Наследник Менделеева

Глава 1. Когда элементы оживают

Макс Петров ненавидел химию. Не просто не любил – именно ненавидел всей душой. Когда учительница начинала писать на доске эти чертовы формулы, у него в животе всё сжималось, а от запаха лаборатории его буквально выворачивало наизнанку.

Поэтому когда дедушка Николай Иванович умер – внезапно, от сердца, даже не попрощавшись – Макс собирался продать всё его барахло и больше никогда не вспоминать про химию. Квартиру, книги, и особенно эту жуткую лабораторию в подвале.

Дед всю жизнь проработал учителем химии. Пятьдесят лет! Представляете? Полвека мучить детей этими H2SO4 и прочей абракадаброй.

Но в тот дождливый вечер, когда Макс спустился в подвал оценивать старое оборудование (мама сказала – может, хоть что-то стоящее найдёшь), он наткнулся на дневник. Такой потрёпанный, в кожаном переплёте.

Последняя запись была сделана буквально за день до смерти. Дедушка писал дрожащей рукой:

*"Максик, если ты читаешь это… Как же начать? Я всю жизнь хранил один секрет. Периодическая долина существует. По-настоящему. И теперь… теперь тебе придётся стать хранителем. Они ждут. Произнеси формулу на последней странице, но помни – пути назад уже не будет. Менделеев был прав насчёт периодичности, но он даже не представлял, что каждый цикл…"*

Здесь почерк обрывался.

– Совсем крыша поехала к концу, – пробормотал Макс, но почему-то не смог закрыть дневник.

На последней странице была написана какая-то белиберда из символов и цифр. Макс хмыкнул и, не особо думая, прочитал вслух.

И мир начал… таять?

Стены лаборатории растворились в молочно-белом тумане. Под ногами каменный пол стал мягким, как батут. В воздухе пахло озоном и ещё чем-то… незнакомым. Вроде как цветами, только не земными.

– Ну и ну! – поразился Макс, потому что туман рассеивался, а он стоял на вершине холма, откуда открывался вид на…

– Это точно сон, – пробормотал он, ущипнув себя за руку. – Определённо сон после стресса от дедушкиной смерти.

Но ущипывание больно отдалось в пальцах, а перед ним по-прежнему расстилалась невозможная долина. Гигантская таблица Менделеева, только живая. Там, где должна была быть клетка водорода, стояла крошечная хибарка, из трубы которой постоянно валил пар. Гелий жил в прозрачном шаре, который парил в воздухе и переливался всеми цветами.

– Новенький! – радостный голосок заставил его подпрыгнуть.

Рядом материализовался пацан лет двенадцати, с серебристыми волосами и глазами цвета морской волны. На футболке красовалась единица.

– Я Водород, – представился он, подпрыгивая на месте. От него исходило лёгкое шипение. – А ты наверняка новый хранитель! Дед Николаич про тебя рассказывал. Говорил, что ты…

– Погоди-погоди, – Макс замахал руками. – Ты что, настоящий?

– А я похож на ненастоящего? – обиделся мальчишка и надулся, отчего стал чуть больше. – Хочешь, потрогай!

Прежде чем Макс успел возразить, Водород схватил его за руку. Кожа была прохладной и… покалывающей, как будто по ней бегали тысячи крошечных пузырьков.

– Только не подноси меня к огню, – засмеялся пацан. – А то устроим второй Гинденбург!

– Водород, не пугай мальчика в первый же день.

Строгий голос заставил их обернуться. К ним подходила девочка лет пятнадцати-шестнадцати, с аккуратно заплетённой косой и серьёзными серыми глазами. На свитере виднелся символ "Ca" и число 20.

– Кальций, – представилась она, протягивая руку. – Но можешь звать меня Кальцина. Официально исполняю обязанности… – она закатила глаза, – заместителя хранителя по вопросам образования и безопасности.

Рукопожатие было крепким и тёплым. От неё исходило ощущение… надёжности, что ли.

– Макс, – пробормотал он, всё ещё не веря происходящему. – Слушай, а ты тоже… элемент?

– Металл, щелочноземельный, – кивнула деловито. – Отвечаю за кости, мышцы, нервную систему. В долине курирую порядок и новичков.

– Кальцина наша лучшая! – восторженно добавил Водород. – Она всё знает и может объяснить даже самые сложные реакции.

– Хватит, – покраснела девочка. – Кто-то же должен следить, чтобы Натрий с Калием не взорвали полдолины своими шутками.

Макс огляделся. Долина и правда жила. Где-то в районе переходных металлов разливалось многоголосое пение – это элементы меняли степени окисления, окрашиваясь в разные цвета. Благородные газы в углу мягко светились неоновым светом.

– Как это вообще… возможно? – прошептал он.

– Твой дед не рассказывал? – удивилась Кальцина. – Странно. Обычно знания передаются из поколения в поколение.

– Дед пытался, – нахмурился Макс, вспоминая. – Но я думал, это всё… ну, скучно. Формулы какие-то, реакции. Мне казалось, это к жизни никак не относится.

Водород и Кальцина переглянулись.

– Не относится к жизни? – тихо переспросила Кальцина.

Макс почувствовал, что сказал что-то не то. Девочка смотрела на него с таким выражением, будто он заявил, что дышать необязательно.

– Макс, – начала она медленно, делая шаг к нему. – А чем ты дышишь?

– Ну… воздухом, конечно.

– Который состоит из…?

– Из… – Макс замялся. Где-то в глубине памяти всплывали обрывки школьных уроков. – Из газов каких-то?

– Азот, кислород, – подсказал Водород, указывая на соответствующие районы долины. – Мы тут все живём.

– А ешь ты что? – продолжала наступать Кальцина.

– Еду…

– Которая состоит из белков, жиров, углеводов. Сложных молекул. Из нас.

Она подошла совсем близко, и Макс почувствовал лёгкий запах мела.

– А сам ты из чего состоишь?

Макс открыл рот, но ничего не сказал. Где-то в мозгу начало что-то щёлкать, складываться.

– Из клеток, – закончил за него Водород, – которые состоят из атомов. Из нас.

– Ты ходишь, думаешь, чувствуешь благодаря нам, – добавила Кальцина мягче. – В мышцах кальций работает с белками, в крови железо таскает кислород, в нервах натрий и калий передают электрические импульсы.

У Макса закружилась голова. И не от магии долины – от понимания собственной тупости.

– Я… я никогда не думал об этом так, – признался он.

– Здесь научишься, – улыбнулась Кальцина. – Но сначала нужно понять историю. Пойдём.

Она повела их к огромному дубу в центре долины. Под его кроной стояли какие-то переливающиеся кресла.

– Садись, – махнула рукой девочка. – Про Менделеева тебе рассказывали?

– Ну да. Таблицу придумал. Приснилась ему.

– Легенда, – отмахнулась Кальцина. – На самом деле он семнадцать лет работал над систематизацией. И когда открыл периодический закон, случилось кое-что интересное.

Водород плюхнулся на траву рядом.

– Дядя Дима случайно открыл портал! Между вашим миром и нашим.

– Не случайно, – поправила Кальцина. – Периодический закон – это фундаментальный принцип устройства… ну, всего. Когда Менделеев его сформулировал, он создал мост. Между физической реальностью и… назовём это измерением смыслов.

– Измерением чего? – не понял Макс.

– Место, где идеи становятся живыми, – объяснила девочка, и глаза у неё загорелись. – Где математические закономерности превращаются в характеры, а химические свойства – в судьбы. Менделеев не просто открыл таблицу. Он дал нам жизнь.

Макс посмотрел на Водорода, который теперь лежал на спине и пускал мыльные пузыри – обычные, но которые почему-то не лопались, а парили в воздухе, светясь изнутри.

– И с тех пор вы тут живёте?

– Не совсем, – Водород перестал играть и стал серьёзным. – Сначала нас было мало. Только те, кого тогда знали. А потом… по мере того, как люди открывали новых, здесь появлялись новые жители.

– А что с твоим дедом случилось? – мягко спросила Кальцина.

Макс почувствовал знакомую боль в груди. Дед… дед действительно был особенным. Рассказывал удивительные истории, показывал красивые опыты, пытался объяснить, как всё взаимосвязано. А подросток Макс сидел с телефоном и думал о своём.

– Он говорил, что каждый элемент – это характер, – вспомнил вдруг Макс. – Кислород деятельный, железо надёжное, ртуть… как он там говорил… непостоянная.

– Точно! – обрадовался Водород. – Дед Николаич нас видел настоящими!

– Но почему я? – Макс посмотрел на них растерянно. – Я же ничего не знаю. У деда были ученики, которые химию любили, отличники…

Кальцина задумалась.

– Знания можно получить. А вот способность чувствовать… это либо есть, либо нет. И дед верил, что у тебя есть.

Их разговор оборвал тревожный крик откуда-то из дальнего угла долины:

– Помогите! Нихоний опять… ой, блин!

– А-а-а, нет, – простонала Кальцина, хватаясь за голову. – Опять начинается.

– Что такое? – забеспокоился Макс.

– Сейчас увидишь. Держись крепче!

Водород схватил его под руку, и они понеслись по долине – не бегом, а каким-то невероятным способом, скользя по воздуху. Пейзажи мелькали по сторонам: блестящие башни металлов, газообразные облака, строгие кубические структуры.

В дальнем углу творился хаос. Элементы седьмого периода толпились вокруг странного сооружения, которое то появлялось, то исчезало.

– Нихоний, успокойся! – кричала девочка с номером 110. – Твой период полураспада увеличился! Уже несколько минут!

– Минут? – голос изнутри мерцающего строения звучал отчаянно. – И что с того? Посмотри на Углерод – он бриллианты строит на века! А Железо вообще цивилизации создало! А я? Я даже нормально существовать не могу!

– Кто это вообще? – спросил Макс Кальцину.

– Нихоний. Сто тринадцатый элемент, – быстро объяснила она. – Искусственный, тяжёлый, жутко нестабильный. У него… ну, проблемы с самооценкой.

– Серьёзно?

– Он завидует стабильным и не понимает, зачем вообще существует, – Кальцина говорила на ходу, пока они приближались к суматохе. – Его период полураспада – миллисекунды. Представь, каково это.

Водород уже подскочил к мерцающему строению:

– Нихоний, друг, помнишь, о чём мы говорили? Ты же представитель будущего! Учёные создали тебя, чтобы…

– Будущего?! – горько засмеялся голос изнутри. – Какого будущего? Я распадаюсь быстрее, чем успеваю подумать!

Макс неожиданно для себя шагнул вперёд.

– А может, в этом твоя фишка?

Все обернулись. Нихоний на мгновение обрёл чёткие контуры – высокий парень с постоянно мерцающими краями.

– Что ты имеешь в виду? – подозрительно спросил он.

Макс почувствовал, как в голове что-то складывается. Где-то в памяти всплыли дедушкины рассказы…

– Ну… ты же не просто исчезаешь. Ты превращаешься в другие элементы, да? Это как… – он запнулся, подыскивая слова, – как фокусник, который может стать кем угодно.

– Но я не выбираю, во что превращаться!

– А разве это плохо? – Макс удивился собственным словам. – Может, твоя суперсила в том, что ты непредсказуем? Что с тобой всегда происходит что-то новое?

Нихоний задумался. Его контуры стали чуть стабильнее.

– Я… никогда не думал об этом так.

– Плюс, – подхватила Кальцина, – учёные продолжают работать. Может, когда-нибудь найдут способ сделать сверхтяжёлые элементы устойчивыми. А пока ты – пионер.

Сооружение Нихония окончательно обрело форму – что-то вроде обсерватории с вращающимся куполом.

– Спасибо, – тихо сказал он. – Никто не объяснял мне это так… по-человечески.

– Эй, а ещё ты помогаешь изучать физику! – воодушевился Водород. – Твои превращения показывают, как устроена материя!

– Исследователь превращений, – повторил Нихоний, и улыбка у него замерцала, как северное сияние. – Звучит куда лучше, чем "нестабильный элемент".

Но едва кризис разрешился, как Кальцина схватила Макса за руку:

– Ты это как сделал?

– Что?

– То, что не удавалось предыдущему хранителю месяцами. Дед пытался помочь Нихонию знаниями из книг, а ты… ты его просто выслушал.

– А что тут такого? – растерялся Макс. – Если он несчастный, надо было найти что-то хорошее в том, что его расстраивает.

– Это называется рефрейминг, – задумчиво сказала Кальцина. – Очень важный навык для хранителя.

– Макс, – серьёзно посмотрела на него девочка. – В долине начинаются проблемы. Многие элементы чувствуют себя ненужными, забытыми. Особенно те, кого открыли недавно, или те, кого считают опасными.

Как будто в подтверждение её слов, с другой стороны долины донёсся глухой рёв:

– ДОВОЛЬНО! Я устал быть токсичным злодеем в ваших историях!

– Свинец, – понуро сказала Кальцина. – У него тоже кризис репутации.

Они поспешили туда, где разворачивалась новая драма. Свинец – мрачный парень с серым лицом – стоял посреди группы тяжёлых металлов и размахивал руками:

– Вы знаете, что я не всегда был ядовитым? Римляне меня считали благородным! Я от радиации защищаю! Без меня ни одна батарейка не работает!

– Мы знаем, Плюм, – мягко сказал стоящий рядом Олово.

– А зачем им помнить хорошее? – неожиданно злобно спросил чей-то голос.

Все замерли. Над долиной поднималось что-то тёмное и красивое одновременно. Макс почувствовал, как волосы встают дыбом.

– Блин, – прошептала Кальцина. – Тёмный Нихоний.

Фигура приближалась. Это действительно был 113-й элемент, но совершенно другой. Если тот, кого они успокоили, был нестабильным, но добрым, то этот источал холодную ярость.

– Знакомьтесь с новым Хранителем, – презрительно сказал Тёмный Нихоний, – Мальчишка, который химию толком не знает, но уже советы раздаёт.

– Это кто такой? – прошептал Макс.

– Когда элемент испытывает сильный внутренний конфликт, он может… расщепиться, – быстро объяснила Кальцина. – Эта часть питается отчаянием.

– Заткнись, Кальций! – рявкнул тёмный элемент. – Ты со своей стабильностью никогда не поймёшь, каково быть ошибкой природы!

Он взмахнул рукой, и по долине прокатилась волна какой-то гнетущей энергии. Элементы вокруг потускнели.

– Он прав, – уныло сказал Свинец. – Зачем мы нужны, если приносим только вред?

– Я тоже токсичен, – добавила Ртуть, блестя тускло. – Красивая, но смертельная.

– А меня вообще боятся называть, – прошептал Уран откуда-то издалека.

Макс видел, как долина превращается в царство тоски. Яркие краски исчезали, песни смолкали, даже Водород перестал искриться.

– Что он делает? – спросил Макс.

– Усиливает негативные мысли, – дрожащим голосом ответила Кальцина. – Если он продолжит, долина может… умереть. Стать местом, где химия несёт только разрушение.

Макс представил мир без лекарств, без чистой воды, без нормальной еды. Мир, где каждая реакция несёт только смерть.

– Ну что, новый хранитель? – саркастически спросил Тёмный Нихоний, приближаясь. – Дашь мне тоже совет про пользу нестабильности? Скажешь, что радиоактивность – это круто?

Макс почувствовал, как сердце колотится где-то в горле. Все смотрели на него. В глазах надежда и сомнение одновременно. А в глазах Тёмного Нихония – холодный вызов.

«Что бы сделал дед?» – подумал Макс. И вдруг вспомнил его слова: «Максик, в химии нет плохих элементов. Есть неправильное применение».

– А знаешь что? – неожиданно твёрдо сказал Макс. – Радиоактивность действительно крутая.

Тёмный Нихоний моргнул – явно такого ответа не ожидал.

– Радиоактивность лечит рак, – продолжал Макс, голос становился увереннее. – Радиоактивные изотопы помогают врачам видеть, что происходит внутри организма. Уран… – он показал в сторону актиноидов, – обеспечивает энергией целые города!

– Ты не понимаешь… – Тёмный Нихоний сжал кулаки.

– Понимаю! – перебил Макс. – Люди тебя боятся. Но знаешь, что я вижу, когда смотрю на тебя?

– Что? – в голосе прозвучала неуверенность.

– Элемент, который настолько мощный, что его изучают лучшие учёные мира. Настолько важный, что его создают в специальных лабораториях. – Макс сделал шаг вперёд. – Ты говоришь – ошибка природы. А может, ты следующий шаг эволюции?

Тёмная аура вокруг Нихония заколебалась.

– Он прав, – тихо сказал Уран, выходя из тени. – Помните, как меня боялись? А оказалось, что я – источник энергии для человечества.

– И меня боялись, – добавила Ртуть. – Но без меня не было бы точных приборов.

– Мной лечат щитовидку, – подал голос Йод.

– А я борюсь с депрессией, – неожиданно сказал Литий. – Правда, в правильных дозах.

Тёмный Нихоний оглядывался, и Макс видел внутреннюю борьбу.

– Но я всё равно нестабильный…

– И что? – Макс почувствовал прилив вдохновения. – Знаешь, что такое звёзды?

– Что?

– Гигантские ядерные реакторы. Они тоже нестабильны, распадаются, превращаются в другие элементы. И знаешь что? – голос Макса окреп. – Именно благодаря этой нестабильности мы все существуем!

Он показал вокруг:

– В звёздах водород становится гелием, гелий – углеродом, углерод – кислородом. Если бы не нестабильность, во вселенной был бы только водород, и никого из нас бы не существовало!

Тёмная аура начала рассеиваться, как утренний туман.

– Ты хочешь сказать, что я… как звезда?

– Ты создаёшь новые элементы своим распадом, – кивнул Макс. – Это же… это творение в чистом виде! Каждый твой распад – рождение чего-то нового.

– Поразительно! – прошептал Водород. – Я об этом не думал.

Кальцина смотрела на Макса с восхищением. По долине распространялось новое чувство – не просто надежда, а понимание.

– Я… – Тёмный Нихоний колебался. – Но как справляться с завистью? С ощущением, что я хуже других?

Макс задумался. Он говорил не только с элементом, но и с частью себя – той частью, которая всегда чувствовала себя недостаточно хорошей.

– Знаешь, – сказал он медленно, – я всю жизнь завидовал отличникам, спортсменам, популярным ребятам. Казалось, у меня нет особых способностей.

– И что изменилось? – спросил Нихоний, садясь на землю.

– Сегодня понял, что не обязательно быть лучшим во всём. Важно найти то, что получается именно у тебя. – Макс тоже присел рядом. – У тебя получается показывать границы возможного. У меня, оказывается, получается видеть хорошее в плохом.

– А у меня – быть основой всего живого, – задумчиво сказал Углерод.

– У меня – проводить ток и тепло, – добавила Медь.

– У меня – делать воздух пригодным для дыхания, – сказал Кислород.

Элементы один за другим вспоминали не то, в чём они хуже других, а свою уникальность.

Тёмный Нихоний медленно поднялся. Контуры стали мягче, фиолетовое свечение – теплее.

– Спасибо, – тихо сказал он. – Я хочу… попробовать соединиться с моей светлой половиной.

– А это можно? – удивился Макс.

– В химии возможно многое, – улыбнулась Кальцина. – Особенно когда есть катализатор.

– Катализатор?

– Вещество, которое ускоряет реакцию, не участвуя в ней напрямую. Сегодня таким катализатором стал ты.

Тёмный и светлый Нихоний подошли друг к другу. Когда соприкоснулись, произошло чудо – не взрыв, а мягкое слияние, как два ручья, впадающие в реку.

Новый Нихоний улыбнулся:

– Теперь понимаю. Быть сложным не значит быть неправильным. Иметь противоречия – это нормально.

– И знаешь, что самое крутое? – воскликнул Водород. – Макс тоже полный противоречий! Говорит, что химию не любит, а решает наши проблемы лучше любого профессора!

Все засмеялись, и впервые за день Макс почувствовал себя на своём месте.

– Ну хорошо, – сказал он, оглядывая долину, которая снова сияла красками. – Допустим, я понимаю, что вы не просто символы в таблице. Но что вообще значит – быть хранителем?

– Хранитель – это мост, – серьёзно ответила Кальцина. – Между нашим миром и человеческим. Ты помогаешь людям понимать нас, а нам – людей.

– Но я же ничего не знаю!

– Зато умеешь чувствовать, – сказал Нихоний. – А это важнее знаний.

– Знания можно получить, – кивнул Водород. – Мы научим. Правда, ребята?

По долине прокатилось дружное «Да!», и Макс почувствовал тепло в груди.

– Только сначала, – практично добавила Кальцина, – нужно изучить основы. Понять, как мы устроены, почему ведём себя именно так.

– Хорошо, – решился Макс. – С чего начнём?

– С тебя, – неожиданно сказала Кальцина.

– С меня?

– Ты состоишь из элементов. Давай посмотрим, из каких.

Она взмахнула рукой, и перед Максом появилось зеркало. Только отражение было странным – светящаяся схема человеческого тела, где разные части окрашены в разные цвета.

– Кислород – 65% твоего веса, – показала Кальцина на синее свечение. – В основном в воде и органике.

– Углерод – 18%, – добавил подошедший Углерод. – Я основа всех белков, жиров, ДНК.

– Водород – 10%! – радостно подпрыгнул мальчишка. – Я везде!

– Азот – 3%, – скромно сказал тихий голос. Макс обернулся и увидел задумчивого парня в фиолетовом. – В белках и ДНК. Без меня не было бы генетической информации.

– Кальций – полтора процента, – Кальцина показала белые участки скелета. – Кости крепкие делаю.

– Фосфор – процент, – появился энергичный рыжий парень. – Я в костях и зубах, но главное – храню энергию в АТФ. Каждое твоё движение, каждая мысль – моя работа!

– Офигеть, – прошептал Макс. – Получается, я это… вы все вместе?

– Не совсем, – улыбнулась Кальцина. – Ты это то, как мы взаимодействуем. Связи, реакции, равновесие. Мы материал, но кем ты становишься – зависит от организации.

У Макса слегка поехала крыша от масштаба понимания.

– Значит, когда я думаю… это вы думаете?

– Нет, – засмеялся Углерод. – Мы создаём условия для мысли. Твои нейроны – наши соединения. Но сама мысль… это уже что-то больше нас.

– Как музыка больше нот, – добавил Фосфор. – Или картина больше красок.

– А когда я что-то чувствую?

– Это тоже химия! – воскликнул Водород. – Дофамин, серотонин, адреналин… все молекулы счастья, любви, страха – делаем мы!

– Но чувства не только молекулы, – задумчиво сказала Кальцина. – Это то, как ты их интерпретируешь.

Макс плюхнулся на траву, пытаясь переварить услышанное.

– Получается, я не могу без вас существовать, но и вы во мне становитесь чем-то… большим?

– Теперь понимаешь магию химии! – обрадовался Нихоний. – Мы превращаемся во что-то совершенно новое, соединяясь!

– Окей, – сказала Кальцина. – Теперь кое-что практическое. Водород, покажи, как соединяешься с Кислородом.

– О, с удовольствием!

Водород подскочил к голубоватой девочке, которая стояла в стороне.

– Привет, – застенчиво сказала она. – Я Кислород. Я… очень активная. Иногда слишком.

– Кислород стесняется, – объяснил Водород. – Думает, что из-за неё пожары и взрывы. Но она же дарит жизнь!

– Я поддерживаю дыхание, – тихо добавила девочка. – Сжигаю пищу в клетках, даю энергию. Но когда меня много или я с не теми веществами встречаюсь…

– Без тебя мы вообще не смогли бы жить! – воскликнул Макс, и от искренности в голосе Кислород расцвела.

– Смотри, что происходит, – сказал Водород, протягивая ей руки.

Макс затаил дыхание. Два элемента взялись за руки, и вокруг начало происходить волшебство. Сначала искорки – это электроны перестраивали орбитали. Потом пространство заискрилось голубым светом.

– Образуется молекула воды, – пояснила Кальцина. – Два атома водорода делятся электронами с кислородом.

– H2O! – выпалил Макс, узнав формулу.

И правда, перед ними появилась крошечная танцующая фигурка – молекула воды. Похожая на родителей, но с совершенно особенным характером.

– Привет! – весело сказала молекула. – Я могу быть льдом, паром, жидкостью! Растворяю всякое, переношу питательные вещества!

– Это невероятно, – Макс встал и подошёл ближе. – Получается, элементы не исчезают, а создают что-то новое?

– Именно! – закивал Углерод. – А я вообще могу соединиться с собой в миллионе вариантов. Хочешь посмотреть?

Не дожидаясь ответа, он начал шоу. Сначала четыре его копии встали ромбом – получился сверкающий алмаз. Потом выстроились слоями – графит. Свернулись футбольным мячом – фуллерен. И наконец, вытянулись в длинные трубочки.

– Я один, но такой разный, – гордо сказал Углерод. – Алмаз твердейший, графит мягкий и скользкий, графен прочнее стали, но тоньше волоса!

– Стоп, – сказал Макс, в голове которого что-то щелкнуло. – Значит, свойства зависят не только от того, какие элементы есть, но и от того, как они связаны?

– Браво! – захлопала Кальцина. – Ты открыл один из важнейших принципов!

– И поэтому химия так крута! – воскликнул Фосфор. – Из одинаковых кубиков можно дом построить, корабль, мост… Только наши кубики сами выбирают, с кем дружить!

– Выбирают? – заинтересовался Макс.

– Конечно! – покраснела Кислород. – Я, например, жадная. Люблю забирать электроны.

– А я щедрый! – улыбнулся появившийся Натрий. – С радостью отдаю свой электрон!