Нарберд

Потом сказал негромко:

– Ты теперь здесь нужнее, чем думаешь.

А потом добавил:

– Иди к нам вечером. Обсудим, как укреплять стены.

Это становилось гарнизоном.

Началом нового сопротивления.

И у Ваграма было своё место.

Вечер. Ветер тянулся из востока, принося запах степей, костров и чего-то ещё – беспокойного.

Костёр во дворе крепости горел ровно. Вокруг него сидели во-семь человек. Старые, молодые, раненые, целые. Все – устав-шие, но не сломленные. Аршак сидел, подперев подбородок рукой, молчал. Ваграм подкидывал в огонь ветки. Вардан жарил хлеб на палке, глядя, как пламя трепещет от ветра.

– Ты видел когда-нибудь, как горит деревня? – спросил один из новеньких, парень лет двадцати с лицом, испачканным сажей. – Не от случайного огня, а который специально подожгли?

– Видел, – ответил Аршак. – И чувствовал, как это пахнет.

– Пахнет дымом? – спросил Вардан.

– Нет. Пахнет концом.

43

Молчание. Только треск огня.

– Я не хочу, чтобы так пахло снова, – сказал тот же парень. – Я хочу… не просто сидеть в крепости. Я хочу, чтобы они знали: мы не просто выживаем. Мы помним.

– Мы придём к ним, – сказал Ваграм. – Но не сейчас.

– Когда? – спросил кто-то.

Ваграм поднял взгляд. Его голос был тихим, но твёрдым:

– Когда нас будет столько, что сама земля под нашими ногами будет звучать, как барабан. Когда каждая деревня, каждый па-стух, каждый мальчишка с луком будет знать, что мы не исчезли.

Аршак усмехнулся:

– А пока – строим. Укрепляем стены. Собираем припасы. И учим вот таких, – он кивнул на Вардана, – как держать оружие, чтобы руки не дрожали.

– У меня не дрожат, – пробормотал Вардан.

– Пока рядом костёр, – ответил Аршак. – А вот когда вокруг всё будет тёмное, и только глаза врагов будут светиться – вот тог-да и проверим.

Они замолчали.

Огонь потрескивал. Над головой промчалась сова. Где-то дале-ко лаяла собака – значит, где-то ещё стояли селения.

Значит, ещё было за что держаться.

Поздно ночью, когда все уже расходились, к Аршаку подошёл разведчик.

– Видел костры. Трое. На холмах к югу. Но не близко. Развед-ка.

– Персы?

44

– Возможно. Или Седрак. Кто-то смотрит.

Аршак кивнул. Повернулся к Ваграму.

– Завтра пойду туда с пятью. Хочешь – иди со мной. У тебя глаз чуткий. Может, увидишь то, чего мы не замечаем.

– Пойду, – ответил Ваграм.

Он посмотрел на крепость. На молодые лица у стены. На дым, поднимающийся в небо.

Они были ещё слишком слабы, чтобы идти в наступление. Но уже слишком сильны, чтобы прятаться.

Начиналась новая глава. Глава наблюдений, сбора, укрепле-ния и памяти.

И эта крепость становилась не только щитом.

После костра Ваграм долго не мог уснуть.

Он вышел во двор, где ещё тлели угли. Небо было тёмным, но чистым, и в глубине его, между звёзд, он вдруг увидел что-то. Как будто время само склонилось к нему с вопросом: ты всё ещё здесь?

Он сел на холодный камень и снял перчатку.

Браслет был на месте. Тот самый. Потемневший от пыли, с узо-ром орла, врезавшегося в плоть почти как клеймо. Он провёл по нему пальцами. И снова – как тогда – почувствовал тепло. Едва ощутимое. Как пульс.

В голове вспыхнуло: голос старого жреца, которого он видел у дуба.

Ты не гость. Ты часть. Ты не случайность. Ты звено.

Ваграм закрыл глаза.

И вдруг вспомнил дом. Короткий миг, давно забытый – как

45

дед чистил свой кинжал. Как он говорил: металл – это не просто орудие. Это память. И если к ней относиться с уважением, она поведёт тебя туда, куда ты должен дойти.

Он открыл глаза и прошептал:

– Я ещё не знаю, зачем я здесь. Но я уже не ищу выхода. Я ищу путь вперёд.

Он надел перчатку и встал. Ветер коснулся лица. Где-то в тем-ноте, в лесу, хрустнула ветка.

На следующее утро он уже был на южной башне, в доспехах, с мечом и с глазами, полными ясного света.

Аршак подошёл и коротко кивнул:

– Готов?

– Да. Пора посмотреть, кто нас ищет.

– Тогда в путь.

Он просто пошёл. Вперёд. К разведке. К новым следам. К но-вым словам времени, которое всё ещё говорило с ним. И ждало, чтобы он понял.

Южные холмы были поросшими кустарником, редкими дере-вьями и россыпью камней, среди которых легко было спрятать целый отряд. Туда они шли впятером: Аршак впереди, за ним двое лёгких воинов с луками, затем Ваграм, замыкал строй юно-ша с топором, у которого пока не было ни одного шрама.

Шли молча. Разговоров не было – каждый шаг мог выдать их раньше времени. Только ветер шуршал в сухой траве.

Когда они добрались до гребня, Аршак поднял кулак. Все за-мерли. Он медленно опустился на колени и подал знак: впереди – движение.

Ваграм подтянулся рядом. Присмотрелся. У основания холма горел маленький костёр. Вокруг него – трое. Один сидел, двое

46

стояли, перебрасываясь короткими фразами.

– Что скажешь? – прошептал Аршак.

– Они не местные, – ответил Ваграм, вглядываясь. – Слиш-ком открыто. Слишком спокойно. Либо уверены, что здесь никто не пройдёт, либо… хотят, чтобы их увидели.

– Думаешь, персы?

Ваграм покачал головой.

– Не похоже. Слишком свободно. И слишком мало.

Он посмотрел внимательнее.

Один из троих поднялся, и Ваграм увидел знак на его поясе – выцветший, но различимый: львиная голова, обвитая лозой.

Он резко втянул воздух. Этот знак он уже видел – в одной из забытых книг деда. Это был старый символ – рода Седрака. Ар-мянский, древний, как сама крепость.

– Это не враги, – сказал он. – Это… свои.

– Свои, которые теперь отдельно, – мрачно заметил Аршак.

Ваграм выпрямился.

– Я спущусь. Один.

– Зачем?

– Они ждут. Иначе не сидели бы так.

Аршак долго смотрел на него, потом сказал:

– Если что – мы рядом. Но не геройствуй.

Ваграм пошёл вниз. Медленно. Без оружия в руках. Один из троих поднялся первым, потянулся к ножу. Рука остановилась.

– Имя? – спросил он.

47

– Ваграм. Из отряда спарапета.

Мужчина медленно кивнул.

– Мы тоже когда-то были с вами.

– Я знаю.

Они смотрели друг на друга, как бойцы, разделённые выбо-ром.

– Что вам нужно? – спросил Ваграм.

– Видеть. Знать. Мы слышали, что вы укрепились. Что собира-ете людей.

– Это правда.

– Седрак не верит, что вы удержитесь.

– А вы?

Мужчина пожал плечами.

– Мы верим в то, что земля всё ещё наша. Но пока не знаем, с кем идти.

Ваграм шагнул ближе.

– Передайте Седраку: мы не зовём. Мы ждём. Кто готов – тот придёт. Враг идёт не завтра, но скоро. И если мы не будем рядом, неважно, где кто стоял изначально.

Молчание. Потом мужчина кивнул.

– Скажу.

Ваграм развернулся и пошёл назад, чувствуя на спине их взгля-ды. Но в них уже не было вражды. Только ожидание.

Наверху его встретил Аршак:

– Ну?

48

– Это были свои. Смотрят. Думают.

– Пусть думают, – ответил Аршак. – Но мы не будем ждать вечно.

Они пошли обратно. На закате крепость Нарберд зажгла пер-вые огни на башнях.

И где-то в степи уже летело слово, которое разносится быстрее стрелы:

Армяне снова держат стену. И ждут.

В крепости встречали молча. Воины сразу поняли по лицам вернувшихся – боя не было, но было важнее.

Спарапет выслушал короткий рассказ, ничего не сказал, только взял нож и вырезал на доске у входа новый знак: горизонтальная линия с точкой посередине. Это значило одно – за нами наблю-дают.

– Времени мало, – сказал он. – Нужно делать Нарберд не просто убежищем, а опорой. Кто не умеет строить – пусть носит. Кто не умеет носить – пусть варит. Кто не может встать – пусть молится. Здесь больше нет бесполезных.

На следующее утро начали укреплять южную стену. Камень к камню, деревянные балки, новые дозорные вышки. Десятки рук, слаженно, молча, делали одно дело. Это было понимание: если сегодня не построим – завтра некому будет.

Ваграм вместе с двумя юношами из ближнего селения укре-плял проход у старой башни. Один из них – с тихим голосом, с выгоревшими волосами – всё время оглядывался. Наконец не выдержал:

– А если они всё же придут? Все. Седрак, персы, кто угодно. Нас же мало.

Ваграм остановился, поднял голову, вытер лоб.

49

– Если бы это был конец – нас бы уже не было. А раз мы сто-им – значит, не конец.

Юноша молча кивнул. И больше не оглядывался.

На третий день после разведки к крепости подошёл всадник. Один. Без флага, без оружия в руках. Его сразу взяли в кольцо, провели к спарапету. Лицо у него было знакомое – один из быв-ших сотников Седрака.

Он не стал медлить:

– Седрак пошлёт людей. Не всех. Но первые двадцать будут через два дня. Остальные – позже, если решит, что вы действи-тельно держитесь.

– Мы держимся, – ответил спарапет.

Сотник кивнул и ушёл так же молча.

Аршак стоял у ворот.

– Вот и начинается. Слова превращаются в шаги.

– Начинается, – повторил Ваграм.

На следующий день крепость словно ожила. Люди работали с удвоенной силой: чинили бойницы, укрепляли башни. Раненые помогали, как могли. Женщины варили хашил и носили воду.

И каждый работал с мыслью: теперь к ним снова потянутся.

Вардан с группой мальчишек натягивал верёвки для сигналь-ных огней на стенах. Аршак учил новобранцев держать строй. Ва-грам тренировался с теми, кто едва умел стоять под щитом.

Под вечер прибыли первые двадцать бойцов от Седрака. Уста-лые, грязные, но вооружённые. Они вошли в крепость без высо-ких слов, без выстрелов, но глаза у них были живыми. Они выбра-ли остаться.

Спарапет принял их коротко:

50

– Здесь командует долг. Кто забыл, зачем пришёл – может уйти прямо сейчас.

Никто не ушёл.

Ночью над крепостью впервые за долгое время горели сиг-нальные огни на всех четырёх башнях. Свет был тусклым, но рав-номерным, как пульс живого сердца.

Ваграм стоял на стене, смотрел вниз, на дорогу. Там, в темно-те, далеко, могли прятаться враги, разведчики, предатели. Но он знал: самое главное сейчас не там.

Самое главное было здесь.

Люди собирались вокруг идеи. За будущее. Они сами искали шанс стоять, а не падать.

Аршак подошёл к нему, прислонившись плечом к стене.

– Смотришь на дорогу?

– Нет, – ответил Ваграм. – Смотрю на время.

Аршак усмехнулся:

– Время само придёт. Главное – чтобы нас хватило на встре-чу.

Внизу у костра кто-то запел тихую старую песню. Без инстру-ментов, только голос, тяжёлый, как сама земля. Мелодия подни-малась вверх, к башням, к звёздам, к самой душе.

И Ваграм почувствовал: ночь больше не давила. Теперь она держала их, как старая мать держит своих детей.

Впереди были бури. Войны. Потери.

Но уже никто не был один.

И крепость Нарберд, покинутая когда-то, теперь снова жила.

51

Следующее утро было ясным, но прохладным. После ночной росы камни на стенах покрылись испариной, и крепость казалась старой лодкой, медленно выныривающей из глубин.

Ваграм с первыми солнечными лучами снова оказался на юж-ной башне. Привычка. Смотреть. Молчать. Слушать небо.

Он заметил спарапета ещё издалека. Тот шёл медленно, без охраны, с руками за спиной. Не только как командующий, но и как человек, у которого мысль не даёт покоя.

– Устал? – спросил он, подойдя ближе.

– Нет, – ответил Ваграм. – Я просто учусь стоять.

– Стоять – легче, чем идти, – сказал спарапет. – Но труднее, чем падать.

Он подошёл к краю стены. Смотрел вдаль, туда, где дорога те-рялась среди холмов.

– Я видел много воинов. Сильных, быстрых, умелых. Видел и тех, кто ничего не знал, но умирал, как герои. – Он замолчал на мгновение. – Но тебя среди них не было.

Ваграм насторожился.

– Это не упрёк, – продолжил спарапет. – Ты не из тех, кто сразу берёт меч и кричит. Ты слушаешь. И помнишь. И я не знаю, откуда у тебя это… – он взглянул на браслет, блеснувший под ру-кавом, – …но это даёт тебе то, чего нет у других.

Он сделал паузу. Слова не были случайными. Он подбирал их.

– Я никогда не даю поручений тем, кто сам не находит себе место. Но ты уже выбрал. Сам. Без приказа.

Он развернулся к Ваграму.

– Мне нужен человек, который будет говорить с теми, кто со-мневается. Кто пришёл, но не уверен. Кто не боится, но не знает, зачем остался. Ты умеешь находить слово между щитом и мечом.

52

Ваграм ничего не ответил. Но взгляд стал тверже.

– Ты не станешь спарапетом. Не сейчас. И, может, никогда. Но ты уже стал… частью того, что держит эту крепость на ногах.

Он положил руку ему на плечо.

– Не предводитель. Не учитель. Просто голос. Когда другие молчат.

И ушёл.

Ваграм стоял один. Ветер трепал плащ. Браслет был тёплым – как будто соглашался.

Он не чувствовал себя выше других. Не чувствовал избранно-сти. Только ответственность. И странное, простое желание: гово-рить тогда, когда остальные молчат.

Потому что если не сказать вовремя – можно потерять тех, кто был готов остаться. И тех, кто мог прийти.

А таких будет ещё много.

И крепость Нарберд должна была стать для них началом.

День прошёл в делах. Ваграм не носил приказов – он просто ходил между людьми. Останавливался рядом с теми, кто сидел один, кто смотрел в землю, кто слишком молча точил нож.

Он не говорил долго. Иногда просто спрашивал:

– Почему ты остался?

И люди отвечали. Не сразу. Но отвечали.

– Потому что отец погиб, а я хочу, чтобы мой сын знал, за что.

– Потому что здесь хоть кто-то смотрит в глаза.

– Потому что устал прятаться.

– Потому что это мой долг.

53

Он не уговаривал. Не убеждал. Просто слушал и повторял то, что уже знал:

– Мы здесь, чтобы вернуться.

К вечеру на крепостной стене собрались новички. Семеро. Один из них – немой, с резким взглядом и татуировкой в виде волка на шее. Рядом – парень с запада, с акцентом, но с креп-кими руками. Они ждали. Никто не приказывал им собираться. Просто пришли.

Ваграм вышел к ним.

– Нас пока немного. Но в нас есть то, чего не хватает врагу. Мы знаем, за что стоим.

Он прошёлся взглядом по лицам. Усталые, упрямые, голодные.

– Завтра вы отправитесь в селения к северу. Там остались те, кто боится. Заставлять их не надо. Но пусть знают – есть кре-пость, где их ждут.

Они кивнули. Без возгласов, без крика. Просто кивнули.

Ночью начался дождь.

Он бил по черепице, стекал по каменным швам, забирался в сапоги. Но никто не уходил с дозора. Воины стояли на башнях, как деревья, растущие прямо из крепости.

А внизу, в комнатах, под навесами, в сухих углах спали нович-ки. И снились им не сны о бегстве, а сны о возвращении.

Потому что у них теперь было место. И имя.

Нарберд.

Дождь продолжался до рассвета. Он не был бурным, но на-зойливым, как мысли, от которых не спастись. Камни крепости блестели, будто отполированы слезами. Над стенами медленно поднимался пар.

54

Ваграм не спал. Он сидел под навесом у главного входа, слу-шал, как капает с крыши, и думал – о тех, кто ещё не пришёл, и о тех, кто может не дойти.

Когда первые лучи пробили облака, с дозорной башни донёс-ся окрик.

– Всадник!

Все замерли.

– Один! Со стороны южных холмов! Без флага!

Вскоре его уже вели внутрь. Мокрый до костей, усталый, сед-ло в крови. Он едва держался на ногах. Говорить начал сразу, не дожидаясь разрешения:

– Селение Сарван… атаковано… не персы… другие… с юга, в тёмных доспехах. Быстро. Жгли всё. Не брали пленных. Только шли дальше… в сторону перевала.

Молчание в зале было тяжёлым, как перед землетрясением.

Спарапет подошёл к нему вплотную.

– Сколько их?

– Не знаю… пятьдесят… сто… может, больше. Хорошо воору-жены. Двигаются быстро. Это не чужаки. Они знали, куда идут.

Аршак нахмурился.

– Сарван – в стороне. Если бы хотели пройти, обошли бы. Но они ударили. Значит, предупреждение.

– Не просто предупреждение, – тихо сказал Ваграм. – Это весть.

Все повернулись к нему.

– Какая?

55

Он встал. Говорил медленно, чётко, как будто сам только сей-час складывал смысл:

– Кто-то не хочет, чтобы мы собирались. Кто-то понял, что если мы не умрём в разбросанных деревнях, то поднимемся в крепостях. В крепости. В Нарберде.

Он посмотрел на спарапета.

– Нам бросили вызов. Чтобы мы дрогнули. Испугались. Ушли вглубь. Снова стали пеплом.

Аршак выдохнул сквозь зубы:

– Если они пойдут к перевалу, они обойдут нас и отрежут от северных селений.

Спарапет кивнул. Быстро, решительно:

– Надо идти. Молниеносно. Малой группой. Перехватить у старого моста. Задержать. Или хотя бы показать: дорога на север – не пустая.

Он посмотрел на Ваграма:

– Хочешь идти?

– Уже иду, – ответил тот.

И снова – никакого парада. Только сухая сборка: оружие, ко-ней, вода. В пути – двадцать бойцов. Среди них – Ваграм, Ар-шак и тот самый немой с татуировкой волка, что встал без слов и просто встал в строй.

Ветер усиливался. Лица были спокойны.

Они не знали, кто шёл им навстречу и сколько их.

Путь к мосту занял меньше суток. Шли налегке, без повозок, только самое необходимое – вода, оружие, сухой хлеб, бинты. Каждый шаг был вгрызающимся в глину решением: не бояться. Не замереть. Не отступить.

56

К вечеру показались обгоревшие остатки Сарвана. Избы без крыш, чёрные деревья, запах гари и сырого мёртвого дерева. Среди камней валялась детская обувь, перекрученная, обуглен-ная.

Никто не говорил. Только Аршак сжал кулак и сказал:

– Не за этим мы строили стены.

Воины молча прошли мимо, как мимо могил. Там уже нечего было спасти.

До моста оставалось не более часа пути, когда Ваграм заметил птиц. Стая кружила над узкой ложбиной в стороне от основной дороги.

– Там что-то есть, – сказал он.

Аршак посмотрел и кивнул.

– Плохо, если мёртвые. Ещё хуже, если живые.

Они развернули трёх разведчиков, а сами ушли в тень. Спусти-лись к оврагу и остановились, прислушиваясь. Шум воды. Треск сучьев. Шёпот… и шаги. Быстрые, неровные.

Внезапно из-за поворота появился бегущий парень. Изодран-ная одежда, кровь на лице. Он не заметил их сразу. Только когда упал на колени и поднял голову, его взгляд застыл.

– Не убивайте…

Аршак схватил его за плечо.

– Кто?

– Они… не говорили. Только резали. Не воины – звери. В ма-сках. Кто-то сказал, что их ведёт человек, который говорит по-ар-мянски. Но его зовут по-другому… «Сакав»… или… «Сакар»…

– Сакар? – переспросил Ваграм. – Ты уверен?

57

Парень кивнул, дрожа.

Ваграм замер.

Это имя он слышал однажды – в одном из рассказов своего деда. Сакар был предателем. Армянином, что когда-то, много лет назад, ушёл к врагу. Его имя стало шёпотом. Предупреждением. Призраком. Легендой – и проклятием.

– Нам надо к мосту, – сказал он. – Сейчас.

Их отряд развернулся и двинулся вперёд – уже бегом.

Когда добрались до моста, солнце коснулось горизонта. Впе-реди, на другой стороне, медленно двигалась группа воинов в чёрных кольчугах. Их было много. Не меньше сорока. Они не скрывались. И шли прямо.

Ваграм остановился, посмотрел на узкий проход у моста, на скалу рядом, и понял: это единственный шанс. Если они пройдут, всё северное крыло будет открыто.

Он повернулся к остальным:

– Мы держим. До последнего. Кто сможет выжить – отсту-пайте к Нарберду и предупредите остальных.

– А ты?

– Я останусь.

– Один?