- -
- 100%
- +
Двух из трех олигархов буквально ввезли на тележках. Степень их ожирения превышала все допустимые пределы. Казалось, они почти не видели детей за заплывшими веками. Их компаниями уже давно руководили их дети вместо них самих. Они же просто наслаждались остатком своей жизни.
Последним был старичок небольшого роста. Он двигался куда проворнее прочих людей своего возраста. Движения его чем-то напоминали крысиные. На лице его то появлялась, то исчезала хитрая улыбка.
Ганс и Лилиан сначала почувствовали дискомфорт при виде правителей Города, а затем и саму тошноту. Они запомнили молодые, полные амбиций лица с учебников истории, а не потухшие и обвисшие перед ними. Да, тут без сомнений, злую шутку сыграло время.
Подали угощения. Вечно голодные существа, зовущиеся студентами, были счастливы такому стечению обстоятельств. У Лилиан аппетита не было, а сидящий рядом Ганс ел как в последний раз. Лилиан Рае казалось, что жевательный рефлекс – единственное, оставшееся у присутствующих. Чавканье било по её ушам, оно напоминало хлюпанье сапога, застрявшего в грязи. Звуки вилок, клацающих по тарелкам вызывали дрожь. Запах лишь усиливал чувство тошноты, подступившее раннее. Лилиан окинула присутствующих взглядом, полным ненависти. Крысиный человек с чмоканием откусывал куски яблока. И, как казалось Лилиан, каждый чмок сопровождается одним лопнувшим сосудом у неё в глазу.
Её взгляд на секунду встретился с взглядом другой личности, не прикасавшейся к еде, то был глава похоронного агентства. Он с интересом наблюдал за остальными. Теодор понимающе подмигнул Лилиан. Вдруг ей пришла в голову мысль, что из олигархата только Теодор Ольгерд Даврон сохранил разум, чья искра то и дело появлялась в его пронзительных глазах.
Начались диалоги. Представляя новаторские идеи, ученики пытались привлечь средства к институту. Олигархат, однако, мало был в этом заинтересован.
– Наш профессор, – убеждал их Ганс, когда очередь дошла до него, – близок к важному открытию. Он считает, что ядро атома способно делиться под внешним воздействием. И этим процессом можно будет управлять. Нужно лишь немного финансов на оборудование.
– А в чем практическое применение? – простой и незамысловатый вопрос обухом по голове пришелся Гансу.
– Ну как же, господа, – вступился за него Даврон, – это открытие, метафорически выражаясь, будет просто “бомбой”, я уверен.
Но трибунал не внял словам ни одного из них. Казалось, в него входили совершенно пустые люди, что вызывало злость у Лилиан. В этот момент она была готова согласиться с Катодом и всеми глупыми теориями электрооккультистов.
Обратный путь с небес на землю и домой был извилистым. Первым делом зашли в лавку Августа Рае. Ганс исполнил свою заветную мечту и получил револьвер. Владелец лавки помог с выбором и сделал персональную скидку.
– Спасибо, герр Рае, – Ганс Шнайдер сиял.
– Ну детишки, рассказывайте, как там, в «Раю»?
– Не рай, скорее свинарник, – резко ответила его дочь, чем сильно смутила отца.
Решили вернуться в Неоновый дракон. Шли медленно, размерено.
– Зачем мы туда ходили? – спрашивала Лилиан.
– Согласен, действительно в пустую всё оказалось. Бисер пометали вот и всё.
– Нет, Ганс, я спрашиваю, зачем? Это не риторический вопрос. Я никак не могу понять. Была ведь цель, о чем нам говорил герр преподаватель?
– О том, что мы должны посветить нашими прелестными мордашками перед сильными мира сего.
– Они такие мерзкие и пустые, ученики тоже. Скот для бойни.
Ганс не узнавал подругу, которая всегда была такой спокойной и вполне доброжелательной. В этом он ей признался.
– Знаю, Ганс, знаю. Мне все хуже. Все советуют сидеть и ждать, терпеть, и это приводит в ярость. Этот дискомфорт просто не исчезает, он заставляет злиться, ненавидеть всё вокруг. Нельзя ждать, нельзя сидеть, так хочу просто бежать, неважно, куда. Хочу стереть себе ноги в кровь, а когда не смогу бежать, идти, тогда поползу. А когда не смогу ползти я… я…
Ганс обнял бедную подругу.
– Мне все снятся жуткие сны. А теперь и наяву мне видится монстр. Я вижу чудище по вечерам, когда в комнате горит свет, а я смотрю на темную улицу. Меж стен скребутся крысы, а кошек на них нет. Я бегу в никуда, Ганс, а не бежать не могу. Впереди туман, – Плакала Лилиан, а по хрупкому телу расходилась дрожь.
Тут до них донеслись звуки музыки. Ганс выпустил Лилиан из объятий и оба они начали вслушиваться в поисках источника. То был Неоновый дракон. Судя по всему, синтезатор был готов. И вдруг раздался гром, первые капли оросили землю, а затем полило как из ведра. Лилиан обратила лицо к плачущему небу, облегченно вздохнула и начала тихо-тихо петь:
Это просто дождь, весенний дождь
Шум воды, бегущей по дворам
Скоро грянет гром, весенний вождь,
Разметав газеты тут и там.
Скоро вновь распустится листва
Снова позовет гулять сирень
А затем опять придет гроза
Укрывая мир, бросая тень…
– Знаешь, Ганс, а ведь море такое спокойное после шторма. А небо в просветах такое светлое.
7. Убийство
На земле валялось тело. Нападающий скрылся, но жертва была еще жива. Пока. Вокруг сновали прохожие, раздавались крики. Кто-то говорил, что сегодня определенно счастливый день для пострадавшего, ибо покушение произошло прямо напротив больницы доктора Ньюмана, куда жертву и перенесли.
Мужчину уложили на операционный стол, после чего доктор осмотрел тело: прямо в середину лба жертвы вонзили гигантский кукри. Лезвие вошло глубоко в мозг и плотно там засело, даже крови почти не было.
– Доктор, разве мы в силах тут помочь? – вопрошала медсестра.
– Будем оперировать, пока еще есть шанс. Камфары!
Двенадцать долгих мучительны часов продолжалась операция по извлечению оружия. Тяжелее всего было не нанести при этом большего вреда мозгу пациента. На втором часу операции доктору показалось, что в здании резко похолодало.
Минутным перерывом врача воспользовался один из работников больницы.
– К вам господин Теодор Ольгерд Даврон, – отчитался он, – сказал, что за телом.
– Передай ему, что пациент еще жив.
– Он сказал, что подождет.
– Пусть подавится, – бросил доктор и вернулся в операционную.
Двенадцать часов спустя уставший доктор Ньюман вышел на балкон и впервые за день закурил сигарету, которую поднес ко рту дрожащей рукой. Тут на балкон вошел Теодор Ольгерд Даврон. Он поклонился и подошел к доктору.
– Каждая сигарета приближает день, когда вы станете моим клиентом, доктор.
– Вы еще здесь? – недоумевая спросил Ньюман.
– Соболезную потере пациента, – он снова поклонился.
– Он выжил, – с усмешкой сказал доктор. В его голосе чувствовалась победа.
– Вот как, – удивился Даврон, – и меня бывает подводит чутьё. Вы действительно умелый доктор.
Небольшую паузу, возникшую после этого, прервал сам доктор Ньюман.
– Снизошли до простых смертных, герр Теодор Ольгерд Даврон?
– Люблю я свою работу. Слышали новости, док? С востока идет чума. И вам и мне она несет много новых клиентов.
– Или заберет нас сама.
– Знаете, мистер Ньюман, – вам могло показаться, что наши профессии слишком разные. На самом деле мы похожи, постоянно провожаем людей в последний путь. Лицедеи жизни и смерти.
– Раз уж вы один из олигархата, – сказал доктор, докурив сигарету, – да и такой добряк в придачу, введите карантин пока в городе нет зараженных.
– Меня не послушают. В случае чего правительство сядет на свои дирижабли и улетит от людей подальше. К тому же мне просто не выгодно прервать будущий денежный поток, вы уж мне простите.
– Если город вымрет, у вас не останется клиентов.
– Нет, доктор. Я знаю, вы сделаете всё, чтобы не допустить этого, – сказал «повелитель мертвых» и вышел.
А доктор Герберт Ньюман еще несколько минут стоял на балконе и курил, размышляя о пациенте. Жертвой нападения был мужчина по имени Кристиан Од, работник местного завода электротехники. В свободное время он участвовал в сходках какой-то банды, где имел прозвище Катод.
8. Раздвоение
Его мир был разделен пополам холодной стальной стеной. Стена эта не имела физического воплощения, она скорее напоминала границу двух вселенных.
По одну сторону стены сверкали тысячи холодных синих молний, они постоянно образовывались в полной темноте. Вместе молнии образовывали некий таинственный узор, меняющийся каждое мгновение, что делало его неуловимым. В представшей взору картине угадывалось нечто систематическое и механическое. Если бы он только мог дольше всматриваться в пространство молний, но взор его привлекало и другое измерение.
То было измерение розового и фиолетового дыма, хаотично клубящегося и извивающегося. Здесь пахло цветами и скошенной травой; до ушей (не до конца понятно было, есть ли уши вообще) доносились приятные музыкальные звуки. Пространство розового дыма вдохновляло.
И все же оставался некий дискомфорт. Сначала он думал, что два измерения идеально контрастируют и должны быть разделены перегородкой холодного металла. Но потом она стала мешать. Словно не дает им соединится, а они так хотят, так бьются. Но теперь они сами по себе, пространствам придется учиться жить по-отдельности.
И вдруг все начало погружаться в темноту. Два бесконечных измерения стали сужаться, пока не оказались заперты в маленьких колбочках. Так тесно и так больно. И вдруг все как ножом прорезал белый свет.
В небольшой белой комнате, освещаемой светом дня, льющимся из окна, пахло карболкой. Катод не мог поднять голову от постели. Он ощупал её руками: вся в бинтах. В глазах плыло: пока он держал их открытыми, то и дело возникали ауры, когда закрывал – темнота заполнялась фосфенами.
Чувство времени утрачено полностью, он не понимал, как оказался здесь, сколько времени прошло и даже какой сейчас год. Некое чувство безвременья посетило его: пустота в том отделе головного мозга, которая отвечает за ощущение времени. Основание шеи болело, словно позвоночник, подходя к голове, разделялся пополам.
Он попытался окрикнуть кого-нибудь, позвать к себе, но ничего не получилось, воздух застыл в глотке. Единственное, что он сейчас мог, это дышать и наблюдать. Анализировать он мог лишь наполовину, он понимал, что видел, но не мог увязать друг с другом. Логические цепочки просто не выстраивались.
Сколько времени он лежал так, открыв глаза? Неизвестно. Иногда приходили люди. Чаще всего это была девчушка в белом халате. А на секунду ему подумалось, что это, должно быть, медсестра, но эта связь оборвалась быстро. Чуть реже заходил старичок. Он внимательно осматривал Катода, что-то говорил. Приходили еще двое людей: мужчина и девушка. Он выглядели до боли знакомыми, он пытался, так пытался вспомнить, кто они. Кажется, друзья.
Спустя вечность к ему вернулась способность говорить. Сестра, которая была приставлена к нему, при этом отмечала: то он изрекался простыми предложениями, то начинал применять фантастические тропы. Примерно тогда же начало возвращаться чувство времени. Мир Катода восстанавливался постепенно. Связи заново образовывались, как если бы паук плел свою паутину. Когда же Катод снова мог поддержать беседу, к нему явился сам доктор Герберт Ньюман, его спаситель.
– Вам невероятно повезло, – сказал он с порога, – немногие переживают ранение такой силы. Шанс один к ста тысячам, я бы сказал.
– Да? – взгляд пациента казался отрешенным, – спасибо.
– Не за что. Мой долг. Теперь нам надо провести разговор и пару тестов на интеллект, дорогуша.
– Конечно, сударь, – взгляд Катода прочистился и вдруг стал ясным, – касательно какой сферы будет разговор?
– Не вызывает ли речь у тебя затруднений? – спросил доктор в первую очередь.
– Почти нет. Единственное, я словно с задержкой понимаю смысл ваших слов, доктор.
Далее Ньюман попросил его прочитать вслух прозаический текст и стих. Катод неплохо справился прозой, но стих начал криво, однако примерно на середине, голос его неожиданно приобрел мелодичность и выразительность, мужчина смог держать ритм, перестал сбиваться. Доктор удивленно наблюдал за ним и делал записи в своем блокноте. Ньюман решил провести небольшой письменный тест с простыми вопросами. Он принес бумагу и пару карандашей, которые положил на стол. Туда же он положил текст задания.
Катод взял карандаш в правую руку, но внезапно другая рука вырвала карандаш и стала писать тест за правую. Сам пациент этого не заметил, или не подал вида. Правая рука не захотела сдаваться и взяла еще один инструмент для письма и лист бумаги. Вместо того, чтобы решать тест, она стала рисовать.
– Поразительно. Поразительно, – только и говорил доктор. Он пришел к выводу и озвучил его Катоду, – У тебя сильно повреждено мозолистое тело, соединяющее правое и левое полушария головного мозга. По чистой случайности, твой мозг пережил травму и продолжил функционировать. Но вот его полушария… скажем так, решили обособиться и начали жить собственной жизнью. Нет, это не раздвоение личности. Скорее автономия отдельных её половин.
– Как измерения молний и розового тумана!
– Без понятия, о чем ты, но, наверное, ты прав.
Со временем вернулась память. Вся прошлая жизнь. Единственное, что оставалось за завесой, кто напал на него тем днем. Чем ближе память приближала его к роковому событию, тем расплывчатее становились образы. С одной стороны, Катод понимал, как ему не повезло, но с другой осознавал, как же сильно ему повезло. Несколько раз к нему заходили его друзья: Ирокез и Никс. Они рассказали ему про возмущения энергетических потоков города и тучах, сгущающихся на горизонте. Весь город, по словам электрооккультистов был пронзен напряжением перед каким-то событием. Затишье перед бурей.
– В порту рыскают тени. Они стали набирать силы и объединяться, – рассказывал Ирокез, – мы чувствуем, что они несут за собой ужасну. энергетику. Нам пора бежать из Города, как прискорбно бы это не звучало. Ждем, когда тебя выпишут, и валим. Может быть, порядочные жители торговой зоны и благополучных кварталов и отсидятся, но нам грозит гибель или чего похуже.
– Тени мелькают в свете немногих фонарей, – продолжила за Ирокеза Никс, – как крысы бегут по канавам, они бегут в тенях. Кто-то готовиться нанести удар, возможно, именно они напали на тебя.
– Ничего не понимаю. Много что произошло, пока я был в отключке?
– Да. Я еще несколько раз проводил обряд по обличению пожирателя, – ответил Ирокез, – Но уже с другими людьми. Он, Пожиратель личности, так же активизировался. Мне кажется, та девчонка, Лилиан, в большой опасности. Угроза не столько жизни, сколько личности как таковой. Однако ни её саму, ни её друга, Ганса, мы не встречали пока что.
Они ушли. Катод долгое время прибывал в задумчивости. Он вышел на балкон и стал осматривать город, пыльный и грязный. В закате тени домов словно плясали, но танец их застыл. А на краешке глаза столпом света сиял Иггдрасиль. Он казался вечным и непоколебимым, хотя ещё пару десятилетий назад пылал. Тогда казалось, что человечество несется в будущее локомотивом. Но с тех пор прогресс замедлился.
Люди внизу передвигались отдельными стайками, медленно, словно крадучись. Только один человек быстро сновал по улице. Катод пригляделся и увидел высокого тощего блондина.
– Ганс! Ганс, – позвал он, – Иди сюда, нужно поговорить!
– Катод? Ты ли это? – ответил ему Ганс, – что случилось, ты почему в больнице?
– Заходи быстрее, пока время приема не окончилось, всё расскажу.
В палате Катод все рассказал зашедшему к нему юноше.
– Ничего себе. Ты теперь, пожалуй, уникальный человек, – сказал Ганс в конце рассказа.
– Это еще не все. У меня есть важное сообщение для Лилиан, где она?
Ганс замялся.
– Самому бы знать …
– Что? Как? – Катод был ошарашен.
– Она пропала. Понимаешь, все началось с того, как на тебя (оказывается, на тебя) напали. Все закружилось. События мелькали одно за другим. Следствие. Обыск. Обвинение. Слезы. Кукри, что достали из твоей головы – редкое, антикварное оружие. Пропажа обнаружилась быстро. За день до покушения нож-кукри пропал из оружейной лавки Августа Рае, отца Лилиан. Слова, что он – единственный, кто имел доступ к оружейной, стали веской причиной для задержания отца Лилиан на время следствия. Он никому его не продавал, да и кукри лежало далеко не на самом виду. Ты же не мог дать показания, так как был в отключке. Я надеялся, что, когда Кристиан Од (а твое прозвище созвучно с реальным именем) проснется, он поможет следствию, и Августа отпустят. Но, видно не судьба. Так вот, задержание отца стало сокрушительным ударом для Лилиан. Она заперлась у себя, никому не открывала. Даже мне, – в этих словах слышалась неподдельная боль, – а потом просто пропала. Сейчас я бегаю по городу и занимаюсь поиском. Больше за ней приглянуть некому.
– Ужас. Тогда не буду больше тебя у себя задерживать. Беги, беги! Надеюсь, твои поиски увенчаются успехом. И учти, Пожиратель личности активизировался, девочке грозит непоправимое.
Ночь для Катода шла беспокойно. Левая сторона головы горела страстным желанием уснуть, в то время как правая металась и загоралась идеями творчества. Обособление полушарий сделало каждое из них более настойчивым и сильным, но при этом разрушило всякую связанность, из-за чего все образы, появляющиеся то и дело в сознании, оставались бессвязными. И это полуночное время, когда одна сторона сознания открывает двери в пустоши сна, а вторая мечется как ураган, достойно названия агонии. Сама личность находилась в стороне от происходящего, вне пространства. И ей все это порядком надоело.
Катод встал с постели и подошел к окну. В комнате было довольно темно, единственный свет попадал сюда с улицы. Неосознанно он встал к окну так, что его лицо в отражении оказалось разделено оконной рамой, что делилось ровно на две половины. Правое полушарие воспринимало вид ночного города, как нечто прекрасное, раз в секунду выдавая по сто идей его запечатления. Шум в голове достиг невыносимого предела, радиопомехи мыслей грызли мозги. Лицо катода исказилось от боли, левую часть лица свело судорогой, она двигалась так, как если бы он говорил ею:
– Эй, тебе же надоел наш сосед по палате? – слушал он свои мысли, – уж больно он шумный, громкий и навязчивый. И знаешь, что? Мне тоже. Я предлагаю нам избавиться от него. Слушай план. Только тсс, никому не слова…
9. Последнее пристанище душ
Перед Гансом стояла следующая задача: обойти весь город, заглянуть под каждый камень, но найти Лилиан. Полиция начала её поиски, но Шнайдер не особо в неё верил, так как знал, что дальше кольца благополучных районов они заходить скорее всего не будут. Он и сам немного побаивался заходить туда в одиночку, но что поделать? Сердце подсказывало ему, что она жива, а мозг был напряжен полностью. Он использовал все свои силы, чтобы додуматься, где могла затеряться маленькая девочка в огромном монструозном городе.
Выйдя от Катода, Ганс встал посреди площади и закрыл глаза. Мысленный взор его поднялся в небеса и оглядел город. Но вот незадача, районы перемещались в его воображении, перетекали один в другой. Коварная нехватка концентрации – вечный враг молодого человека. Он сжал кулаки.
– Да будь это все проклято! Даже сейчас не могу нормально думать. Почему я никогда не могу сосредоточиться? Дурень, – бормотал он себе под нос.
– Сигаретку? – спросил голос рядом с ним. Ганс огляделся.
– Здравствуйте, доктор. Не надо, не курю.
– Как доктор, я должен отговаривать людей от курения, но тебе, я вижу, оно сейчас нужно. Было бы виски, предложил его, – Герберт Ньюман улыбнулся и взглянул на небо, – первый раз за последние недели иду домой, а не в больнице ночую. Редкая возможность. Хотя… скорее всего через часик-другой вызовут. Неприятное у меня предчувствие…
– Как вы думаете, доктор, куда в Городе могла затеряться девушка на грани нервного срыва.
– Ты про Лилиан? – Он нахмурился и почесал подбородок, – она так и не пришла на второй прием. Из того, что я понял, она очень умная и сдержанная. Но вот, что меня интересует, у неё сильная воля к жизни?
– Вы намекаете…
– На суицид? Да, вполне возможно.
– Нет, она не такая. Лилиан по отвесной стене готова забраться при необходимости. Даже на экзамене, когда у неё пропала память, она какое-то время еще пыталась писать, отказывалась отступать, пришлось её выгонять, – он улыбнулся, – Она всегда ищет решение. Даже в такой ситуации как та, в которой она оказалась. Вы можете подумать, что я просто расхваливаю её. Но вы встретили Лилиан, когда она уже была в плачевном состоянии, а я прожил с ней всю жизнь. Для вас это лишь клочок. Понимаете, одно дело справиться с внешним врагом: трудностями, препятствиями, неудачами. Другое – с врагом внутренним. Она не знает, куда податься и что делать. Фух, надо же, вот это я речь загнул!
– Если она и правда такая, какой ты её описал, Ганс, то вряд ли ей что-то угрожает, – попытался утешить его доктор, но Гансу утешения были не нужны, он сам себя вдохновил своей репликой.
Но вдруг в сердце кольнуло дурное предчувствие, и ядовитая мысль червем забралась в голову.
– Если только… Знаете, док, я в последнее время её совершенно не узнаю.
– Человек меняется в тяжелой ситуации. Либо открывается с новой стороны. Если уж сигареты тебе ни к чему, попробуй зеленый чай, может помочь.
– Спасибо, док.
– Береги себя, – Ньюман пошел своей дорогой, Ганс пошел своей.
Ганс пришел к началу. К Неоновому дракону. Он сел на скамейку и стал наблюдать за городом, погружающимся в ночь. Ветер гулял по пустынным улицам. Ганс закрыл глаза. Свежий вечерний воздух дарил спокойствие. Сильный порыв ветра словно прошел сквозь плоть Ганса, обволакивая кости. В кафе нанятый музыкант играл мелодию, казавшуюся такой мистической и странной. Разыгралось воображение.
Снова перед глазами его выстроился Город, но в немного другом смысле. Ветер, что проходил сейчас сквозь него, гулял повсюду, видел каждого человека, запомнил каждый дом и каждый шорох. Если бы у воздуха, сквозь который проходит тысяча звуковых волн, десятки тел, была память, то он бы мог ей поделиться. Ганс представил это. Ветер шептал в его воображении:
«Рано утром, когда солнечные лучи лишь слегка выглядывали из-за горизонта, девушка, запершая свою квартиру изнутри, спустилась вниз через окно. Она пошла на север, к предгорьям, шатаясь и страшась каждой тени. Она поднимается вверх по склону и идет туда, где провела детство…»
Ганс открыл глаза. Вдалеке виднелась тень старой заброшенной церкви, места, где они с Лилиан любили играть в прятки, будучи детьми. Место, которое он не учел в своих размышлениях.
– Так не далеко и в мистику поверить, – пробурчал Ганс и отправился в путь.
Темными дворами он шел быстрым шагом, все дальше удаляясь к границе города. Дома становились все кривее: ровные кирпичные дома центра города сменились старыми неказистыми деревянными домами, то просевшими, то наклонившимися. На небольших клочках земли у домов были расставлены пугала. словно мертвые стояли в темноте. Несколько раз Гансу попадались мертвые крысы, лежащие прямо на дороге. Об одну из них он даже запнулся.
В один момент, при переходе на новую улицу, Ганс почувствовал, как холод бежит по его шее. Юноша остановился и прислушался. Что-то не так. Пару секунд он стоял в задумчивости. А потом он понял и сердце его сжалось от осознания: когда он шел слышались шаги от двух пар ног, хоть и с совсем небольшим отставанием. Некто шел позади него, причем достаточно близко.
Он начал поворачиваться и увидел, что на него летит чья-то фигура, в руке которой сверкает металл. Секунда, способная спасти жизнь. Ганс прыгнул вправо. Упав в лужу, он тут же потянулся рукой к кобуре револьвера. Нападающий, пролетевший на метра полтора вперед, повернулся и двинулся его к нему. Пол и возраст определить невозможно: все тело скрыто под одеждой, лицо закрыто маской, сквозь ткань которой были продеты гвозди, что клыками сияли в тусклом свете. Глаза были закрыты очками. Человек был одет в полностью черное, но на правой руке была повязка красного цвета.
Он снова бросился к Гансу, но тот в свою носком подцепил трупик валяющейся рядом крысы и бросил в нападающего. Бандит был ошарашен, словно в испуге он отпрыгнул от мертвой крысы. Это секундное замешательство позволило Гансу встать и направить револьвер прямо на врага.
– В следующий раз в тебя полетит не крыса.
Они какое-тор время не отводили друг от друга глаз, ловя каждое движение. Пугала во дворах превратились в немых зрителей «гладиаторского» сражения нового времени. Ганс постепенно наращивал дистанцию, готовясь в случае нового нападения убегать, так как на деле он не был уверен, что попадет.
– Так, – Сказал Ганс, пытаясь придать своему голосу максимальную уверенность, – теперь ты отправишься со мной в полицию.