Окрылин

Яна Набокова

Рейтинг Литрес:5

Рейтинг Livelib:5

Издательство:

Автор

Жанры:

рукоделие и ремесла,дом, дача

Аннотация

Читать онлайн

Cкачать на Литрес

-
100%
+

Анна Александровна Алексеева Корректор

Елена Владимировна Аликина Иллюстратор

Березуцкая Валерия Сергеевна, Алексеева Анна Александровна Дизайн обложки

ISBN 978-5-0055-2188-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

⠀

Тем, кому нельзя.

Тем, кто стесняется.

Тем, кому нечего дать миру.

Тем, кто смертельно устал.

Тем, кто сжимается от критики, неважно, внутренней

или внешней.

Тем, кто боится выглядеть идиотом.

Тем, кто похоронил свои мечты.

Тем, кому одиноко.

Тем, кто боится ошибок.

Тем, кто так и не начал.

Тем, у кого нет времени.

Тем, кому не заплатят.

Тем, у кого сейчас застрял комок в горле.

Тем, кто теперь надеется не загубить это в своих детях.

Тем, кто просто хочет жить.

Я обычная среднестатистическая женщина. Борщ, работа, сын и вечерами задумчивый муж-инженер. В 35 лет я выяснила, что у меня есть творческая часть. Внутренний критик и сама моя жизнь оба с приподнятой бровью восприняли эту новость.

Но каждый из этих 30 дней, которые стали роддомом для 30 глав этой книги, моей творческой части было что сказать, несмотря на усталость, скепсис и все остальное.

Эта книга – 30 полетов, 30 исцеляющих ответов, адресованных моей рациональной части, 30 маячков, которые будут перед вашими глазами, если вы только решаетесь выпустить себя на свободу в творчестве, каким бы оно ни было: от классической живописи до рассаживания цветов.

Она придаст мощи, силы, размаха уже начатому вами делу и каждый день будет играть за вас и разбудит новые неожиданные внутренние ресурсы.

Она будет говорить словами, которые вы должны были услышать давно и на которые всегда имели право. Она будет честной, беспристрастной и родной.

Я не предлагаю никаких упражнений к главам, но рекомендую читать по одной и потом уделять себе хотя бы 15 минут времени, чтобы побыть в ощущениях, вызванных чтением, а также чтобы задать себе вопрос:

– Что я хочу сделать сейчас из состояния даяния?

Это состояние, когда хочется вынуть из себя немножко наполняющего чувства и зафиксировать в каком-либо виде: записать, зарисовать, набрать несколько нот, отрезать рукава от старого платья или собрать букет полевых цветов.

Это может быть что-то другое, чего я не могу предположить. Но я настаиваю, чтобы это было реализовано до прочтения следующей главы и бережно зафиксировано в дневнике, в фотоальбоме телефона, в любом удобном для вашей памяти месте.

То, что выходит в этом состоянии из сердца, настолько важно (возможно, важнее всего остального в вашей жизни), что стоит подробнейшей летописи развития.

Проделывая эту манипуляцию, вы подарите себе не что иное, как, наконец, самого себя.

Когда книга закончится, не прекращайте! Гордитесь этим ребячеством, если угодно, смейтесь, но продолжайте. Вы того стоите.

Счастливого путешествия!

1. Пауки и наследство

⠀

Уже два дня думаю о том, что мне принадлежит, о том, что я вижу, слышу, чувствую, о чем мечтаю… Прямо передо мной на стене висит пробковая доска. На ней карта мира. Вижу Канаду, Бразилию, Индию, Кубу. Этот мир мой.

Обладать – не равно управлять, контролировать, дирижировать. Обладать не обязательно безраздельно. Это только Гитлер и Наполеон не могли быть счастливыми, не держа крепенько весь глобус в кулаке.

Это необъяснимые ощущения, когда ты идешь по улице, смотришь в окно, закрываешь глаза и берешь всё, чего тебе хочется. А че, так можно было?! Прикинь, да! Всегда. Все 34 года твоей экономной жизни. Все это твое, давно пылится. Березы, кофе, бескрайний горизонт, трескотня сороки, каждая улыбка твоего ребенка.

Обладать – это пить. Иногда залпом, порой маленькими тягучими глоточками, а временами так, чтоб по бороде текло.

Можно взять чуть-чуть, растягивать, распределять, не пить вдоволь – вдруг закончится? – а можно выпить и подставить стакан за новой порцией.

За моей спиной валяются книги, ракетки от бадминтона и сидит босой Левка на полу. Они с Андреем играют в войнушки. А я все думаю, что у меня есть? Чем я обладаю?

Бывает, что генуборка – это только повод найти потеряшки и откопать что-то новенькое. Сейчас у меня как раз такой период. Что там в бабушкином комоде? Что в дедушкином гараже? А на чердаке? О, тут еще и подвал есть… Если б только не пауки. Я их боюсь. Мне кажется, они в курсе. И они везде. Стоят между мной и моим наследством. Владеют им безраздельно.

Никогда не знаешь, что у них на уме. Особенно когда начинают трясти паутину и сами трясутся вместе с ней. Жуть! Или замрет презрительно, вроде дела ему до меня нет, а потом как побежит куда-то непонятно куда, а вместе с ними и мое воробьиное сердце – прямо в пятки. Всеми этими гадкими лапами, фу. И брюхо такое толстое, каплей свисает, а в нем жижа гадкая, бррр… У меня с ними свои счеты.

Никогда не могла наступить на паука. Мне казалось, я заранее слышу звук лопающегося брюшка и чувствую сквозь подошву конвульсии всех восьми лапок. Чем я только их не мочила, прости господи… Лопатой, граблями, ложкой, палкой, даже пылесос как-то под рукой оказался.

Сходить в уличный туалет – это было целое дело. Передо мной обязательно засылался гонец проверить кабинет на наличие восьмилапых наблюдателей. Эта процедура никому не нравилась. Жаль, ночью никто не соглашался, приходилось мучиться немыслимым выбором: пить чай на ночь или спать спокойно.

Я убиралась в доме, летом, пошла в коридор, а он сидит. Мохнатый, большой. В центре маленького коврика. Тут во мне спецназовец проснулся, мигом двери закрыл, чтобы паук не забежал в комнату. Кричать было бесполезно: все на огороде… Пришлось самой. Врубила пылик (зелененький бочонок со шлангом) и затянула паука внутрь. Агрегат я вынесла на улицу и целый час смотрела на дырочку воздухоотвода и шланг. Вдруг вылезет?

Потом я нашла более компактное оружие – дихлофос. Мать моя женщина! Где ж ты раньше был, родной? Я его носила в сумке вместе с шоколадками и телефоном. Он открыл мне многие закрытые доселе двери. Когда первая жертва за считанные секунды скукожилась в сухой безжизненный комочек, я поняла, что одолела врагов навсегда.

Все мое. Грустно смотреть на вещи, на которых повисли паучьи сети и их же трупики. Все мое. Прошлое. Все, что было до меня. Там по-любому пауки. Многие, кстати, уже висят, побежденные временем и голодом.

Все, чем я долго-долго не пользуюсь, все, чем не решаюсь заняться, все, чего хочу и отодвигаю в сторонку за нецелесообразностью, все, что проглатываю комком в горле, медленно и уверенно покрывается паутиной. Зарастает. Пауки потом лезут из этой каморки, туда рано или поздно придется зайти.

Главное – взять дихлофос. Можно благополучно продолжать бояться и нажимать на кнопку. Ах да, тут противогаз не помешал бы. Ну это детали.

Все ваше. Все вообще. Все что хотите.

Мой психологический дихлофос – это любопытство. Простые слова: «Я только попробую, одним глазком, капельку». Так я иду во все. Маленькие шаги, от которых не ждут ничего особенного.

А пауки – всего лишь пауки. Стерегут ваше будущее от других трусишек. Но у вас же дихлофос. Я бы рискнула.

2. Мешок картошки

⠀

Когда дети мечтают вслух, они запускают атомные бомбы далеко вперед. Когда взрослые это слушают, они примеряют слова ребенка на свою способность это реализовать, добавляют свое неслучившееся детское, вину, отсутствие ресурса, комплексы, перемножают на неизвестно откуда взявшиеся показатели «нормы», вычитают оттуда долг перед родителями, друзьями, традициями, извлекают корень из социального статуса и делят на типичный взрослый прагматизм. На выходе получается простое решение под названием «губозакаточная машинка».

Она мгновенно запускает процесс деактивации в выпущенном снаряде, который, в свою очередь, тяжелым мешком с картошкой плюхается рядом со стартом. Главное, чтоб картошки хватило. На зиму. Бабушка так всегда говорила. Осенью, когда картошку выкапывали, сортировали, в подвал носили. А еще мешок сахара и муки. И тогда вообще все норм. Можно законсервироваться и зиму пережидать.

Я летала в эйфории от «Медной горы хозяйки» Павла Бажова и «Воскресенья» Льва Толстого, мне и говорить не надо было, что ждет меня картошка. Это было слишком заметно по доползающей вечером до кровати бабушке, по тихим вопросам: «А она все время так читает?» – по откровенному раздражению моего младшего брата Женьки на мое счастливое одиночество в желтоватых страницах.

Я добросовестно собирала колорадских жуков, пропалывала свой клочок луковых грядок и поливала сохнущие помидоры. И все время боялась мохнатых пауков, которых мы иногда выкапывали вместе с картошкой. Страху-то, писку, визгу…

Я помню, кто-то из взрослых как-то сказал:

– Диты, та хоч бы хто спросыв, може, Вам допомогты?

Я усекла урок. Утром подходила и спрашивала:

– Мама, что тебе помочь?

Иногда этот вопрос ставил в тупик и маму, и бабушку. Сейчас мне смешно. Я выходила, сама того не зная, из треугольника Карпмана. Они судорожно что-то придумывали: нарвать укропа, протереть пыль, подмести двор. Я скоро выучила примерный список заданий.

Чтобы, когда я в очередной раз с миской абрикосов залипну в «Гиперболоид инженера Гарина» уже Алексея Толстого, взгляды взрослых не обрастали едкими упреками. Я научилась жонглировать картошкой и своим взрывным, рвущимся в реальность воображением.

Бабушка спрашивала маму, глядя на меня:

– Лена, як вона буде жить?

В ее вопросе сразу был ответ:

– Никак. Помрет с голоду.

Эти слова кислотой выедали надежду.

Когда мне было за 20, я уже выращивала не то что картошку, а даже дыни с арбузами в огороде, почти на «ты» сошлась с печкой и вот-вот должна была сдать экзамен по выживанию на 5. Бабушки уже не было. По ней до сих пор скучаю. Но я все равно чувствовала себя воришкой, ныряя в очередную книгу.

Картошка как-то беспощадно занимала все пространство моей жизни.

Только картошка мешками не похожа на мечту. И превращение работает в одну сторону. Сделать мешок из бомбического будущего легко, а наоборот – мало кто пробует.

Кстати, я одна из этих «мало». Уже.

Картошку люблю, кстати. В книге «Незнайка» Николая Носова Винтик и Шпунтик изобрели аппарат, которому в качестве топлива нужна была картошка.

Мой случай. Кто знает, может, и ваш тоже.

3. Время на жизнь

⠀

Заполняя сегодня план на неделю, я задумалась над пустыми средой и пятницей… Неужто я правда ничего там не напишу? Ну хотя бы мытье окон или чей-то день рожденья…

Че, вот прям таким пустым и оставлю? Не верится. И трепетно так в сердечке, и томно, и счастливо до слез. Можно просто жить.

В моей жизни совсем недавно стало появляться время, в которое я могу делать или не делать то, что хочу. Нет, не потому, что Лева вырос, и не потому, что мы изменили питание, и даже не в результате рекордно быстро выполненных всех дел раньше срока («Даешь пятилетку за три года!» Знали бы вы, как этот лозунг раньше меня заводил).

У меня теперь есть я. Я по-настоящему хочу этого времени себе.

В эти среду и пятницу я планирую нырнуть в свое, не забивать расписание людьми, поездками, полезностями, генуборками, развлечениями.

Как же задолбала, прости господи, привычка быть чем-то занятой, при деле. И впихивать это в каждую свободную секунду своих близких.

Быть занятой – значит быть взрослой. Серьезной. Солидной. Полезной. Усталой. Эффективной. Ага-ага…

Это значит справляться, заслуживать признание, одобрение, награду, поощрение и зависть. Все, кроме любви и принятия.

Это так смешно. Я из кожи вон лезла, чтобы получить любовь и принятие, и добивалась дистанции в отношениях и молчания.

Мне очень хотелось быть счастливой. Ну вот чтоб совсем, прям полностью. Я ни от кого особенно ничего не ждала, создавала счастье вокруг себя как могла. Строила семью, выверено, как в аптеке, воспитывала Левку, дружила искренне и в долгую, читала умные и интересные книжки, училась всему и вся, тихим сапом я сделала то, чем можно было гордиться. Но вот засада: счастливее от этого не становишься. Если вас посещает мысль, что для счастья нужно обучиться, купить, заставить кого-то что-то, убрать, запретить и т. д., успокойтесь, не тратьте время: это все такая чушь.

У меня часто бывает, что ищешь что-то, бегаешь туда и сюда, заглядываешь во все углы и даже спрашиваешь соседей, а оно под носом. Как в детском стишке «Где очки у тети Вали?»: очки нашлись у нее на голове после взгляда в зеркало.

Иногда нужно зеркало, чтобы указать на недостающий пятый элемент.

Чтобы мне быть счастливой, чтобы мне жить, достаточно только меня.

Ну я… Что я?.. Я так, романтичная сельская девчушка с инфантильными мечтами в сердце и ромашками в волосах. Это ж несерьезно. И у меня ж нет достижений, нечем прям так конкретно похвастаться, и так… Если вот просто я, то как бы ни о чем.

Вот.

Вот если этой «ни о чем» не разрешить счастье, то мне – апгрейднутой опытом, образованием, победами и медалями – его тоже не видать.

Не помню, когда я себе это разрешила. Когда проводила марафон или начала книгу… Не помню.

Я ориентируюсь на ощущение. Когда внутри из ниоткуда поднимается огромное цунами, оно начинается с маленького толчка в недосягаемом для исследований пространстве. Где-то далеко в недостижимом океанском дне. Я не могу это контролировать. Но после нескольких дней внутреннего вакуума оно случится. Я уже знаю. Один из ударов сердца, который нечаянно услышала в очень тихий день, спровоцирует волну.

Она увеличивается, растет, заполняет грудь, живот, щеки, и хочется закрыть глаза, чтобы выдержать эти тонны чего-то… сильного, свежего, сладкого и непонятного. Живого.

Так это ж я. Моя я. Просто ей положено было знать свое место в кладовке и не путаться под ногами. Ну не мешаться. А тут выпустили и радуются. Скучали, говорят. Ждали всю жизнь, говорят. Любят, говорят.

А у вас так же. Кладовку откройте. Там не только пауки. Там вы. Там жизнь. Там цунами, которое так нужно вам. Оно что-то разрушит, конечно, снесет с ваших горизонтов начисто. Но это ваша волна, и вы на гребне. Страшно будет только в первый раз.

А потом бегом и волосы назад ловить новую.

Простите, друзья, кто там кусок пляжа под промзону застолбил. Тут у нас стихия. Она прекрасна. В ней ваше счастье.

4. Крылья

⠀

Летать – обычное дело, если ты птица. Если ты взрослая птица – то это не «вау, как круто», а жизненная необходимость. Разве только ты пингвин или страус. Хотя и пингвины по-своему летают, их движения в океане невероятно красивы.

Что до страусов, мне кажется, не все потеряно, надо познакомить их с секвойями, может, они просто боятся, что под их весом сломаются ветки и гнездо рухнет. Впрочем, простите. Я просто хочу залезть на секвойю.

Надо же, я летаю! Каждый день, по нескольку раз в день. Оперилась, что ли?

Вспомнила свою тетушку, она до сих пор нечаянно называет меня птенцом. С таким теплом и нежностью. Откуда она знала, что я птица?

Когда впервые делаешь шаг из гнезда, это случается не по твоей воле: либо родитель выталкивает, либо твоя собственная неуклюжесть. Как бы то ни было, опираться больше не на что, кроме воздуха. Не стоит, однако, его недооценивать. При должной сноровке он может оказаться куда более надежной опорой, чем слепленные грязью из лужи веточки.

Никто из нас не стоит прочно на земле. Это мы так думаем. Это мы так хотим в это верить. Гнездышко – только наш аэродром. Поверьте, лучше стартовать при случае, чем ждать, когда оно развалится под порывом ветров, снега или стараниями хищников.

Я помню, когда в первый раз поймала это ощущение. Все пространство вокруг занято ничем. Обычно, когда я двигаюсь, я прилагаю усилия, касаюсь ногами (а если падаю, то и носом) опоры внизу, я могу измерить движение усталостью, количеством шагов и порой загрязнением подошвы.

Но в полете такого нет. Новый уровень чувствительности. С одной стороны, включаются все кожные датчики, реагируя на воздушные потоки, а не только ступни, с другой – воздействие менее ощутимое, почти невесомое.

Тело жаждет привычного столкновения ступней с почвой, а мозг судорожно ищет опору в невидимом, перебирая все возможные действия, пока это столкновение не случилось.

Когда включаются крылья, ноги обреченно повисают. Они – не единственная опора. Блин! То, что я рюкзаком годами, всю жизнь носила за плечами, теперь несет меня. Быстрее, легче, играючи…

То, от чего я уже и рада была бы избавиться, как оно тяготит меня в жизни, бесполезное на земле, волочёшь его, а ноги ноют, мол, балласт…

То, чего я стеснялась, припудривала, чтобы не бросалось людям в глаза, упаковывала в тугой корсет: лишь бы никто не заметил неровностей и шероховатостей…

Все это сейчас раскрылось и несет меня сквозь облака. Рожденный ползать летать не сможет. В обществе не решающихся на взлет это предложение прозвучит неуместно.

В привычной мне картине мира, чтобы выживать, нужно работать.

Теперь я знаю: чтобы жить, я должна творить.

Расправлять крылья и против всех законов ползающих поблизости рваться туда, где есть только воздух. Выживание прилагается автоматически.

Страшно? Ага, да. Я помню.

Слушайте, ноги ампутировать на взлете не обязательно. Они вам еще при посадке и при сотнях последующих взлетов пригодятся. Применяйте этот принцип к деньгам, друзьям и прочим привычным вещам. Их степень важности сильно понизится, но вкупе с крыльями получится очень даже ничего.

Когда птенец совершает первые полеты, поначалу с воздухом он сильно на «вы». И хочется, и колется.

Однажды он останется без гнезда. Без той уже крохотной иллюзорной опоры. И будет нормально.

Особенно мне нравятся перелетные птицы. Всей стаей они отправляются на край света, где все новое, незнакомое и всегда тепло. Вернувшись оттуда, строят свое гнездо, как будто так и надо. Хотя им самим эта опора 300 лет далась. Зато она нужна для следующих, у которых все еще впереди.

Когда я взлетала, было страшно, что аж полчаса писательства (тогда я не смела это так называть) в день лишат мою семью меня, ужина, дополнительного заработка или чистой посуды.

Как видите на моем примере, есть трусишки, которые просто из гнезда на ветку боятся лапку спустить.

Но стоит только начать…

Сейчас все то же самое, только наоборот. Если я не пишу, то есть большой риск, что домашним достанусь не я, а злая тетка с неврозом.

Теперь, если я завяжу с летанием, боюсь, всем нам придется несладко.

Для заметок

________________________________________________________________

_________________________________________________________________

________________________________________________________________

5. Экспресс-материнство

⠀

Если позволять себе жить, жизни будет становится все больше, и в качестве, и в количестве.

Она будет зарождаться внутри, зреть, проситься наружу, я буду носиться с ней как с писаной торбой, кормить по часам, а лучше по требованию, а потом она несмело, прячась за моей юбкой, выйдет первый раз в люди и еще быстрее, уже без лишней скромности, покинет меня, став автономной.

Так с моей первой книгой. Лучше всего мы помним первую беременность, те самые первые роды, пеленки, страхи и колоссальную близость…

Фррр… Улетела…

Помню черный вельветовый комбинезон для беременных. Я представляла себя Карлсоном, только без пропеллера. А еще все время хотелось вишни. Зимой. Грызла замороженную и слушала часами Комаровского. Хотя сейчас бы предпочла Петрановскую. Но я тогда не знала такой фамилии.

Синяя кофта без одной пуговицы с растянутыми рукавами, оранжевый стул и кофе из черной Андрюхиной чашки – спутники моего первого творческого родительства.

Книга «Папа. Активация» вырвалась из меня, как на стремительных родах. Я не успела даже испугаться и толком подготовиться. Так она спешила в мир. Раз – и она уже в руках, и не только моих.

Моему сыну Левке всего 7 лет. Он еще даже не школьник, чтобы мне мог кто-то рассказать, как он там самостоятельно проявляется в мире. Зато это уже происходит с книгой.

Интересные ощущения. Преследует навязчивое чувство, что в ней есть то, чего я не писала, не вкладывала, не планировала. Она какая-то своя.

Люди пьют с ней чай, всхлипывают и смеются вместе с ней. А я узнаю потом: «А ваша-то, ой, дает… хороша, жжет как не в себя!»

Ну что ж, может, в отпуск заедет как-нибудь, поговорим…

Младшие, рождающиеся после, другие: спокойнее, ровнее, глубже, – но не менее любимые.

Но первая всегда будет особенной.

Вы должны попробовать себя на творческое деторождение. Оно того стоит. Как и материнство.

Окажется со временем, что, наконец-то выпуская части себя наружу, становишься все более собой, все целее и целее. Поверьте, все ваши творения будут разными, выпячивая всякий раз новую грань души, которая никак не решалась поднять руку и попросить слова.

Первые дети – это всегда первые смешные ошибки. Пусть они случатся, вы будете потом так скучать по ним.

Помню, после родов нас с Левкой ночью привезли в палату и велели за ним наблюдать. Он в каталке в прозрачном кузовке спит. Я на кровати. Вставать особо не можется, и я взяла его к себе, хоть разглядеть. Часа в 3 ночи он проснулся, моргнул несколько раз, а потом как начал краснеть! И, главное, не дышит, и глаза на переносице сошлись.

Это вы там смеетесь, да и я тут смеюсь, а тогда капец как испугалась. Вдруг это он – страшный синдром внезапной младенческой смерти?

Ну не дышит, красный, глаза скосились – жму на кнопку экстренного вызова врача. Она приходит, зевая и поправляя колпак. Я в панике все докладываю, а она, не проронив ни слова – уходит.

Что это? Как? Почему?

Он покакал. Занавес.

12>