Смутьян

Я направился к дальнему краю усадьбы, где за огородами начинался спуск к реке. Там, за гуменником, стояла полуразрушенная гумённая изба – когда-то в ней молотили зерно, но теперь крыша провалилась, а стены почернели от времени. Идеальное место.

– Ты куда, барчук? – окликнул меня старый холоп, сгорбленный, с палкой в руках.

– Место ищу, – буркнул я, не останавливаясь.

– Там болотина, провалишься, – пробормотал старик, но я уже шагал дальше.

За гумном земля действительно была влажной – видно, весной тут разливался ручей. Но сейчас, в конце лета, почва лишь слегка пружинила под ногами. Я осмотрелся: прямо передо мной – широкая луговина, а за ней – дубовая роща. Если поставить пушку здесь, выстрел будет отлично виден и с боярского двора, и с дороги на Тверь.

Я прикинул траекторию: снаряд должен пролететь над рекой и удариться в дальний склон – там только кустарник, ни изб, ни людей. Идеально.

Но нужно было проверить, выдержит ли грунт откат. Я пнул землю сапогом – плотная глина. Выдержит.

– Ты чего тут ковыряешься? – раздался резкий голос.

Я обернулся: передо мной стоял сын боярского ключника, здоровый детина с рыжей бородой и подозрительным взглядом.

– Место для дела ищу, – ответил я, стараясь говорить спокойно.

– А ну вали отсюда, – он сделал шаг вперёд. – Здесь господское сено сушат.

Я сжал кулаки, но драться сейчас было глупо.

– Ладно, ладно, – поднял руки и медленно пошёл назад.

Значит, придётся стрелять прямо с двора. Ну, так даже убедительнее будет. Ста двадвацати двух миллиметровая пушка там поднимет кучу пыли с землёй, а это мне на руку.

Мой взгляд упал на подобие площади – прямо перед теремом. Идеальное место

– Значит, тут – сказал я в слух, кивнув, и направился обратно в кузницу.

Зайдя внутрь, обнаружил готове два снаряда и заряда. Удивительно, как быстро работают Гаврила и Настя. Но, правда, и я ходил пару часов точно. Я подошёл к Насте.

– Готова? – я посмотрел на неё с уверенностью.

– Да, начнём. – Настя кивнула, в глазах даже не огонь, а пламя.

– Тогда выкатываем орудие. Поставим прямо перед теремом. Гаврила, помоги. – Я прислонился к щитку пушки и начал её толкать вперёд, из кузницы.

Тяжёлое железное дуло скрипело по земле, когда мы с Гаврилой выкатывали пушку из кузницы. Деревянные колёса, обитые железными обручами, глухо стучали по неровным плахам, выбитым перед кузнечными мехами.

Настя шла сзади, неся в руках оба картуза. Я всё ещё поражался её силе. Как ментальной, так и силе мышц.

– Эй, куда это вы, скоморохи? – крикнул сын ключника, тот самый рыжебородый детина, что гнал меня от луга. Он стоял у конюшни, облокотившись на вилы.

– Боярину покажем диковинку, – буркнул Гаврила, даже не глядя в его сторону.

Мы выкатили пушку на середину двора, прямо напротив боярского терема. Терем стоял на высоком подклете, с резными полотенцами под крышей. На крыльце, опершись на посох, уже стоял сам боярин – широкоплечий, с седой бородой, в длинном кафтане из вишнёвого сукна. Рядом топтался поп в чёрной рясе, крестившийся при виде нашего «адского снаряда».

– Настя, стой тут, – я похлопал по дубовому колесу лафета. – Если кто подойдёт – кричи.

Она кивнула и уселась на край лафета, положив руку на запальный желоб. В её глазах читалось лёгкое возбуждение – не каждый день девушке пятнадцатого века доводится охранять артиллерийское орудие.

– Гаврила, снаряды несём аккуратно, иначе рванёт вместе с половиной домов. – предупредил я. Гаврила лишь кивнул.

Когда мы с Гаврилой, согнувшись под тяжестью снарядов, выбрались из полутемной кузницы на залитый солнцем двор, перед нами развернулась живая картина средневекового хаоса.

Настя, широко расставив ноги в кожаных поршнях, стояла перед пушкой в позе разъяренной наседки. Ее синий шерстяной сарафан покрыла серая пыль, а распущенные волосы, обычно аккуратно заплетенные, растрепались в борьбе. Она яростно размахивала деревянным ведром, отгоняя двух мальчишек лет десяти-двенадцати – видимо, сыновей дворовых.

Мальчишки, босые, в рваных рубахах по колено, с озорным блеском в глазах, явно воспринимали это как забавную игру. Старший, рыжий веснушчатый сорванец, уже умудрился залезть на лафет и теперь балансировал на колесе, пока младший, черноволосый, пытался ткнуть палкой в запальное отверстие.

Но настоящую угрозу представлял не они, а отец Василий – местный поп. Его тучная фигура в выцветшей черной рясе сотрясалась от гнева. Лицо, красное от крика, обрамляла жидкая седая бороденка, а крепко сжатый деревянный крест он размахивал перед самым носом Насти.

– Отойди, дщерь погибельная! Нечистое это дело! – хрипло орал священник, брызгая слюной. – Вишь, сатанинскую трубу выкатили! Сейчас как осеню крестом – она и лопнет!

За этой сценой наблюдала пестрая толпа: мать Насти, что стояла у крыльца терема и прикрывала рот рукавом, конюх с вилами, остановившийся посреди двора с открытым беззубым ртом, а также ключница Матрёна, что перекрестившись собирала разбегающихся кур.

– Миша! Да побыстрее! Этот чернец уже велел мальчишкам камни в ствол пихать! – крикнула Настя, увидев нас.

Гаврила, не говоря ни слова, аккуратно, как я наказывал, опустил свой снаряд на землю и шагнул вперед, сжимая кузнечные кулачищи. Но я был быстрее. Достав из кобуры ТТ, я направил его в воздух и нажал на спуск.

Грохот выстрела разнесся по двору. Все замерли – даже поп. В наступившей тишине я смог спокойно сказать.

– Кто пушку тронет – тому я этим пистолетом мозги наружу отправлю. По одному. Начиная с самых любопытных. – тут я уже посмотрел на мальчишек.

Рыжий мгновенно спрыгнул с колеса. Его товарищ отшвырнул палку. А отец Василий… Он вдруг вспомнил, что его ждут к умирающей старухе Агафье, и поспешно заковылял к воротам, бормоча что-то о "скором Страшном суде".

Я подошёл к Насте, глянув в моменте на её отца. Тот уже от выстрела пистолета побелел, но сделал вид что его это никак не напугало. Ну-ну. Что интересно, мать Насти оказалась более стойкой, и видимо её также всё это заинтересовало, как и её же дочь.

Я откинул лючок прицела и через приводы наводки установил угол склонения орудия так, чтобы снаряд упал точно в тот склон, что я приметил изначально.

– Заряжаем. Открывай казённик – я кивнул Насте, закончив с наводкой. Та всё это время завороженно смотрела, видимо всё ещё не верящая что всё сработает.

Настя открыла люк казённика, и я сразу засунул туда снаряд. Гаврила уже подтащил второй, поставив его недалеко, и Настя затолкала заряд туда-же в казённик. Я чиркнул огнивом и захлопнул люк.

– Всем закрыть уши! – Заорал я так, чтобы услышали как можно дальше.

Настя с Гаврилой послушались, но остальные нет. Ну, им же хуже.

На момент всё стихло, будто даже ветер перестал трепетать соломенные крыши. И тут, разрывая тишину, оглушительный грохот прокатился по всему поместью, ударяя в грудь волной. Два языка пламени вырвались из дульного тормоза и подожгли траву, а ударная волна из ствола подняла вокруг тучи пыли. Противооткат отработал на удивление штатно, вернув пушку на место. Я посмотрел на склон – снаряд всё ещё летел. Я успел осмотреться – многие держались за уши, оглушённые выстрелом. И вдруг произошло то, для чего все собрались. Снаряд влетел в дерево на склоне и разорвался. Клубы пламени охватили ствол и ветви, а само дерево начало валиться – было видно как от него оторвало крупные куски древесины. Спустя короткое время пришёл и звук. Грохот взрыва пронёсся по округе, ударяя по ушам раскатами, оставляя после себя эхо и.. полную тишину. Я улыбнулся и посмотрел на Настю.

– Как видишь, оно работает.

Настя застыла, словно пораженная громом. Ее пальцы непроизвольно сжали подол сарафана, белоснежная ткань мгновенно покрылась черными отпечатками от пороховой копоти. Губы слегка дрожали, приоткрывшись в немом изумлении, а в широко раскрытых глазах отражались языки пламени, все еще пожиравшие остатки дерева на склоне.

Боже правый… – вырвалось у нее шепотом, больше похожим на стон. Она машинально перекрестилась, затем резко опустила руку, будто вспомнив, что защищает "дьявольское орудие". По щекам медленно скатились две слезы, оставившие чистые дорожки на закопченном лице.

Она обернулась ко мне, и в ее взгляде читалась целая буря чувств: восхищение смешивалось с ужасом, любопытство с отвращением.

– Ты… ты мог бы стереть с лица земли целую крепость? – спросила она дрожащим голосом. Ее руки непроизвольно потянулись ко мне, затем остановились в нерешительности – будто она боялась прикоснуться к тому, кто обладает такой разрушительной силой.

Внезапно ее лицо исказила странная гримаса – не то улыбка, не то судорога.

– Это… это ужасно красиво, – прошептала она, тут же испуганно оглянувшись, не услышал ли кто. Казалось, сама себе она боялась признаться в этом чувстве. Грудь быстро вздымалась под сарафаном, а пальцы все еще нервно теребили запачканную ткань.

Отец Насти стоял, словно вытесанный из древнего дуба. Его могучая фигура, обычно такая уверенная, слегка подрагивала. Лицо, изборожденное морщинами, застыло в каменном выражении, но в глазах бушевала буря – гнев смешивался с холодным расчетом, а где-то в глубине читался животный страх перед неведомой силой.

– Так вот какое оружие… – его голос, обычно громовой, звучал приглушенно, будто выдавливался сквозь стиснутые зубы. – Хорошо, я отменю свадьбу. Но мне нужно с тобой поговорить. – он подошёл ко мне.

Я посмотрел на Настю, она посмотрела на отца удивлённо. Но затем перевела взгляд на меня, уже с благодарностью. Она что-то прошептала, я еле разобрал по губам "спасибо".

– Хорошо, поговорим. Но Настя будет рядом. – Я посмотрел на её отца холодным взглядом.

– Что?! – боярин от моего условия взбесился, но тут же успокоился. Видимо, понял что сила уже не на его стороне. – Как скажешь. Но она ни слова не проронит. Иначе прикажу выпороть.

Я кивнул, и мы втроём пошли в терем.