Три ошибки полковника Измайлова, или Роковое бордо. Полина и Измайлов

Иллюстратор Вячеслав Уртеко

Дизайнер обложки Вячеслав Уртеко

© Эллина Наумова, 2017

© Вячеслав Уртеко, иллюстрации, 2017

© Вячеслав Уртеко, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4490-0361-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

После новогодних праздников полковник Виктор Николаевич Измайлов руководил своим убойным отделом из последних сил. За то, что из последних, по-женски отвечаю. Я же кормила его ужинами, которые он мерно жевал в полудреме. И наблюдала за дальнейшим полноценным отдыхом, то есть попытками не заснуть в кресле мгновенно, а успеть хоть газету раскрыть. Почему нельзя лечь в постель, не пошуршав периодикой, я так и не уразумела.

Нет, полковник не отмечать все подряд устал. Но, кто бы мог подумать, что кроме бытовухи (теща там зятя молотком приласкала за всю свою и дочкину разнесчастную жизнь), которой Виктор Николаевич, являясь особо ценным кадром, не занимается, на святках столько удачливых и богатых господ переселятся с помощью убийц на тот свет. Казалось, чем больше было вокруг разубранных золочеными звездами и посеребренными ангелами елок, чем чаще просвещенные батюшки призывали к любви, тем сильнее мирян тянуло на изощренные мерзости.

Я поделилась соображениями с подругой Настасьей. Я с друзьями делюсь всем, но они порой признаются, что именно без моих соображений могли бы обойтись. Плакали бы, тосковали, но терпели.

– А попробуй посуществуй в Москве. Не так, как ты, приподнято. Просто. В любом мегаполисе. Да хоть в деревне! – откликнулась особо стойкая к моим завихам Настасья. – И везде найдется местный воротила, который всем поперек горла. У нас же слово мироед и уверенность в том, что всякий богат, потому что мы бедны, в генах сидит.

– Или потому что нам лень отнять у богатых, – встряла я.

– Мне не хуже, чем твоему Викнику известна последняя статистика, – не соизволила отвлечься на обсуждение революционного настроения масс Настасья. Она упорно сокращала имя и отчество Виктора Николаевича Измайлова до фамильярного Викник. – Кто штопает недобитых, недострелянных и недорезанных?

– Ты. Ты хирург, кандидат медицинских наук, – опасливо признала я, соображая, не лишним ли будет еще и комплимент ее внешности. Потому что Настя схватила со стола кухонный нож и остервенело им затрясла.

– Вообще-то, Поля, дело не в месте, а в количестве воротил. На Москве их в избытке. Следовательно, и завистников не мерено. Геометрическая прогрессия.

– Настасья, ты гений, – льстиво пробормотала я. – Немедленно отдай нож.

– Нож? Тебе?! – подскочила ко мне вплотную подруга. Я мысленно поклялась никого никогда больше не утомлять отвлеченными от насущных человеческих нужд разговорами. – Колбаса где? Я у нее поесть прошу, а она чушь несет. Чем больше в мире добра, тем больше, видите ли, зла!

Мне удалось быстро ее успокоить. Колбаса для этого доктора – лучшее лекарство. А тут на мое счастье в холодильнике окорок случился.

После очередного вялого ужина Измайлов не замаскировался под газетой, а превозмог тяжесть собственных век, будто доказывал, что они не связаны напрямую с желудком, и спросил:

– Поленька, ты ничего не слышала о Косареве?

Я даже с ответом запоздала – настолько отвыкла за последние дни от всех вопросов, кроме одного: «У тебя, надеюсь, все хорошо, детка»? Потом радостно зачастила:

– Конечно, слышала. Кто же о нем ничего не слышал, Вик!

– Я по-стариковски как-то выразился, – закокетничал полковник.

При чем тут возраст определить было невозможно. Вик явно нуждался в моральной помощи. И я ее охотно оказала:

– Знаешь, временами кажется, будто тебе мои двадцать пять, а мне твои сорок пять. Я такого напряга, как у тебя, не вынесла бы. А что, и до Косарева очередь дошла?

– Детка, пресловутой очереди на прием к судьбе не существует.

– Врешь, Вик.

– Ну, у каждого свое мнение. Твое дело журналистское. Кстати, допустимо ли добавить, творческое?

– Убью!

– Это ты мне, убойщику со стажем? За что, впрочем, и люблю.

– Полковник, прекрати томить журналистку.

– А вот журналистика тут совершенно ни при чем. Я заговорил с тобой о Косареве, как со…

– Со сплетницей.

– Ты сказала. Не обидишься? – засмеялся он. И вдруг горько упрекнул: – Поль, не притворяйся. Будто мало ты со мной, с подругами, да с половиной города сплетничаешь.

– Сам такой, – гордо ответствовала я. – Все ваши расследования на три четверти есть собирание сплетен о жертвах и подозреваемых. И то, что вы называете сплетни фактами, ваша проблема.

– Невысокого же ты о нас мнения, – вздохнул Вик и мученически прикрыл глаза.

Подозреваю, чтобы подремать пару минут. Я воспользовалась паузой в нашей содержательной беседе и принялась лихорадочно соображать, чтобы соответствовать присвоенному мне Измайловым званию всезнайки. Если Вик заговорил о Саше Косареве, значит, либо тот кого-нибудь, либо его кто-то убил на святках. Именно тогда, когда я принципиально, вопреки традиции свожу общение к минимуму, прекращаю суетиться и, в сущности, ненадолго очеловечиваюсь. Какое безобразие! Уж с этакой-то новостью друзья – приятели могли бы пробиться через все условные заграждения. Хотели посмотреть на мои корчи, когда до меня до последней дойдет нечто сногсшибательное? Уже не получится, спасибо Виктору Николаевичу. Кстати, его обращение ко мне означало, что убойщики в теснейшем и темнейшем тупике. В иных ситуациях полковник о делах своих праведных молчит, как неродной.

И тут я прекратила соображать и начала осознавать. Сашка Косарев ни убить, ни заказать никого не мог. Получалось, что земного бытия лишили его – безумно богатого, да, но светлого, легко раздающего свое направо и налево. Не гуманно, по меньшей мере, по отношению к сиротам и инвалидам, которым он щедро помогал. И вообще, у кого рука поднялась? На Сашку! Уму непостижимо, зато душу вдруг защемило адски. Я схватилась за телефон.

– Поля, не спеши, – медленно попросил Измайлов, открыв глаза. И то была медлительность не сонного, но милосердного мужчины. – Разумеется, ты уже нарушила сове табу, подключилась к связи, и сейчас грянет твоя внесвяточная жизнь. Но я не все тебе сказал.

– Ты мне ничего не сказал. Что с Косаревым?

– Убит.

– И что еще сейчас можно говорить? – завопила я, раздираемая единственной потребностью – спрашивать народ. Ведь с полковником этот номер не проходит. Ему почему-то всегда надо только отвечать.

– То, что их с женой вместе… В спальне…

Меня даже на короткое горестное восклицание не хватило. И Валю тоже? Обоих весельчаков, симпатяг, знатных гостеприимцев разом? Хотя друг без друга они жить не собирались. Даже ездили и летали всюду вместе. Дескать, если суждена гибель в какой-нибудь катастрофе, погибнем вдвоем. Об этом же все знали! Мне стало на миг легче.

– Вик, это случайные грабители, – не совсем своим голосом заявила я. – Ни один, хоть раз пообщавшийся с Косаревыми, не покусился бы. От них радость исходила. Они ею любого подзаряжали. Они стольких людей избавили от грехов уныния и отчаяния, ты себе представить не можешь.

– Поленька, а я завел бы речь о Косареве, будь это ограбление?

Измайлов, вероятно, щадя остатки моего разума и своего профессионального самолюбия, дозировал информацию.

– Ты хочешь сказать, их убили ночью в супружеской спальне и ничего не украли? – жалобно спросила я, подсознанием понимая, что вместо способности понемногу, строго отмеренными Виком порциями, воспринимать суть, стремительно тупею и в сознании окажусь еще не скоро.

– Именно. Ничего, – мрачно ответил Измайлов.

– А если грабители взяли часть? – проявила полное неумение без сопротивления переключаться со сносного на худшее я. – Сколько бы вы в доме ни нашли, там могло быть гораздо больше.

– А смысл? Коли уж убил, зачем отказываться от пяти тысяч долларов и кредиток?

– Чтобы вас запутать, разумеется.

– Для этого и пяти тысяч оставленных рублей хватило бы. Не миллионер же их собственными руками убивал. Потом, близкая подруга покойной заявила, что все драгоценности на месте.

– Кто их все подругам покажет, Вик? – возразила, было, я. И со стоном признала: – Только одна Валя и могла. Нараспашку жила.

– Второй раз замкнули круг с грабежом. Вырывайся уж из него, детка. Рассказывай о Косаревых.

До меня, наконец, дошло главное. Ребята Вика сделали все – соседей опросили, родных и знакомых потревожили, офисы перетрясли. Это только кажется минутным делом. В действительности то, что привиделось «в это самое время» тете Мане и послышалось дяде Мите, надо проверять у других теть и дядь. Да не введет никого в заблуждение лексика коммуналок. Везде есть такие Мани и Мити, пусть и щеголяют они в бриллиантах и откутюрных галстуках.

– Вик, как это произошло? – спросила я. – У меня сейчас с головой беда, я связно выражаться не могу. Начинай ты, я пока с мыслями соберусь.

Измайлов посмотрел на меня долгим коктейльным взглядом. Неодобрение и жалость в нем присутствовали явно, нетерпение чувствовалось, в остальных ингредиентах разобраться я не успела. Полковник счел за лучшее отвести глаза и дать мне возможность очухаться.

– Господа Косаревы позавчера около полуночи вернулись с вечеринки, мирно легли спать, сексом не занимались…

– Откуда тебе последнее-то известно, ясновидец?

Я пыталась насмешкой оградить себя от того, что о Косаревых теперь можно говорить все, не заботясь о приличиях. Попытка не удалась. Пришлось промямлить:

– Ах, да, судмедэкспертиза.

От того, что с их телами теперь и делать, что угодно можно, стало еще гаже. Измайлов явил высокопробный образец смирения, продолжив:

– Утром шефа не дождались в головном офисе, что само по себе явилось для приученных ходить по струнке подчиненных стрессом. Ни домашний, ни сотовый телефоны не отвечали. Это уже был шок. Заместитель поехал к нему и обнаружил закрытую, но не запертую дверь в квартиру и два трупа в спальне.

– А он прямиком в спальню направился от незапертой двери?

– Не трудись, Поленька. Парень чист, если я хоть что-то смыслю.

– И все-таки, – уперлась я, рискуя его оскорбить. – Элегантный ход – убийца находит трупы.

– Начиталась, – проворчал Измайлов. – Насмотрелась. Сколько раз тебе повторять, детективы и сериалы ничего общего с сыском не имеют.

– Есть и высокие образцы, – заступилась за жанр я.

– Нет, – отрезал убойщик. – Звал он хозяев. Снял в прихожей ботинки…

– Как трогательно.

– Ходил из комнаты в комнату, пока не набрел на нужную…

– Это такой специфический полицейский юмор насчет нужной комнаты?

– Слушай, я уже жалею, что сказал об убийстве, – взорвался Измайлов. – Узнала бы сама дня через три, включив телефоны. Я нечасто обращаюсь к тебе за информацией, Поленька. Хотя источник ты бездонный. Иногда сам себя спрашиваю, почему.

– Гордыня проклятая, – подсказала я.

– Нет. Просто себе дороже выходит.

– Ладно, извини, это я от растерянности.

– Ты и растерянность? Несовместимо. А я просто подумал, вдруг тебе известно о Косаревых нечто, неведомое другим их приятелям. Ты девочка чуткая, наблюдательная, нахальная, умеешь вызывать на откровенность.

– Я не нахальная, я последовательная.

– Не будем увязать в спорах о терминах. Нам зацепиться бы за какой-нибудь сучок. А то все гладко-гладко. И расследовать надо. Представляешь, что в начальственных кабинетах творится, – сердито бубнил полковник.

– Тогда хоть просвети, в каком состоянии расследование, – мирно попросила я и погладила Вика по руке. Она была горячей и сжатой в кулак.

– В паршивом, – признался он, но не расслабился. – Понимаешь, их очень странно убили. Подмешали в вино сильнодействующее снотворное – лошадиную дозу. А после, спящих, задушили подушками.

– Что, что? – поразилась я. – Кто из нас грешит неуемным чтением детективных романов, Вик? Вино, снотворное, подушки… Это какой век?

– Любой, наверное, – пожал плечами Измайлов. – Вообще-то способ бесшумный, надежный и довольно быстрый. И справиться с обоими может один человек, даже физически слабый – старик, женщина, подросток.

– И самообслуживание не исключено. Выпил усыпляющего, подушку на лицо, и вечный покой. Сначала снится, потом настает.

– Случается, представь себе. С молодыми, здоровыми и богатыми. Только еще ни одному трупу не удалось вернуть подушку с лица под затылок.

– Вик, а почему убийца дверь не запер? Их долго искали бы.

– Значит, хотел, чтоб надолго.

Он так меня озадачил, что даже холодное ощущение кошмара ослабело. Но не настолько, чтобы восстановились мыслительные способности. Поэтому я продолжала задавать вопросы. Полковника они все заметнее раздражали, но он держался.

– Вик, следы борьбы были? Неужели они так крепко заснули?

– Так крепко. Следов борьбы не было. Идеальный порядок. Только в кухне два бокала и открытая бутылка, из которой отлито вина на два полных бокала. Снотворное было только в них.

– А какое вино?

– Поленька, таким заинтересованным тоном про вино спрашивают только алкоголики, – продемонстрировал норов Измайлов. – Бордо. Не слишком дорогое для господина Косарева, мягко говоря.

– И в бокалах оно же? – все не удавалось уняться мне.

– И в бокалах, – процедил Вик.

– Невероятно, – наконец, употребила утвердительную форму я.

– Вынужден согласиться.

– А в твоей практике были похожие убийства? Или хоть отдаленно напоминающие?

– Опять. Я уже обрадовался, думал, ты перестала спрашивать. Яд в вине был, удушение подушкой было, сочетаний не было, – устало сказал полковник. – Я полагал, что это – книжный вариант. Несведущему человеку такая смерть представляется легкой. Но это не правда. Удушье всегда мучительно. Обогатил кто-то мою практику. Так ты расскажешь о Косаревых?

– Немного. Но выложу все, как на духу. Если понадобится, расспрошу общих знакомых. Найди этого подонка, Вик. И не злись, последнее. На какой вечеринке они веселились и с кем?

– На домашней с тремя деловыми партнерами и их женами. Все прошло чинно и мило.

– С деловыми… Тогда понятно.

– Что? – вскинулся Измайлов.

Вот это реакция! А я собралась предложить ему выспаться, утром встать на полчаса раньше, чем обычно, и договорить.

– Видишь ли, милый, Саша с Валей не были ханжами. И в гостях пили так, чтобы дома не добавлять. Я, откровенно говоря, удивилась их обоюдному желанию принять на грудь в полночь. Но посиделки с партнерами имеют свои особенности. Ребята могли не добрать из осторожности.

– Вот-вот, ради таких деталей я и затеял разговор. Слушаю тебя внимательно.

– Ты сейчас работаешь, да? – неожиданно вырвалось у меня.

Голова разболелась, почему-то заныло левое колено и захотелось плакать.

– Поленька, давай выспимся, утром встанем на полчаса раньше и договорим, – строго сказал Измайлов.

Со всхлипом: «Ты читаешь мои мысли», я повисла на шее любимого полковника. И ему все-таки пришлось разжать кулаки. А в шесть утра мне пришлось выполнить свое обещание.

Глава вторая

Однажды в юности моя любознательная мама вычитала в какой-то брошюре, раскрывающей жуткую сущность акул капитализма, забавную фразу: «Он выбрал самый легкий путь к богатству – родился богатым». Похихикав над словом «выбрал», слегка одурманенная конспектированием материалов партсъездов и трудов основоположников марксизма-ленинизма, но бесшабашная по натуре девушка вдруг не очень по-комсомольски подумала: «Везет же! И денег куры не клюют, и ни в чем не виноват. Никого по потогонной системе Тейлора не эксплуатировал, ничего не крал». И испытала зудящее чувство зависти к неповинному в своем громадном капитале американцу.

Так вот, Саша Косарев тоже не ошибся материнским чревом и родился богатым. А к моменту окончания учебы в Англии был уже очень и немодно богат. Это Сашино определение – немодно. Потому что за его «предками» никто никогда с горячими утюгами не бегал, и снайперов именно на них не напаслись. А ведь практически все, с кем он сейчас имел дело, либо так или иначе унаследовали деньги павших товарищей, либо чудом избежали отстрела, вовремя уехав за границу и отсидевшись там в пору полного беспредела.

Можно было предположить, что родичи Саши сами орудовали электроприборами или нажимали мозолистыми пальцами на курки. Но мимо, мимо. Просто его прадедушки и дедушки и по отцовской, и по материнской линиям с юности до глубокой старости занимали должности выше средних в административно-хозяйственных структурах при всех правительствах. Отец Саши твердо шел по их стопам, но уже знал, куда безопасно и выгодно вложить деньги. Бизнесом-то люди занимаются не только во чистом российском поле, но и за надежными кремлевскими стенами.

Сашу на семейном совете решили в АХЧ не пристраивать. Клану нужен был не госчиновник, а вольный предприниматель. Один из дедов, благословляя, сказал ему:

– Теперь, малыш, мы в тылу, ты на передовой. Но качество тыла у тебя непревзойденное.

Молодой Косарев не раз убедился в этом. Он отвоевывал свои миллионы комфортно, не имея нужды озираться, глядя только вперед и неизменно убеждаясь в точности разведданных. В нем счастливо уживались стратег и тактик, удалец и рационалист, трудоголик и медитатор. Он был талантлив и со связями, этим все сказано.

Опять же неуемная моя мама, заметив недавно, что я «какая-то поникшая», пересказала мне слышанную по радио историю. У нее одно средство от хандры, признаки которой она замечает в людях задолго до того, как они их почувствуют, – рассмешить. Так вот, спасатели МЧС выловили из вырубленной моржами проруби троих подростков. По дороге в больницу выяснилось, что детишки вышли на тонизирующий морозец обсудить свои сердечные проблемы. После обсуждения Ира бросилась в ледяную воду, потому что Коля ее больше не любит, а любит Лену. Коля сиганул за отвергнутой подружкой с воплем: «Если Ирка умрет, я жить не останусь»! А счастливая его избранница Лена без колебаний бултыхнулась следом, ибо «не могла смотреть, как Коля тонет вместе с этой дурой Иркой».

В юности Саша Косарев вполне мог оказаться в подобной ситуации, влюбляясь часто, буйно, до умопомрачения. Трижды он был настолько близок к самоубийству по страсти, что не находил иного объяснения собственному существованию, кроме: «Бог миловал». Опытным путем он установил максимальную длительность своих увлечений сильного накала – полгода. И перестал мечтать о любви до гроба. Поэтому, когда его хитроумные дедушка с бабушкой решили привлечь к делу выгодного, но осторожного и разборчивого инвестора, женив Сашу на его дочери Вале, мальчик не стал противиться. Рассудил: все равно запредельное чувство вот-вот уляжется, так пусть сразу будет штиль. Валя, окончившая медицинскую академию, по замыслам родных должна была возглавить свой частный лечебный центр, чего совсем не хотела. Саша был ей до лампочки, но она благосклонно отреагировала на его стандартные ухаживания. Надеялась, что замужество избавит ее от ответственности за вложенные в бизнес укрепления здоровья нации деньги семьи.

Молодые циники расписались, обвенчались, украсили собою грандиозный свадебный банкет. И в первую брачную ночь, хорошо выпив наедине шампанского, решили не пренебрегать близостью. К утру влюбились друг в друга намертво. В буквальном смысле – не ощущали, что живы, когда хоть неожиданно ставший самым дорогим голос по телефону не слышали. Им было чудесно вдвоем. Поэтому, когда предприимчивые родственники мощным хором затянули песню о детях, Валя предпочла открыть медицинский центр, лишь бы отстали на несколько лет.

– Дайте сначала самореализоваться профессионально, чтобы было, о чем рассказать этим самым детям, – потребовала она.

Семейство Косаревых пробовало возражать, но Валина семья встала на сторону своей разумной и небездарной наследницы. Конфликт зрел под толстой кожей укрупнившегося клана медленно и болезненно. Вскрыл его Саша скальпелем одной фразы:

– Я сделаю ребенка тогда, когда сделаю.

Без наркоза обошелся, но все стерпели.

Любовь – это общее название множества чувств и ощущений. Она у всех разная, в зависимости от того, что из этого множества преобладает. Поэтому, если человек «тоже любил» или любит, не факт, что он поймет вас полно и правильно. Даже любящие друг друга чувствуют неодинаково. Саше с Валей повезло, у обоих доминировала радость. А она способна привести к гармонии все, даже саму себя. И коли «любовный пламень» – устойчивое словосочетание, то можно сказать, что чета Косаревых не разжигала костра, не поддерживала огонь, неустанно подтаскивая найденные или ворованные горючие материалы, не защищала его от ветра и дождя и не боялась перекидывания на ближайшие деревья. Пламень этих ребят напоминал скорее газовую горелку хорошей плиты в роскошной кухне – тепло, красиво, безопасно и легко регулируется. При желании можно увеличить подачу газа до упора. И тогда над голубыми язычками воспылают алые венчики. Как отблески костров, запаливаемых людьми, в любви которых преобладает не радость, а нечто иное.

Поскольку Саша с Валей не стремились к тому, чтобы искры их костра долетали до облаков, у них доставало сил вскипятить на своем ровном газовом огне чайник для друзей, а то и приготовить обильный праздничный обед. Попросту говоря, они безотказно помогали попавшим в переплет человекам. Таково основное свойство радости – не переваривается, но излучается вовне и возвращается вновь.

Все это я выпалила Вику на одном дыхании, готовя утренний кофе. Полковник не перебивал, но к моменту упоминания круговорота радости в природе очевидно пал духом и забормотал:

– Так, про газ, чайник, обеды я понял. Стоишь у плиты, ассоциации кухонные.

– Ага, командир, мои заботы бабьи, – обиделась я, потому что противопоставление пламени костра и газа мне самой очень понравилось, и, по-моему, идеально передавало суть взаимоотношений Вали и Саши.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – продолжил раздражаться Измайлов.

– Для общего развития.

– Мы прекрасно осведомлены обо всех родственниках Косаревых и их бизнесе. Должен заметить, что у тебя о нем романтические представления.

– Тогда хоть про любовь подумай, – вздохнула я. – А то у нас с тобой ни костер, ни газ, а какой-то самостийный степной пожар получается.

– Про любовь с твоего позволения чуть позже. Поленька, давай без философии, по существу. Враги у них были?

– Как же без философии, если люди неимоверно подлы, Вик? Знаешь, есть выражение: «Слишком хороший человек». Это про ребят. Одни в таких увлеченно выискивают изъяны, другие искушают, третьи, получается, уничтожают. Но открыто с Косаревыми никто не враждовал.

– Я бы тоже не отважился, – разочарованно буркнул полковник. – И тебе не посоветовал бы. Хотя мои советы для тебя мало что значат.

– Зануда ты, Вик. Они нашему знакомому, то есть его умиравшему ребенку, оплатили две операции в Германии. Спасли. Однокласснику, когда он судился с родственниками из-за квартиры, нашли за свои деньги толкового адвоката. Тот раскопал в Вологде какую-то справку, и парень с семьей не остался на улице.

– За гонорар от Косарева адвокату справку было проще купить.

– Перестань. В любом случае Саша с Валей не заставляли его это делать. И все понимали, случись что, Косаревы – последняя надежда. Ну, а тайная ненависть на то и тайная, чтобы о ней знал только ненавистник.

– Ладно, друзья особо близкие, доверенные лица?

– Это ты к тому, что кто-то должен был притащиться с ними ночью, подсыпать в бокалы снотворное, дождаться, пока уснут, то есть не чужой человек? Тут я тебя разочарую. Не было у них особо близких и доверенных. Всегда существовала грань, которую они никому не давали перейти. Это часто бывает с тем, кто слишком занят друг другом, слишком связан родственными узами, слишком загружен работой. А тут – все вместе сразу. Пожалуй, Лиля Сурина и Аня Минина дружили с Валей, а Егор Бадацкий с Сашей. В наиболее соответствующем значению слова дружить смысле.

– Видишь, пошло дело. Родственники в качестве душеприказчицы назвали нам некую Ольгу Суховей.

– Нет, она замещала Валю в Центре, нареканий не вызывала. Не то. Скорее, соратница, чем подруга.

– Теперь я тебя разочарую, детка, – сказал Измайлов тоном, каким зачитывают приказы о премировании сотрудников. – Никто с Косаревыми ночью не притаскивался. У нас есть свидетели, которые видели, как они вернулись домой. Служитель гаража клянется, что люди приехали вдвоем в хорошем настроении. Охранник в холле подъезда подтверждает это. А сосед по лестничной площадке возвращался с собакой, поздоровался, сразу пожелал спокойной ночи. Они как раз отпирали дверь, и с ними чужих не было.