- -
- 100%
- +
Глава 1: Последний стук оленя
Воздух в избушке был густым, как кисель, и состоял из дыма сандала, сушеной полыни и вековой пыли. Игнат Светлов, молодой этнограф с лицом, еще не утратившим студенческой мягкости, но с упрямым огоньком в глазах, старался не дышать слишком шумно. Его блокнот лежал раскрытым на коленях, карандаш замер в потных пальцах. Он боялся, что даже скрип грифеля по бумаге нарушит ход времени в этой горнице, остановит его.
Перед ним, на потертом оленьем тюфяке, сидела Айна. Ей, наверное, было сто лет. А может, двести. Ее лицо напоминало высохшее русло горной речушки, каждый морщиной-ущельем хранившее память о потоках лет, смеха, скорби. Руки, похожие на корни лиственницы, медленно и с невероятной, церемониальной точностью раскладывали на березовом корневище-алтаре обсидиановый нож, пучок перьев филина, три кристалла горного хрусталя. Но главное – лежал бубен.
Он не был похож на музейные экземпляры. Это был не просто инструмент, а живой слепок вселенной. Обод из капа берёзы, обтянутый кожей марала, натянутой так, что казалось, она дышит. На внутренней стороне, видимой лишь шаману, сухой охрой и сажей были нанесены не просто узоры – схемы. Концентрические круги, пересекающиеся линии, спирали, напоминающие то ли галактики, то ли чертежи динамо-машины. В центре, вместо обычной железной рукояти-резонатора, была вставлена отполированная кость, испещренная такими же странными, геометрическими насечками.
– Ты записываешь, городской? – голос Айны был похож на шелест сухой травы под снегом, но от него вздрагивали стёкла в единственном окошке. – Записывай. Глазами, не каракулями. Глазами впитывай. Эти знания уходят в землю, как последний снег в июле. А новая трава… – она качнула головой, и её седые косы, перевитые синими нитями, коснулись глиняного пола. – Новая трава растет железная и слепая.
Игнат кивнул, забыв, что она смотрит не на него, а сквозь него, в пространство за спиной, где клубились невидимые ему сущности. Он детально зарисовывал бубен, пытаясь передать странную точность древних линий. Деревня Усть-Нерда за стенами избы спала, убаюканная воем февральского ветра, выдувающего последнее тепло из мира. Изба Айны была последним островком иного знания, дрейфующим в бескрайнем море тайги и прогрессирующего забвения.
– Мир, городской, – заговорила Айна, взяв бубен в руки. Ее пальцы, казалось, не касались кожи, а лишь очерчивали ее силуэт в воздухе. – Мир – это небо, земля, вода, огонь и духи меж ними. Но есть и шестое. Каркас. Основа. То, на чем всё держится. Как обод у этого бубна. Его не видно, когда бьют в кожу, но без него – только плоский кусок сыромятины.
Она слегка встряхнула бубен. Тишину разрезал не громкий удар, а странный, многослойный звук – глухой стон, переходящий в высокий звон, будто где-то далеко треснул лёд и запела струна. Игнату показалось, что тени в углах зашевелились.
– Каркас шатается, – прошептала Айна, и её глаза, мутные, как лесные озера подо льдом, вдруг пронзили Игната ясностью. – Стучат по нему железными молотами. Тянут стальными тросами. Хотят настроить под свою, человеческую, песню. Не понимают… – она постучала костяной рукоятью по краю бубна. Тук-тук-тук. Звук был похож на мерные удары по дупляному дереву – так когда-то охотники подманивали оленей. – Слышишь? Это последний стук. Олень уходит. И когда он уйдет, откроется дверь. И ветер иного мира войдет в нашу избу. Он не для наших печей. Он погасит все огни. Навсегда.
Внезапно она протянула бубен Игнату.
– Держи.
Он, завороженный, взял тяжелый предмет. Кожа под пальцами была теплой, живой. И в тот миг, когда его кожей коснулась резная кость рукояти, перед его внутренним взором мелькнуло видение: не тайга, не изба, а безбрежное пространство, пронизанное пульсирующими сетями золотого света, и где-то в его узле – точка напряжения, трещина, из которой сочился ослепительный, холодный ветер. В ушах зазвенело.
Видение исчезло так же внезапно, как и появилось. Игнат ахнул, отшатнувшись. Бубен чуть не выпал у него из рук.
Айна смотрела на него с бездонной печалью.
– Увидел? Теперь это и твоя забота. Моего рода больше нет. Я – последняя. А бубен… ему нужен хранитель. Хоть на время.
Она забрала бубен обратно, прижала к груди, как младенца.
– Уходи, Игнат Светлов. Скоро здесь будет шумно. И очень-очень холодно.
Игнат, все еще дрожа, собрал свои вещи. Он вышел в колкую февральскую ночь. Звезды над Усть-Нердой сияли с ледяной, нечеловеческой яркостью. И ему почудилось, что они выстроились в те же самые геометрические узоры, что были нанесены на внутренней стороне шаманского бубна. Каркас. Кто-то грубо дергал за его нити. И где-то в темноте, в ответ на последний стук оленя, уже слышался нарастающий, металлический гул.
Глава 2: Чёрный дирижабль
Тишина, наступившая после ухода Игната, была особого свойства. Это была не пустота, а напряженное, густое молчание, будто сама изба и старуха внутри нее стали струной, которую дёрнули и замерли в ожидании ответного колебания мира. Айна сидела неподвижно. Бубен лежал у неё на коленях. Её пальцы, похожие на сучья, нежно водили по узору, будто читая невидимые письмена. Она не молилась. Она слушала.
Сначала пришёл звук. Не с неба, а из-под земли – низкое, нарастающее гудение, от которого дрожала посуда на полке и сыпалась со стены наледь. Потом его подхватил ветер. Он не завыл, а закружился в неестественной, механической спирали, вздымая над деревней снежную пыль, сквозь которую звёзды померкли.
Игнат не спал. Он сидел в горнице у гостеприимного лесника Федора, пытаясь привести в порядок записи, но в ушах всё ещё стоял тот странный стук и звон. Гул, проникший сквозь стены, заставил его поднять голову. Федор, дремавший у печи, встревоженно открыл один глаз.
– Штольня, что ль, обвалилась?.. – пробормотал он.
Но это был не обвал. Это было пение железа. Игнат вскочил, подбежал к маленькому окошку, протёр заиндевевшее стекло.
Над спящей деревней, разрезая снежную муть, плыл кошмар.
Чёрный. Огромный. Бесшумный, если не считать того подземного гула, который исходил, казалось, от самой его тени. Дирижабль. Но такого Игнат не видел даже на картинках в столичных журналах. Его корпус не был обтянут полотном – он был собран из чёрных, матовых металлических пластин, скреплённых заклёпками. По бортам мерцали тусклые, зеленоватые иллюминаторы. Снизу, вместо гондолы, свисали какие-то сложные агрегаты, похожие на щупальца или лапы гигантского жука. А на хвостовом стабилизаторе, освещённая кровавым светом одного из прожекторов, была нанесена эмблема: шестерня, внутри которой, как зрачок, был вписан стилизованный глаз. Знак казался одновременно древним и отвратительно новым.
От чудовища отделились три тёмные точки. Они не падали, а плавно снижались, замедляя падение короткими, резкими вспышками огня из устройств за спинами. Десант.
– Федор! – крикнул Игнат, отскакивая от окна. – Беда!
Но было уже поздно. Двери в избы вышибали одним ударом сапога. В Усть-Нерде поднялся крик, рёв перепуганного скота, плач детей. Людей в чёрных, плотно прилегающих комбинезонах с той же эмблемой на плечах было немного, но двигались они с пугающей слаженностью и скоростью. Они не грабили, не расстреливали. Они шли с одной целью.
Игнат выскочил на улицу. Холод ударил в лицо, перемешанный с запахом гари и чего-то едкого, масляного. Он увидел, как трое чёрных фигур в масках с округлыми стеклянными глазами направляются к дому Айны. Сердце упало.
– Стойте! – закричал он, бросаясь наперерез, не зная, что будет делать. – Что вы? Это же старуха!
Один из десантников, даже не обернувшись, отмахнулся короткой палкой. Раздался щелчок, и в грудь Игнату ударила не боль, а всесокрушающая судорога. Он рухнул в снег, тело скрутило, зубы сомкнулись до хруста. Он лежал, парализованный, лишь глазами провожая чёрные силуэты, исчезавшие в низком проёме двери Айны.
Из избы не донёсся ни крик, ни звук борьбы. Только через минуту, которая показалась вечностью, они вышли. Двое несли между собой свёрток в брезенте – чётко угадывались очертания бубна. Третий шёл сзади, что-то маленькое и блестящее держа в руке. Какое-то устройство.
И тут дверь распахнулась снова. На пороге, опираясь на костяной посох, стояла Айна. Она была без верхней одежды, в одном холщовом рубище. Её седые волосы развевались в созданном винтами дирижабля вихре. Она не кричала. Она запела. Гортанный, древний напев, полный не скорби, а ярости и призыва.
– *Хозяин тайги, отец рек, мать ветров! Гости пришли без спроса! Возьми своё!*
Тот, кто шёл сзади, резко обернулся. Его рука с устройством взметнулась. Раздался не выстрел, а сухой, лающий хлопок. Из стволика вырвалась не пуля, а сгусток ослепительно-белого пламени. Он прошил воздух и впился в притолоку двери.
Дерево древнего сруба, пропитанное за века дымом, жиром, травами, вспыхнуло как порох. Огонь не занялся – он *взорвался*. Жёлто-красный цветок смерти распустился мгновенно, поглотив и дверь, и стоящую в ней старую шаманку.
Крик, вырвавшийся из груди Игната, был беззвучным – судороги ещё не отпустили. Он видел, как чёрные фигуры, не обращая внимания на пожар, быстрым шагом понесли свою добычу к опустившейся на окраине деревни тросовой лебёдке. Видел, как огонь, с треском и гулом, начал пожирать избу, подбираться к соседним постройкам. Видел, как Федор и другие мужики, забыв про страх, хватали вёдра, бросались к прорубям.
А потом его взгляд упал на землю у крыльца уже пылающего дома. Там, в грязи и снегу, валялся небольшой, изогнутый обломок. Металлический. Не похожий на гвоздь или подкову. На нём были те же заклёпки, что и на корпусе дирижабля, и часть той самой эмблемы – половина шестерни.
Силы вернулись к нему внезапно. Он вскочил, спотыкаясь, побежал не к воде, не помогать тушить, а к тому месту. Упал на колени, схватил обломок. Металл был холодным, даже на ощупь мертвым. Он сжал его в кулаке так, что края впились в ладонь.
Гул дирижабля нарастал. Чёрное чудовище, подняв десантников, медленно и величаво разворачивалось, набирая высоту. Его прожектор, как циничный глаз, на мгновение скользнул по фигурке человека, стоящего на коленях перед пожаром, по горящей деревне, по суетящимся людям. Потом луч погас. Дирижабль растворился в ночи и снежной круговерти, будто его и не было.
Остался только вой ветра, треск огня и давящая, вселенская тишина, пришедшая ему на смену. Игнат поднялся. В одной руке он сжимал металлический обломок. В другой, сам того не замечая, он держал свой блокнот с зарисовками бубна. Пламя отражалось в его широко открытых глазах, в которых горел уже не страх учёного, а холодная, решительная ярость.
Он понял одно. Погоня только начинается.
Глава 3: Долг и путь
Пожар удалось остановить на третьей избе. Огонь, словно насытившись жертвой, потерял ярость, позволил людям сбить себя ведрами мутной ледяной воды и обрушить горящие стены баграми. От дома Айны остался чёрный, дымящийся скелет, торчащий из сугроба, словно обгоревший зуб. Воздух пах гарью, мокрым пеплом и горем.
Игнат не помнил, как прошла ночь. Намёрзший сруб колодца был холоден, но он сидел, не двигаясь, сжимая в кулаке обломок железа. Чужая беда обошла его стороной, оставив внутри ледяную пустоту и чёткий, как чертёж, образ: белый сгусток пламени, старуха в дверном проёме и холодный глаз чёрного дирижабля. Вина сдавила ему душу тяжёлым, неразрешимым узлом. Он пришёл сюда как наблюдатель, как собиратель пыли прошлого. И его присутствие, его интерес к бубну, словно сигнал, привлёк сюда этих волков. Он был соучастником.
На рассвете к нему подошёл Федор. Лицо лесника было закопчёным и старым.
– Бабку Айну… не нашли. Только пепел да кости. Отпевать некому, свой обряд у неё был. – Он помолчал, глядя на дымящиеся развалины. – Ты, парень, уезжай. Кто они были – не знаю. Знаю, что такие не возвращаются просто так. Им что нужно было – забрали. Может, ещё придут.
– Они забрали бубен, – тихо, но чётко сказал Игнат. Его голос звучал непривычно хрипло.
Федор вздрогнул и перекрестился широким, суеверным крестом.
– Охо-хо… Дело-то какое. Ну, тогда точно – уезжай. И слова никому. У нас тут народ тёмный, начнут думать, ты навёл. – В его глазах мелькнуло недоверие, тот самый древний страх перед чужаком, принёсшим беду.
Игнат кивнул. Он уже собрал свой нехитрый скарб. Но уйти просто так он не мог. Он подошёл к пепелищу. Стены обрушились внутрь, всё было покрыто чёрной, мокрой кашей. И тут, у того места, где, как он помнил, стояла печь, он заметил странное. Часть кирпичей была отодвинута, будто кто-то пытался выбраться из-под завала. А рядом, на обгоревшем бревне, сидела ворона.
Не каркала, не клевала. Сидела и смотрела на него круглым, чёрным глазом.
Игнат осторожно, обжигая пальцы, стал разгребать золу. И нашёл её.
Айна лежала на боку, прижавшись к уцелевшей части глинобитной печи. Её одежда обуглилась, кожа покрылась страшными волдырями, но она дышала. Дышала тихо, с хрипом, и её глаза, те самые мутные озёра, были открыты и смотрели прямо на него. От неё пахло не только гарью, но и горьким, травяным запахом – возможно, какое-то снадобье спасло её на краткий миг от смерти.
– Городской… – прошептала она, и в шёпоте не было боли, лишь огромная усталость и торопливость. – Послушай… Времени нет.
Игнат опустился на колени, наклонился, забыв про ужас её вида.
– Я здесь, бабушка Айна. Помочь вам… воды…?
– Не надо. Всё. – Она с усилием пошевелила рукой, и её обугленные пальцы схватили его за запястье. Хватка была слабой, но невероятно цепкой, как корень. – Они забрали Ключ… Глупые. Слепые щенки у стального волка. Думают, сила – в железе, в шестернях… – Она закашлялась, и на её губы выступила розовая пена. – Бубен… он не ломает. Он настраивает. Настраивает струны Каркаса… Его били для гармонии… Они будут бить, чтобы… порвать.
Она задышала чаще, её глаза помутнели.
– Если порвут… откроется дверь. Не там, где стучат. Рядом. И войдёт… ветер иного мира. Он не для наших печей, Игнат… Он выдует душу из огня, мысль из головы, жизнь из семени… Погасит всё. Будет тихо. Будет холодно. Навсегда.
– Кто они? – сжав зубы, спросил Игнат. – Как их найти?
– Ищут… через железо и пар… Через шум… – её голос ослабевал. – Ищи тишину… Где духи ещё помнят голос камня… Слушай тайгу… Она укажет… Верни Ключ… Похорони его… с собой… в землю… глубоко…
Её взгляд внезапно стал острым, пронзительным. Она потянула его ближе, и её шёпот стал едва слышным, но каждое слово врезалось в память, как раскалённым клеймом.
– Ты взял его в руки… Ты почувствовал Каркас… Теперь он и в тебе есть… тонкая нить… Она поведёт… и будет тянуть их к тебе… Беги. Или найди того, кто понимает язык железа… но не забыл язык ветра…
Хватка ослабла. Рука упала. Глаза Айны закатились, смотря в невидимое небо сквозь обгоревшие стропила. Но губы ещё шевельнулись, выдавив последнее:
– Прости старуху… что втянула… Иди…
Потом выдох замер. Тело обмякло. Ворона на бревне каркнула один раз, сухо, и взмыла в серое утро.
Игнат долго сидел на коленях в пепле. Потом встал. Не было времени для слёз, для отпевания. Он снял с себя походную куртку и накрыл ею останки шаманки. Пусть Федор и другие похоронят, как знают.
Он вышел из пепелища. В руке он сжимал металлический обломок. В голове звучали слова Айны. «Тонкая нить… в тебе есть». Он чувствовал её – незримое, едва уловимое тяготение, смутное чувство направления, как у перелётной птицы. Оно указывало на восток.
Он вернулся в избу к Федору, собрал свой ранец. Лесник молча смотрел на него, кивнул, сунул в руки краюху хлеба и горсть воблы.
– С Богом, парень.
Игнат вышел на просёлок, ведущий из Усть-Нерды. Кругом лежала бескрайняя, безмолвная тайга, присыпанная свежим снегом. Она скрывала следы чёрного дирижабля, скрывала древние тропы и новые беды. Он посмотрел на восток, туда, где небо начинало светлеть свинцовым светом. Он дал клятву про себя. Не научную клятву этнографа, а простую, мужскую клятву.
Найти. Вернуть. Исправить.
И, повернувшись спиной к дымящимся развалинам, к последнему стуку оленя, Игнат Светлов сделал первый шаг по глубокому снегу своей новой, неведомой дороги. Дороги, на которой наука должна была столкнуться с магией, а стальной прогресс – с древним гневом земли.
Глава 4: Инженер в опале
Путь до губернского города Томска-на-Оби занял две недели. Сначала на попутных дровнях, затем, когда кончились даже самые глухие зимовья, – пешком, вдоль замёрзшего русла безымянной речушки. Игнат шёл на сгусток ощущений в своей груди – ту самую «тонкую нить». Она не говорила словами, а лишь ныла тупой, навязчивой тяжестью, словно компасная стрелка, упёршаяся в одну точку. Точка эта лежала где-то далеко на востоке, но Томск был первым местом, где эта внутренняя тяга сменилась другим чувством – резким, болезненным толчком, будто нить дёрнули.
Томск-на-Оби поразил его. Это был не просто город, а ярмарка миров. Здесь деревянные, резные терема сибирских купцов соседствовали с каменными, строгими зданиями губернской администрации. По мощёным центральным улицам, шипя и испуская клубы белого пара, прокатывались самодвижущиеся экипажи на компактных паровых двигателях. Над крышами висели гирлянды медных проводов, по которым бежала невидимая сила, зажигая по вечерам электрические фонари с матовыми шарами. Но за этой показной мощью, в переулках и на задворках, царила знакомая, почти деревенская патриархальность: бабы с коромыслами, запах конского навоза и дыма из печных труб.
Игнат искал знак. Знак шестерни с глазом. Он рыскал по рынкам, присматривался к эмблемам на дверях контор, прислушивался к разговорам в трактирах. Ничего. «Прогрессоры», если это были они, умели не отсвечивать.
Отчаявшись, он пошёл от обратного. Ему нужен был тот, кто «понимает язык железа, но не забыл язык ветра». В главной городской библиотеке, в отделе технических новинок и патентов, он наткнулся на подшивку журнала «Инженерное Дело» за последние пять лет. И среди статей о совершенствовании паровых котлов и динамо-машин он нашёл имя: Лев Сергеевич Коробейников. Статьи его выделялись. Где другие видели лишь эффективность, Коробейников писал о «гармонии механизма с окружающей средой», о «минимизации диссонансного шума», о «принципах, подсмотренных у природных систем». В последней, датированной год назад, сквозь сухие строки о КПД паро-воздушных смесей прорывалась почти мистическая мысль: «Любая машина, помимо физических, создаёт и тонкие, эфирные поля напряжения. Игнорирование их есть не только глупость, но и преступление против естественного баланса».
Последняя статья заканчивалась резко, а под ней стояла пометка архивариуса: «Автор отстранён от практической деятельности по решению Суда Чести Императорского Технического Общества. Текущее местонахождение – г. Томск-на-Оби под надзором».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.