Читай мысли – владей миром. Современная проза и поэзия
- -
- 100%
- +
Однажды, когда Дави было восемь лет, в лавку зашел человек. Высокий, смуглый, одетый в богатые, но потертые одежды, он держался с достоинством, выдававшим в нем человека не простого. Он долго выбирал специи, щедро расплачиваясь с Пабло, но глаза его, казалось, изучали не товар, а старого помощника Мигеля. Вечером Мигель, обычно словоохотливый, был угрюм и молчалив. Он долго смотрел на Дави, словно прощаясь, а перед сном подарил ему цепочку со старинным амулетом – серебряный полумесяц, украшенный крошечным гранатом. «Носи его всегда, Дави, – прошептал старик, – он защитит тебя». И прошептал, словно тайну открывая: «Совсем скоро Луна и Солнце встретятся и больше не расстанутся до скончания дней своих.»
На следующее утро Мигель исчез. Никто не знал, куда он делся. Пабло лишь пожал плечами, радуясь, что избавился от старого и бесполезного, по его мнению, работника. Дави же чувствовал, как внутри него оборвалось что-то важное, как ушла часть его души. Он долго бродил по берегу моря, сжимая в руке цепочку с амулетом, и плакал, не стесняясь слез. В тот день он понял, что мир вокруг него не такой простой и добрый, как казался в рассказах дедушки Мигеля.
Вскоре после исчезновения старого цыгана Мигеля, к лавке, словно тени из ночи, прискакали трое всадников на черных скакунах. Один из них, в расшитом золотом камзоле, спрыгнул на землю и вошел в лавку. Он говорил с Пабло недолго, но после их беседы лицо отца побледнело, а глаза наполнились страхом. Пабло Лобо подозвал Дави и дрожащим голосом объявил, что мальчик должен отправиться с этими людьми. Куда? Зачем? Отец не смог или не захотел ответить. Дави ничего не понимал, но в глубине души чувствовал, что это как-то связано с Мигелем и его историями. Он взглянул на море, на родной берег, и понял, что его приключения начинаются прямо сейчас.
Непосредственно перед тем, как случилось упомянутое событие с Дави, на фазенде состоялся весьма любопытный разговор.
Старая цыганка Ягори, перед тем как покинуть этот мир, обратилась к своему сыну, всемогущему барону Баро Манушу. «Твоя дочь Раджа, наше солнце Ружа, уже читает мысли людей, но ты ведь знаешь, что она у нас очень хитрая малышка. А быть может, она поддалась влиянию твоей жены, донны Грации Орес, которая, мне кажется, забыла, что она не донна, а цыганка Гожи». Затем, с легким смехом, добавила: «Так вот, сын мой, привези цыгана Мигеля на фазенду. Хахаха! Какой же он Мигель! Он наш Сашко. Сашко мудрый и проницательный; его мать тоже была с золотыми волосами, но не обладала даром. А наш Сашко видит то, что не в состоянии увидеть простой человек.
В тот день, когда наша Ружа получила свой дар в Калькутте, на ее левой руке появилось родимое пятно в виде лотоса. У колумбийского торговца Пабло Лобо родился пятый ребенок, прекрасный, как лунный свет, благородный, как лев и авантюрист по своей сути. Сашко присматривает за ним, хотя Пабло Лобо недолюбливает мальчонку, так как тот разительно отличается от него, его жены и остальных детей.
Старая Ягори затянула свою длинную трубку, которая всегда была с ней. «Итак, нужно привезти Сашко к нам, чтобы наша Ружа непременно познакомилась с ним. Ни в коем случае нельзя, чтобы она оторвалась от своих корней. Сашко поможет нам в этом. И ещё забери у Пабло Лобо его сына Дави и отправь его со своими торговыми судами по миру. Никак не могу в толк взять, что именно в нём видит Сашко. Все не просто так, сын мой», – произнесла она, обращаясь к Баро Манушу.
«Я понял тебя, Мами Ягори», – ответил барон.
На следующее утро после разговора Мами Ягори не стало. Пламя погребального костра, взметнувшееся к небу, проводило ее в последний путь, как того требовали древние цыганские обычаи.
Спустя несколько дней после похорон Мами Ягори, в жилище торговца Пабло Лобо, появились три всадника. За порогом лавки разгорелся долгий и мучительный торг, сотрясавший воздух жаркими спорами и отчаянными мольбами. Сердце Пабло разрывалось в нерешительности, но алчность пересилила страх, он принял роковое решение. За немыслимую цену, словно старую, запылившуюся вещь, Пабло Лобо продал своего младшего сына, Дави, этим чужакам с холодными, равнодушными глазами. Долговая петля сдавила его горло, долги росли как сорняки после дождя, а в руках этих незнакомцев была вся долговая кабала Пабло Лобо, в виде долговых расписок кредиторов. Сделка состоялась: долговые расписки превратились в пепел, а в руках Пабло зашелестели хрустящие купюры. Солидная сумма. Но цена… цена была непомерной. Он продал самое дорогое, что у него было – частичку себя, безвинную душу, своего родного ребенка. Продал свою кровь.
Всадники молча ждали, пока Дави соберется. Мальчик, не проронив ни слова, обнял мать, чьи плечи сотрясались в беззвучных рыданиях. Отец же, стоял в стороне, сгорбившись, словно придавленный невидимым грузом вины или… облегчения? Разгадать, что таилось за этой каменной маской, было невозможно. Дави взял с собой лишь цепочку с амулетом, подаренный Мигелем, да старенький, вышитый матерью платок, впитавший запах дома. Он взобрался на коня позади одного из всадников, и они покинули лавку, оставив Пабло и Констанцию в оцепенении отчаяния, словно громом пораженных.
Путь был долгим, выматывающим душу. Дави ехал молча, пытаясь заглянуть в туман неизвестности, что ждал его впереди. Всадники хранили ледяное молчание, не раскрывая цели их путешествия. Лишь однажды, когда Дави робко попытался узнать, куда они направляются, один из них рявкнул на него грубым, как скрежет железа, голосом, приказав заткнуться и не лезть не в свое дело. Дави похоронил надежду на ответы, погружаясь в воспоминания. Он вспоминал рассказы Мигеля о дальних странах, полных опасностей и невиданных чудес, и в сердце мальчика росло странное, тревожное предчувствие: его жизнь уже никогда не будет прежней.
В конце концов, они прибыли в просторный порт, где колыхалось сонмище кораблей, пришвартованных у темных причалов. Всадники привели Дави к одному из них – огромному галеону с черными парусами, зловеще реющему над водой. «Черный Ягуар» – так называлось это чудовище. На борту их встретил капитан, чье лицо было испещрено шрамами. Один глаз отсутствовал, а через всю щеку тянулась багровая полоса, словно след от когтя. Он окинул Дави взглядом, полным безразличия и холода, и, не говоря ни слова, указал на люк, ведущий в трюм. Там, во мраке и сырости, ютились мальчишки, такие же, как и он – вырванные из родных гнезд и брошенные на произвол судьбы
Дави быстро узнал, что «Черный Ягуар» принадлежал богатому донну Оресу и бороздит моря в поисках наживы и новых земель. Он стал юнгой, выполняя самую грязную и тяжелую работу на корабле. Дни были наполнены изнурительным трудом, а ночи – кошмарами и тоской по дому, казалось, не будет им конца. Но Дави не сдавался. Он учился морскому делу, впитывая знания, словно губка, наблюдая за опытными моряками, и мечтал о том, что когда-нибудь сам станет капитаном и поведет свой корабль к далеким, неизведанным берегам. А цепочка с амулетом, подаренная Мигелем, всегда была при нем, согревая остывшее сердце и напоминая о цыганском огне, который по-прежнему горел в его душе.
Встреча, длиною в жизнь, – отпечаток вечности на хрупком стекле мгновения
Прошло почти три года, словно сон, сотканный из морской пены и ветра. Рыжеволосой красавице, цыганке Руже, через несколько лун должно было исполниться пятнадцать лет. Барон Баро Мануш, ее отец, почтенный повелитель всех цыган, задумал отпраздновать этот день в сердце цыганского табора, что раскинулся на окраинах города Калькутты. «Балтер», торговое судно лишь по названию, был скорее роскошной яхтой, созданной для услады глаз и души, идеально подходящей для долгих морских странствий из Колумбии в любые уголки земли. Дни тянулись в предвкушении, словно нити жемчуга, отсчитывая время до их отплытия к берегам Индии. Донна Грация Орес, она же красивая цыганка Гожи, мать Ружи и жена Баро Мануша, не разделяла с ними путь в Калькутту. Таково было непреклонное решение барона. Он любил свою жену, но она, словно степная птица, унесенная ветром перемен, тосковала по блеску чужих огней – комфортной жизни надменных плантаторов и изысканных аристократов, так далеко ушедшей от вольного духа ее цыганских корней. «Глупая женщина,» – печально констатировал Баро Мануш в своих мыслях. «Но пока я жив, Ружа, моя златовласая дочь, останется настоящей цыганкой.» И он увозил ее в табор, туда, где огонь рода горел ярче всего. И вот, словно долгожданный рассвет, забрезжил день отплытия. На пристани, окутанные дымкой прощания, их провожали донна Грация Орес и старый цыган Сашко – слишком немощный для долгого путешествия. Донна Грация не питала любви к Сашко, но не смела и пальцем его тронуть, помня о его даре и о той нежной привязанности, что связывала старика с ее дочерью. Ружа трогательно прощалась с матерью. «Я люблю вас, милая матушка. Я лишь немного побуду с отцом и вернусь к вам, домой.» Ружа, воспитанная как истинная леди, получала превосходное образование. В свои юные годы она была необычайно хороша. От матери ей досталась ослепительная красота, от Мами Ягори, бабушки ее, – медно-рыжие волосы, словно закатное солнце и дар читать чужие мысли, а от самого барона Баро Мануша – неукротимый нрав. Она была полевым цветком, волею судьбы занесенным в роскошную оранжерею. Ружа обняла старого Сашко. «Пхуро ром Сашко, дождись меня.» И, наклонившись к его уху, прошептала, словно тайну: «Я люблю тебя.» Зачем она это сделала? Разве допустима столь неприкрытая сентиментальность для воспитанниц изысканных пансионов? Но Ружа никогда и не знала чопорных стен благородных девиц. Отец оберегал ее от этой участи, ведь ее дар, ее драгоценную Ружу, нужно было хранить как зеницу ока. Как жаль, что донна Грация, ее мать, не разделяла этих убеждений и лелеяла мечту отдать дочь в пансион. Сашко подарил ей изящный медальон на цепочке, где в золотой оправе сияло маленькое Солнце, и промолвил: «Совсем скоро Луна и Солнце встретятся и больше не расстанутся до скончания дней своих.» Ружа не поняла смысл этих слов, хотя помнила историю о даре, полученном от Мами Ягори в Калькутте. В этот миг родимое пятно в виде цветка лотоса на ее руке слегка защипало, словно напоминая о чем-то забытом. Одета она была как истинная юная леди, в европейское платье, сшитое по последней моде конца девятнадцатого века. Барон Баро Мануш знал предсказание Сашко и намеренно вез дочь в цыганский табор навстречу, как он считал, молодому луноликому цыгану. Естественно, о своих планах он не посвятил жену, мечтавшую выдать дочь за богатого плантатора с аристократической кровью. За сценой расставания тихо следил юный Дави Лобо, тринадцати лет от роду, который примерно год назад начал свою службу на торговом судне «Балтер». Он попал туда по распоряжению самого барона Баро Мануша, переведенный с другого корабля на этот. Романе Сашко обратился к Баро Манушу с этой просьбой, понимая ее цену. В снах его преследовало видение страданий юного Дави.
В старике он узнал дедушку Мигеля, который все детство рассказывал ему легенды о могущественном бароне и его рыжеволосой дочери, цыганке, наделенной тайным даром. «Дедушка Мигель!» – хотел было крикнуть он, но старый цыган не услышал бы его. Дави был счастлив, что дедушка Мигель жив и старость его проходит в тепле и достатке. В этот момент барон с дочерью поднимались на борт судна, и порыв сильного ветра, словно озорной бес, сорвал с юной хозяйки модную шляпку. Ее прекрасные рыжие волосы, вырвавшись из плена многочисленных шпилек, рассыпались по плечам, развеваясь на ветру золотым знаменем. И тогда Дави наконец понял, что легенда, рассказанная дедом Мигелем, – не просто сказка, а сама реальность, и могущественный цыганский барон Баро Мануш и его рыжеволосая дочь Ружа с даром читать чужие мысли поднимаются в эти минуты на палубу торгового судна «Балтер».
На древней карте звездной ночи, таинственной,Предсказано светилам обвенчаться.И Солнце, в Лунном шепоте, встречаются,Готовы в танце страсти закружиться.Златых волос волна, как водопады,В лучах его купается, светясь.И очи цвета моря, бездны взгляда,В безумстве нежном ввысь возносятся, молясь.Её морской властитель, внешне тих,Но в глубине клокочет страсти пламя.Их встреча – словно отблеск вечных истин,В хрустальном миге – вечности сиянье.И вот они пред алтарем Вселенной,Где Млечный Путь – их брачный взор украсит.Свидетели – созвездий лики бренные,Что в кружевах туманностей их страсть запечатлят.Он к ней склонился, в губы шепчет клятвы,О верности до края мирозданья.Она в ответ лишь дарит искры ласки,И звездный дождь – их нежное признанье.Их поцелуй – все взрывы сверхновых звезд,Слияние энергий, мирозданье.Любовь их – мост меж прошлым бездной грез,И будущим, где нет еще названья.И в этот час, священный и безмолвный,Когда галактики застыли в ожиданье,Рождается мелодия любви, невольной,Что эхом отзовется в каждом мирозданье.Их души, словно две кометы, мчатся,Сближаясь в точке невозвратной, вечной.В объятьях этих космос отразится,И станет их любовью бесконечной.Отныне связаны судьбой неразделимой,Они – хранители вселенского огня.Их танец в звездной пыли, неутолимый,Напомнит миру: в любви – суть бытия.Пусть светят им созвездия во мраке,Пусть Млечный Путь укажет путь домой.Ведь их любовь – бессмертия знак,В гармонии Вселенной, вечной и живой.Дави замер, ошеломленный открывшейся правдой. Он знал, что дедушка Мигель никогда не лгал, но сложно было поверить в существование столь могущественного человека, живущего по законам древнего кочевого народа, да еще и владеющего несметными богатствами мира. И вот, пред ним, словно сошедшая со страниц старинных преданий, стояла она – Ружа, юная дева, чьи рыжие волосы сияли в лучах солнца, словно расплавленное золото. Ее грация и стать, аристократическая осанка и вместе с тем какая-то дикая, первобытная сила, исходящая от нее, завораживали. Дави, привыкший к тяжелой работе и лишениям, почувствовал неведомое прежде волнение, робкое и трепетное.
Торговое судно «Балтер» медленно отчалил от пристани порта, скользя по темной воде, словно огромный лебедь. Дави, стараясь оставаться незамеченным, украдкой наблюдал за Ружей. Она стояла у борта, вглядываясь в удаляющиеся очертания родного города. В ее глазах читалась легкая грусть и в то же время предвкушение чего-то нового, неизведанного. Дави не мог отвести от нее взгляда, словно зачарованный. Он знал, что это неправильно, что он всего лишь простой юнга, а она – дочь могущественного барона, но ничего не мог с собой поделать.
Дни морского путешествия до Калькутты томительно тянулись, словно бесконечная вереница однообразных снов. Дави выполнял свои обязанности, стараясь избегать встреч с Баро Манушем и Ружей. Однако ему не всегда это удавалось. Иногда он ловил на себе взгляд Ружи – пытливый, изучающий. Казалось, она видит его насквозь, читает его мысли. От этого Дави становилось не по себе, и он поспешно отводил взгляд, чувствуя, как краска заливает его щеки.
Однажды, поздним вечером, когда на палубе почти никого не было, Ружа подошла к Дави. «Как тебя зовут?» – спросила она мягким голосом. Дави, заикаясь, ответил: «Дави, моя госпожа». Ружа улыбнулась. «Не называй меня госпожой. Просто Ружа». Дави удивленно поднял глаза. «Но…» – начал он, но Ружа прервала его: «Мне не нравится, когда меня называют госпожой.» Она помолчала, глядя на темную воду. «Расскажи мне о себе, Дави».
В ту ночь, под убаюкивающий шепот волн и завывание ветра, Дави излил Руже душу, полную горечи и скитаний, поведал о предательстве родного отца, продавшего его словно вещь. Вспомнил старого цыгана, деда Мигеля, ангела-хранителя его детства. «Знаете, моя госпожа, – тихо промолвил Дави, – совсем недавно я вновь повстречал дедушку Мигеля…» И Ружа, словно прочитав его мысли, воскликнула: «Да ведь это мой пхуро ром, Сашко!» Дави, завороженно продолжал: «Дедушка Мигель часто рассказывал о прекрасной златовласой девочке, дочери барона. Мне казалось, это всего лишь красивая сказка. Но когда я увидел ваше прощание с ним перед отплытием, когда ветер сорвал вашу шляпку, и я впервые увидел ваши волосы цвета меди, я понял: вот она, живая легенда, прекрасная цыганка Ружа.
«Моя госпожа, – продолжил Дави, запинаясь от волнения, – вашу шляпку я поймал. Она теперь мой талисман.» Ружа одарила его теплой улыбкой.
«Знаешь, Дави, мой пхуро ром Сашко тоже поведал мне одну легенду, – проговорила она, понизив голос.
– В день, когда было затмение, когда Солнце и Луна обвенчались в небесах, в день, когда я получила дар от моей Мами Ягори в далекой Индии, в семье колумбийского торговца родился луноликий мальчик, с неземной красотой, синими, как глубина океана, глазами и дерзким нравом. Дави, это ты,» – закончила Ружа, глядя ему прямо в глаза. Дави отвернулся, ошеломленный ее словами. Вдруг взгляд Ружи упал на цепочку с кулоном Луны, висевшую на груди юнги.
«Дави, скажи мне, – взволнованно спросила Ружа, – этот кулон тебе подарил наш пхуро ром Сашко?» «Верно», – ответил Лави, не удивившись ее проницательности.
«А в день нашего отплытия в Калькутту, – продолжала Ружа, – он подарил мне цепочку, но на кулоне было Солнце, и сказал: „Совсем скоро Луна и Солнце встретятся и больше не расстанутся до скончания дней своих“.» Дави, словно эхо, подхватил ее слова: «Там, в детстве, в родительском доме, дедушка Мигель говорил мне то же самое…»
Ружа, предвосхищая его, воскликнула: «Значит, ты – Луна, а я – Солнце! И мы не расстанемся больше никогда!» И залилась серебристым смехом, словно трель диковинной птички. В этот момент на палубе появилась гувернантка Лала, взволнованно выкрикивая: «Сеньорита Ружа, где же вы?» «Мне пора», – сказала Ружа, бросив мимолетный взгляд на юнгу.
– «А ты и вправду красивый.» И, легко ступая, удалилась.
Впервые в жизни Дави ощутил, словно кто-то читает его душу, словно каждое его слово отзывается эхом во вселенной другого человека. В эту ночь между ними пролегла незримая нить доверия и симпатии, светлая и хрупкая, как паутинка, способная соткать полотно новой судьбы. Поражен? Это слово – жалкая тень того, что творилось в его душе. В тот самый миг, когда тринадцатилетний юнга Дави, проданный родным отцом за долги цыганскому барону, влачил свое жалкое существование, в его мрачном мире взошла она – его Солнце, путеводная звезда, пронзившая тьму. Рыжеволосая цыганка Ружа… Он готов на все, отдать саму жизнь, лишь бы однажды их пути слились в единую, вечную дорогу. В сердце расцвела цель, и он прошептал, словно заклинание: «Читай мысли – владей миром». С той минуты эти слова стали его жизненным кредо.
Ночи на судне «Балтер» стали для Дави временем откровений и мечтаний. После той памятной беседы с Ружей, он чувствовал себя другим человеком – не просто юным юнгой, а частью чего-то большего, предопределенного. Он старался быть незаметным, безупречно выполнять свои обязанности, но теперь каждый его жест, каждое движение было пропитано мыслью о Руже. Он выучил наизусть все ее привычки, любимые места на палубе, время, когда она выходила встречать закат. Дави жадно ловил каждый ее взгляд, каждое слово, обращенное к нему, стараясь разгадать смысл, скрытый за ее улыбкой. Он знал, что между ними огромная пропасть – разница в положении, образовании, планах на будущее. Но что-то внутри него противилось этой очевидной истине, шептало о возможности чуда. Он хранил ее шляпку как драгоценность, а кулон Луны, подаренный дедом Мигелем, словно магнит, притягивал к себе его мысли и чувства.
Интерес к ромскому языку возник у него, когда он прислушивался к обрывкам разговоров прислуги барона. Он стал изучать язык цыган. Еще ребенком он предпринимал попытки освоить этот язык с помощью деда Мигеля, но безуспешно. Он хотел понимать все, что она говорит, чувствовать ее настроение, предугадывать ее желания. Он стал ее тенью, незаметно следуя за ней по палубе, наблюдая за ее реакцией на окружающий мир. Он видел, как она любуется закатами, как она сочувствует бедным матросам, как она спорит с отцом о будущем цыганского народа.
По мере приближения к Калькутте, напряжение на судне «Балтер» нарастало. Барон Баро Мануш становился все более задумчивым. Он часто проводил время наедине с собой, куря трубку и глядя в морскую даль. Ружа, напротив, оживилась и с нетерпением ждала встречи с цыганским табором. Она расспрашивала отца о Индии, о ее культуре и обычаях, словно желая заранее погрузиться в атмосферу нового мира. Барон, в свою очередь, рассказывал ей истории, услышанные от Мами Ягори, о могущественных махараджах, священных реках и древних храмах. Он видел, как загораются ее глаза, как она жадно впитывает каждое его слово.
Разговоры отца и дочери, словно шепот ветра в парусах, нет-нет да и долетали до чуткого слуха юнги Дави. Ружа всегда, вольно или невольно, ощущала его присутствие – тень, скользящую по краю сознания. Она читала его мысли, словно старую книгу, перелистывая страницы: «Моя госпожа…» – повторялось там, – «Читай мысли – владей миром». И еще она чувствовала – почти кожей – что юнга томится своей первой, робкой любовью. Ей скоро исполнится пятнадцать, а ему – тринадцать, всего лишь мальчишка, расцветающий в тени ее золотых волос. Он с усердием изучал цыганский язык, и, к удивлению Ружи, бегло говорил на испанском, португальском, русском, французском и английском. Морская жизнь, пестрая круговерть языков и наречий, сама незаметно вложила эти знания в его юную голову. Много мальчишек находили приют на бесконечных торговых судах Баро Мануша, которого в Колумбии величали доном Бельмиро Оресом. Дави знал, что это не его настоящее имя. Он был повелителем, бароном всех цыган – Баро Мануш. В эти моменты Дави забывал о своей скромной роли юнги и представлял себя равным им – интересным собеседником, способным удивить и увлечь эту юную златовласую цыганку.
Однажды вечером, когда торговое судно «Балтер» уже бросил якорь неподалеку от берегов Калькутты, Дави повстречал Ружу на верхней палубе. Она стояла, облокотившись на перила, и любовалась ночным пейзажем, искрящимся огнями океана.
«Скоро… скоро я увижу настоящий цыганский табор», – прошептала Ружа, словно пробуя на языке вкус предвкушения. «Пхуро ром Сашко так живо описывал его пестроту и вольную душу…» Она говорила скорее с собой, чем с кем-то еще, ее голос звучал как тихая мелодия, рожденная мечтой. Дави, набравшись смелости, подошел к ней ближе. «Я тоже много слышал о цыганских таборах», – ответил он. «Там живут сильные и независимые люди, которые ценят свободу превыше всего». Ружа повернулась к нему и посмотрела в глаза. «Ты бы хотел побывать в таборе, Дави?» – спросила она. «Я бы хотел быть рядом с вами, моя госпожа», – ответил он, выпалив эти слова на одном дыхании.
В этот момент на палубе появился барон Баро Мануш. Его взгляд был суров и не предвещал ничего хорошего. «Что здесь происходит?» – спросил он зычным голосом. Ружа, не растерявшись, шагнула вперед. «Мы просто любовались ночным закатом, отец», – ответила она спокойно. Барон пристально посмотрел на Дави, словно пытаясь прочесть его мысли. «Дави, тебе пора возвращаться к своим обязанностям», – сказал он, не отводя от него взгляда
– «Ночь не лучшее время для бесед с молодой сеньоритой.» Дави, опустив голову, поспешил удалиться, ощущая на себе тяжелый взгляд барона. Он понимал, что их короткая идиллия подошла к концу. Впереди ждала Калькутта, цыганский табор и, возможно, разлука.
Однако Дави не собирался сдаваться. Он помнил слова деда Мигеля о том, что судьба в руках каждого человека. Он верил, что легенда о Луне и Солнце – это его судьба, которую он готов был отстаивать до конца. И он уже знал, как ему действовать дальше. «Читай мысли – владей миром», – вновь прошептал он, глядя на светящиеся огни приближающейся Калькутты. В его сердце горел огонь надежды и решимости, способный осветить даже самую темную ночь.
Вскоре торговое судно «Балтер» прибыло в Калькутту.
В Калькутте дон Бельмиро Орес и его дочь задержатся, словно зачарованные, после феерических празднеств в честь ее дня рождения – на срок, пока не ведомый даже ветрам Ганга. Их пристанищем станет особняк, хитроумно замаскированный под фамильные владения самих Киплингов, словно вырванный со страниц его рассказов. Барон Баро Мануш, словно паук, неутомимо плел паутину интриг и обмана, словно стремясь обмануть саму судьбу. Он был властителем несметных угодий: залитого солнцем поместья в Португалии, чьи стены омывал неукротимый Атлантический океан; затерянного в архангельских снегах, словно сон, старинного усадебного дома, построенного в лучших традициях зодчества; величественного особняка на далеком Сахалине, где шепот ветров помнил тайны веков; и утопающей в изумрудной зелени гаитянской виллы, словно сошедшей со страниц тропической сказки. И это лишь верхушка айсберга, ведь бесчисленные колумбийские фазенды, раскинувшиеся под ласковым тропическим солнцем, тоже принадлежали ему. Его владения напоминали пестрый кочевой табор, раскинувшийся по всему земному шару.
Жемчужиной калькуттского поместья был фонтан-гигант, изваянный в виде слона и воздвигнутый в честь маленькой Ружи в тот самый день, когда тринадцать лет назад она впервые ступила на землю этого благословенного места, прибыв на церемонию принятия дара. В тот самый день в разорившейся семье колумбийского торговца Пабло Лобо родился мальчик, чье лицо было озарено неземным, лунным светом – Дави.