Злокачественная форма одиночества

Об авторе

Талантливый человек талантлив во всём. Это определение смело можно отнести к Наталии Барановой. У неё особое видение, взгляд художника, тонко чувствующего окружающий мир. Она замечательный фотограф, я бы даже сказала – фотохудожник. На её снимках мир оживает, становится зримым. Глядя на них, чувствуешь и дыхание ветра, и шелест листопада, и плеск волны. Здесь и затаённая грусть от чего-то уходящего, невосполнимого, и светлая радость от встречи с прекрасным: весенним пробуждением природы весной, голубыми глазами подснежников, рождением нового дня, рассветами над озером… Сколько этих рассветов, и все они неповторимы!

Так же интересны и неповторимы её рассказы. Это маленькие бытовые зарисовки, в каждой из них прослеживается судьба человека – и печаль, и радость, и переживания за всё и всех, кто рядом и далече. Жизненные ситуации написаны с тонким юмором, порой с добрым сарказмом, но они узнаваемы. Каждый читатель видит в них своё, принимает близко к сердцу. Казалось бы, описывается один короткий момент в жизни человека, как мгновенный кадр на фотоплёнке, но он высвечивает и прошлое, и настоящее, да и будущее тоже.

Язык рассказов лёгкий, лаконичный, доходчивый. Начинаешь читать – и не можешь оторваться: а что же дальше, что же с героями повествования произойдёт, чем дело закончится? И, как правило, читателя ждёт сюрприз: «вишенка на торте» – неожиданное завершение сюжета. Так ведь и жизнь сама неожиданна. И нужно уметь увидеть это, сфотографировать, запечатлеть внутренним зрением и передать на листе бумаги так, чтобы и другие увидели. Автор в полной мере располагает такими способностями. Жизненные ситуации, которыми изобилуют рассказы Наталии Барановой, никого не оставляют равнодушным. У неё уже есть свой читатель, своя ниша в Большой Литературе. Это первая книга автора. И это только начало! Так пожелаем же этому во всём талантливому человеку дальнейших успехов в творчестве, вдохновения. Не сбавлять темпа, только вперёд!

Член Союза писателей России

Т. Л. Курбатова

История жизни, уходящая с жизнью

Дед умирал. Мой сильный, неугомонный дед. Соседка вызвала нас телеграммой «Приезжайте, дед отходит».

Он долгие годы – после смерти нашей бабушки – жил один, считая, что старость обременительна, и не хотел никому мешать. Сколько упрашивали, отказывался переезжать в город к детям или к нам – своим внукам. Всегда говорил: «Где родился, там и сгодился». За дедом ухаживала соседка – хлеб принести, сигареты, а с нехитрым домашним хозяйством справлялся сам. Трудно было, но привык. С фронта он вернулся инвалидом, ногу ампутировали в самом конце войны. Уже все вернулись домой, а он всё лежал в госпитале. Бабушке потом пришлось его выхаживать. Так и жил, прыгая по дому на одной ноге, редко цепляя протез, да и то, когда выходил во двор. Отсутствие ноги не мешало ему радоваться жизни.

Хотелось ещё раз увидеть деда, если удастся – поговорить, поэтому мы решили ехать на машине, так будет быстрее. Выехали в ночь, рассчитывая, что к утру будем на месте. Всю дорогу я рассказывал жене, каким был дед.

– Почему был? – поправила меня Ольга. – Есть! Ты же всегда говорил – дед бессмертен, и пока не увидишь его недвижимым, не поверишь. – Дед бессмертен, даже если помрёт. Представляешь, у него девять детей, двадцать четыре внука и тридцать шесть правнуков. Праправнуки не поддаются подсчёту. – Я говорил, а сам не верил, что дед «отходит», как написала соседка.

– Столько детей! – удивилась жена. – Да, и это те, которые выжили. Раньше ведь как было – многие умирали в младенчестве, не дожив до года. И эти дети только от моей бабушки. – Что значит – от твоей, а что, есть ещё и другая бабушка? – Я деда совсем не знала, он для меня был немощным, безногим старичком, который вечно сидел на кровати, а ведь за ним целая жизнь – события, люди, да просто история. Уйдёт он – уйдёт его мир.

– Я тебе никогда не говорил, – мне вдруг захотелось закурить, хотя за рулём, да ещё ночью, я себе такого не позволял. – У нас в семье это была закрытая тема. Но теперь, когда нет бабушки и скоро не станет деда, я могу рассказать. До войны деревня была большая, мужиков много, но дед на их фоне выделялся. Мало того, что был самый грамотный – ветеринар, так ещё и самый видный. Гармонист – первый парень на деревне. Добавь сюда косую сажень в плечах, буйный чуб и чувство юмора. От девок отбоя не было.

– Представляю, как твоей бабушке трудно жилось, – жена примерила ситуацию на себя. – И в деревне ведь ничего не скроешь. Да он особо и не скрывал свою вторую семью.

– Что значит вторую? И бабушка терпела? Ну, вы сволочи, мужики.

Возмущение жены было настолько сильным, что она отвернулась от меня и стала смотреть в окно. За стеклом было темно, мы проезжали какую-то деревушку, по улице не было ни одного фонаря. Темень, скука… Всё, как и много лет назад. Ну вот что делать в такой деревне? Только любить. Я так и сказал Ольге.

– Вот дед и любил. Многих, наверное, любил, но дети были только в двух семьях. Бывало, не придёт он с работы, а они уже знали, где его искать. Анька была старше и отчаяннее. Мать рассказывала. Пойдут они к дому Дуськи – её Дуськой звали, смотрят в окно, а там шторкой занавешено, но маленький уголок свободен. Так вот в этот уголок видно, как отец сидит на полу и играет с детьми – мальчиком и девочкой. И такая злость их заберёт, что Анька однажды не выдержала и засветила каменюкой в стекло. Звон! Крик! И с Маруськой – сестра помладше – бегом в ближайший овраг, в бурьян кубарем. Лежат, затаились, трясутся. Отец выйдет на крыльцо и кричит: «Анька, Маруська, выходите, я знаю – это вы!» Но никогда не ругал их за это. А потом началась война. Всех мужиков призвали, а деду дали броню, как единственному специалисту на весь район. Представляешь, что чувствовала бабушка? Всех забрали, только он один живёт в своё удовольствие – на две семьи. И она не выдержала, пошла и заявила, чтоб его забрали на войну. Нечего такому здоровому мужику отлынивать от фронта. И его забрали.

Ольга смотрела в темноту за окном, я видел, по лицу текли слёзы.

– Ты чего? Чего так разволновалась? Это было в другой жизни и не с нами.

– Бабку твою жалко… сильная женщина. Столько лет терпела, а тут не выдержала. Да не доставайся ты никому! И он тоже… ведь вернулся к ней после войны. Наверное, всё-таки любил. Мог и в другую семью уйти… или вообще не вернуться. Так многие делали – пропадали без вести. Находили новые семьи, в старые не возвращались. – Она всё ещё смотрела в окно, но уже начала успокаиваться.

И я вспомнил… Как-то в горячке ссоры бабушка в сердцах сказала:

– И зачем вернулся? Один раз отрыдала бы, и всё. Только теперь я понял её слова.

– Дальше-то что было? – Ольга опять развернулась ко мне. Ехать было ещё далеко, чтобы не заснуть за рулём, надо разговаривать. И я стал вспоминать обрывками, что рассказывала мне мама про эту семейную историю.

– Дальше? Броню с деда сняли, забрали в армию… Сколько-то дней он был на станции, что в двух десятках километров от деревни. Бабушка ходила туда к нему пешком, носила еду. Потом он воевал… Она с детьми пыталась выжить. Детей было четверо, это те, что родились до войны. Вторая семья жила на соседней улице, на другом краю деревни и тоже бедствовала. Там было двое детей, ещё маленькие. И вот как-то бабушка заболела и лежала на печи. Раньше все хвори выгоняли баней и теплом. Лежит, охает, тут является соседка, пришла проведать и принесла новости. – Слышь, – говорит, – Матрёна, а Дуська-то с малыми ребятишками бедствует. С голоду дети-то пухнут. И расписывает бедственное положение соперницы.

Бабушка молчала, крепилась, крепилась, а потом кричит:

– Маруська! Возьми в погребе ведро картошки… отнеси этим-то.

Она их даже никогда по имени не называла. А Маруська как бы и не слышит. Тут бабушка осерчала, а она могла и матом разговаривать, резкая была, да как закричит:

– Глухая, что ль, а ну неси картошку этим супостатам!

Представляешь, сами голодные, а соперницу пожалела. Не её, конечно, а детей его.

– Что дальше было? – Жена уже не смотрела в окно, а внимательно слушала.

– А ничего. Так и жили по разные стороны деревни. Каждый своей жизнью. Ждали конца войны и мужа. Одна ждала законного, другая – любимого. Но уже в самом конце войны та, вторая, семья уехала из деревни. Погрузили узлы на подводу и уехали. Бабушка не видела, это опять соседка пришла, рассказала. Наверное, ей какоето время стало легче жить, но когда дед не вернулся ни в мае, ни в сентябре – он в это время в госпитале лежал, – бабушка решила, что муж выбрал вторую семью. Не знаю, как она это пережила…

– Думаю, для женщины это страшный удар. Лучше бы убили, – тихо сказала Ольга. – Не знаю. Про это никто не говорил в нашей семье. А бабушка надеялась, даже ходила к гадалке. Та ей сказала: «Жди. Он на пороге». И ночью стук в окно. Пришёл! Не обманула гадалка. – Я замолчал, вспоминая, как бабушка с особым чувством рассказывала именно этот эпизод. Наверное, чувство победы над соперницей радовало. Вернулся! К ней!

– А дальше! Что было дальше? – жена с таким интересом слушала эту историю, как будто смотрела кино.

– Ну что дальше? Стали жить-поживать и детей наживать. И нажили ещё пять человек. Дед с войны хоть и пришёл инвалидом, но сила мужская в нём осталась. Уже совсем старым, телом старым, но не душой, он просил жену: «Ну, Мотя, ну покажи сисечку». Представляешь, сидит такой старенький дед, одна нога свешивается с кровати, рядом стоит ведро для ночных нужд, но он всё ещё мужчина. И всю жизнь от Матрёны ни на шаг не отходил. Наверное, в благодарность, что выходила его после тяжёлого ранения. А ведь он и правда не хотел возвращаться… Зачем в семье калека? Привык быть сильным, а тут выходило, что ещё одним нахлебником сядет на шею жены.

За окном уже светало, ехать оставалось чуть больше часа. Когда мы вошли в комнату, дед не выглядел «отходящим», соседка переборщила в телеграмме. Он сидел на кровати в чистой рубашке – по случаю ожидания гостей на его похороны – и улыбался.

– Привет, Санёк! Ты будешь первым, кто сильнее всех огорчился моей кончиной. Проходи, обними деда, – сказал он, протянув руки мне навстречу.

28.10.2019

Радость трёх поколений

По ночам надо спать! Так каждую ночь Дом уговаривал себя – и не спал. Не скрип рассохшихся половиц, не беготня мышей не давали ему спать. Мысли. Зимние ночи длинные, что только не вспомнишь…

Самыми яркими были картинки молодости. В своей деревне он был лучшим Домом. Человек, который его построил, был крепким хозяином. Вспоминалось, как закладывался его фундамент, как росли стены. К концу осени поставили крышу. Он всегда улыбался, вспоминая день переезда семьи. Больше всех радовались дети. Они бегали из комнаты в комнату, топотали ногами, хлопали дверью, но его это не раздражало, только веселило. Хозяева жили большой дружной семьёй: дед с бабкой, сын со снохой и шестеро детей. Хозяйство было справное – корова, лошадь и десятина земли. Жизнь катилась размеренно – родители старели, дети подрастали.

Перемены на семью обрушились неожиданно. Слухи из соседнего городка, доходившие до деревни, тревожили хозяев. Дом не сразу понял, что случилось. Затихли дети, дед с бабкой замолчали в своём углу за печкой, родители тревожно шептались по ночам. Всё чаще стало звучать слово «смута». Сначала с обеденного стола исчезло мясо, потом масло и молоко. Голода не было, вся семья работала. Дети подросли, стали помогать родителям в поле.

Всё рухнуло в одну из ночей. Дом проснулся от детского крика, громких голосов мужчин, плача женщин. Вспоминая эту ночь, которая стала поворотной в его судьбе и судьбе семьи, он так волновался, что начинал скрипеть рассохшимися половицами и потрескивать осыпающейся штукатуркой. Когда крики и беготня затихли, увидел, как со двора тронулась телега, гружённая узлами, на которых сидели двое маленьких детей, старшие шли следом. Отъезжая, они оглядывались, молча прощаясь с домом. Посмотрев вокруг – разбросанные вещи, детские игрушки, нехитрый скарб семьи, нажитый тяжёлым трудом за долгие годы, – он понял выражение «дом-сирота».

Утром пришли новые хозяева. Они нагло, бесцеремонно ходили из комнаты в комнату, топали грязными сапогами, рылись в чужих вещах. Он услышал, как кто-то сказал: «Слава Богу! Не взяли грех на душу».

Над его входом прибили дощечку «Клуб», и началась шумная, весёлая жизнь: музыка, танцы, кино, смех до утра.

Прошло ещё какое-то время, и снова всё изменилось. Людям стало не до веселья и танцев. Он вспомнил, как ранним утром от дома отъезжали телеги, на которых сидели мужики со строгими лицами, а бабы голосили по ним, как по покойникам. На долгие четыре года Дом стал никому не нужен. Дверь его заколотили, бабам было не до

кино. Выжить бы…

Постепенно жизнь налаживалась. Вернулись мужики, подросли дети, и он опять понадобился, но теперь он стал тесен. Когда на соседней улице построили новый, просторный клуб, Дом опечалился. Вот она – пенсия! Никому не нужен. Грустил он недолго. Как всегда, утром пришли люди, сняли табличку «Клуб» и прибили новую – «Медпункт». И началась у него совсем другая жизнь – полная боли, страхов, стонов. Он помнил, как долго привыкал к неприятным запахам. Но он был рад и такой жизни. Главное, не один, с людьми.

С некоторых пор, кроме бессонницы, мучил страх. Теперь он с тревогой ждал наступления утра. Все крутые перемены в жизни происходили утром. Он боялся – проснёшься, а там люди с топорами пришли раскатать по брёвнышку. Жить в вечном страхе нельзя – проводка может не выдержать. Замкнуло его под утро, когда страхи были особенно сильными. Пожар начался с крыши, и когда люди подоспели, было поздно. Он горел. В такие минуты самые яркие воспоминания жизни проносятся мгновенно. Он вспомнил семью, чья радость трёх поколений жила вместе с ним все эти годы.

24.04.2018

Восьмой грех

– Завтра помру, обмывать меня не надо, я уж и чистое одела, – сказала Евдокия Петровна.

Галка, накрывающая стол к чаю, аж присела на стул от неожиданности. Она пришла проведать тётку, принесла продукты, конфеты, собиралась провести приятный вечер. Навещая Евдокию Петровну каждую неделю, иногда и два раза забегая, Галина видела, как одиноко и трудно та жила, старалась поддержать. Самой Галине тоже несладко жилось. Осталась после развода с двумя детьми, работать пришлось на двух работах, иначе на зарплату медсестры не прожить. Своих родителей она не помнила, маленькая была, когда они умерли, тётка осталась единственным родным человеком, и всегда хотелось порадовать её. Обычно радости были нехитрыми – колбаса, сыр, хлеб и обязательно любимые конфеты «Ласточка». Конфетам баба Дуся особенно радовалась. Прятала в чемодан, что лежал под кроватью, в котором хранила всё самое ценное, а потом, когда Галка уже с детьми приходила к ней в гости, угощала, радуясь, что может побаловать их.

И вот теперь чай пили молча, не возвращались к теме завтрашней тёткиной смерти, но на душе у Галины было неспокойно.

– Так ты попомни, обмывать меня не надо, чистая я, – перед уходом напомнила тётка.

Весь следующий день чем бы ни занималась Галина, она вспоминала слова Евдокии Петровны – они тревожили. Ну как можно знать, помрёшь ты или нет?! Тётка была ещё сильная, сама справлялась по дому, весной посадила огород. Ни одного пустого клочка земли не оставила, урожай ждала хороший. Огород был подспорьем к её пенсии. Она с конца лета и всю осень продавала овощи и фрукты у поездов на станции. Правда, последнее время ей всё трудней стало носить вёдра, но она ухитрялась за день несколько раз сбегать с авоськой яблок или груш к поезду. Какаяникакая, а копейка собиралась за лето. И с чего это ей помирать? Давление последнее время скакало, но Галка перед уходом проверила – таблетки ещё есть.

      Галина делала уколы, ставила капельницы, а сама всё больше и больше волновалась. К вечеру нервы совсем разошлись, так она себя накрутила. И решила пойти проведать тётку. На звонки и стук в дверь никто не откликнулся, но у неё был ключ – тётка когда-то дала на всякий случай. Вот и пришёл… этот «всякий случай». Открыв дверь, Галя позвала тётку – та не откликнулась. В спальне… Она лежала в спальне на кровати в своём любимом платье, мирно сложив руки на груди. Галка растерянно смотрела на неё – она первый раз видела смерть родного человека так близко. За спиной хлопнула дверь – это была соседка, которая вошла, увидев, что входная дверь неплотно закрыта. Видя растерянность Галины, поняла, что та не знает, с чего начать, распорядилась:

– Первым делом надо обмыть покойницу, одеть в чистое. Ты посмотри, где-то должен лежать узелок, бабушки – они ведь заранее готовятся. У моего деда вон на чердаке и гроб годы стоял.

Галя потянула из-под кровати чемодан с богатством тётки, щёлкнули замки, и она увидела всё, что было нажито за долгую жизнь. Галке стало страшно. Такое богатство уже никому не нужно, осталось сволочь его на помойку. И тут она вспомнила вчерашний настойчивый наказ тётки – не обмывать её.

– Нет. Ничего не надо, – захлопнув чемо-дан, сказала Галина. – Евдокия Петровна вчера предупредила, что сегодня помрёт и обмывать не надо, она всё уже сделала и чистое надела.

– Сама предупредила? – соседка смотрела на Галину, как на сумасшедшую. – Отродясь такого не слышала, чтобы за день приготовиться к смерти. Ну да ладно! Но обмыть всё равно придётся… Это не оттого, что она грязная, – обычай такой, и не нам его нарушать.

Они стали раздевать Евдокию Петровну. И вдруг на теле у неё под одеждой оказался пояс с кармашками. Деньги. Это были деньги, которые она всю жизнь откладывала на «чёрный день». – А говорят, в гробу карманов нет, – растерянно сказала соседка.

Галка плакала, жалея не себя, а тётку, которая прожила жизнь кое-как и померла, наверное, в муках, боясь расстаться с богатством, которое копила всю жизнь в ожидании «чёрного дня», не заметив, как все светлые дни пролетели мимо.

08.11.2019

Книга судеб у каждого своя

Две судьбы, как две параллельные прямые, могут никогда не пересечься. Вы будете ходить по одной улице, жить в одном доме, но разный ритм жизни не позволит вам встретиться.

Она уходила на работу в 8 утра, он уезжал чуть раньше. Это злосчастное «чуть» всего лишь в несколько минут мешало пересечься на стоянке, где чёрный Джип мужчины и красные Жигули женщины стояли бок о бок. Вечером всё повторялось в обратном порядке – красные Жигули приезжали на полчаса раньше чёрного Джипа. Так продолжалось целый год. Люди не могли встретиться, а машины за это время стали родными. Долгими ночами они тихо переговаривались, обсуждали своих хозяев, расхваливали и строили планы, как познакомить их. Спланировать случайность встречи очень трудно. Гениальный план созрел неожиданно. Первое, что они придумали, – Джип должен не завестись утром. Пока мужчина будет искать причину, женщина выйдет к своей машине. Джип весело расхохотался.

– Я? И не завестись? – сказал он. – Хозяин не поверит. Такого просто не может быть, потому что быть такого не может.

От этого варианта пришлось отказаться. Следующая задумка – ударить дверью Джипа в крыло Жигулей.

– Нет, – подумав, сказал Джип. – Я не могу так подвести хозяина. Ты представляешь, сколько будет стоить ремонт? И твоя хозяйка расстроится. Как бы хуже не было – поссорятся из-за денег. Красная машина выразительно посмотрела на колесо Джипа. Отличная идея посетила её. – А что, если спустить колесо, – вслух задумчиво произнесла она. – Пока твой хозяин будет возиться с ним – подкачивать, а ещё лучше – менять, выйдет моя хозяйка.

– Идея хорошая, – ответил Джип, – правдоподобная и недорогая в исполнении, но как это поможет им заговорить друг с другом, чтобы познакомиться? Надо эту идею доработать.

На обсуждение всех деталей ушло ещё два дня. Сошлись на том, что спускать колёса нужно одновременно на двух машинах. Тогда мужчина, как рыцарь (а он рыцарь, утверждал Джип), поможет женщине заменить колесо. Общий труд объединяет.

Они ошиблись в своих расчётах. Утром, увидев спущенное колесо, женщина отказалась от помощи по его замене, вызвала такси и уехала на работу.

На другой день пришлось возвращаться ко второму пункту плана – бить дверцей Джипа в крыло Жигулей. Крик стоял такой, что на соседних машинах сработала сигнализация. Цель была достигнута – они познакомились. Результат огорчил – они поругались. В этот день со стоянки отъезжали два непримиримых врага.

– Дура старая, – кричала красная машина, – сорок лет, всё без мужика. Такого принца упустила!

Если бы люди слышали, что о них говорят собственные машины!

Чёрный Джип тоже ругал хозяина:

– Растяпа! Такую женщину прошляпил! От огорчения чёрная машина пронеслась на красный свет светофора, не успев затормозить. Очнулся Джип, сильно побитый, на стоянке техобслуживания, а его хозяин – в больнице. Спасать мужчину пришлось врачу – женщине, хозяйке красных Жигулей.

Ну и какой можно сделать вывод? Не лезьте вы к людям со своими планами-предложениями. В книге судеб всё расписано подробно, с датами.

16.04.2018

Две большие разницы

– Бойся, внученька, философских мыслей, особенно, когда рыбу жаришь или посуду моешь. Они могут открыть глаза на то, что лучше смотреть, зажмурившись, – так меня на свадьбе напутствовала мудрая бабушка. И добавила: – Выйти замуж – не напасть, лишь бы замужем не пропасть.

Вот интересно, что бы сказала бабуля, доведись ей увидеть один день любимой внучки? Утро начала с козы Дуськи, которая надумала рожать раньше срока. Это внесло коррективы в и без того плотное расписание дня: пришлось принимать роды, доить козу. Потом нарезала травы кроликам, почистила у кур.

Второй рядок картошки полола уже через силу. Испекла хлеб, приготовила обед, помыла посуду. Вытащила размораживаться рыбу – на ужин пожарю. Перегладила бельё, пока жара и во двор страшно выйти. Сами понимаете, прохладней не стало, но хоть отдохнула. Между делом была неучтёнка в виде пропылесосить, пришить, отскоблить.

Вспомнила, что два дня курам не варила. Полезла в погреб за картошкой, заодно и перебрала её. Вернулась в дом, где встретил муж.

– Ты в сарае-то бываешь? – Его тон не сулил ничего хорошего.

– А что там? – Наверное, козлят увидел и хочет обрадовать. Ан, нет! Оказалось, шифер упал. Пришлось спросить: – Ты его поднял? – Тебя, что ли, ждать? – сказал муж.

– Вот и молодец, – только и ответила. – Клянусь! Ничего больше, только это! И тут понеслось…

– Как ты со мной разговариваешь?! – повысил голос муж.

Через некоторое время он бегал по дому, кричал, открывал-закрывал холодильник, делал много бесполезных движений. Припомнил мне все проступки большой, малой и средней глубины провинности: непришитые пуговицы, пересоленные щи, неурожай картошки, безвременную гибель кроликов. Ведь знаю, что надо молчать, но тут во мне проснулась бабушка, недаром я была её любимой внучкой, и неосмотрительно пошутила:

– И кроликов тоже я… уморила?

Он не услышал и шпарил как по писаному. Видно, давно накопилось и зрело. Нарыв надо вскрывать! Чую, выговором с занесением в личное дело не отделаюсь. Играть в «молчанку», как всегда, тоже не будем. Список претензий тянулся бесконечно, перечисления утомили. В какой-то момент я потеряла нить его рассуждений, когда очнулась, он уже выскочил на улицу.

– Наверное, – помечтала, – пошёл чистить козлятник, курятник, крольчатник. Наконец-то покрасит фронтон и забор, покосит траву возле дома, заложит фундамент под беседку. Дел много, боюсь, к завтрашнему дню ему не успеть. На бал поеду одна».

Смешно, конечно, но война войной, а ужин по расписанию – жарила рыбу и вспоминала бабушку. Много лет прошло, но как сейчас помню её слова: «Главное, деточка, быть не зАмужем, а за мужем. Это две большие разницы. Можно два часа варить яйца, потом соскребать их с потолка, люстры, штор, сгоревшую кастрюлю выбросить, и тебе никто слова поперёк не скажет – первый признак женщины, которая живёт за мужем. Есть и второй, когда она рожает, стирает, гладит, готовит, украшает дом, и ей, опять же, перечить не будут. А если за те же действия с яйцами, кастрюлей и всем остальным ей проклевали всю плешь, что привело к словесному порицанию с занесением в личное семейное дело, то это признак замужней женщины».

Бабуля была с глубоким чувством юмора, которое помогло ей выжить в первом браке, пережить второй и счастливо закончить третий. В наследство от неё осталась пословица: «Каждая купчиха имеет мужа по закону, офицера – для чувств, а кучера – для удовольствия».