вокруг запах хвои, добавлял веры в то, что этот лаз может вести в другой, лучший мир.
Присев на четвереньки у одной из самых больших проталин, я заглянул внутрь. Синий, волшебный свет терялся в плотных рядах сосулек разного размера. Выдохнув, я полез вниз, расчищая путь среди этого частокола выставленной вперед кувалдой. Быстро становилось темнее, и ход сужался. Я попробовал копать фрагментами больших сосулек, но это оказалось тяжело, так как они легко ломались, а их форма не позволяла набирать много снега. Пришла мысль вернуться за лопатой:
– Очень далеко. Но вдруг повезет, и следы еще остались?
Перед тем, как снова отправиться в путь, я обкопал скалу, сильнее обнажая темный гладкий камень.
– Может быть, когда вернусь, она оттает еще?
Когда я лазил на вершину, то приметил трещину, на одном из немногих выступов. Теперь я забрался к нему и несколькими ударами кувалды сбил крупный кусок камня вниз на снег. Под своей тяжестью он наполовину ушел в снежный наст. Спустившись, я расколол его на более мелкие части. Один осколок с трудом протащил подальше от скалы и оставил лежать на вечном солнце. Мне было интересно, как быстро будет плавиться снег вокруг него. В свою сумку я положил несколько легких камней. Приобретенный опыт подсказывал, что нужно оставлять себе знаки…
Скала хранила отметину от кувалды – белую черту. Я провел по ней ладонью и пошел по старым следам. Снова снег захрустел под ногами. Сверху легкий и воздушный, потом – наст. Отойдя шагов на сто, я обернулся, птица летела за мной. Мне было интересно, как долго она будет сопровождать меня, и конечно, хотелось, чтобы мой новый спутник меня не покинул…
11.
Мы добрались до места встречи. Тут мои следы сворачивали с одной прямой линии на другую, и шагая сюда, я удивлялся, насколько ровно мы держали путь. Ведь когда я следовал за птицей к скале, то не использовал никаких инструментов, чтобы идти по прямой.
– Видимо вошло в привычку. Или ты летел так ровно? – обратился я к светящейся птице.
Снова я вспомнил кладбище, и снова удивился, четкости и детальности этого воспоминания.
– Может быть кладбище подо мной? – я бросил здесь один из своих камней. Потом, с той стороны, откуда только что пришел, бросил второй, побольше, чтобы обозначить направление к скале…
Я пытался вспоминать еще что-нибудь из прошлого, но никакие образы не входили целыми в память. Только мозаика бессвязных и быстро ускользающих видений. Я пытался уловить их, бегущих калейдоскопом, но не мог. Вместо этого, пришло воспоминание, как я раньше коротал время, или пытался заснуть, представляя, как отправляюсь в путешествие в далекие миры и страны, или восстанавливая детали прошлых своих походов с рюкзаком. Вот только сейчас я не мог ни представить, ни вспомнить ничего, только рюкзак, лезвие ножа и горящие спички…
Лопата торчала, воткнутая в наст, как я ее и оставил. С одной стороны ее лопасти накопилась кучка рассыпчатого снега, вернее – снежной пыли. Меня вдруг посетила мысль измерить направление ветра. Те новые особенности этого мира, которые я обнаруживал на своем пути, побуждали меня к его изучению. Я решил заняться изучением ветра, когда вернусь к скале.
Птица весь путь следовала за мной, чему я несказанно радовался. Она не издавала ни звука, а я иногда говорил ей короткие фразы, например: «может быть как-то подскажешь, сколько еще идти? Ты точно меня понимаешь?» Вместе мы благополучно вернулись к скале. Может быть, прошла неделя, а может быть, и несколько лет.
Камни, которые я оставлял на развилке, и камни, брошенные мною у скалы, утонули в снегу на пол ладони, оставив над собой воронки. Скала тоже оттаяла, примерно на локоть.
– Ну, что друг, пойдем, посмотрим на наш тоннель? – сказал я светящейся птице, вдохновленный ее компанией. Потом, взглянув на отметину на скале, вспомнил про деревню и девушку, – Я знаю, откуда я пришел. И дорог туда бесчисленное множество. Я смотрел на белое поле, словно поднимающееся вдалеке вверх к небу.
Одна из спаек скалы блеснула черным гематитом. Я выломал кусочек. Затем, сильно нажимая им на гладкий бок каменной глыбы, начертил ее портрет, начав с губ.
– Как умею… – я посмотрел на птицу, сидящую надо мной, – запомнишь? – она как будто кивнула.
12.
Не решаясь приступить к спуску, я, осматривая проталину у ее основания, еще раз обошел скалу по кругу. Низ оттаявшего участка темнел, еще сохраняя влагу. Действительно, самый большой, из открытых солнцу, лаз вниз был тот, который я уже приметил. Немного постоял у него и послушал тишину. Затем решился и забрался внутрь.
Снежная каверна по размерам достигала небольшой комнаты. В разные стороны, словно щупальца тянулись участки растаявшего снега, толщиной с человеческую голову. Кропотливо осмотрев полость проталины изнутри, и окончательно поняв, что глубоко по ней вниз не пролезу, я решил взяться за работу основательно и сделать лестницу. Бесконечную лестницу, выдолбленную в бесконечном снегу. Одна эта мысль оказалась для меня своеобразным прорывом в восприятии окружающего мира. Снег податливый материал, и имея неограниченное время, я мог создавать грандиозные сооружения…
Поначалу, я рыл быстро работая руками, еле протискиваясь на коленях в новообразованный ход и цепляя черенком стенки. Такая теснота скоро утомила. Я решил не спешить, и стал рыть просторный туннель выше своей головы и шириной по размаху рук.
Началась бесконечная работа. Первый пролет шел вдоль проталины, насчитывая сто ступеней, второй перпендикулярно ему уводил от скалы. Высоту ступеней я старался держать, равняясь на штык лопаты. Вырытый снег складывал вокруг скалы, строя своеобразный вал. Я не знал, зачем мне нужна такая стена, и от кого защищаться. С одной стороны насыпь снега выдавала присутствие здесь разума, с другой стороны, каменный массив и так был очень заметен, как и рукотворный спуск вниз.
Мне нравилось вытаскивать аккуратные снежные кирпичи и нравилось класть их ровно друг на друга. Такое созидание делало работу размеренной, и она ощущалась не столь однообразной. Солнечная птица не залетала внизу под снег, но снаружи постоянно находилась рядом. Иногда садилась в складки скалы и, может быть, отдыхала.
Свет, проникающий на лестницу, вернее только на ее начало, преломляясь в толще снега, отдавал голубым и все также зачаровывал. Иногда, устав копать, я садился на первом пролете за ступеней десять от выхода, расправляя плечи на серой плоскости камня. Я смотрел, как снег, превращаясь в капли воды, течет сквозь белый панцирь. Здесь бездонный сугроб немного таял, видимо от того, что скала нагревалась на солнце.
Сначала ничтожный, практически незаметный аромат соснового лесе набирал силу. Проникая сквозь толщу пористого снега насыщенный живой природой воздух стремился подняться наружу и раствориться в белой пустыне. Вскоре запах хвои, идущий снизу заполнял все пространство моей рукотворной пещеры. Делая рутинную работу, я мечтал, что вот-вот и откроются спящие ветви. В тенях и кавернах снега, мне грезились иголки и смола. Я рыл и рыл и складывал бесконечные кирпичи… И расстраивался, когда они ломались…
13.
Вскоре, мои слух начал улавливать вибрации, бродившие в скале. Неясный гул наполнял подземное пространство. Когда я прикладывал к каменному массиву ухо, они казались шорохами, а иногда и шепотами. Вниз сочилась влага, превращаясь где-то в лед, и, возможно, это был ее голос. Так однажды под этот убаюкивающий шум, схожий с шумом прибоя, мне захотелось закрыть глаза. Я сел, прислонившись к скале. Когда я это сделал, то стал различать еле слышный шепот: «спи, спи…». Я не спал уже вечность, а может быть, не спал никогда. Я не мог уснуть, и поэтому слушая эти слова, просто шел за ними во мрак скальных трещин. В глубине их плоскостей голос становился отчетливей, и добавлялось эхо: «спи, спи…». Я чувствовал, как заглядываю в тонкие трещины, чувствовал, что иду к основанию скалы. К чему-то расположенному в его центре. Не дойдя совсем немного я остановился. Там впереди кто-то есть. Он чувствует меня, он видит меня. Он разглядывает меня не только снаружи, но и изнутри. Я пытаюсь взять кувалду обеими руками, и тут понимаю, что спал…
– Что за наваждение, – я говорил шепотом, – неужели я уснул?
Вначале меня беспокоила только это мысль: «неужели я уснул?». Потом пришла тревога. Кто-то может наблюдать за мной здесь? Я вспомнил про птицу:
– Нет, это не может быть она.
Я снова прислушался. Текла вода. Немного хрустела снежная масса.
– Как бы меня тут не завалило. Наверно, многие погребены так. И если, они такие, как я, то многие до сих пор живы, – эта мысль показалась мне жуткой, – но ничего, проверим.
Я поднялся по вырубленным ступеням наружу, там заметил птицу, сидевшую в тени под небольшим карнизом скалы.
– Ты же что-то хочешь от меня, раз привела меня сюда? – птица спокойно смотрела мне в лицо черными глазами.
Я планировал продолжать начатое и делать по сто ступеней вниз параллельно проталине, затем небольшую площадку и сто ступеней перпендикулярно, в направлении от скалы. Так уже двести семнадцать ступеней. Работать становилось все темнее. Еще меня беспокоило полотно голой скалы на первом пролете. Когда я шел к ней спиной, то не оставляло чувство, что кто-то, существующий камне, наблюдает за мной.
Продолжая делать ступени, я, наконец, остался в полной темноте. Копать на ощупь не получалось. Вернее, не получалось копать быстро. Я всерьез обдумывал рыть широкий колодец, и круговую лестницу вдоль его жерла, но сперва, решил попробовать кое-что другое.
Снова поднявшись на свет, я позвал птицу:
– Друг, пойдем со мной? – лопатой показал ей на лестницу.
Она вспорхнула со скалы и села на первую ступень. Я прошел сто ступеней и встал на площадке. Друг спустился ко мне. Потом быстро пролетел вперед, во мрак. Казалось ему тоже не по вкусу голая скала.
Вместе мы принялись за работу. Время от времени Друг вылетал наверх, наверное, чтобы наполниться светом солнца. Делал он это только тогда, когда я тоже поднимался, и моя уверенность в том, что его беспокоит, или, даже, пугает каменная стена, росла. Меня она тоже тревожила, и я задавался мыслью: «почему птица сидит на ней спокойно наверху и почему, боится ее внизу?».
Я медленно подойдя к обнаженной скале, потер камень ручкой кувалды, внимательно рассматривая его структуру. Кроме влаги от тающего снега ничего не видел. Свет солнца также искажался, приобретая синий оттенок. Птица парила на лестнице на несколько ступеней выше от меня.
С некоторой опаской, я прикоснулся ладонью к базальтовой поверхности. Ничего не произошло. Я развел веером пальцы и поводил вправо-влево. Ничего. Потом я прислонился ухом. Миллионы вибраций усиливались, как миллионы волн, накатывающихся на берег. Это шептала вода, крадущаяся к подножью скалы. Я посмотрел вниз и заметил верхний край тонкой пустой трещины, теряющейся под толщей снега. Тут же пришла мысль: «почему мне снилось, что я иду по трещинам?». Присел к ней, поднес руку. Тяги воздуха не было, но ее неизмеримая глубина вызывала тревогу. Готовясь, если что сразу вскочить, я прилег к ней, подставляя ухо. Шум усилился, потом, словно выдох, на меня вышел поток воздуха. Я мне показалось, что снова среди шума воды и снега, я слышу шепот: «спи, спи…». Потом воздух задвигался, точно я почувствовал дыхание. Уже зная, что могу действительно уснуть, я сразу поднялся.
Друг в это время, подлетел близко ко мне, словно волнуясь. Я взглянул на птицу:
– Нам все равно придется с этим разобраться, – я улыбнулся, а сердце яростно билось, – вечность, и любопытство не дадут нам сидеть наверху.
Вспомнились раскрытые трещины снаружи, на открытой для солнца части скалы. Они были тоньше, туда даже не просунуть волос, а эта, судя по всему, расширялась к низу. Я решил сделать коридор к скале, когда вырублю еще один лестничный пролет и посмотреть, как развивается трещина вниз. А пока, принес большой камень и закрыл ее, желая перестать чувствовать чье-то навязчивое присутствие…
Действительно, после того, как бездну трещины прикрыл камень, моя тревожность спала. Впрочем, Друг, не изменяя себе, не покидал меня в туннеле ни на минуту.
14.
Третий пролет готов. Жаль, что никто не мог оценить моего творения – ровных стен и широких ступеней. Я вынес нарубленный снег и готовился провести коридор обратно к скале, чтобы изучить трещину. Третий пролет шел параллельно первому, на расстоянии сто ступеней дальше от скалы. Коридор я принялся рыть с основания третьего пролета. Начав его, я чувствовал, что невольно держусь настороже, и с каждым ударом лопаты мучительно жду звона удара о камень, а затем, зияющую сквозь снег, бездну трещины.
Вновь появились еле слышное движение текущей воды. На всякий случай в кулаке держал гвоздь. Не выпускал его из руки, чтобы уколоть себя, когда голос неизведанного заставит меня спать. Птица неустанно сопровождала меня.
Вспомнилась то истории про шахтеров и то, как они держали канареек, чтобы узнавать о просачивании газа, то истории про призраков, приходящих во сне. Я копал без устали, и знал, что вот вот упрусь в долгожданную стену. То и дела, чтобы занять свои мысли, я представлял зеленый мох, или бурый лишайник, каким будет покрыт обнаженный камень, представлял мозаику трещин, пронизывающих скалу.
Раздался долгожданный дребезг. Лопата проскрипела о камень. Всего на фалангу пальца лезвие утонуло в снегу. Я поскреб ею вбок, счищая поверхность скалы. Пока трещины не видно. Я быстро рубил наст, небрежно отбрасывая его за спину. Металл с жутким скрежетом царапал камень. В левой части моего тоннеля показалась расщелина. Она шла почти вертикально вниз. И стена тут выглядела почти отвесной. Я ускорился, расчищая ее. Трещина оказалось широкой, я, как мне виделось, мог просунуть туда руку. Снежная пыльца у ее краев то отлетала, то вновь притягивались к раскрытой трещине. Она словно дышала.
Через несколько мгновений послышалось знакомое: «спи…». Мне больше не хотелось двигаться. Я опустил лопату. Щель трещины плавно и медленно стала расширяться, так что я без труда шагнул во мрак. Тьма окутывала настолько густой пеленой, что я не видел стен. Я обернулся, Друг маленькой звездой светил далеко позади.
Ступая на ощупь, шаг за шагом, я шел во мрак. Поначалу ставить ногу было неудобно, стопа не умещалась, была шире трещины. Да и острые камни сильно кололи, впрочем, чем шире становился ход, тем ровнее был пол. Как мне казалось, я движусь к подножию скалы. Иногда я проваливался вниз, иногда, не находя ногой впереди опоры медленно спускался, цепляясь за невидимые во тьме выступы.
Окутывающая все кругом тьма, хотела проникнуть в меня, узнать, что у меня внутри. Я чувствовал это. Может быть, она уже и изучила мое тело, и теперь хотела проникнуть в разум. Я, не зная, видит ли она мои мысли, или нет, думал только о том, чтобы не упасть в очередную щель, падение, впрочем, не причиняло мне вреда, тогда, оказывшись на более-менее ровных участках, я начинал думать о том, как искал в пепле деревни артефакты, пережившие пожар.
Видимо, мой разум для мрака оставался недосягаем, и я стал слышать бессвязный шепот. Он начал говорить со мной, не словами, я скорее образами. Изменением тембра шепота и густоты мрака. Тьма этих трещин спрашивала у меня, пытаясь узнать, откуда я пришел. Этого я и сам не знал. Тьма становилась настойчивей, задавая один и тот же вопрос. Большее, что я мог ей сказать: «я пришел сверху, из снежной пустыни». Она не унималась, ей было недостаточно, и ее упрямство стало давить на меня, словно сжимались стены трещин.
Идти становилось тяжелее. Я вспомнил про гвоздь, он мешал мне спускаться вниз, постоянно зажатый в руке. Он цеплялся за сколы камня и застревал в узких местах, вставая в расщелинах, как кость в горле. Зачем мне он? Я резко вспомнил зачем, и, поняв, где нахожусь, ударил себя в бедро. Тут же очнулся, лежа лицом вниз у края трещины. Снежный коридор молчал. Птица вилась надо мной явно беспокоясь.
Я отполз назад, затем встал. Тут сила притяжения пустоты внутри скалы была гораздо больше, чем наверху. Был я там, или нет? Заходил я действительно внутрь, или лежал, спящий, здесь? Я знал, что найду способы проверить, только не хотел думать о них, рядом с зияющей дверью во мрак.
Поднявшись на несколько ступеней, я решил рыть четвертый пролет, оставляя путь к трещине в своеобразном аппендиксе. Тут же возобновив методичную работу, стал чувствовать, как болит нога, там, куда я бил гвоздем.
– А что будет, когда все мои инструменты сотрутся в пыль? Как я разбужу себя?..
15.
Работа над лестницей продолжилась. Планомерно спускаясь к подножию скалы, я строил и строил планы по ее изучению. Конечно, хотелось снять покров с окружающих тайн быстрее, но общение с вечностью научило меня терпению. Я боялся застрять в этой скале и остаться в ее теле навечно. Я боялся оказаться погребенным рухнувшим снегом внутри своих лестниц. Я боялся, что из снега покажутся искаженные и сдавленные весом белой толщи тела крысиных королей…
Я рассуждал, что когда попадаю внутрь скалы, то вещи связывают меня с реальным миром и помогают вернуться. Важным был вопрос: «проникает ли туда все мое существо, или только разум?». Второе намного страшнее, так как, при равной степени опасности для духа, тело остается без защиты. Я знал, как это можно проверить, достаточно либо что-то принести оттуда, либо что-то оставить там. Но пробуя еще несколько раз погружаться в мир мрака с зажатым в руке гвоздем, я пришел к выводу, что такой путь не подходит, так как, только вспомнив о гвозде, я просыпался не сделав и пары шагов…
Скоро случилось радостное событие. Сняв новый снежный слой лопатой, я заметил сосновые иголки, о которых столько мечтал. Зеленый пучок украшал ступень пятого пролета. Я стал копать интенсивней, несмотря на то, что лопата уже треснула, а черенок сломался.
Снег, попадая на лопату, обнажал душистую хвою. Дерево, как будто оставалось живым, и Друг радовался не меньше меня, бегая по освобожденным веткам и, клювом, отщипывая кусочки коры. Я хотел откопать дерево целиком и теперь, лестница шла вокруг него, оставляя сосну, как бы по центру колодца. Больше я не заботился о ступенях и пролетах, рыл просто и быстро.
По бокам лестницы торчали густые ветви других сосен, пихт и лиственниц, радуя глаз неповторимостью форм. Запах хвои доносился отчетливо до самой поверхности. Кое-где по стволу стекала смола, висели шишки. Они очень нравились Другу. Мне стало казаться, что все достижимо, что я могу выкопать себе весь мир.
Ноги коснулись земли! Я расчищал снег ботинками у подножия сосны, освобождая спрессованные мох и камни, желтые иголки. Я где-то в предгорье, но где? Алтай? Саяны? Гималаи? Анды?
И что делать теперь?
Раздумывая над последним вопросом, я начал раскапывать пещеру вокруг первой сосны так, чтобы все время касаться земли, уверяя себя, что плотный монолитный снег не рухнет мне на голову. Получилось что-то на подобии круглой юрты, радиусом примерно три шага, с выходом на винтовую лестницу в центре и лесом веток, торчащих из снежных стен.
16.
Путь с глыбами снега снизу вверх по всем моим лестницам занимал много времени. Я чувствовал, что этого промежутка достаточно, чтобы в мое отсутствие пещера могла обвалиться. Впрочем, я уже настраивал себя на то, что это поправимо – можно откопать, или вырыть заново, нужно только терпение. Кроме того, меня беспокоило возвращение вниз, потому что я ожидал увидеть, как из толщи снега вылезло что-то неведомое, а еще хуже – новый мышиный король… И поднимаясь наверх я волновался: вдруг выход окажется заваленным, Друг потухнет и настанет мрак. Или, пока я внизу, на черный обелиск скалы слетятся другие мотыльки. Поэтому, укладывая каждый новый снежный кирпич в свой крепостной вал, я поднимался на него и осматривал горизонт.
Так шли невидимые месяцы, а может быть и годы…
Гости пришли сверху. В очередной раз, поднимая снег наружу, я, взобравшись на снежный вал, заметил рой черных точек, стекающих с неба над горизонтом. Как рой мошек. Духовно я был готов. Я присмотрелся – они действительно двигались немного сверху, словно вдалеке, за горизонтом земля поднималась вверх. Может быть, там были снежные горы? Другие скалы, еще не оголившие свои вершины поднимали белый ковер?
Спустившись за стену, я нашел большую щель между верхних кирпичей и наблюдал. Друг тоже смотрел на гостей с высоты карниза скалы. Я насчитал девятнадцать больших точек и четыре поменьше. Те, что поменьше бежали, большие – как будто скользили. Неужели на лыжах?
Кроме их движения в белом мире ничего не менялось. Я, замерев, ждал, когда станут различимы силуэты. Фигуры становились отчетливей: действительно лыжи; неудивительно – люди. Шестнадцать человек и три повозки саней обоза скользили большими точками.