Смутьян

Пролог

Тишину утра разорвал громоподобный рёв. Я – Михаил Альтер. Император великой Российской Империи, поднял голову, наблюдая, как стальная громадина, объятая пламенем, медленно, словно нехотя, отрывается от земли. Первый космический полёт 16-го века. Струи раскалённых газов взметнулись в небо, дрожащее от могучего гула, и ракета-носитель, набирая скорость, устремилась ввысь – к звёздам, которые ещё недавно были недосягаемы.

Балкон усадьбы, залитый золотистым светом восходящего солнца, казался идеальной точкой для этого зрелища. Я облокотился на резные перила, чувствуя лёгкую вибрацию в груди. Не то от далёкого рокота двигателей, не то от собственного волнения

– Вот оно – подумал я. – Начало новой эры.

За спиной послышались лёгкие шаги, знакомый аромат жасмина и тёплый, ласковый голос:

– Опять засмотрелся?

Я не сразу ответил, позволив себе ещё мгновение созерцать исчезающую в лазури точку. Потом обернулся.

Настя.

Её карие глаза, всегда такие живые, сейчас светились тихой гордостью. Ветер играл прядями её тёмных волос, а лёгкое платье трепетало, словно крылья птицы. Тридцать лет, и ни один из них не оставил на её лице следов усталости, только мудрость и ту самую красоту, перед которой поэты падали ниц.

– Задумался, – произнёс я, и в уголках моих губ дрогнула улыбка.

– О чём? – она подошла ближе, её пальцы едва коснулись моей руки.

– О том, как мы дошли до этого.

Ракета уже скрылась из виду, оставив за собой лишь тонкую дымную черту, растворяющуюся в бескрайнем небе. Я зашёл в большую комнату со столом у стены, освещённым галогенной лампой, и провёл рукой по страницам лежащего на столике блокнота, где уже были наброски первых глав.

– Начинаю писать, – сказал я тихо. – Чтобы потомки знали.

Настя посмотрела на меня, потом на ракетный след. Она кивнула, глядя на черновики. Она поддержала мою мысль, как когда-то поддержала мои, когда ещё безумные, идеи.

– Они должны знать…

Глава 1. Попаданец

Я гулял по лесу где-то в глуши окраин Екатеринбурга, когда заметил изменения. Шум взлетающего самолёта резко оборвался, а сам лес будто стал более густым. Вокруг стало больше животных. Когда я вышел к небольшой просеке, обнаружил что звёзд стало больше. Световое загрязнение будто пропало, хоть я и не уходил далеко в глубь леса. Я даже особо из Екатеринбурга не уезжал – рядом должна быть Южная подстанция. Я побежал туда, где примерно она должна быть. В рюкзаке от резких движений забряцал мини-проектор и ноутбук с аккумуляторной батареей – стандартный набор для моих "путешествий" в глухие леса, наравне с ТТ в комплекте с парой обойм к нему. О последнем история долгая, но жизнь он мне не раз спасал. Когда я уже устал бежать, то ещё сильнее стал сбит с толку. Судя по времени, сколько я бежал, я уже должен не к подстанции выйти, а даже до Вторчика добежать. Я достал телефон – связи нет

– Да что за бред?! – я никак не мог понять, что произошло. Я заблудился? Ушёл слишком далеко? На небе уже начало подниматься солнце, и я услышал звук, а также речь. Язык вроде Русский, но слова не все понятны

– Глянь-кось, Степан… А чё то за человек? Одежа на нём – аки бес во пластире… Аль кудесник?

– Во-о-от.. Не иначе – присвистывая, крестится второй – Не иначе, как из-за рубежа. Либо шпиён литовский… Либо нечистый. Вон и волосья-то рыжие – знак!

– А мож, беглый холоп?

Я в этот момент всё ещё стоял, стараясь понять суть их разговора, улавливая лишь общий смысл. На всякий случай достал из кобуры ТТ

– Ах, глядь – Вдруг с испугом посмотрел первый на ТТ – Штуковину железную достал. Мож сам нечистый?

Второй нахмурился и посмотрел на меня

– Тпру-у! Не шевелись… Слышь, человек! Ай живёшь? Али тебя черти унесли? Говори, коли не морок!

– Чё молчит-то, Может, немой он? – Спросил первый у второго

– Айда за старостой… Пущай разбирается. А то, не дай Бог, сглазит…

Первый бросает в меня гнилушку, я только потом понял – испытать. После оба начали медленно отходить, смотря на меня. Я подождал немного и, когда они пошли куда-то, решил пойти следом. ТТ начал держать наготове, со снятым предохранителем. Вскоре я увидел небольшую деревню, даже без церкви. В этот момент начало приходить понимание, что я в прошлом. После этой мысли на голову обрушилось что-то тяжёлое и.. темнота.

Очнулся я в просторной, но грубовато срубленной горнице. Стены из толстых, тёмных от времени брёвен, плотно подогнанных друг к другу, но без излишеств – ни росписей, ни резных украшений. В углу, под образами, тускло мерцала лампадка, отбрасывая дрожащие тени на массивный дубовый стол. На нём – глиняная миска с остатками каши, деревянный ковш да берестяная грамота, свёрнутая в трубку.

Пол был земляной, утоптанный до твёрдости камня, но возле лавок и печи устлан грубыми домоткаными половиками. Сама печь – чёрная, по-курному, занимала добрую четверть избы, её глиняная толща ещё хранила тепло. Рядом на кованом гвозде висели тулуп да шапка-грешневик, а на полатях, у потолка, смутно виднелись свёртки шкур и мешков.

Староста сидел на резной лавке у окна, подперев бороду кулаком. Его кафтан из грубого сукна, но с нашитыми медными пуговицами, выдавал положение – не богач, но и не последний бедняк в деревне. Седина в его бороде серебрилась в свете, пробивающемся сквозь слюдяное оконце.

– Очнулся-таки… – хрипловато пробормотал он, не сводя с меня узких, подслеповатых глаз. – А уж думал, дух в тебе не крепкий – не отходишь.

За его спиной, в сенях, слышалось осторожное шарканье – видно, остальные мужики ждали, чем кончится дело. А на столе, рядом с ковшом, лежал мой ТТ – чистый, будто его нарочно вытерли. Староста ткнул в него пальцем:

– Сказывай, купец… Аль чернокнижник? Откель у тебя сия… штуковина?

Я секунду помолчал, обдумывая происходящее. Нужно как-то выкручиваться, не выдав своего происхождения. Ладно ещё рюкзак не открывали, точно бы за дьявола приняли.. если не за Сатану сразу

– Ремесленник я, заблудился. Ходил по лесу, собирал разные материалы да не нашёл пути обратно – я понадеялся, что староста меня поймет, ещё не понимая, в каком я вообще времени. Но по разговорам точно даже не 17 век, а раньше

– Ремесленник, сказываешь? – прищурился староста, почесывая бороду

– А чьих будешь? Чьё родно-то? Нешто здешние земли не ведаешь – аль с Углича, с Литовщины?..

Он потрогал ТТ кончиком ножа, боясь взять в руки, потом резко отдернул пальцы и перекрестился.

– И што за материалы сбирал, а? Коренья зельевые? Каменья чёрные?.. – в голосе прозвучало подозрение

– Гляди, Степан, – обернулся он к стоящему у двери мужику, – у него ж и одежа не наша – ни посконная, ни суконная… Истинно – либо беглый холоп боярский, либо… нечистый обернулся.

– Чур меня, чур… – Степан нервно сглотнул и постучал по дереву лавки

В этот момент я не слышал их, только думал о том, как выбраться. Проблема очевидна – меня скорее всего убьют, ведь думают что я чернокнижник. Нужно доказывать обратное

– Далеко мой дом, пару сотен вёрст отсюда. Деревня есть, Горловка. Мне барин волю дал, за то что его крестьянам помог урожай увеличить. Если освободите, и вам помогу

– Горловка, сказывашь? – Староста усмехнулся, царапая ножом стол – А нешто в наших краях така деревня есть?..

– Слыхал ты про такую? – Он повернулся к Степану

– Не, батю… – Степан почесал затылок – Может, за Волоком? Али то литовска деревня?

Староста резко стукнул кулаком по столу

– Врешь! Волок – наши земли, а там ни Горловки, ни Гориловки отроду не бывало! Да и барьё ноне холопов зря не отпущают – либо в бегах, либо…

Он пристально посмотрел на меня

– бес тебя носит.

– Како урожай увеличил? Баловством? Травой? – встал Староста, его тяжёлые сапоги глухо застучали по полу

В его голосе зазвенели нотки страха

– Сказывай по-настоящу – кто послал? Москва? Литва? Али…

– сам Огненный Змей? – Сказал он, понизив голос до шёпота

– Господи, помилуй… – Пробормотал Степан, перекрестившись

Я решил давить страхом их времени, подняв голову на старосту

– Батюшка так сказал, что отпустить меня надобно. Сам бог ему то сказал. А деревня эта мало кому ведома – я уже начал понемногу понимать, какие слова лучше говорить, чтобы поняли – В дикой глуши она, мало кто туда добраться может

Мои слова, кажется, возымели силу – староста посмотрел на меня удивлённо, с ноткой страха, а затем кивнул. Он побледнел, его пальцы судорожно сжали край стола. Он перевёл взгляд на образа в красном углу, потом снова на меня:

– Батюшк-то… который? – голос его дрогнул. – Аль… – он облизнул пересохшие губы, – аль из Спасова монастыря?

– Святый Никола, заступи… – Степан за спиной старосты резко перекрестился. Его глаза были круглыми от страха.

Я видел, как капля пота скатилась по виску старосты. Он медленно поднялся, его движения стали осторожными, почти подобострастными:

– Так… так ты… – он сглотнул, – вестник?

В избе стало тихо, слышно было только потрескивание лучин в светце. Даже дыхание Степана замерло. Староста нерешительно протянул руку, будто хотел коснуться моей одежды, но в последний момент отдернул ладонь, словно обжёгся.

– Прости… не ведал… – прошептал он, опуская глаза. – Как… как нам быть-то теперь? – в его голосе звучала покорность, но и надежда – будто он ждал указаний свыше.

Степан робко придвинулся ближе, его пальцы теребили нательный крест. В его взгляде читался немой вопрос – не пора ли пасть на колени.

Тяжёлая тишина повисла в горнице, нарушаемая лишь треском огня. Даже мыши под полом, казалось, затаились.

– Отпустите меня, и я вам помогу урожай увеличить. Ангел мне шепчет, как лучше сделать, его знания я пользую. А коль не пустите, гнев Христовый на себя обрушите

В моей голове возник план, как водить их за нос. Ложь о том, что я посланник с небес, поглотила их разум полностью. Я, довольный результатом, продолжил.

– Железная штука, как ты её назвал, её мне ангел дал, чтобы я от зверей диких защищался. Там сила ангельская, и всё тут

Староста вдруг рухнул на колени, ударившись лбом о половицы. Его плечи тряслись, а голос прерывался.

– П-прости… окаянный… н-не ведал…

Степан, побледнев как смерть, повалился рядом, крестя воздух дрожащими пальцами. Его губы беззвучно шептали молитвы.

Я медленно поднялся, чувствуя, как власть над ситуацией переходит ко мне. Пыль висела в луче света из волокового окна, и в этой золотой мгле я вдруг осознал – они видят во мне не просто вестника, а нечто большее.

– Встаньте, – сказал я, стараясь придать голосу металлический отзвук. – Ангел повелел мне идти к вам не просто так.

Староста поднял заплаканное лицо, на котором смешались страх и надежда.

– Ск-кажи… что нам делать-то? – выдохнул он.

Я подошёл к столу и взял свой пистолет. Они замерли, затаив дыхание, когда мои пальцы обхватили рукоять.

– Сперва – хлеба и мёду. Потом поговорим об урожае, – улыбнулся я, понимая, что теперь они готовы на всё.

За дверью послышался шорох – вся деревня, видимо, столпилась у сеней, затаив дыхание. Я поймал себя на мысли, что эта игра начинает мне нравиться.

Степан сразу убежал на улицу, видимо исполнять мой указ. Вскоре принёс хлеба булку и кружку с медовухой. Я сел на лавку, за стол, и пригласил сесть старосту напротив. Когда он уже сидел, я начал свою речь

– Сначала мне изведать нужно, как вы хлеб растите, а затем уж помогу вам – я нахмурился – Но смотри. узнает кто из знатей, что я тут, сразу голова у всех с плеч полетит. Видимо, у царя свой взгляд на бога, не признаёт он его, только вид делает

Староста вдруг вскочил с лавки, как ошпаренный, опрокинув кружку с медовухой. Липкий мёд растекался по грубо сколоченному столу, но он не обращал на это внимания. Его глаза, широко раскрытые, буквально вылезали из орбит, а жилистая шея покрылась красными пятнами.

– Не… не может того быть! – вырвалось у него хрипло. – Царь-батюшка… он же… – староста схватился за нательный крест, – помазанник Божий! Как может он…

Он задыхался, словно рыба, выброшенная на берег. Пальцы его судорожно сжимали и разжимались, оставляя на дереве стола влажные отпечатки.

– Да ты… да как ты… – он вдруг осекся, осознав, кому противоречит, и в его взгляде смешались ужас и смятение.

Степан, стоявший у двери, прижал кулак ко рту, его глаза метались от меня к старосте и обратно. В избе повисла гнетущая тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием старосты.

– Вспомни, – тихо, но чётко сказал я, – разве не слыхал ты о том, как в Москве попов в темницы кидают? Как монастыри разоряют?

Староста медленно опустился на лавку, будто под невидимым грузом. Его губы дрожали, когда он прошептал:

– Слыхал… но думал – клевета это…

В его голосе звучала такая мучительная растерянность, будто рухнул весь его мир. Он смотрел на меня теперь не со страхом, а с каким-то отчаянным вопрошанием, словно я один мог дать ответы на все его сомнения.

Степан тихо ахнул и перекрестился, но теперь в его жесте читалось не столько суеверное опасение, сколько потрясение от открывшейся страшной правды.

– Не клевета, мне ангел то поведал – я отложил медовуху с хлебом – но ладно, не об этом сейчас. Идём, покажешь поля

Мы вышли на улицу. В старосте читалась покорность и даже обречённость. Народ расступился передо мной, боясь даже прикоснуться. Я нашёл у стены свой рюкзак и, засунув ТТ в кобуру, натянул сумку на плечи на ходу. Староста шёл впереди, согнувшись, как под невидимым ярмом. Его спина, ещё утром прямая, теперь казалась сгорбленной под тяжестью новых знаний. Вдруг Степан, робко шагавший сзади, не выдержал и тронул меня за рукав.

– Батюшка… – он тут же поперхнулся, не зная, как обратиться, – а… а сия сумка дивная… – он показал на мой рюкзак, – што в ней… ангельские ли артефакты?

В его голосе смешались страх и детское любопытство. Он тут же отдернул руку, словно обжёгшись, но глаза его жадно впивались в молнии и пряжки рюкзака.

Староста обернулся, и в его потухшем взгляде тоже мелькнул интерес:

– Да… ежели не грех спросить… – он нервно облизнул губы, – уж больно форма у неё… нездешняя…

Толпа крестьян, осторожно следовавшая за нами, замерла. Даже дети притихли, широко раскрыв глаза. В воздухе повисло напряжённое ожидание – будто от моего ответа зависело, признают ли они во мне посланника небес или сожгут как самозванца.

Я медленно провёл рукой по нейлоновой поверхности рюкзака, слыша, как за спиной кто-то ахнул от этого шуршащего звука, непривычного для пятнадцатого века. На момент я задумался, почему мне в голову пришёл именно 15-й век. Чтож, пускай будет этот. Потом как-нибудь узнаю. Я поднял голову, и увидел что люди вокруг заметили мою паузу. Ну, оно мне и на руку.

– Ангельские дары, мне только одному он их видеть и пользовать разрешил. Однако..

Я открыл рюкзак, толпа снова ахнула, когда молния расстегнулась. Для них, похоже, подобное действительно сродни ангельскому дару. Из рюкзака я достал фонарик

– Это показать можно, сам Ангел сказал это – с этими словами я включил мощный галогенный фонарь. Он осветил деревья вдалеке. Из-за пыли вокруг, поднятой коровой, появился и сам луч фонарика. От такого "чуда ангельского" все попадали на колени, крестясь и молясь

– Встаньте – я убрал фонарик – Ну что, Степан, доволен ответом?

Степан поднялся, дрожа как осиновый лист. Его пальцы судорожно цеплялись за грубую ткань рубахи, а глаза, полные благоговейного ужаса, не отрывались от фонарика.

– В-вельми… вельми доволен, батюшка… – прошептал он, тут же поперхнувшись и поправившись: – То есть… святой отец… ангельский…

Староста, поднимаясь с колен, вдруг резко схватился за сердце. Его лицо приобрело землистый оттенок, а губы беззвучно шептали молитву. Он упал бы, если бы двое крестьян не подхватили его под руки.

– Свет… такой свет… – бормотал он, закатывая глаза, – яко в апокалипсисе… огнь палящий…

Толпа зашепталась. Одна старуха в рваном платке вдруг завопила

– Чудо! Ангельское знамение! – и бросилась целовать край моей куртки.

Мальчишка лет десяти, вырвавшись из рук матери, рванулся ко мне, но споткнулся о корень и растянулся в пыли у моих ног. Он поднял перемазанное землёй лицо, и в его глазах читалось не столько испуга, сколько восторга.

– Батюшка, а… а можно ещё раз? – он осмелел и ткнул грязным пальцем в сторону фонаря.

Староста внезапно пришёл в себя и резко одёрнул парнишку:

– Не смей, окаянный! Ангельские вещицы – не для забавы!

Но в его голосе уже не было прежней власти. Он смотрел на меня теперь как на высшее существо, и в этом взгляде смешались страх, надежда и какое-то болезненное обожание.

Я понял, что перешёл некую грань. Если раньше они сомневались, то теперь – верили безоговорочно. И эта вера была страшнее их прежних подозрений. Я решил слегка поубавить темп.

– Можно, я разрешаю – снова достав фонарик, протянул его мальчишке – только не сломай его. Вещь хоть и ангельская, но хрупкая. Видимо, ангелу бог велел и проверить меня, аккуратен ли я с дарами их

Мальчишка выхватил фонарик и чуть не посветил себе в лицо. Я еле успел одёрнуть его руку

– В лицо себе не свети, ослепнешь

Мальчишка замер, широко раскрыв глаза. Его грязные пальцы дрожали, сжимая фонарик, словно это была величайшая святыня.

– О… ослепну? – прошептал он, тут же испуганно отдернув руку, будто фонарик мог укусить.

Толпа замерла, затаив дыхание. Даже староста перестал креститься и уставился на мальчишку, будто ожидая, что тот вот-вот вспыхнет от прикосновения к небесному огню.

Я взял фонарик из его рук и направил луч в сторону – ослепительный свет прорезал воздух, высвечивая избы, деревья и перепуганные лица крестьян.

– Видите? – сказал я, медленно водя лучом по толпе. – Этот свет – как солнце в руке. Но если смотреть прямо – можно и правда ослепнуть.

– Точно как в Писании! – Старуха в рваном платке ахнула – Моисей лице своё закрывал, дабы не ослепнуть от славы Господней!

Староста, всё ещё бледный, кивнул

– Воистину… ангельский свет…

В его голосе стало меньше безоговорочного трепета. И даже будто больше смелости появилось.

– Батюшка… – он осторожно шагнул ко мне, понизив голос. – А ежели… кто-то из наших неосторожно… повредит сию вещь?

В его глазах читался не просто страх. Он будто думал не о вере, а о последствиях.

– Тогда ангел разгневается – я убрал фонарик обратно в рюкзак

Толпа вздрогнула

– Но если будете слушаться – поможет.

Наступила тишина, даже мальчишка, обычно шустрый, стоял, не смея пошевелиться.

Я понял: теперь они мои. Но как долго продержится этот трепет?

Вскоре мы вышли к полям. Поля расстилались перед нами неровными лоскутами, разделёнными узкими межами. Жнивьё ещё золотилось редкими колосьями, оставшимися после серпа – крестьяне бережно подбирали каждое зёрнышко. Земля, истощённая трёхпольем, местами проступала серыми пятнами, перемежаясь с жёлтыми островками нескошенной ржи.

На дальнем поле дымились кучи – палили сухую траву и сорняки, готовя землю под озимые. Тонкие струйки дыма тянулись к низкому осеннему небу, смешиваясь с утренней дымкой. У края поля стояли скудные скирды – урожай в этом году, видно, был небогатый. Солома в них потемнела от дождей, а форма напоминала худые спины самих крестьян.

Местами виднелись участки с гречихой – её розоватые стебли выделялись среди блёклой жнивы. У самой дороги ютился клочок льна – синеватые цветки давно осыпались, оставив лишь голые стебли с коробочками.

Вот наши нивы… – Староста, всё ещё бледный, ткнул пальцем в сторону – Нынешним летом град побил часть, да и дожди не вовремя пошли…

В его голосе слышалась привычная покорность судьбе, но теперь к ней примешивалась робкая надежда – может, этот странный человек и вправду сможет помочь?

Степан тем временем осторожно трогал стебли ржи, будто проверяя, не превратились ли они в золото по слову "ангельского посланника".

– Батюшка, а этим солнышком можно хлеб растить? – мальчишка тыкнул в рюкзак, где лежал фонарик, видимо намекая именно на него. Староста было хотел его одернуть, но я остановил

– Нет. Как зовут тебя? – спросил я, чтобы понимать как к нему обращаться

– Фенька.. – слегка смутился мальчик

– Так вот слушай, Фенька. Этот фонарик излучает другой свет.

Я присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с парнишкой

– Видишь ли, Фенька, солнце светит всем сразу – и полю, и лесу, и избам. Свет его тёплый, от него растёт трава и зреет хлеб. – я щёлкнул фонариком. – А это – как тонкий нож из света. Он холодный и узкий, годится только чтобы в темноте путь освещать.

– Точно! – закивал староста – Солнышко – оно от Господа всему живому, а это… – он робко указал на фонарик, – ангельский инструмент, видно.

Фенька нахмурился, явно пытаясь осмыслить услышанное. Его грязный пальчик потянулся к выключателю

– А мож… а мож его посильнее направить? Чтоб как солнце?

– Не выйдет. – Я покачал головой, с лёгкой улыбкой и продолжив – Видишь ли, в нём нет той самой силы, что в солнечных лучах. – Я машинально начал объяснять, забывшись: – Здесь просто вольфрамовая нить в инертном газе… – но, поймав округлившиеся глаза Феньки, перевёл на понятный язык: – То есть внутри – тонкая проволочка, которая светится от электричества. Как молния, только маленькая и подвластная человеку.

– Истинно ангельское ремесло… – Прошептал Степан, а староста перекрестился при слове "молния"

– Пожалуй, так и есть – ответил я, слегка кивнув – но вот ангел сказал ещё мне, что если я решу, что люди готовы – я могу дать им всё это, научить. Он скажет мне, как.

Я решил, что раз уж я тут, то принесу пользу этому миру. Мои знания хоть и скудны для создания, например, ядерного реактора, но благодаря своим знаниям могу улучшить металлургию и дать им промышленность. А там люди сами остальное придумают. Меня не смутила проблема "конфликта времён" – я просто создам своими действиями ещё одну ветку времени. Правда, сейчас об этом думать очень рано, без должных ресурсов мои знания бесполезны. Чтож, тогда будем действовать по обстоятельствам.

– Есть другой способ помочь полям – я примерно прикинул время года – ранняя осень. А значит можно сделать теплицы и орошение. Я посмотрел на старосту – есть рядом река иль озеро?

Староста задумался, почесывая бороду, затем махнул рукой в сторону северо-востока:

– Река есть… малая, но быстрая. Вёрстах в трёх отсюда. Мельницу на ней поставили, да нынешней весной паводком размыло.

– А ещё там омут глубокий есть! – Фенька, забыв про страх, оживился – В прошлом годе Витька-рыбак щуку на сажень вытащил!

Я кивнул, обдумывая варианты. В голове мелькали мысли о теплицах и системах орошения, но понимал – пока рано. Эти люди ещё не готовы к таким технологиям. Нужно начинать с малого.

– Хорошо, – сказал я. – Сперва надо реку посмотреть. Может, ангел подскажет, как мельницу починить.

Староста вздохнул, но кивнул. Видно было, что в душе он уже смирился с новым порядком вещей. Фенька тут же подпрыгнул

– Я проведу! Я знаю самую короткую дорогу!

Когда мы двинулись по тропинке, я ловил на себе взгляды крестьян – в них читалась смесь страха, надежды и любопытства. Моя рука непроизвольно потянулась к рюкзаку, где лежали ноутбук и проектор. "Покажи им слишком много – и они либо сожгут тебя как колдуна, либо начнут поклоняться как богу", – пронеслось в голове.

Тропа петляла между редкими берёзами. Где-то впереди уже слышался шум воды. Я понимал, что стою на пороге чего-то большого. Но первый шаг должен быть осторожным – мельница станет хорошим началом. Потом, возможно, орошение. А там, глядишь, и до теплиц дойдёт… если, конечно, мне удастся выжить в этом суровом времени.

Мы подошли к мельнице. Внешне вроде целая, разве что колесо немного покосилось. Зайдя внутрь, сразу увидел проблему: заклинило шестерни, вода заставила дерево разбухнуть. Я задумался. Можно заменить шестерни и вал, но это ненадолго, нужно улучшить механизм. Я решил, что стоит чем-то пропитать дерево и сделать деревянные подшипники. Хватит их не сильно на долго, но уменьшит трение. Я вновь обратился к старосте и показал на проблему.

Староста, склонив голову, смотрел на заклинивший механизм. Его грубые пальцы осторожно провели по разбухшей древесине.

– Бывал у нас мельник Вавила, – вздохнул он. – Года два назад Господь прибрал. С тех пор мельница – как сирота. То шестерни заест, то жернова скрипят…

Он обернулся ко мне, и в его глазах читалась смесь надежды и опасения:

– Батюшка, как ангел велит чинить-то? Дерево новое тесать? Иль… – он робко посмотрел на мой рюкзак, – иное что потребно?