Город камня

Наутро чужой будильник вырвал ее из сна. Телефон Эли лежал на соседней тумбочке и разрывался от назойливой вибрации, но самой хозяйки на кровати не было. Виктория выключила его и решила принять душ, чтобы расслабиться. Она взяла полотенце, зубную щетку, шампунь и гель для душа и зашагала к ванной. За закрытой дверью раздавался раздражающий храп Жени. Виктория поспешила как можно скорее сделать все свои дела и, как и вчера, весь день до позднего вечера бродить в центре. Вернувшись, она дернула ручку двери, но та не открывалась… «Что за…?». Она мельком бросила взгляд на порог – там стояли грязные кроссовки Жени и Элины туфли. Эля там… Вдруг за дверью послышались приглушенные звуки. Соседку рвало.

Виктория тяжело вздохнула, бросила все банные принадлежности на кровать, быстро собралась и ушла. «Ни минуты здесь больше… Иначе задохнусь».

На улице шел дождь. Машины нервно сигналили друг другу, обливали пешеходов вязкой асфальтной грязью. Те смачно ругались уезжавшим вслед уезжавшим водителям, отряхивались и расстроенные шли дальше. Виктория не обращала на них внимания, она не замечала ничего вокруг. Ее главной целью было поскорее добраться до центра и хоть где-то укрыться от дождя.

Она брела по улице, когда вдруг ее внимание привлекла одна кирпичная стена, на которой висел мокрый плакат о выставке, посвященной фильму «Брат». Данила грустными глазами смотрел на прохожих, слегка поджав губы. Виктория остановилась и, как завороженная, стояла и глядела на него, не ощущая, как все больше намокает курточка и как холод пробирается к телу.

Чем люди прошлого отличались от нынешних? Все так же они боятся болезни, бедности, смерти и одиночества, все также задаются вопросом, зачем они встают по утрам и натягивают штаны почти в одно и то же время. Все так же страшатся куда-то не успеть. За все время поменялись только декорации… Упаковка от торта стала ярче, но внутри – все та же ореховая паста в шоколадной глазури…

Виктория не знала, сколько времени она простояла, погрузившись в мысли, навеянные случайным плакатом. Но вдруг ее отвлекли, дернув за полу курточки. Это оказалась женщина-иммигрантка, кутавшаяся в черный промокший платок.

–Вам что-то нужно? – растерялась Виктория.

– Девушка, нет ли у вас 50 рублей? – робко спросила женщина, стесняясь своего акцента.

Виктория запустила руку в карман, но на дне нащупала только карту.

– Извините, только карта…

– Ничего… – женщина побрела прочь, грузно переставляя ноги.

– Подождите! А на что вам нужно?

– На лекарство…

– Так тут недалеко есть аптека. Я все равно гуляю, давайте я с вами дойду и картой это лекарство оплачу.

Женщина воспряла духом, ее лицо засияло. Рассыпаясь в благодарностях, она последовала за Викторией по направлению к аптеке.

– Что вам нужно? – равнодушно спросили на кассе.

– Один антибиотик, вот название…

Таблетки стоили больше тысячи рублей, но Виктория без раздумий оплатила всю сумму.

– Давайте я отдам вам почти все наличными, у меня есть, – стала уговаривать женщина, не переставая благодарить.

– Вам не хватило даже на лекарство. Я думаю, не стоит. Я не обеднею от этой суммы, а вам на еду…

– Но мне же нужно вас как-то отблагодарить… Я знаю, пойдемте со мной! Я тут живу совсем недалеко, можно мне вас угостить?

Виктория, привыкшая к безопасной жизни в маленьком городе, где все друг друга знали, сразу же согласилась без особых раздумий. Женщина представилась как Алия и пригласила девушку войти в какой-то хостел в одном из закоулков, отходящих от Невского.

– Вы здесь живете?

– Я и живу, и работаю… Минуту…

Виктория окинула взглядом помещение: хостел выглядел чисто и аккуратно. В большой центральной комнате располагалась общая гостиная с мягким большим диваном, стиральной машиной и гладильной доской. Стены, хоть слегка потертые, выглядели опрятно и были выкрашены в приятный глазу голубоватый цвет. На низком подоконнике стояли подсохшие цветы в желтой вазе, в углу булькал кулер с водой, а у порога навязчиво шумел кондиционер. От гостиной отходило несколько дверей, по всей видимости, в комнаты для постояльцев. Одна из дверей была общим туалетом и душем.

Алия скрылась за неприметной дверцей в глубине коридора, попросив девушку немного подождать. Оттуда она вынесла сеточку, наполненную спелыми ароматными фруктами.

– Это подарок вам! – воскликнула женщина. – Сосед по знакомству довольно дешево продает мне хорошие фрукты. Угощайтесь!

– Что вы, я не могу принять…

– Можете, можете, не стесняйтесь!

Виктория неловко взяла в руки сеточку и проводила взглядом женщину, которая поспешила вернуться в свою комнатушку. Глаз успел ухватить маленькое помещение не больше 6 квадратных метров, у противоположной стены которого стоял матрас с лежащем на нем ребенком. Последнее, что она успела разглядеть, – белая марлевая повязка на лбу ребенка и еще одна маленькая голова, любопытно выглянувшая из комнатки. «У нее болеет ребенок», – подумала Виктория и поспешила удалиться, прижав к груди сеточку с фруктами.

Любой большой город стоит на костях: на тех, кто его строил, кто искал здесь любовь или сокровища, кто верил, что улицы вымощены золотом. Иммигранты тоже едут сюда за лучшей жизнью, но в итоге находят лишь воспоминания о ней… Алия отправилась в Петербург с мужем четыре года назад. Вначале они оба работали дворниками, но верили, что через пару лет смогут открыть свою лавочку с фруктами и накопить достаточно денег для безбедного существования.

Спустя год женщина забеременела, но по личным и религиозным убеждениям и подумать не могла ни о чем другом, кроме как сохранить ребенка. Мальчик тяжким грузом лег на плечи супругов. Было трудно, особенно от того, что в первые несколько месяцев после родов Алия была абсолютно неработоспособной. С горем пополам они выбрались из этой ситуации и мало-помалу наладили свою жизнь. Но через год ситуация повторилась… Муж поставил ультиматум: либо аборт, либо жена остается одна. Кто может залезть в душу и сознание другого человека? Кто может осудить за его выбор? Глупость или принцип? Святость – или просто безрассудство? Алия осталась одна.

Первые месяцы она бедствовала: стояла у входа в метро с рваной картонкой и двумя детьми на руках, прося милостыню. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы ее не заметили соцслужбы. Женщину хотели депортировать и помочь с оформлением документов и покупкой билетов. Но она взмолилась и попросила остаться в России. «На родине меня ждет позор, в том доме у меня уже ничего и никого нет. Я готова на любую работу, даже самую трудную». Тогда ей и подыскали место в хостеле. Хозяин выделил маленькую комнатку, где она и жила с детьми.

В ее обязанности входило почти все: уборка комнат, стирка, встреча и проводы гостей, приготовление завтрака… Алия крутилась, как белка в колесе: вставала затемно, наспех кормила детей, а потом до ночи работала без выходных. За все это хозяин платил ей несчастные 25 тысяч. Но женщина не смела жаловаться: теперь у нее была крыша над головой, относительная стабильность и возможность всегда держать детей под присмотром. Иной раз можно было даже воспользоваться продуктами из холодильника хозяина.

Конечно, приходилось сильно экономить, чтобы обеспечивать троих человек всем необходимых, а в экстренных ситуациях и вовсе подключать все возможные ресурсы, чтобы выжить. Такой ситуацией оказалась болезнь маленького сына. Хозяин согласился вызвать врача, а тот диагностировал у него серьезное осложнение после простуды. Состояние требовало неотложного приема антибиотиков. Хозяин отказался давать на это деньги, сославшись штрафы.

Тогда Алия в отчаянии металась по улице, не зная, куда бежать. Тут на глаза подвернулась Виктория, застывшая перед плакатом. «Эта девушка похожа на ангела», – подумала женщина и решила попытать счастье…

Новоявленный ангел сидела в кофейне на Невском, грызла яблоко из сетки и считала часы до завтра. «Завтра начнётся учёба. Завтра всё плохое останется позади. Завтра будет лучше…».

6 глава

Наконец-то этот день настал! Виктория верила: все неудачи позади. Сейчас наверняка начнётся настоящая жизнь в большом городе, где каждый день будет как ступенька вверх. И на этом пути главное не смотреть назад или вперёд, чтобы не пугаться расстояния и не сеять внутри сомнения «а дойду ли я?», «а преодолею ли?». Нужно смотреть прямо под ноги, ровно на ту ступеньку, на которую сейчас ступает нога, сосредоточиться на ней и делать шаг. Потом ещё и ещё. И так постепенно преодолевать всю лестницу.

Так и поступала Виктория. Сейчас её ступенька – добраться до университета и пережить первый день, полный страха и неизвестности. Она встала пораньше, надела самое красивое платье, уложила волосы, подкрасила ресницы и купила кофе в дорогу. Её рюкзак был собран уже с вечера, а начищенные туфли покорно ждали в шкафу.

В голове мелькали сотни сценариев, один нелепее другого. Ровно в 8:55 она стояла у дверей огромного здания, раскинувшегося на набережной. Она дотронулась до тяжеленной двери и с трудом открыла её. В лицо ударил запах старых стен и сырости. Ей показалось, будто все в холле обернулись на неё. Но, конечно, это было не так. Она появилась здесь почти бесшумно и юркнула в глубину пространства, глазами ища куратора с табличкой направления.

Куратором оказалась хрупкая девушка в кружевном платье и бирюзовых туфельках. Она старательно поднимала табличку, пытаясь привлечь внимание. К ней стали стекаться такие же перепуганные ребята, которые озирались по сторонам и переглядывались. Некоторые старались казаться холодными и неприступными – свысока оглядывали остальных, подбоченясь.

Виктория пристально разглядывала каждого, пытаясь предугадать их характер. Но личность на первый взгляд всегда обманчива. За масками холодности и мнимого величия прятались стеснение и робость. Девушки с завитыми прядями и кожаными сумками буравили её взглядами, парни в потрёпанных кедах оценивающе оглядывали, куратор стояла поодаль, мысленно пересчитывая собравшихся и перепроверяя длинный список.

Здание пахло старостью, но в то же время необъяснимым величием. По этим коридорам когда-то ходили великие умы, здесь рождались открытия, а седые профессора спорили у резных дверей. Как же удивительно работает мозг! Он воссоздает реальность из некогда заученных образов и непроизвольно вытаскивает их из глубин бессознательного. Виктория уставилась на старинные лестницы, мысленно отдаляясь от шума. Наконец кто-то окликнул её – куратор повела толпу на второй этаж, в большой зал с узкими окнами, выходящими на холодную Неву.

Столько новых людей, лиц и беспокойных глаз. Они смотрели с надеждой в новое будущее, которое казалось далёким и туманным. Каждый гордился тем, что попал сюда, каждый вложил столько времени и сил на подготовку. А теперь речь преподавателей и завкафедры звучала для них, как гимн их собственной победы. Какой вихрь эмоций бушевал в этом зале среди вчерашних школьников, объединенных университетскими стенами и безмолвной Невой.

Все вышли из зала окрыленными. Некоторые из ребят начинали робко присматриваться друг к другу, понемногу задавать общие вопросы с целью закинуть удочку в душу другого. Кто-то боялся одиночества, кто-то действовал на автомате, а кто-то уже прикидывал выгодные знакомства…

Виктория терялась. С одной стороны, её захватила общая эйфория, с другой – в груди засела пустота. С другой стороны, в самом центре грудной клетки образовалась непонятная пустота. Как будто ее образовало то самое доселе неизведанное и неприятное ощущение, преследовавшее ее.

В любом случае, несмотря на смятение, начало было положено, а учебные будни вихрем закрутили зелёных бакалавров, которые осторожно прощупывали каждый сантиметр новой жизни. Расписание было забито под завязку, а названия предметов пестрели заумными терминами. Но это лишь разжигало любопытство. Виктория принялась за учёбу с энтузиазмом, на парах старалась не упускать ни единого слова преподавателей – пожилых профессоров, легенд филологии, будто сошедших со страниц учебников…

Если на горизонте появлялось какое-то дело, то Виктория непременно погружалась в него с головой. Все книжки из списка литературы тут же легли на стол, издав гулкий тяжёлый звук. Место в углу библиотеки под тусклой лампой оказалось чуть ли не самым посещаемым местом в городе. Пусть она не понимала, зачем в ее голову поступает такое огромное количество информации, почему с таким рвением вгрызается она в каждую строчку в пожелтевшем учебнике. Ее поглощал сам процесс изучения нового, а в ежовых рукавицах держали непонятные внутренние установки, откуда-то взявшиеся в голове ещё в средней школе.

Её удивляло, что лишь единицы горели учёбой так же, как она. По её представлениям, получив заветное, следовало ухватиться за него крепко-крепко, ведь потеря была бы более болезненной, чем изначальное неимение! Так как можно было предаться праздности в самый ответственный момент?!

Возможно, это стало незримым триггером для внутреннего отторжения всех людей вокруг. Она не могла найти того, кто был бы близок по духу и принципам. Одна часть имела другие цели и ценности, а другая просто не привлекала и казалась ей неживой и неестественной. Эти люди сидели маленькой кучкой на первом ряду и чеканили фразы, словно роботы. Они никогда не смеялись, не ходили гулять, не исследовали город, в котором оказались впервые. Для Виктории это казалось дикостью. Она не хотела праздно проживать жизнь, но в то же время не была согласна на затворничество во имя науки. И зачем же? Никто не примет эту жертву – не заплатит деньгами или здоровьем за часы, проведённые взаперти.

Именно поэтому Виктория осталась одна. Но она не отчаивалась. Частые звонки Софе помогали хоть на миг сбросить непонятное напряжение и поделиться своими опасениями и неугасающими надеждами. Подруга посоветовала выйти из тесного круга группы и проникнуть в другие социальные слои. Так Виктория попала в Студенческое научное общество и читательский кружок. Общение заряжало ее энергией и давало мотивацию, но, к сожалению, оно ограничивалось стенами самих организаций. После окончания встреч или мероприятий все послушно разбредались по своим углам, и только пара-тройка человек с весёлым смехом устремлялась куда-то вдаль к автобусной остановке и дальше, в сторону Невского и Рубинштейна. Виктория иногда стояла и смотрела им вслед, грустно улыбаясь. А потом садилась на свой автобус, который увозил её в сторону пыльного ненавистного общежития.

Каждый день приходить поздно вечером оказалось выше ее сил. Но с началом учебы обстановка в комнатушках стала более благоприятной. Пока соседки не приходили, она спокойно занималась своими делами: читала, училась, смотрела что-нибудь интересное в социальных сетях. Всё чаще она замечала, как бесконечная лента увлекала ее, погружая в необъяснимый транс и будто бы отрывая это ненавистной реальности. Придя в себя, она с ужасом обнаруживала, что пролетало два, а то и три часа. Мысленно ругала себя за глупо потраченное время и сбегала в библиотеку, где могла полностью сосредоточиться на чем-то и скоротать внеучебное время в более приятном месте, чем захламленная комната в общежитии. Постоянные игры Жени, истерики Кати и ночные вылазки Эли угнетали – но она старалась не придавать этому большого значения и обращать внимание в первую очередь на все важные события, происходившие в жизни.

Виктория впервые почувствовала вкус самостоятельной жизни, по кирпичикам собирая свою новую реальность. Она организовывала рутину, обустраивала быт, начинала привыкать к еженедельному составлению списка продуктов. Стипендии в две тысячи хватило бы лишь на чай и макароны, без помощи родителей она бы голодала. Рацион был прост, даже скуден, но на базовые продукты хватало. К тому же Виктория планировала начать работать сразу после обретения хоть какой-то стабильности. Планы и стремления не позволяли унывать, одиночество скрашивали книги и прогулки по городу меж каменных зданий, парков и мостов.

С течением времени прогулки помогали ей намного больше, чем в первые дни после переезда в общежитие. Вопреки расхожему мнению, осенний Петербург не скупился ни на солнце, ни на чистое небо. Лучи проникали в туманные окна, скользили по мутной глади рек и каналов, по напряженным лицам прохожих, по блестящим крышам храмов и дворцов. Холодный гранит оттаивал, будто оживая под солнцем. А к вечеру, когда алый закат увлекал длинные набережные и стройные ряды зданий в золотистую дымку, лениво остывал. Вечерние прогулки особенно нравились Виктории. Они навевали спокойствие. Казалось, что нет больше ничего, кроме этих покатых сводов Исаакия и Петропавловской крепости, кроме туманных очертаний Биржевой площади и разводных мостов.

Люди неспешно прогуливались, тихо разговаривая друг с другом, смеясь и останавливаясь, чтобы полюбоваться на налитые светом стены Эрмитажа, на крыше которого красовался длинный ряд греческих статуй. Казалось, что эти теплые вечера вобрали в себя все самые яркие проявления жизни, все спокойствие и умиротворение, которые только могут поселиться в человеческом сердце.

«Разве может один город вобрать в себя столько красоты? – думала Виктория, шагая по Троицкому мосту и наблюдая, как волны Невы плещутся о Петропавловскую крепость. – Разве может хоть что-то сравниться с этими стройными рядами, с шедеврами искусных мастеров прошлого? Как не проникнуться этими разводными мостами, каменными львами, гранитными берегами и неподражаемыми белыми ночами? Спасибо, Боже, что я оказалась в этом раю, спасибо за одну лишь возможность видеть это своими глазами. Как смею я жаловаться и ворчать, когда меня окружает такое?».

И она не смела ворчать, с радостью вынося все тяготы первого месяца студенческой жизни: одиночество, потерянность, постоянную ругань за стенкой, холодно-враждебные взгляды Эли, порвавшаяся наволочка и просроченный йогурт. Холодильник стоял один на отсек и работал кое-как. Но ребята все равно запихивали в него еду. Оттого продукты часто портились – другая их часть бесследно исчезала, утаскиваемая вечно голодными студентами. Именно поэтому Женя никогда не хранила в нем еду, никто не смел трогать ни одну баночку энергетика, ни одну упаковочку из-под крабовых чипсов, ни один флакончик с манговым желе из «Восточной лавки».

Виктория с улыбкой смотрела на все происходящее вокруг и лишь томно вздыхала, столкнувшись с очередной трудностью. «Наверное, в этом тоже есть своя прелесть», – размышляла она, прохаживаясь меж читальных залов ее излюбленной Маяковской библиотеки на Фонтанке. В ней дышалось свободно. Среди бесконечных полок можно было затеряться на часы, а затем присесть за удобным столиком у большого окна и с наслаждением глотать страницу за страницей, то и дело поглядывая на проплывающие по реке кораблики и катерки, катающие неугомонных туристов.

«Как же хорошо, – думала она. – Сегодня такое яркое солнце и такой теплый день. Не буду засиживаться за учебниками допоздна. В принципе к семинару я уже готова… Лучше поеду в парк на север, похожу там среди озер и деревьев, подышу свежим воздухом. Как прекрасна осень в Петербурге! А как она будет прекрасна, когда деревья оденутся в золотые наряды, когда дорожки в садах покроются красным ковром, когда можно будет достать свое любимое пальто и неспешно прогуливаться с кофе в руках. Какая же прекрасная жизнь меня ждет!».

А на горизонте над Невским проспектом сгущалась пугающая грузная туча и медленно подступала, расправляя свои сильные плечи.

7 глава

В день у Виктории обычно стояло по четыре пары. Начинались они с самого утра и заканчивались уже под вечер с получасовым перерывом на обед. Первый курс предполагал большое количество общих дисциплин, в том числе философию, историю, риторику и даже информатику, на которой несчастные студентики корпели над огромными таблицами в Excel и форматировали длинные тексты в Word.

Поначалу все ходили исправно, старательно выполняя все, даже самые трудоемкие задания. Они сбивались в кучки на третьем этаже корпуса, оккупировали столики местной кофейни и галдели, обсуждая вопросы очередного семинара по философии.

«Эта старая карга меня невзлюбила, – слышалось в толпе. – Она занизила мне оценку за одно лишь ударение! Да откуда мне было знать, как произносится его имя!».

Другая группка муравьиным рядком тянулась по узенькому коридору по направлению к столовой. Их больше заботило наполнение собственного желудка, чем Плутарх и Аристотель.

Третья группка расположилась в небольшом дворике на заднем дворе и, уместившись на лавочках, беззаботно болтала, наслаждаясь тёплым деньком и сентябрьским ласковым солнышком. Девушки звонко смеялись, открывая пачку с печеньем и усаживаясь поудобнее.

Виктория даже спустя несколько недель не смогла примкнуть ни к одной из групп – ее дни до сих пор наполняло липкое одиночество. По вечерам она корпела над книгами в библиотеке, а на переменах убегала от шума в ботанический сад неподалеку от университета, терялась там среди ещё густой листвы с книгой в руках и доставала контейнеры с домашней едой. Столовая была бы ей не по карману, да и обеды посреди оживленной толпы обостряли одиночество. Здесь, на природе, можно было спрятаться, укрыться, забыться…

Мало кто из студентов заглядывал сюда, обычно встречалось лишь несколько случайных прохожих, да и те, сделав круг по саду, поспешно удалялись. Внутри время будто застывало. Можно было укрыться, вдохнуть грудью воздух и замереть, устремив взор в одну точку. Виктория иногда делала так, когда напряжение в душе достигало края и его было необходимо перелить в полый сосуд.

Каменные стены университета сжимали её, как тиски, перекрывая кислород и светлые мысли. Но среди зелени она забывала о внешнем мире.

В ботаническом саду скромно поместился маленький японский садик. Виктория с любопытством разглядывала маленькие дорожки из мелких камней, кусты с чёткой геометрической формой, узорчатые валуны и прудик по центру. На картинках и в фильмах она видела огромные императорские сады, в которых можно было часами гулять и наблюдать за тем, как в водоёмах неспешно текут потоки воды, как переплетаются узоры в сводчатых мостиках, как раскрываются цветы лотоса среди гигантских листьев на тонких ножках, как тщательно прячутся в зелени ярко-красные беседки и тенистые коридоры.

«Наверное, здорово побывать в Азии», – думала она, представляя яркие пейзажи. Но не она одна была постоянной посетительницей этого укромного места. Почти в то же самое время перед занятиями в сад приходила китаянка, садилась в самый дальний уголок и что-то пристально разглядывала на экране планшета.

Виктория долгое время не подходила к ней, наблюдая издалека. Девушка носила мешковатую одежду, на лицо небрежно падала тщательно расчёсанная чёлка, на худенькие плечи стекали густые тёмные волосы, в которых виднелась заколка в виде цикады. Её глаза блестели от тоски, а губы были сжаты, будто запечатаны. Всё её существо переполнялось тоской. Тоской по родине? Дому? Друзьям, которые оставались далеко?

Иностранным студентам порой приходилось вдвойне несладко. Оторванные от привычной жизни, они отправлялись на другой конец мира в неизведанную и столь чужую культуру. Их языка хватало лишь на бытовые вопросы – об учёбе или дипломе и речи не шло. Преподаватели тянули их, как могли, а научные руководители бились и бились, как рыбы об лёд, лишь бы их подопечные смогли родить из себя хоть что-то.

Напуганные, они сбивались в кучки и крепко держались друг друга. Но, видимо, не все могли найти себе пристанище даже среди соотечественников. Видимо, этой китаянке было так же одиноко, как и Виктории. Она тоже пыталась отвлечься от собственных мыслей. Еще один случайный встречный в случайном ковре большого города, где каждый человек – ворсинка.

Но вернемся к Виктории. Ее будни текли размеренно и вязко, как расплавленная смола. В один из вечеров ей нездоровилось, поэтому она решила вернуться в общежитие чуть раньше обычного и провести весь вечер в постели, заливаясь лимонным чаем. Возможно, она простудилась, попав под ледяной дождь и промочив ноги.

Она поспешила в комнату, не обращая внимания на ругань из-за стены. Наверное, Женя и Кристина снова что-то не поделили. Но ей было все равно. Хотелось только зарыться с головой под одеяло и подремать часок-другой. Завтра все будет хорошо. Непременно лучше, чем сегодня. Завтра она встанет, полной сил и энергии, с жаром возьмется за учебу. Но это завтра, а сегодня… Сегодня она открывает дверь в свою комнату и резко отворачивается, закрывая лицо руками.

Её соседка бросает презрительный взгляд и неспешно поднимается с молодого парня лет двадцати пяти.

– Ты как всегда невовремя, – сказала Эля, поправляя волосы и злобно хмурясь.

«Она даже не прикрылась», – подумала девушка, тяжело дыша от злости и обиды. Её колени дрожали, а слова потерялись где-то в груди.

– Извините, я сейчас уйду, – начал оправдываться парень, судорожно ища глазами свою одежду.