Интерпретация

На лице ее вспыхнуло притворное участие.

– В последний момент поменялось, прости! Ксения… – Чернокошкин голос стал бархатным. – Раз уж Маттео разрешил нам к тебе обратиться, и раз у тебя срочных заданий нет – пока нет, – ее цепкие серые глаза пробежались по брошюрам на столе, – я попрошу тебя сделать для нас один короткий буклет. Всего четыре странички. Срочно, сегодня. Не хочу отдавать другим, – ее голос ушел на низкие ноты.

Я досчитала до трех и выдохнула. Отказаться равнялось открытому вызову. Я неохотно кивнула. Уголки ее губ чуть дрогнули. Плавно развернувшись, Чернокошка отправилась к себе в кабинет. Невольно мой взгляд зацепился за ее по-скандинавски светлые, идеально прямые и глянцевые волосы до лопаток, изящную спину и фигуру как у античной статуи. Ей отдал бы яблоко любой Парис. Ее можно было не любить, но не восхищаться ею было невозможно. Как корабль, она ровно плыла на высоких каблуках.

– Что, озадачили уже? Только вышла, и уже нарасхват? – прогундосила красноглазая соседка. Тоже попала под дождь и простыла?

Я молча кивнула и сердито уставилась в экран. Чернокошкина брошюра была многословной, путаной и косноязычной. Почему у нас все тяп-ляп? Почему гоняют на отмененные встречи? Почему продаем проект, а у самих нет обещанной команды? Вместо радости от хорошей работы – усталость и страх: лишь бы заказчик не нашел явных косяков и не ткнул нас в них носом, как котенка в проказу. Я закрыла глаза. Выдохнула, открыла. Застучала по клавишам. По тексту в проклятой брошюрке не четыре страницы, а все семь. Если хочу вписаться в рабочее время, лучше поторопиться.

Я так погрузилась в работу, что не заметила округлую тень за спиной.

– Совсем ты, подруга, заработалась! – недовольно буркнула Окси, моя единственная офисная приятельница. – Зову-зову, ты даже не откликаешься!

– Окси! Прости! Не могу! Пару часиков! Чернокошка осчастливила.

Мой взгляд виновато уперся в переплетение ниток на ее джемпере. Окси любит ходить на обед пораньше, пока блюд в столовой много, а едоков мало.

– Значит, в два? – разочарованно протянула Окси. – Н-н-ну… давай. Но ведь в два там почти ничего не останется. А ты на желудок жалуешься. А мне на проект снова ехать. Я ведь и в офис-то заглянула лишь ради тебя.

Она права! В отличие от нас, Окси всегда на проектах.

– Окси, ну часик! Час с четвертью!

Окси улыбнулась мне, как мама глупенькому ребенку, и ушла. Как назло, в желудке заныло. Есть и вправду хотелось. Я пересчитала страницы: оставалось уже немного. Не выношу недоделанных заданий. Управлюсь за час, а желудок усмирю пока кофе. На это уйдет лишь минута.

Решение оказалось опрометчивым. У кухни меня заловил Юра Буркин, правая рука Маттео. Он выскочил из одной из стеклянных переговорок, как чертик из табакерки:

– Ксения! Вот повезло!

Юра красив и похож на Роналдо, но почему-то из-за его суетных указаний в нем мигом начинаешь замечать одни недостатки. На секунду Юра замер, будто жалея о несолидном выкрике, одернул пиджак и жестом пригласил войти в переговорку.

– Вот фарт так фарт! Я и забыл, что ты выходишь сегодня! Как славно!

За два-три года Юра сделал стремительную карьеру, через ступеньку проскочив путь от рядового консультанта до старшего менеджера. Сейчас для заветной партнерской должности ему был нужен лишь еще один успешный проект, и Юра вертелся как волчок, чтобы что-нибудь запродать и на скорую руку сварганить. На проектном безрыбье и рак рыба. Юра любил сидеть в переговорках, делая вид, что теперь у него свой кабинет, а мы втихую над этим посмеивались.

– Ты в курсе про пропозёл1? – скороговоркой выдохнул Юра. – С тебя пояснительная записка.

– Коммерческое предложение? Когда сдаем? Уже готово?

– Сдаем в пять, а сейчас всё ваяем.

– В пять? Ты с ума сошел? Что за тема?

В глазах Юры вспыхнуло предвкушение. Он молча протянул мне листок презентации. Я так и застыла:

– Но мы же такого ни в жизни не делали?! У нас и людей таких нет?

Лукаво подняв одну бровь, Юра чуть заметно кивнул в сторону коридора. Рядом с младшими консультантками Инной и Хельгой, которые явно шли к Юре, я приметила тень Чернокошки. Ах вот оно как, опять будем спешно скрести по сусекам кадровых агентств?

– Ксения, ты ли это? – раздалось у меня за спиной. С ворохом исчерканных листочков под мышкой в дверях возник Маттео, руководитель отдела. Помятый вельветовый костюм, сутулые плечи, расстегнутый ворот рубашки – на вид Маттео похож на жулика-гондольера, а не на главу отдела высоких технологий и новейших разработок. В глазах его плясали пиратские бесенята, как и у Юры. Ему тоже кровь из носу нужно продать хоть один новый проект, ведь нашу единственную долгоиграющую программу в М-Телеком продал еще его предшественник, а ее финальные этапы уже неспособны прокормить наш разросшийся отдел. Иначе прощай командировки в Россию, прощай огромные бонусы и быстрые повышения.

– В кои-то веки тебе пришла хорошая идея выйти в пятницу! Юра, срочно кидай ей что есть. Как ничего нету? Когда будет? Через час? Ну кидай через час. Ксения, и пожалуйста, давай без твоих красивостей и наворотов. Быстрее и проще. Все надо сделать быстро и качественно. Понятно?

Он указал мне глазами в сторону двери.

Оглушенная, я оказалась в коридоре. На меня тут же налетел кто-то с кружкой, облив кипятком и без того влажную юбку. Я вскрикнула. Мне кинули торопливое: «извини, кто ж выходит без предупрежденья!» Как я должна предупреждать?

Одна посреди ковролиновой тропинки, с сумбуром в голове, дымящимися разводами на юбке и обожженной коленкой, я разозлилась. Они сговорились все, что ли? Ногу ощутимо жгло. Если б не это, я нипочем бы не вспомнила, что в гардеробе, за рядами плащей и курток у меня с лета висит запасное фланелевое платье. Не очень-то офисное, но лучше, чем строгая юбка в кофейных потеках. В августе, в разгаре решающей фазы проекта для М-Телеком, мы просто жили на работе. Тогда я и принесла в офис домашнее платье. Часов в девять, когда все, кроме нас, благополучно разъезжались по дачам, я переодевалась в удобное и заступала на вторую смену. В платье было уютно встречать рассветы и залезать на стул с ногами.

Радостная, я нырнула в огромные шкафы, разыскала чехол и счистила с себя мокрую кожуру. Я уже застегивала пуговицы на шее, когда за спиной раздался вкрадчивый голос:

– Ну стоит ли так спешить?

Рука на пуговицах замерла – неужели мне советуют ходить с воротом нараспашку? Этот бархатный голос с нотками меда и стали мог принадлежать лишь Чернокошке. Я обернулась, но в гардеробной было пусто. Говорили в переговорке за гипсокартоновой стенкой. Невольно я вслушалась:

– Стоит ли всё бросать? Зов души – это важно, я понимаю. Но уходить с такого проекта, в критичный момент – умно ли? Вам ведь сколько осталось?

Недовольный голос буркнул:

– До февраля.

Кто это с ней? Интересно. Пока не распознала.

– Всего-то четыре месяца! …Решать все равно тебе, но подумай: доработаешь проект и уйдешь честь честью, с огромными бонусами. А то подожди и до марта: в марте могут повысить.

– Весомые аргументы. Подумаю.

За гипсокартонкой послышался какой-то шум, стеклянная дверь открылась и закрылась, послышались удаляющиеся шаги. Я услышала довольный смешок Чернокошки. Интересно, часто она смеется, когда одна?

Меж тем в переговорку снова вошли. На сей раз я сразу узнала голос Лены, заместительницы Марко, что сняла меня четыре часа назад с мокрого поста:

– Ну… как?

– В порядке, не сомневайся. Вот только чего это стоило! – за перегородкой воцарилось непонятное молчание.

Я уже хотела было идти на свое место, как вдруг услышала, что берутся за ручку переговорки, и решила еще переждать. Не знаю почему.

– Я вот что тебе скажу, Лена. Ты хотела его оставить – и я его уломала. До марта даю вам зеленый свет. Проект вы сдадите, надеюсь. И с шиком. А в марте… – голос Чернокошки стал холодным и колючим, – ставь ему новые задачи, нереальные КПЭ, все привилегии долой. Никаких повышений!

– Думаешь? – протянула Лена с сомнением.

– Уверена. Кто раз заговорил о заветных мечтах – поверь мне, отрезанный ломоть. Где сокровища ваши, там и сердце ваше. Его сердце уже не здесь. А значит, зачем нам расходы на высокую менеджерскую ставку после проекта? Да отчитываться за них перед Европой. Поэтому лишь до марта. Потом пусть попляшет, если хочет остаться на трубе. Не нравится – уберем по статье. Поверь мне, диагноз финальный. Узнал – подстели соломки.

– Наверное…

В голосе Лены мне послышалось сомнение.

Я чуть приоткрыла дверь гардеробной и увидела, как они выходят и поворачивают за угол. Уф! На всякий случай сама я повернула в противоположную сторону. Еще не хватало, чтобы Чернокошка меня заподозрила в том, что я ее подслушиваю. Ясно одно: если я хочу уложиться с работой к шести, остаться живой и ни с кем не поссориться, сейчас надо быстро закончить Чернокошку, перекусить с Окси, а потом вгрызаться в Юрину бумажную лапшу. Через час Окси силком выволокла меня вниз, в столовую. На опустевших полках красовались пятна от донышек тарелок. На двоих нам достались лишь полторы порции гречки, да компот.

– В офисе явно что-то наклевывается, – настороженно заметила Окси. – На вид все, как прежде, только это не так.

Тоже что-то услышала? Левой рукой Окси черпала гречку, правой набирала сообщение дочке на телефоне. Я заметила, с какой улыбкой она тюкает в буквы, болтая с дочкой, и меня вдруг кольнуло одиночество. Окси подняла на меня глаза:

– Странно, всё странно. Возьмем твою утреннюю историю. Чернокошка не из тех, кто может забыть о встрече. Если бы это был детектив, я бы подумала, что она хочет тебя оставить без проектного кода на целое утро. Вот только зачем это ей?

Я ахнула. С недавних пор на каждый рабочий час от нас требовалось вводить в табель коды конкретных задач. Сегодняшнее утро мне придется записать на статус «в простое», кода на отменившуюся встречу команда Марко не даст.

Окси заметила мое огорчение и подбодрила меня улыбкой. Десять лет назад нас обеих наняли под огромный проект в М-Телеком. Мы вместе засиживались вечерами в офисе; выручали друг друга, помогали, поддерживали. Было весело и интересно. А потом первые этапы мы сдали, сплоченная команда распалась. Окси вдруг решила родить «для себя» ребенка и переключилась на мамские заботы; дружба перекочевала в телефон. После декрета Окси первой стала отпрашиваться у Маттео на проекты в другие отраслевые группы. Я глянула на подругу: после родов она округлилась, а бороться за форму не стала. Другие отделы любили привлекать ее для этапов диагностики у заказчиков: клиентские сотрудники всегда попадались на ее уютном облике, не в силах разглядеть под мамской мягкостью железную хватку, и выбалтывали ей, как все есть на самом деле, а не как им хотелось представить, лакируя собственные огрехи.

Доев гречку, Окси отложила телефон, облокотилась руками на стол и подалась вперед:

– А отдохнуть тебе удалось?

Я потупилась.

– Все ясно – на западном фронте без перемен! Скоропалительные романы не для тебя, а в офисе…

– …женщина-консультант не консультант, а мужчина-консультант не мужчина, – быстро перебила ее я и сунула ей в руки пакетик с подарками. Ни слова про больной вопрос!

Окси расцвела – и глянула на часы:

– Спасибо! Пора по ступам? Земля, прощай, в добрый путь?

У стула меня уже ожидал Юра:

– Ксения, где ты ходишь? Пропозёл сам себя не переведет. Держи, я принес, – он сунул мне в руки стопку исчирканных красными и синими маркерами листков.

– И это ты хочешь к пяти?! – возопила я. – Ты же хотел передоговориться на понедельник!

– Не получилось! – сказал Юра бодро. – Значит, смотри сюда! Делаем так, – он зашелестел страницами, – сначала ты переводишь вот это. И сразу пришли мне. Потом пояснительную записку для руководства. Ее тоже мне. Потом – всё вот это, и можешь даже не проверять, доверяю.

Я задохнулась. Да тут работы на два цельных дня!

– Никаких твоих «тщательно»! – прочел Юра мои мысли. – Сделать нужно быстро, но качественно. Ну, погнали! – и он исчез, как привидение.

Я откинула крышку ноута; краем глаза увидела сообщение от Чернокошки: еще две странички, кровь из носу, но сегодня. Я не успела даже расстроиться. First things first. Юру с Маттео с их титаническими объемами не подвинешь.

Часам к четырем мне уже казалось, что отпуска моего и не было. «В пять сверстанная версия уже идет на печать, ты учти!» – торопил меня в корпоративном мессенджере Юра. В пятом часу темной тенью за спиной возник Маттео. «Ты уже сделала краткое описание? Выбрось! Там все изменилось, я тебе новое принес». В дикой гонке у меня не нашлось ни секунды, чтобы пожелать кар небесных ему на голову. К тому же разнылся желудок, он всегда у меня болит, когда я нервничаю и спешу, а полпорции гречки лишь раздразнили аппетит. Я быстро загнала мысль о еде подальше: раз Маттео остался в Москве в пятницу и не улетел в Рим на выходные, как делал обычно, значит, ловим большую рыбу. А значит, еда подождет.

К половине пятого шесть страниц таинственным образом превратились в тринадцать. За лучший принтер мы подрались с соседним отделом. По счастью, победа осталась за нами. Хельга, младшая сотрудница и Юрина помощница, подтаскивала мне на листочках обновления для вставки. С ноутом на коленках я допечатывала последние строчки в копируме, чтоб принтер не достался врагу. Уже полстранички, еще чуть-чуть. А там я отставлю ноут и съем булочку; сжалившись, у турникета мне ее сунула Окси. Предвидела, чем дело кончится. Как бешеная я стучала по клавишам, но что-то мешало сосредоточиться. Я вслушалась: кто-то меня зовет? Мне что-то подсказывают? Я подняла голову и отчетливо расслышала негромкие слова:

– За июнь, июль и август – семь представительских обедов с Кузнецовым в «Пушкине»…

Чернокошка! Снова кого-то песочит за стенкой. Ее голос звучал доверительно и вкрадчиво, как на исповеди:

– Должен же быть какой-то выхлоп?

За стенкой кто-то неловко завозился. От ее горячего шепота мне стало не по себе. От Чернокошки только и жди подвохов. Не к добру она мне сегодня весь день встречается, хотя до этого десять лет мы с ней виделись лишь на корпоративах.

– Иначе же… Представительские расходы по корпоративной карточке… в таком объеме… вы понимаете, чем попахивает? Да и международная корпоративная политика информирования о нарушениях…

Невольно я навострила уши. Блин, Ксения, что ты делаешь! Мы горим, а ты уши развесила. Кажется, за стенкой что-то упало. Елки! И все же любопытно. Кого она жарит и зачем?

Чернокошкина дверь щелкнула, мимо копирума пронесся высокий мужчина с пышной русой челкой. Кто-то из руководства отдела проектов в сфере природных ресурсов, кажется? Я осторожно выглянула в коридор. Никого. Грозовая тишина. Где-то еле слышно тикали часы. Конкурирующий отдел заглянул в копирум и отступил.

В 16:45 у меня было все готово, в 16:55 на распечатке заковыристых схем многоэтажный лазерный монстр подавился бумагой. Краем уха я слышала, как Юра с жаром расписывает клиенту, в какой пробке мы застряли вмертвую. Тут, видите ли, авария. Авария налицо, это правда. В 16:59 клиент бросил в трубку: «Хорошо, ждем. Если успеете до шести». О вычитке не было и речи. В 17:13 вредный принтер сдался, в 17:25 всё распихали по коробкам, еле сумели закрыть. Два взмыленных менеджера (ей-богу, у них промокли даже галстуки!) поволокли их к стеклянной двери, ожесточенно споря – машина или метро? Зачем мы работаем в деловых костюмах, подумалось мне не к месту, набедренные повязки были бы куда сподручнее.

В 17:40 с чашкой кофе я наконец скользнула за свой стол. После безумной гонки все тело обмякло. В голове звенела пустота. На столе лежали свежие странички, на них идеальным почерком Чернокот было приписано «Всего только две!». Я закрыла лицо руками. Спиной почувствовала взгляд Чернокот из стекляшки. Я огляделась: офис стремительно пустел. С радостными улыбками коллеги бежали к входной двери, как и я собиралась. В серых сотах вдоль тонированных стекол остались лишь я да Чернокот в стеклянном кабинете.

Я обещала закончить сегодня. Впрочем, какая разница? Брыкаться сил не осталось, проще сделать. Я быстро ввела пароль и застучала по клавишам.

– 3 —

Без четверти восемь я захлопнула ноут и поднялась. На ресепшене было пусто. Я огляделась и вздрогнула: в стеклянном кубике кабинета Чернокот было темно. Лишь мерцали загадочно две стеклянные игрушки – на столе и на невысоком стеллаже у стены, да бесшумно скользили чёрные вуалехвостые рыбки в круглом аквариуме. Она меня торопила и даже не дождалась? У меня внутри всё бы рухнуло, не устань я так сильно.

В просторной гардеробной одиноко раскачивались две вешалки – с моим плащом и с моим же костюмом. Вещи высохли и покоробились. Я молча переоделась. Пустой лифт бесшумно скользнул вниз. Я попрощалась с охранником и прокрутила вертушку.

За порогом на меня набросилась осень. За десять часов офисной гонки лето безвозвратно ушло. Утром дождик был ласковым, тёплым. Сейчас с высоких ступенек крыльца я видела, как по глянцевому блеску студёных луж запоздавшие белые воротнички бегут к узкой, жаркой и жёлтой двери метро. Под цветными зонтиками, как пёстрые жуки, будто к метро их тянут невидимые паутинные ниточки.

Конечно, я снова оказалась без зонта. В моём шкафчике десятью этажами выше он лежал, но я бы не вернулась за ним ни за какие коврижки.

Из двери метро на меня пахнуло жаром. Внезапно мне не захотелось спускаться в горячее брюхо подземки. Пройдусь до «Новокузнецкой».

Я шагнула в фиолетовую темноту. За спиной осталась тёмная и молчаливая старообрядческая церковь; в саду у особняка раскачивались на ветру изломанные угловатые ветки. Навстречу мне ручейками стекались люди, одинаковые в предвкушении праздника. Сегодня же пятница! А значит, всего час, полтора, два, и их ждут накрытый стол, улыбающиеся лица, кино, свидания, планы на выходные. Внезапно я встала столбом среди лужи. А куда спешу я?

На меня тут же налетел молодой мужчина; в одной руке у него был зонт, под мышкой детские книжки, плечом он прижимал к уху телефон и что-то быстро и радостно говорил. Он рассеянно извинился, телефон выскользнул; я поймала его, отдала, улыбнулась и медленно зашагала дальше. Куда я бегу, куда живу? Битву за человеческую жизнь, в которой со временем могло бы появиться ещё что-то, кроме работы, я проиграла в первый же день. Всухую. Беда не в том, что сегодня случился аврал. А в том, что такие у нас постоянно. А я – рохля, которая собирается гнуть свою линию, а потом прогибается под каждого. Вот и стою без сил посреди улицы, как сдувшийся шарик. Будто в насмешку мне вспомнился утренний сон, и стало совсем печально.

А кстати, куда я так бодро иду? Внезапно я поняла, что ноги сами несли меня к квартире моего детства, и в глазах зачесалось. Бессмысленно! Там уже второй год ремонт, высосавший все мои деньги, а в пятницу нет даже рабочих. Наверняка разбежались по домам с радостными лицами. Пожалуй, и хорошо: меня ждут новые счета, а до зарплаты рассчитаться без шансов. Я снова застыла как вкопанная посреди улицы. Настроение упало ниже плинтуса. Впрочем, не один ремонт виноват, мамины медицинские счета поучаствовали в моём печальном балансе. Не стоило мне ездить в отпуск. Я грустно подумала, что всё ещё должна банку пару цитрусовых. Когда я смогу расплатиться?

Я вдруг заметила, как изморось стекает по шее, и накинула на голову капюшон. Туфли и колготки снова промокли, но мне было наплевать. Чего я там утром хотела, вернуться, прибраться и устроить уютный вечер? В пустой квартире, где меня ждёт лишь пыль да нестираные блузки?

Впереди засверкала огнями площадь у «Новокузнецкой». Неожиданно взгляд упал на открытую веранду итальянского ресторана; почему-то её ещё не убрали. Что ж, я в долгах, но уж на любой ресторан у меня денег достанет. Раз меня никто не ждёт, почему бы и нет? Решительно я шагнула внутрь.

Несмотря на непогоду, все столики были заняты; лишь в самом углу, где с тента летели большие капли в ящики с петуньей, чернело свободное местечко. Я тут же туда протиснулась. Вино появилось передо мной в мгновение ока. Я пробежалась по меню и заказала всё, что душа попросит. Заранее расстегнула пуговицу на юбке. Зачем мне стройность? Красота? Меня всё равно никто раздевать не собирается.

Я подняла бокал, раскрутила воронку. Сквозь насыщенный красный цвет глянула на струи дождя за верандой. Ненавижу возвращаться из отпуска. Ненавижу за эти секунды предельной честности, когда от себя никуда не деться. Я для всех хороша, только не для себя. Я вытащила из волос уже ненужную заколку, и они рассыпались по плечам. Вино приятно согрело язык. Куда я приплыла к своим тридцати пяти?

Когда я устраивалась в консалтинг десять лет назад, меня жаждали перекупить три компании. Вокруг меня крутились поклонники, жизнь громыхала как праздничный поезд. Не было только денег. Зато страшно хотелось взять от жизни всё. Вот и взяла. Когда я устраивалась, в отделе были две переводческие ставки. Вторую через месяц закрыли: зачем она, если Ксюша задержится до одиннадцати, а то и до утра? Зато через полгода я купила вымечтанную машину. Вот только ездить на ней стало некогда. И не с кем. Один за одним с горизонта исчезали заказчики и поклонники. Из желанной конфетки я превратилась в пустой фантик. Личная жизнь сошла на нет. На неё попросту не оставалось сил. Романтические порывы запрятались далеко среди цинизма коллег. На любовь им было плевать, а если её вдруг хотелось, то они будто машину выбирали: оценивали ходовые качества, износостойкость и лакокрасочное покрытие. Ковыряли пальцем, залезали в салон, выбирались и снова садились, и так сотни раз. Измены, враньё и свары – разве об этом я мечтала? Раз в пару недель Юра вместе с Маттео утягивался в «Парижскую жизнь» прогулять мужскую доблесть, а мне приходилось успокаивать его бедную жену, звонившую в офис в половине двенадцатого ночи, врать ей и чувствовать себя преотвратно. Раз или два я отваживалась на любовь, но обожглась так больно, что дверь эту прочно закрыла. Зачем себя мучить?

Пару лет назад я попробовала соскочить с беличьего колеса, но в других местах предлагали такую же кутерьму, да за меньшие деньги. А потом начался ремонт. А потом разболелась мама. Я говорила себе: ремонт же когда-то закончится, и с кредитами расплачусь, может, тогда?

Я глянула на своё отражение в стекле. Кому я нужна с потухшими глазами? Я уже не перспективный молодой специалист, которого рвут на части. Не красивая девушка. Я выжатый лимон, и дожать нечего – ни соку, ни цедры.

Я закрыла лицо руками. Зачем себе врать? Я боюсь. Каждый раз, когда я пыталась хоть что-то поменять, всё разваливалось; потом я из шкуры выпрыгивала, чтобы вернуться к привычным бедкам. Я снова подняла бокал; посмотрела сквозь бордовую завесу вина на огни круглого здания метро, сказала себе без слов: заветные желания у тебя не сбываются, Ксю. Мелкие – иногда, но не заветные. Любимого нет и не будет. Интересной работы не будет. Ты вечно должна всем вокруг. Только тебе – никто. Сегодня попробовала рулить лодкой – что получилось? Ты как бабочка, наколотая булавкой на пенопласт. Хлопаешь крыльями, но с булавки не сорваться. Какой толк себя обманывать?

Бесшумно у самого локтя возник официант и подлил мне вина. Стол разукрасился закусками. Креветки попались дивные, ароматные, сочные. Я нацепила одну на вилку, снова глянула через бордовую пелену вина в бокале на вечернюю улицу, и тут моё внимание что-то привлекло.

Я прищурилась. Неужто я напилась с двух бокалов? Нет, вот оно, не мерещится. В конце улицы, средь последних прохожих, появилась юркая фигурка в вишнёвом плаще и с оранжевым зонтиком. Она не шла, она явно танцевала. Вот прыгнула вбок. Вот, кружась, поскакала вперёд. Прохожие шарахались от её зонта. В ночи он полыхал, как шаровая молния. Я не могла оторвать от неё глаз. Вот кто-то влетел в неё, чертыхнулся. Но танец не оборвался. Я восхитилась. Высокие лаковые сапожки. Она подтянула плечо к подбородку и вскинула голову. Что-то в этом жесте мне показалось знакомым. Я высунулась из-под тента, холодные струи потекли мне за шиворот. Она была уже совсем близко, когда я вспомнила.

– Элла!

Дерзкая дама в вишнёвом плаще замотала головой, словно её разбудили. Я выскочила под дождь в одном пиджаке и схватила её за рукав.

– Я – Ксения, помнишь меня? – быстро напомнила ей я, испугавшись, что она меня вовсе забыла. – Угощаю хорошим вином! Заходи?

Её брови взлетели, глаза мельком взвесили дорогой офисный пиджак, и она произнесла что-то загадочное:

– Была не была, передумаю! Пока доберусь, полчаса останется. В воскресенье, может, и лучше будет. Заодно душу какую спасу?

Я удивлённо уставилась на неё. Десять лет назад, в короткие месяцы нашего знакомства, я тоже понимала её через раз. Меж тем Элла вошла за мной на веранду, устроилась за столом как у себя дома, расправила на коленях салфетку. В моей памяти она оставалась вёрткой, досадливой, невзрачной; сейчас у неё стильная асимметричная стрижка, глаза блестят, плечи расправлены, энергия бьёт через край. Как по волшебству, перед ней возникли тарелка и бокал. Элла нацепила оливку на шпажку.