Цветок Исгарны

* * *

– Лира, ты готова? – позвал я, остановившись у порога её хижины.

– Да, – последовал немедленный ответ, и она тут же появилась в дверном проёме, словно ждала этого.

Стоял знойный полдень, солнце палило с небывалой силой. Я выбрал тропу, что вилась через самые густые заросли, где царила хоть какая-то тень и прохлада. Я шёл впереди, раздвигая упругие лианы и придерживая колючие ветви, а Лира неотступно следовала за мной, её шаги были почти бесшумны. Путь предстоял неблизкий, но я рассчитывал, что к вечеру мы управимся и вернёмся в поселение.

Вскоре мы вышли на скалистый морской берег. Среди буйной растительности тут и там виднелись призрачные следы прошлого – остатки каменных фундаментов и несколько полуразрушенных хижин с прогнившими крышами. Когда-то здесь жили и её сородичи, и мои. И именно здесь я нашёл бездыханное тело Элайзы… Теперь это место было лишь немым эхом, застывшим во времени.

Я замер на мгновение, и знакомые образы хлынули на меня, сжимая горло.

– Это то самое место? – тихо спросила Лира, выводя меня из оцепенения.

– Да, здесь, – выдавил я, стараясь скрыть внезапно накатившую нервозность. – Осмотрим хижины.

Мы осторожно переступили порог самой крепкой на вид постройки. Взгляд Лиры сразу же скользнул по запылённым сундукам и немым свидетельствам быта, укрытым паутиной забвения.

– Боже правый, да здесь же есть столовые приборы! – воскликнула она с такой искренней радостью, что у меня ёкнуло сердце. Она бережно взяла в руки эти предметы, лежавшие на грубом столе.

– Это то, что ты хотела найти? – уточнил я.

– Это меньшее, на что я надеялась! Но я невероятно счастлива, что они здесь есть! – Она сияла, аккуратно складывая находки в свою плетёную корзину.

Мне до боли нравилось, когда она улыбалась так искренне. В эти мгновения я готов был достать для неё всё что угодно – хоть со дна моря, хоть с самого высокого небесного свода. Поразительно, как любая, самая невыполнимая задача казалась мне до нелепости простой, когда это касалось её.

Затем она подошла к плоскому блестящему предмету, висевшему на стене, смахнула паутину и протёрла его рукавом. Пыль осыпалась, открывая тусклую поверхность, пересечённую одной-единственной трещиной чуть ниже у основания, будто молнией, рассекавшей от края до края. И внезапно передо мной возникла… ещё одна Лира. Я отшатнулся, поражённый и сбитый с толку.

– Что… что это? – прозвучал мой испуганный шёпот.

– Это зеркало. Оно треснуло… – в её голосе прозвучала лёгкая грусть, но она тут же ободряюще улыбнулась. – Ты разве никогда не видел такого?

– Нет.

– Не бойся, подойди ближе. В нём ты можешь увидеть себя, прямо как в отражении воды, только чётче, – пояснила она мягко.

Я медленно приблизился, всё ещё не в силах поверить, что люди способны создавать подобное. Я протянул руку, почти ожидая, что коснусь своего двойника, но почувствовал лишь холодную, гладкую поверхность и шершавый след трещины. Впервые в жизни я видел своё отражение не искажённым рябью водной глади. Мне стало любопытно наблюдать, как данная поверхность в точности повторяет каждое моё движение, как отображает свет на моей чешуе, как лежат пряди волос. Это было поразительно.

Когда я обернулся, Лира уже сидела у одного из сундуков и осторожно открыла его. Оттуда запахло затхлостью и ладаном. Она бережно достала сложенное платье из тёмно-синего бархата с корсетом и изящный мужской костюм, явно человеческой работы.

– Смотри, – прошептала она, и в её глазах вспыхнули осколки того мира, что остался за морем. Она подняла платье, и в луче света, пробивавшемся сквозь щель в крыше, закружились золотистые частички пыли. Внезапно она улыбнулась, и в её голосе зазвучала лёгкая, почти забытая нота. – Кассий, а ты умеешь танцевать?

Я удивлённо посмотрел на неё.

– Нет. Мы не танцуем, – честно признался я.

Лира сначала расстроенно опустила голову, но затем решительно двинулась ко мне.

– Значит, будем учиться, – сказала она, не смущаясь, отложила платье и сделала несколько лёгких шагов. Она взяла меня за руку – её пальцы мягко скользнули по моей ладони, – и положила свою на моё плечо. Её прикосновение было таким лёгким, почти невесомым, но оно прожигало чешую, словно раскалённое железо. Затем она осторожно разместила мою руку на своей талии.

Это действие было настолько неожиданным, что я застыл. Под моей ладонью, сквозь тонкую ткань платья, угадывался тёплый, живой изгиб. Ощутив прилив смущения, но не желая отпускать её, я инстинктивно крепче сжал её талию, почувствовав, насколько она хрупка – будто стебель, который можно переломить одним неосторожным движением.

– Не так крепко, – мягко поправила она, и её дыхание коснулось моей кожи, заставив мурашки пробежать по спине. – Расслабь руку. А второй держи меня за руку.

Я почувствовал, как мышцы спины напряглись, словно превратились в камень. Её рука лежала в моей ладони – маленькая, хрупкая и удивительно тёплая, пульсирующая спокойным, ровным ритмом, который отдавался эхом в моей крови. Другой рукой я, как она и просила, едва касался её талии, но даже этот мимолётный контакт заставлял меня сознавать каждое её движение, каждый вздох. Сквозь тонкую ткань платья чувствовалось исходящее от неё тепло, согревающее мою вечно холодную кожу. Каждая чешуйка на моём теле будто кричала о нарушении всех дистанций, которые я всегда соблюдал, но в этом крике было не только напряжение, но и странное, щемящее облегчение – наконец-то позволить себе быть так близко.

– Так правильно? – неуверенно пробормотал я, чувствуя себя огромным и неуклюжим, как детёныш, впервые вставший на лапы.

– Лучше, – она мягко улыбнулась. – Этот танец называется вальс, и у него есть свой ритм. Слушай. Раз-два-три. Раз-два-три.

Она начала медленно двигаться, и я, затаив дыхание, попытался следовать за ней. Мои ноги, привыкшие уверенно ступать по лесным тропам или твёрдо стоять в бою, теперь заплетались, путаясь в простейших шагах. Я не мог оторвать взгляд от пола, боясь наступить на её босые ступни, такие маленькие и беззащитные рядом с моими.

– Не смотри вниз, – её голос прозвучал тихо и очень близко. – Смотри на меня. Доверься мне.

Я заставил себя поднять взгляд. Её зелёные глаза, полные терпения и какого-то тёплого веселья, смотрели прямо на меня, и в их глубине я видел не только уверенность, но и лёгкое волнение, зеркальное моему собственному. Она была так близко, что я видел каждую веснушку на её носу, каждую отдельную ресницу, влажную от душного воздуха хижины. От неё исходил всё тот же сладкий запах, что я впервые почувствовал, вытащив её из воды – цветочный, с ноткой морской соли и чего-то неуловимого, что было сугубо её. Он дурманил, заполняя лёгкие, и мне до боли хотелось прижаться к ней, крепко обнять, вдохнуть его глубже, но я старался сдержать все свои порывы, чтобы не спугнуть этот хрупкий миг.

Постепенно, под её тихий счёт и смех, похожий на перезвон колокольчиков, моё тело начало улавливать ритм. Деревянная скованность понемногу отступала, уступая место странному, непривычному чувству гармонии. Я уже не просто механически повторял шаги, а начал чувствовать музыку в такте её дыхания, в лёгком нажатии её пальцев на моё плечо, в том, как её тело слегка подавалось навстречу моему движению. Мы больше не были двумя существами из враждебных миров – мы были единым целым, подчиняющимся одному ритму.

Мы кружились в этой полуразрушенной хижине, среди призраков прошлого, и наш танец был одновременно смешным и прекрасным. Пыль, поднятая нашими ногами, кружилась в лучах света, пробивавшихся сквозь щели в крыше, и мне казалось, что мы танцуем не на гнилых досках, а на облаках. И впервые за долгое время я почувствовал не просто передышку, а настоящий покой. Хрупкий, как она сама, и оттого ещё более ценный – покой, рождённый из доверия, из близости, из этого немого диалога тел, понявших друг друга без слов.

– Скажи, Кассий, – её голос нарушил тишину, когда мы почти остановились. – Сколько тебе зим?

Вопрос удивил меня. Видимо, Сонора уже успела поделиться с ней нашей системой отсчёта времени.

– Семь, – ответил я. – Если переводить на ваш человеческий возраст, выходит около двадцати лет.

Она замерла, и в её широко раскрытых глазах заплясали искорки неподдельного изумления. Сделав небольшую паузу, она наконец заговорила:

– Так ты младше меня… Удивительно.

– А тебе? – спросил я.

– Двадцать четыре.

– Небольшая разница, – пробормотал я, хотя на самом деле это открытие заставляло меня чувствовать себя неуклюжим юнцом рядом с ней.

Мы всё ещё медленно кружились на месте, когда я вспомнил слова Сайруса.

– Лира, – начал я, глядя прямо на неё. – Почему ты солгала мне?

Она вопросительно посмотрела на меня.

– Я знаю про птиц, – пояснил я.

Её взгляд сразу же опустился. Пальцы, лежавшие на моём плече, слегка сжались.

– Я не хотела, чтобы из-за меня у тебя появились новые проблемы с твоими же сородичами, – тихо призналась она. – А их у тебя и так… предостаточно.

Эти простые, искренние слова обожгли меня изнутри. Вся её ложь шла не от страха за себя, а от желания защитить меня. Эта мысль пронзила меня насквозь. Я смотрел на её склонённую голову, на тёмные ресницы, касающиеся щёк, и почувствовал внезапное, почти неконтролируемое желание – прикоснуться к её губам своими, чтобы стереть с них эту печальную тень.

Мы окончательно остановились. Мои пальцы сами нашли путь к её лицу. В мире не осталось ничего, кроме её глаз, поймавших мои в плен. Я медленно приблизил своё лицо к её, сокращая расстояние между нами, и заметил, как её дыхание участилось, в то время как моё собственное будто застыло в груди.

В этот момент снаружи донесся нарастающий шум. Хлынул ливень, тяжёлые капли, словно дробь, забарабанили по прогнившей крыше, и через щели хлынула вода, окатив нас с головы до ног.

Мы разом отпрыгнули вглубь хижины, под единственное уцелевшее перекрытие, где было относительно сухо. Внутри быстро стемнело, а за стенами мир растворился в серой, непроглядной пелене. Мы оказались в западне.

– Нам придётся переждать. Думаю, ливень скоро стихнет, – сказал я, глядя на Лиру, промокшую до нитки.

– Согласна, – пробормотала она, дрожа от холода.

– Нужно найти что-нибудь из одежды, чтобы ты могла переодеться, – предложил я.

Лира принялась рыться в сундуке и вскоре достала длинное платье. В моих глазах оно выглядело примерно, как её обычное, но почему-то казалось более прозрачным. Она смущённо обернулась ко мне, затем снова неуверенно посмотрела на находку.

– Эм… Кажется, это всего лишь нижняя рубашка, – произнесла она.

Меня моментально охватил жар.

– Ничего, главное – сейчас согреться и снять мокрое. Я поищу что-нибудь ещё, чтобы ты могла укрыться, – сказал я, пытаясь сохранить самообладание, и принялся искать в сундуке что-нибудь плотнее. Найдя подобие накидки, я протянул ей.

– Хорошо. Ты не мог бы… отвернуться?

Я молча кивнул и развернулся к стене.

– Ты точно не подглядываешь? – снова раздался её голос, на этот раз с лёгкой, дрожащей улыбкой в голосе.

– Нет.

Я услышал её тихий смешок.

– Просто проверяю. Помнишь лагуну?

По моей спине пробежали мурашки от стыда и осознания, что она вспомнила тот момент.

– Это было иначе. Я почуял кровь… – пробормотал я, чувствуя, как горят уши.

– Я ведь пошутила, – её смех прозвучал легко и беззаботно. – Не будь таким серьёзным. Всё, можешь повернуться.

Разложив часть сухой одежды у дальней стены, я усадил Лиру на это самодельное ложе. Сам же принялся лихорадочно искать что-нибудь, что помогло бы развести огонь или хотя бы дать немного света. В детстве я часто видел, как люди использовали для этого странные предметы – коробочки с серыми головками, которые высекали искру, или восковые палочки с фитилём.

Мои пальцы скользнули по полкам, перебирая забытые безделушки. Вот она! Моя рука наткнулась на маленькую металлическую коробку – огниво. Сердце на мгновение ёкнуло от надежды, но, открыв её, я увидел лишь рыжую от ржавчины массу. Вода и время сделали своё – ни одна искра не высекалась из этого комка. Я с силой швырнул его в угол, издав глухое рычание.

Тогда я принялся шарить по сундукам в поисках свечи. Однако ничего не было. Вся надежда таяла с каждым моим неудачным действием, с каждым ни к чему не ведущим движением.

Именно тогда я окончательно обратил взор на Лиру. Она сидела, прижав колени к груди и опустив голову.

Я подошёл и опустился перед ней на колено.

– Лира? Ты спишь?

Ответа не последовало. Только тихий, прерывистый вздох. Ледяная дрожь пробежала по моей спине. Я легонько дотронулся до её плеча, и её тело бессильно закачалось, словно у неё не осталось ни капли сил, чтобы даже сидеть. Я мгновенно подхватил её, прижимая к своей груди.

– Что с тобой? – прошипел я, и в моём голосе прозвучала неподдельная, дикая паника, которую я уже не мог скрыть. Я опустился на колени, усаживая её между ними, чтобы поддержать её спину, и прижал её к себе, ощущая, как каждый мускул в моём теле напрягся до предела.

Я осторожно заставил её откинуть голову и с ужасом увидел её болезненный вид. Кожа на щеках пылала сухим, неестественным жаром. Лихорадка. Сердце упало куда-то в пятки.

Почему ей внезапно стало плохо? Неужели мои сородичи, когда подкладывали выпотрошенных птиц, наслали ей болезнь? Проклятие? Я слышал о таких тёмных ритуалах, но не верил, что наши станут до этого опускаться. Мысли о том, что её страдания – это чья-то злая воля, а не просто случайный недуг, заставили мою кровь закипеть от новой, слепой ярости. Если это так, я найду виновного и сотру его в прах.

– Лира, ответь! – Я прижал её к себе ещё крепче, пытаясь согреть, но тут же с ужасом осознал тщетность: моё тело, моя кровь были холодными, как и подобает нагу. Я был создан для прохлады теней и глубины вод, а не для того, чтобы согревать. Я не мог дать ей того единственного, в чём она сейчас отчаянно нуждалась – живого, согревающего тепла. Беспомощность сковала меня похуже любых пут. Мысль о том, что я могу её потерять, прямо сейчас, здесь, в этой забытой богом хижине, впилась в мой разум ледяными щупальцами.

– Нет… – прошептал я, и мой голос сорвался, превратившись в хриплый, бессильный выдох. В нём было столько отчаяния, что я сам его не узнал. – Пожалуйста. Не покидай меня. Прошу.

Мои губы, почти не отдавая себе отчёта, сами приникали к её пылающим щекам. Я целовал её веки, её бледные, потрескавшиеся губы, пытаясь своим дыханием, своей жизнью вернуть в неё силу. Я уткнулся лицом в её шею, впутывая пальцы в её влажные волосы, и не мог, просто не мог сдержать тех жгучих слёз, что подступали к глазам и катились по щекам.

– Нет. Я не позволю, – прошептал я уже твёрже. – Я не позволю судьбе, болезни или кому бы то ни было забрать тебя. Я спасу тебя. Обещаю.

Не раздумывая больше ни секунды, я подхватил её на руки. Она была такой лёгкой и хрупкой, словно тростник, и в то же время невыносимо горячей, как уголёк, готовый вот-вот прожечь мне кожу. Я выбежал из хижины, и ливень обрушился на нас всей своей мощью, словно разгневанное божество. Плотные стены воды слепили, хлестали по коже, заливали глаза. Но я бежал, не сбавляя шага, прижимая её к груди так крепко, как только мог, и тщетно пытаясь согнуть спину, чтобы хоть как-то укрыть её хрупкое тело от пронизывающего ветра.

Я ворвался в поселение, не обращая внимания на удивлённые, осуждающие взгляды сородичей, выходивших из хижин. Я не видел ничего, кроме дороги к жилищу Амриты. Я нёс её, не останавливаясь, не чувствуя усталости, ведомый лишь одним – животным, всепоглощающим страхом. Распахнув дверь, я замер на пороге, с которого стекали целые потоки воды, с её безвольным, горящим телом на руках.

– Амрита! – мой голос прозвучал хрипло, сорвано и полным отчаяния. – Помоги ей! Умоляю!