- -
- 100%
- +
В воздухе повис звук выстрела. Альва, не веря, что спасена, застыла на месте. Все свидетели этого события стали оглядываться по сторонам, выискивая стрелка. Их взгляды остановились на Гансе Шнайдере, который и сам превратился в мраморную статую после выстрела.
В правой руке его был стиснут револьвер, от которого отходило маленькое и легкое облачко дыма, казалось, оно физически не способно быть предвестником убийства. Бесконечно долгая секунда минула, Ганс сделал шаг вперед и бросил оружие на землю. Он поволочил ноги-пружинки по земле в сторону Лилиан. Казалось, вот-вот и он сам рухнет замертво.
Девушка выпрямилась. Правой рукой она держалась за живот, меж пальцами сочилась кровь. Лилиан и Ганс на секунду пересеклись взглядами. Шнайдеру казалось, что глаза его подруги стали такими же чистыми как прежде. Однако мимолетный просвет окончился. Безумная улыбка вновь застыла на лице девчонки.
– Достал меня. Сукин ты сын, Ганс, – просмеялась она, после чего отхаркнула кровью, – из-за тебя помирать теперь. Забавно.
– Лилиан, – единственное, что он смог выдавить из себя в ответ. Он стоял всего в паре шагов от неё.
– И ради кого? Ради этой крашенной шлюхи, она не стоит твоих усилий, – она шаталась, нож выпал из её руки, – поздравляю, победитель.
Она пошла к нему, направив вперед себя руки. Ганс перехватил их. Ладонь в ладонь. Он почувствовал её кровь. Темные волосы Лилиан спадали на глаза.
– Но ты же поможешь старой подруге перед её смертью? Дашь повеселиться? – разум окончательно покинул девушку, – Видишь, там идет ребенок, можно я его изобью? – она начала валиться набок, Ганс помог сохранить равновесие.
– Лилиан!
– А там кошка. Давай я вырву ей позвоночник?
– Лилиан, вернись к нам, верни свой разум, хотя бы сейчас, – Он сильнее сжал её руки.
– Так и знала, – с горечью ответила она, после чего резко подняла голову, но ярость, еще секунду назад пылающая в его глаза, померкла, – Спасибо… спасибо…
Тело Лилиан упало в руки друга. Все было кончено. Ганс полулежал на земле, обнимая Лилиан и качаясь от ужаса и боли. Кто-то подошел к нему сзади.
– Сожалею о вашей потере.
Ганс поднял полные боли и раскаяния глаза и увидел старика Теодора. Тот вручил ему свою визитную карточку с инициалами «Т.О.Д». Ганс не мог даже читать в этот момент. Мозг его кипел. «Как это случилось?! Как я мог, зачем? Почему я попал в живот? Это самая страшная рана. Её ведь теперь не спасти». Он припал лицом к лицу подруги детства, единственного человека, которого Ганс мог бы назвать любимым.
Снова кто-то положил руку на плечо Ганса. Он хотел оттолкнуть человека, но увидел, что это заливающаяся слезами Альва. Её всю трясло.
– Ганс. Ганс. Как мы дошли до такого? Но… но ты меня спас. И не только меня, но и моего будущего ребенка. Я назову его в честь тебя. Я всё медлила, чтобы рассказать вам с Лилиан, что выхожу за муж.
Ганс посмотрел на неё мертвыми глазами. Его лицо было бледным, оно за считанные минуты постарело. Зачем ты говоришь это сейчас? Над трупом Лилиан? Как можно говорить про жизнь, стоя над трупом?
– В честь худшего человека? Альва… людям вообще не стоит рождаться в этом мире…
***
Поначалу Ганс хотел выбросить орудие убийства, но потом решил, что сохранит револьвер, оставив в нём одну пулю. Он припас её для убийцы Лилиан. И эту единственную пулю в барабане он пронесет через алкоголизм и депрессию, через вязкие годы абсолютно пустой жизни, проведенной в пивных.
На суде его оправдали благодаря показанием свидетелей, хотя сам он свою вину признал. Августа Рае, отца Лилиан так и не успели выпустить, он умер в тюрьме. Поговаривают, что его добило известие о смерти дочери. Старое сердце не выдержало.
За два дня в Городе произошло две ужасных смерти, погибли Кристиан Од, электрик, чей портрет весел на доске почета, и юная выдающаяся студентка Лилиан Рае, которая могла бы стать великим физиком или инженером, но стала нулевым пациентом синдрома Раэ. Однако никто не обратил внимание на кончину двух людей и появлению нового психического заболевания. Теплый летний день без облачка на небе вошел в историю, как день начала кровавой чумы: первая смерть от ужасной произошла в больнице доктора Ньюмана, став вестником дальнейшей эпидемии.
В ночь между двумя роковыми днями произошла еще и четвертая смерть. Но скорбеть по этой кончине мог лишь один человек. Девочка, что ехала в поезде куда-то на запад, где находилась граница цивилизации. О смерти Ирокеза Никс узнает только годы спустя, но о ней она догадывалась бессонной ночью в плацкарте.
А Город жил. Это был древний титан, который не видел смертей и страданий подобно тому, как организм не видит гибель клеток. Поколения меняются, а город стоит, меняется. Но здание Иггдрасиля так и возвышалось над ним, хотя власть менялась еще много раз после тех лет: Даврон ошибся, они не успели сесть на дирижабли, чума дотянулась и до них. Сам же герр Т.О.Д, казалось имел иммунитет к чуме. Но разве может умереть тот, кто превратил смерть в бизнес и искусство?
Эскапист
Свой угол, своя кровать. Место, где можно побыть со своими мыслями наедине. Что еще нужно для счастья? Не делить с кем-то одну комнату, не зависеть от прихоти арендодателей. Да, маленькая, зато своя. Да, за неё еще много лет платить, но ведь своя!
С такими мыслями Бен Шварц отпирал квартиру, что теперь принадлежала ему. И все равно ему не удалось сдержать вздоха, когда открылся узкий коридор, где два человека не смогли бы разойтись. Кухня, комната, санузел – три кубика, прилегающих к тростинке-прихожей.
Бен сделал пару шагов по не оклеенному коридору и оказался на кухне, чтобы посмотреть на вид из окна. Напротив, как отзеркаленная, стояла другая новостройка. Может хоть из комнаты вид получше будет?
– Так, вот здесь мы поставим кровать, – рассуждал он, – вот тут стол, тут шкаф. И еще останется пара свободных метров. На них положим коврик.
В комнате вид из окна открывался интереснее: за ним был пустырь и еще одна стройка. Совсем близко к дому находилось одинокое дерево, листья которого были замещены черными мусорными пакетами. Под ней опавшими плодами валялся сам мусор. Такая ива имеет полное право называться плакучей.
– Полюбовались, пора и вещи заносить.
Когда мебель, одежда и прочие вещи были занесены, за окном уже стемнело. Бен лежал на кровати прямо в одежде, любуясь белым потолком, иногда переводя взгляд на лампочку, пока свет не начинал жечь глаза.
– Своя, своя, своя. Моя. Моя собственная! Когда хочу – буду спать. Никаких очередей в туалет и дележа кухонной плиты. Наконец-то!
Впереди была пара рабочих дней. Утром Бен вылетал из дома и шел до восточной трамвайной линии, что отправляла его через окружную прямо в противоположную часть города, где за рекой росло предприятие. Вечером он пешком переходил через реку Сонг и на набережной садился на трамвай до дома. Приходя в квартиру, он, не смотря по сторонам, прямой наводкой шел к кровати.
Наступили первые выходные в новой квартире. Как и полагается, Бен, встав по времени как на работу, сидел на краю кровати, глядя в пустоту. Тут-то он и заметил, насколько квартира пуста и тесна. Стены давили на него. Два дня он чем-то должен был заниматься. Последний раз Бен читал в институте. Читал учебники. На литературу его не особо тянуло. Благо, один путь выходных не отнять никогда: поспать побольше. По окончании следующего рабочего дня он решил поделиться проблемой с коллегой.
– Тебе хобби найти какое-нибудь, – Бьёрн Кропп, друг и однокурсник Шварца, задумчиво говорил, пока те шли по мосту, – может, питомца заведешь? Или попробуешь себя в электронике? Сейчас это очень популярно. Сам соберешь радио, потом музыку по нему слушать будешь.
– Ты знаешь мои отношения с электроникой. Особенно после того, как я взял паяльник за раскаленную часть.
– В мире столько же хобби, сколько людей. Найдешь еще своё. Вот, Скьяль с женой оба вязанием занимаются, – рассуждал тот, – ты не против, если в цветочный зайдем по пути? Мы тут со старушкой повздорили вчера, хочу вину загладить.
– Веди, – не вдаваясь в происходящее отвечал Шварц, ему нравилось гулять, а куда – не так важно.
Цветочный магазин открылся перед ними сказочной страной. Воздух, пропитанный цветочным ароматом, наполнялся музыкой с граммофона. За прилавком стояла молодая девушка невысокого роста и оформляла букет. Одета она была в зеленое клетчатое платье, а на голове у неё был голубой платок. Как небо над лугом, подумал Шварц.
Пока Кропп усердно набирал розы в букет, Бен любовался полем хризантем и лилий на одном из прилавков. Тут взгляд инженера упал на несколько картонных горшочков, в каждом из которых было по маленькому кактусу.
– Мой кактус разродился, – объяснила флорист, на бейджике которой Бен увидел надпись “Абелла”, – вот я и решила выставить их сюда. По пятьдесят кронмарок каждый.
– Так мало? – удивился Бен, – на такое и спичек не купишь.
– Девать мне их некуда, потому и отдаю почти даром. Не хотите одного приютить?
– А почему нет? Только я не уверен, что смогу о нем позаботиться. У меня между работой и сном почти нет промежутка.
– На то он и кактус. Растение неприхотливое. Берите, не пожалеете! – улыбаясь заспорила с ним Абелла.
Коллеги удалялись от цветочного магазина. Бьёрн держал букет одной рукой как меч, а Бен держал горшочек с кактусом двумя руками, как ласковые дети держат найденного котенка.
– Кажется, мне теперь есть, о ком заботиться.
– Ты лучше о той девчушке позаботься, – с явным намеком ответил Кропп, – красотка, а? Иногда мне правда жаль, что я женат.
– Пчела на цветочном лугу…
Бен повернулся и, увидя удивленный взгляд друга, решил пояснить:
– На ней была брошь в виде пчелы. Это мило.
Бьёрн лишь многозначительно промолчал в ответ.
Кактус занял свое место на подоконнике. Комната потеряла стерильность, которой отдавала при заселении. Кроме того, Бен все же нашел себе занятие на свободное время. Он вспомнил, что когда-то, еще в школе, он любил рисовать. А поэтому на столе его теперь валялся набор тюбиков с акриловой краской, с ними рядом лежали и кисти. И вот, в свой выходной он сидел на табуретке перед мольбертом. Рядом на столе он положил газету, на которую выдавливал краски из тюбика. Он был готов начать рисовать. Вот он берет в руки кисть и… замирает. А что ему, собственно, рисовать? Может натюрморт? Хотя… а может портрет той девчонки из цветочного магазина? Её улыбающееся лицо и брошь в виде пчелы промелькнули перед его глазами. Рука потянулась за карандашом. Он сделал несколько штрихов, обозначил овал лица, набросал первые черты и понял, что у него получается отвратительно. Такой рисунок оскорбляет девушку, которой он посвящен. А какое дело, она-то не знает, а рисовать-то учиться надо на чем-то.
Тогда надо попробовать что-нибудь попроще. Зачем она вообще с лица начал? Но с чего тогда? Он решил отключить свой разум, закрыть глаза и рисовать то, что придем в голову. Сперва только рябь от перенапряжения. Затем нечто начало вырисовываться в сознании. Это гора? Нет, подождите, она словно усечена. Вулкан? Нет. Это градирня. Не надо, пожалуйста. Рядом с градирней выросли трубы из красного кирпича. Домна. А потом из приоткрытого окна до Бена долетел ветерок. В этот миг картина в заглазье сменилась. На мгновение ему причудился открывающийся в страхе глаз. Но не успел Бен осознать увиденного, как увидел пейзаж. И кисть коснулась полотна, выводя на нём зеленую линию.
– Так, тут у нас будет холм, а внизу, у холма будет течь речка, где у меня синяя краска? Вот. А у реки пусть будут камыши и рогоз. Так-то. Кувшиночки, чтобы камышам не было скучно.
Ближайшую пару недель основным досугом Бена Шварца было рисование пейзажей. Рисование растений давалось ему лучше всего. Купленные холсты заросли мгновенно. По ткани побежали луга, а на них расцвели одуванчики и репей. За лугами возвысились леса, а рамы создаваемых Беном окон в природу обросли плющом. Его посетила мысль, что было бы неплохо раскрасить таким образом серые производственные постройки. Но кто на это согласится?
Так он продолжал проводить выходные, пока не прошел месяц. А в конце месяца его ждал сюрприз: у него совсем не осталось денег. Налоги, уплата ипотеки, еда и проезд сложились с покупкой красок и холстов. Когда Бен посчитал свои расходы, он лег на кровать лицом вниз и лежал так с четверть часа. Как же так, с такой высокой зарплатой! Тут он и сказал себе: не такая уж она и высокая! Это ты просто больших денег не видел.
Он встал, обошел свой небольшой свободный квадратик пола. Жужжание лампы было невыносимым. Шея чесалась, на ней выступал пот. В голове проворачивалась мысль. Значит, он столько лет учился, чтобы получить профессию. А теперь не может себе позволить хобби?
На работу он пришел мрачный, а ушел еще мрачнее. Пришла зарплата, но он, уже все рассчитав, понял, что её на много не хватит. Вместо того, чтобы пойти домой, Бен решил погулять подольше. Свежий воздух приближающейся весны взбодрил его. Засор в потоке сознания прочистился, позволяя приходить в голову новым мыслям. Он может сэкономить на холстах. Все равно ему некуда их девать. Да к тому же, он знает, чем еще заняться, помимо рисования. Можно взять еще один кактус, пока они стоят так мало. Тому, первому, будет не так одиноко, а следить за двумя кактусами может быть, даже интереснее, чем за одним. Развернувшись, Бен пошел в сторону цветочного магазина.
Желтый свет магазинчика приветливо сиял в темноте улицы. Бен все гадал, будет ли там та же девушка за прилавком. Кажется, её звали Альбина… Альма… нет, Абелла! Точно Абелла! Еще не зайдя внутрь, он увидел её сквозь стекло. Она поливала цветы на витрине. Наклонилась и не видит, как на неё смотрит покупатель. Лишь пчелка-брошка приветливо взглянула на посетителя.
Когда Шварц вошел, колокольчики у двери зазвенели, и продавщица тут же оторвалась от своего занятия. Она заулыбалась, узнав Бена.
– Здравствуйте! Как там кактус, живой еще?
– Здравствуйте. Живой, растет. А вы что ли запомнили меня? – удивился тот.
– А как же? Вы тогда еще с другом приходили. Сразу приметила, как вы на растения смотрите. С лаской что ли. Не могу нормально подобрать слова, вы меня простите, образования не имею. Ну, попробую объяснить: обычно люди либо никак на цветы не смотрят, либо восхищаются их красотой. А у вас словно материнское что-то во взгляде. Простите. Наговорила всякого.
– Да не, да нет. Ничего страшного. Даже неловко как-то… В хорошем смысле, – поняв, что он сейчас начнется хоронить себя заживо в своей неловкости, Бен решил перевести тему, – а у вас еще тех кактусов не осталось?
– Осталось. Их мало берут. Никому такие малышки не нужны.
– Я, пожалуй, возьму еще одного.
– А хотите еще вот эту хедеру взять? Я вам скидку сделаю – предложила Абелла.
Бен покраснел. Скидка от продавца в его глазах была чуть ли не высшим проявлением симпатии. Он взял и новый кактус, и хедеру. Абелла упаковала их в коробку и завязала красным бантиком. Взяв коробку в руки и повернувшись к выходу, Бен внезапно почувствовал головокружение. Руки его стали какими-то ватными, а дыхание участилось. Он захотел совершить великую глупость на грани с шалостью. Он обернулся.
– А вы можете посоветовать букет? Я хочу подарить его одной очень красивой девушке, но не знаю какой выбрать? Можете, пожалуйста, собрать цветы, какие вам пришлись бы по душе.
– Конечно. Как ей повезло с вами. Мужчина, ценящий цветы!
Девушка со знанием дела подошла к горшкам. Оттуда она начала доставать хризантемы: желтые и сиреневые.
Наплевать на зарплату. У меня еще три банки тушенки с осени остались. Лучше на цветы потрачу.
– Вот, держите – Абелла завершила букет тремя ромашками и подала его Бену.
Отлично, пойду дарить, – ответил тот и протянул букет обратно девушке.
Сначала Абелла непонимающе смотрела на протянутый ей букет, то и дело перебрасывая взгляд на Бена, каждый раз сокрушая его до глубины души. В следующее мгновение на лице её выступила краска, подчеркнутая легкой, почти трясущейся улыбкой.
– Как это… глупо, – только и произнесла она смущенным голосом, – это всё равно, как вернуть товар.
– Нет, это другое. Я человек глупый и не знаю, как порадовать по-другому. Примите их, пожалуйста, – в его голос звучал мольбой приговоренного к смерти.
– Хорошо, знаете, как сделаю, – она взяла бумажку и карандаш, – вот, напишу, что этот букет не на продажу. Поставим его здесь. Теперь, каждый раз, когда я буду видеть этот букет на работе, я буду вспоминать, о, пожалуй, самом милом и самом странном подарке в моей жизни.
После этих слов она подошла и обняла Бена. Проговорив при этом только тихое “спасибо”.
Домой он словно не пришел, а долетел. И по пути любил он всё: и старые дома любил, и желтеющие фонари, оклеенные рекламою, любил, и дерево с пакетами вместо листвы любил. А собственно, в них любил лишь девочку с брошкой пчелки.
Придя домой, он сразу взял в руки кисть. Однако, оглядевшись по сторонам Бен понял, что холстов у него и нет. В задумчивости он постоял минуту-другую, а потом обратил внимание на подоконник, на котором стояло два кактуса и хедера. Под ним же была выкрашенная в коричневый батарея, чей цвет был неприятен Бену. Тут-то он и подошел к ней, после чего встал на колени и начал проводить одну за другой зеленые линии по чугуну. Уже через неделю рисунок батареи сольется со свисающим плющом. А через месяц на подоконнике расцветет настоящий домашний сад.
***
С неба падали крупные хлопья снега, танцующие в свете фонарей. Скоро темнеть будет позже. Бен и Абелла шли вместе по заснеженным улицам Города. Вот уже вторая неделя, как Бен начал провожать флористку после работы до дома.
– И, в общем, металл стал разливаться вокруг. Ребята притащили шланги и начали тушить. А один стоял на лестнице у самой печи. Так лестница под ним начала плавится!
– Ужас! Он не пострадал?
– К счастью, нет, но мы все в тот день на несколько лет состарились, – рассказывал Бен, – а ведь на производстве постоянно что-нибудь да произойдет. Того и гляди, поседею скоро.
Абелла засмеялась, хотя сказанное её другом не было смешным. Её скорее насмешил тон, с которым он говорил про седину.
– Послушай, – вдруг сменил тему Бен, – а ты не хочешь как-нибудь ко мне в гости прийти?
– Почему нет. Хоть посмотрю, как поживают цветы и кактусы, которые ты у меня накупил, – с улыбкой ответила она. Затем уже она решила сменить тему, – слушай, а как думаешь, если бы я была цветком, то каким?
– Не знаю, может, розой?
– Потому что у неё шипы? – сказала она, будто угадала загадку.
– Нет. С чего бы? Роза, потому что красивая. Если так, тогда давай будет мак. И нет, опиум тут ни при чем, – улыбаясь ответил Бен, а затем еще сильнее разулыбался, от последовавшего смеха Абеллы, – а я тогда какой?
– Одуванчик. Есть в тебе приятная простота что ли. А еще, как ты сказал про возможность поседеть на работе, так сразу про одуванчик и подумала. Только не позволяй себя сдуть.
Что же, одуванчиком быть не так уж и плохо, подумал Бен. Уже через неделю Абелла стояла на крыльце его дома, задумчиво глядя на тоскливый двор. Несколько минут назад она смутилась видом дерева с кроной из мусорных пакетов. Сейчас “листва” его была прикрыта снегом. Бен отпер дверь и впустил Абеллу внутрь. Подъезд был пыльный и тусклый. Запах в воздухе стоял типичный для подъезда на окраине города. Когда ты принюхиваешься, то пытаешься понять, кажется ли тебе, что в подъезде нагажено или нет? Впереди ждал подъем на восьмой этаж.
– Лифт пока не работает, – пояснил Бен причину, почему они пошли пешком, – обещают починить уже в следующем месяце. Надеюсь, ничего страшного?
– Нет, нет, пройдемся.
На этаже четвертом еле-еле разошлись с соседями на узкой лестнице, но ничего, все же дошли. Бен провернул ключ в скважине и отворил квартиру. Первым делом после того, как они скинули верхнюю одежду, пошли на кухню пить чай. Пока не вскипел чайник по большей части сидели молча. А они и не знали, о чем особенно говорить. Бена это, однако, смущало. Он и сам толком не мог объяснить себе, почему он не терпел молчания в разговорах. Неловкость в нем нарастала, и он ответ взгляд в окно в надежде найти тему для разговора.
Взгляд его пронесся вдаль за лес. Он вспомнил чудесное место, где был когда-то в детстве. Он частенько бегал туда с друзьями. Там, на небольшой полянке у лесной реки, проходило их детство. Игры в рыцарей, пиратов, бандитов. Вот они дерутся на палках, а вокруг сплошная зелень, да журчание воды. Воспоминание такое далекое, что почти нереальное. Будто бы он и не был там вовсе, а всего лишь заглянул в книжку с картинками. Годы прошли и вот он уже специалист на заводе. А полянка осталась другому Бену Шварцу. У другого Бена всё еще было впереди, но об этом он не думал, ибо он был в тот момент то ли пиратом, то ли разбойником.
Зачем колоть себя иголками воспоминаний? Гораздо легче думать, что твоим домом всегда был цех.
– Абелла, послушай. Я тут вспомнил. Недалеко от города на западе есть прекрасное место. Лесная полянка посреди леса, там еще река рядом. Место невероятно красивое. Не хочешь туда сходить весной?
– А что за полянка, почему туда?
Странно. Слова “лесная полянка посреди леса, там еще река рядом” в голове звучали красивее и словно сами собой отвечали на вопрос, почему они должны сходить туда. Вот опять, он хочет сказать что-то красивое и умное, а как не произнесет, всё получается каким-то смятым и глупым. Его долго мучало то, что между красотой его собственной души и красотой души Аббеллы лежит уродливая реальность, сквозь которую не могут пройти смыслы, не исказившись и не потускнев.
– Мы там с друзьями часто гуляли. Знаешь, место это такое… уединенное что ли. Словно остального мира просто не существует. Как в сказках, где герои попадают в мир фей. Знаешь, мне кажется, там даже шума Города не будет слышно.
– Да вроде и тут не шумно, – вдруг сказала она. Комментарий этот показался Бену произнесенным невпопад.
– А ты прислушайся. Даже на окраине слышен этот гул. Мы просто привыкли к нему. Абелла, как думаешь, когда мы последний раз слышали тишину?
Она помолчала, а тонкие брови её хмурились. Глаза её расширились.
– Никогда. Я никогда. Бен, я ни разу не покидала Город.
Собеседник её был сражен последней фразой. Предательское покалывание появилось в его глазах, он чувствовал, как приливает влага. У него ли? Бен смог сдержать слезу, но заметил её уже у Абеллы.
– Да, давай отправимся туда, – прервала возникшую тишину Абелла, – только, Бен, пообещай мне, что я увижу весну там.
А он лишь вздрогнул и заулыбался, но и этого хватит на обещание.
Решили пройти в его комнату. Абелла встала посередине, рот её слегка приоткрылся в удивлении. Чтобы осознать и продолжить созерцать, она присела на кровать, а то потеряла бы равновесие. Пред ней открылась картина. На подоконнике раскинулся целый сад: кактусы, хедера, фиалки и гортензия. Под ними же была расписанная зеленым батарея, на чугунной поверхности которой были нанесены цветы, стебли и лианы. За прошедшую неделю рисунок выполз за пределы батареи и теперь частично захватил стены.
– Что такое? – забеспокоился хозяин квартиры, увидя реакцию гостьи.
Он стоял, как пристыженный ребенок, который еще не понимал, в чем провинился, но точно знал, что его будут ругать.
Абелла, не поворачивая головы, бросила на него взгляд, как бы боком. О этот взгляд! Это был робкий глаз, наполненный тревогой и испугом. Широкий круг зрачка, обрамленный радужкой. Голубиный взгляд. И в этом испуганном голубином взгляде заключался конец времен. Солнце может светить еще пять миллиардов лет, но конец времен уже произошел для Бена в этом взгляде.
– Ничего… просто…
– Странно? Да, это странно, но Абелла, прошу, пойми меня. Это единственный мой способ выразить себя, сбежать от действительности. Да, можно сказать, эскапизм, – оправдывался он, словно барахтаясь в тине, – это мой холст, он словно делает эти четырнадцать квадратных метров шире. Я пока не могу вырваться из этих стен, не могу избежать заводской рутины. А этот обходной путь как бы спасает разум…
Он подошел и присел рядом с ней. Она повернула голову слегка в сторону, чтобы как бы не видеть Бена, но, чтобы он непременно был на краю её взгляда. Прикусывая ноготь одной руки, другой рукой она стачала по коленку пальцами. Бен же, улыбаясь надломленной улыбкой, протянул руку и коснулся её волос, после чего трепетно погладил их.
Абелла вскочила и повернулась к Бену, сложив руки на груди. Медленными шагами она отступала к выходу из комнаты.
– Прости, мне пора идти…
– Почему? – спросил он тихим голосом.
– Думаю, нам стоит прекратить общаться.
– Почему? – тем же тоном повторил вопрос Бен. В этом тоне не было удивления или негодования. Скорее тоска.






