Изолиум. Подземный Город

– Я думала, что это действительно бог, – прошептала Лиза. – Что он даст цель, смысл. Что через меня в мир вернётся свет.

Она посмотрела на Илью с такой болью, что Денис невольно отвёл глаза.

– Но всё время, – продолжила дрожащим голосом, – глубоко внутри был ты. Даже когда я не помнила имени, не узнавала лица – в глубине души знала, что есть человек, которого люблю больше жизни. И теперь понимаю – это был ты. Всегда ты.

Илья стиснул зубы, желваки заходили на скулах. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не расплакаться.

– Прости меня, – сказала Лиза, голос звучал тверже, словно признание возвращало силы. – Прости, что не узнала тебя. Что позволила затуманить разум. Что поверила в ложь.

Илья молчал – так долго и напряжённо, что казалось, никогда не заговорит. Потом просто сел рядом, так близко, что плечи соприкасались. Взял руку, поднёс к губам и поцеловал – не романтическим жестом, а как целуют святыню, с благоговением и облегчением.

– Я искал тебя, – сказал наконец. – С того момента, как ты ушла. Каждый день, каждую ночь. Я знал, что ты где-то там, внутри этой оболочки. Знал, что найду.

Он долго и нежно целовал её в лоб, будто ставя печать, скрепляющую обещание.

– Всё позади, – произнёс, глядя прямо в глаза. – Всё это – позади. Главное, что ты вернулась.

В очаге догорали последние поленья, пока тёплый свет смешивался с серым утренним, проникающим через заиндевевшие окна. За стенами шумел просыпающийся лес – шелест ветра в кронах, далёкое постукивание дятла, робкое пение первых птиц, нарушивших зимнее безмолвие. Мир продолжал жить неторопливой жизнью, равнодушный к человеческим страданиям и радостям, историям любви и предательства, борьбе света и тьмы.

В этом равнодушии была странная мудрость – мудрость вечного свидетеля, видевшего рождение и смерть цивилизаций, расцвет и падение империй, приход и уход богов, настоящих и фальшивых. В этой мудрости таилась надежда – на то, что человечество найдёт путь через тьму, что каждая потерянная душа сможет вернуться домой, что свет, настоящий свет, всё ещё существует где-то в конце дороги, кажущейся бесконечной, но длинной ровно настолько, насколько нужно, чтобы измениться в пути.

Утро врывалось в особняк сквозь запылённые окна, высвечивая танцующие пылинки и превращая их в крошечные звёзды, дрейфующие в сумрачном пространстве. Фёдор проснулся первым – годы в полиции выковали привычку встречать рассвет на ногах. Потянувшись, разминая плечи, он взглянул туда, где спала Оксана, свернувшись калачиком под шерстяным одеялом. Даже во сне она сохраняла настороженность – рука на рукояти ножа, тело напряжено, готовое сорваться с места. Шрам от символа Осона на шее в утреннем свете казался почти чёрным – клеймо, которое останется до конца дней, напоминание о пережитом кошмаре.

Остальные ещё спали, кроме профессора, уже сидевшего у огня, подбрасывая в угли свежие поленья. Илья и Лиза лежали, прижавшись – две фигуры, слившиеся под одним одеялом в единый силуэт. Денис с Дашей тоже спали обнявшись, находя в близости защиту от холода внешнего мира.

– Доброе утро, страж порядка, – тихо сказал профессор, заметив пробуждение Фёдора. В голосе слышалась мягкая ирония, без насмешки. – Огонь почти погас, пришлось реанимировать.

Фёдор кивнул и, стряхнув остатки сна, направился к очагу. Присел рядом, протянул руки к пламени. В утреннем холоде тепло ощущалось особенно остро, почти физически – словно можно было собрать его в ладони и положить в карман.

– Как наша пациентка? – спросил он, кивая в сторону Лизы.

– Лихорадка отступила, – ответил профессор, поправляя очки. – Жар спал. Физически восстановится. Что касается ментального состояния… – он помолчал, подбирая слова. – Время покажет. Такие травмы не заживают по расписанию.

В этот момент на другом конце комнаты зашевелилась Оксана. Она приоткрыла глаза не медленно, как человек, неохотно расстающийся со сном, а резко и полностью, как хищник, почуявший опасность. Рука сжалась на рукояти ножа, взгляд быстро обежал помещение, фиксируя положение каждого, оценивая обстановку. И только убедившись в безопасности, позволила себе расслабиться.

– Что за шёпот с утра пораньше? – спросила, поднимаясь и приглаживая растрёпанные волосы.

Фёдор невольно улыбнулся.

– Обсуждаем планы на день, – ответил он, хотя никаких планов с профессором ещё не обсуждал. – Выспалась?

Оксана пожала плечами и подошла к огню, протянув руки. Присела на корточки рядом с профессором, по-прежнему держась поодаль, сохраняя невидимую дистанцию, которую, казалось, выдерживала со всеми.

– Не очень, – призналась она. – Этот дом… слишком мрачен.

Профессор понимающе кивнул, не требуя пояснений. Фёдор хотел спросить, что она имеет в виду, но что-то в её взгляде заставило его промолчать. Вместо этого он поднялся и начал осматриваться, словно ища занятие.

В дальнем конце холла привлекло внимание большое зеркало в тяжёлой раме над маленьким столиком. Пыль и время сделали его почти матовым, но всё же можно было разглядеть отражение. Фёдор подошёл ближе, посмотрел на себя и поморщился – щетина отросла, волосы торчали во все стороны, под глазами залегли тёмные круги. Вид как у бродяги, а не бывшего офицера полиции.

Он достал складной нож, раскрыл и попытался привести себя в порядок – подровнять щетину, пригладить волосы. Действия были нервозными, словно готовился к важной встрече, а не просто наводил марафет в заброшенном особняке. Краем глаза поглядывал в сторону камина, где сидела Оксана, и взгляд смягчался каждый раз, когда замечал, как утренний свет очерчивает её профиль.

– Прихорашиваемся? – негромко спросил проходивший мимо Денис, тоже проснувшийся и направлявшийся к огню.

Фёдор смутился, но быстро нашёлся с ответом:

– Поддержание гигиены необходимо для сохранения дисциплины в отряде, – сказал с напускной серьёзностью. – И, кроме того, – добавил тише, – никогда не знаешь, когда придётся кого-нибудь очаровывать.

Денис усмехнулся, но промолчал, лишь бросил взгляд в сторону Оксаны, показывая, что понимает мотивы. Фёдор сделал вид, что не заметил, и сосредоточенно продолжил бриться.

К очагу подошла Лиза, поддерживаемая Ильёй. Она всё ещё была бледна, но в глазах не осталось следа синеватого свечения – только человеческая усталость и тихая радость от возвращения в реальный мир. Оксана подвинулась, уступая место ближе к огню.

– Как ты? – спросила Лизу, и в этих простых словах было столько понимания, столько невысказанной общей боли, что девушка на мгновение закрыла глаза, справляясь с нахлынувшими эмоциями.

– Лучше, – ответила тихо. – Благодаря вам.

Фёдор, закончив утренний туалет, решил действовать. Он вышел через боковую дверь в заснеженный сад. Снег сверкал на солнце, нетронутый, чистый, словно альбомный лист, ждущий первых штрихов. Осмотревшись, начал искать подарок для Оксаны. Сорвать цветы или найти что-то красивое в зимнем лесу невозможно, но…

Взгляд упал на старое дерево, чья кора, выступающая из-под снега, казалась красноватой в утреннем свете. Он подошёл, достал нож и аккуратно вырезал два кусочка, придав форму сердечек. Потом отломил тонкую веточку и нанизал на неё свои творения, создав примитивный букет.

– Подарок природы, – пробормотал, улыбаясь изобретению. – Простой, но со смыслом.

Когда вернулся, группа уже полностью проснулась и собралась у огня. Даша доставала из рюкзака остатки припасов, готовясь к скромному завтраку. Оксана помогала Лизе устроиться, подкладывая под спину свёрнутую куртку. Фёдор с замиранием сердца направился к ним, держа импровизированный букет.

– Оксана, – начал он, чувствуя, как пересыхает горло, настолько по-детски выглядело то, что он сделал, – я подумал… то есть, нашёл… В общем, это тебе. Сердечки из коры. Подарок природы.

Он протянул веточку с насаженными кусочками коры, но держал слишком крепко от волнения. Сухая кора не выдержала и начала крошиться, осыпаясь мелкими частичками прямо на лицо наклонившейся Оксаны.

– Ой! – вырвалось у неё, когда пыль попала в глаза.

– Прости! – Фёдор в ужасе бросил букет и потянулся к её лицу, пытаясь смахнуть крошки. Но неловкими движениями только размазал их по щекам, превратив лицо в пятнистую маску.

Оксана отпрянула, моргая и пытаясь очистить глаза. Даша поспешила на помощь, протягивая флягу с водой.

– Фёдь, ты как ребёнок, – покачала головой, помогая Оксане умыться.

Профессор с непроницаемым лицом наблюдал за сценой, и только в уголках глаз прятались смешинки. Денис и Илья обменялись понимающими взглядами, но промолчали. Лиза, несмотря на состояние, не сдержала слабую улыбку.

Фёдор стоял красный от смущения, чувствуя себя идиотом. Но он не был бы бывшим начальником уголовного розыска, если бы сдавался после первой неудачи. Отступив, делая вид, что занят другими делами, лихорадочно искал новый способ впечатлить Оксану.

Взгляд упал на дверь, ведущую в гараж или подсобное помещение. Он решительно направился туда и вскоре вернулся, волоча огромную дубовую дверь, снятую с каких-то внутренних помещений.

– Смотрите, что нашёл! – объявил с торжеством, втаскивая трофей в центр комнаты. – Сделаем стол! Не сидеть же на полу. Массив дуба, между прочим. В наши дни за такую целое состояние отдали бы.

Он гордо посмотрел на Оксану, надеясь увидеть восхищение своей находчивостью и силой. Но в этот момент дверь, которую держал вертикально, выскользнула из вспотевших ладоней и с оглушительным грохотом рухнула на мраморный пол. Звук был такой, словно рядом разорвался снаряд. Треск расколовшегося дерева и мрамора разнёсся по особняку, а за стенами испуганно вспорхнула стая птиц с ближайших деревьев.

В наступившей тишине слышалось потрескивание дров в очаге и частое дыхание бывшего полицейского, застывшего над разбитой дверью, словно над трупом противника.

– Фёдор Михайлович, – медленно произнёс профессор, нарушая безмолвие, – позвольте полюбопытствовать, как вы планировали использовать эту дверь в качестве стола? Она без ножек и весит, полагаю, не менее сорока килограммов.

Фёдор открыл рот, потом закрыл, не найдя ответа. Посмотрел на Оксану, изучавшую с непроницаемым выражением трещины на полу.

– Я думал… можно было бы… – он замолчал, чувствуя себя дураком. – В любом случае, – заключил, пытаясь сохранить достоинство, – теперь у нас дрова на несколько дней.

– Или отличный материал для гроба, – едва слышно пробормотал Денис, и Даша легонько ткнула локтем в бок.

Фёдор сделал вид, что не услышал комментария, и начал деловито оттаскивать обломки к стене, изображая, будто именно этого результата добивался. Но гордая осанка и сосредоточенное выражение не скрывали растущего смущения, от которого даже уши покраснели.

За завтраком, делясь скудными запасами, Фёдор молча обдумывал следующий ход. Взгляд блуждал по холлу, и вдруг в углу заметил старинное пианино у стены, укрытое пыльным чехлом.

Дождавшись окончания трапезы, когда все занялись своими делами – Денис с Дашей отправились проверять другие комнаты, Илья с Лизой остались у огня, а профессор погрузился в записи, – Фёдор подошёл к инструменту и сорвал чехол. Облако пыли взметнулось, заставив закашляться, но он продолжил. Открыл крышку и с сомнением коснулся пожелтевших клавиш.

Инструмент был расстроен, клавиши западали, некоторые издавали звуки, похожие на стон замученного животного. Но это не остановило Фёдора. Усевшись на скрипучий стул, начал с силой ударять по клавишам, создавая нечто, по его мнению, напоминающее джаз – резкие, рваные, лишённые мелодии звуки, наполнившие особняк какофонией, от которой мёртвые хозяева перевернулись бы в гробах.

– Это джаз! – гордо объявил, повернувшись и заметив всеобщее изумление. – У меня был друг-музыкант, научил паре приёмов.

Оксана, сидевшая у огня, подпитываемого обломками дубовой двери, смотрела с выражением, которое можно было толковать как угодно – от ужаса до восхищения. Фёдор предпочёл видеть второе и, воодушевлённый, с ещё большим энтузиазмом обрушился на несчастный инструмент.

Пот выступил на лбу от усердия, рубашка прилипла к спине. Он вкладывал в "исполнение" всю душу, всё желание произвести впечатление. Закончив и повернувшись к аудитории, был потрясён – Оксана исчезла. Только Илья, Лиза и профессор остались в холле, и по лицам невозможно было понять их мнение о его таланте.

– Где Оксана? – спросил, пытаясь скрыть разочарование.

– Поднялась наверх, – ответил Илья, избегая взгляда. – Сказала, хочет проверить, нет ли чего-то полезного.

Фёдор кивнул, закрыл крышку и направился к лестнице. Неудачи только укрепляли решимость добиться внимания загадочной женщины. В конце концов, не зря он был лучшим следователем в Яхроме – упорство всегда оставалось его сильной стороной.

На втором этаже было холоднее. Фёдор нашёл Оксану в хозяйской спальне, разбирающую шкаф в поисках тёплой одежды.

– Тут ещё один камин, – сказал он, указывая на мраморный очаг в углу. – Могу развести огонь. По законам физики тёплый воздух поднимается вверх, так что здесь всегда теплее, чем внизу.

Оксана обернулась, и на миг в её глазах мелькнула благодарность. Воодушевлённый, он, не дожидаясь ответа, приступил к делу. Набрал дров из поленницы возле камина и принялся укладывать их с тем же энтузиазмом, с каким терзал пианино.

Старание привело к перегрузке очага. Когда огонь разгорелся, стало ясно, что дымоход, долгое время не использовавшийся, забит. Дым хлынул в комнату, наполняя пространство едким облаком. Фёдор закашлялся, пытаясь руками разогнать дым, но только усугублял ситуацию. Вскоре лицо и руки покрылись сажей, а вокруг глаз образовались чёрные круги от попыток унять жжение.

– Надо открыть окна! – крикнул сквозь кашель и бросился к замёрзшим рамам. Они не поддавались, и в отчаянии он просто разбил стекло рукояткой ножа.

Холодный воздух ворвался в помещение, смешиваясь с дымом и создавая причудливые вихри. Фёдор стоял в эпицентре хаоса, чёрный от сажи, растрёпанный, с обезумевшим взглядом, напоминая, как позже отметил профессор, «обугленного Пушкина».

Оксана, закрывшая лицо шарфом, смотрела сквозь пелену, и в её глазах плясали живые огоньки, как в камине. Не синие, не мёртвые, как у осонитов, а искрящиеся, настоящие.

– Фёдор, – сказала она, когда дым рассеялся, и он увидел её лицо, – ты неисправим.

В голосе не звучало ни упрёка, ни насмешки. Только констатация факта и… что-то ещё, неразгаданное тем, кому эти слова предназначались. Но эти простые слова наполнили сердце теплом, которого не могли дать никакие камины.

– Пойдём вниз, – сказала Оксана, направляясь к выходу. – Там теплее.

И она улыбнулась – не широко, не открыто, а едва заметно, уголками губ, как человек, давно разучившийся это делать, но вдруг вспомнивший забытое ощущение.

Фёдор последовал за ней, всё ещё кашляя от дыма, но чувствуя себя победителем. Когда они спускались по лестнице, Денис и Даша, наблюдавшие внизу за клубами дыма из комнаты, обменялись понимающими взглядами.

– Он ей нравится, – шепнула Даша. – Заметил, как смотрит?

– Да, – кивнул Денис. – Только он, кажется, не понимает.

– Мужчины, – вздохнула Даша с притворным разочарованием. – Вечно всё усложняете.

Когда Фёдор с Оксаной присоединились к остальным у огня, профессор окинул Фёдора критическим взглядом:

– Молодой человек, вы удивительно настойчивы в попытках разрушить наше пристанище, – сказал он без упрёка. – Сначала дверь, теперь верхний этаж… Что следующее? Крышу обрушите, чтобы лучше видеть звёзды?

Оксана вдруг тихо рассмеялась – первый настоящий смех с момента встречи. Звук был тихим, хриплым, будто она давно разучилась смеяться правильно. Но в холле он прозвучал как музыка – настоящая, не та какофония из пианино.

– Не волнуйтесь, профессор, – сказала она, бросив короткий взгляд на Фёдора. – Я прослежу, чтобы он больше ничего не сломал.

И в том, как она это произнесла, как посмотрела – снизу вверх, с полуулыбкой, прищурив глаза, – было обещание, которое Фёдор не мог облечь в слова, но чувствовал всем существом.

Он сел рядом у огня, не пытаясь произвести впечатление. Просто сидел, греясь, ощущая рядом её присутствие, и в этот момент, несмотря на сумасшедшую историю последних дней, блэкаут, Погашей, осонитов и все опасности чужого мира, был счастлив. По-настоящему, непозволительно счастлив.

Профессор наблюдал, сложив руки на коленях. Морщинки у глаз собрались в сеточку, когда губы дрогнули в улыбке. Он провёл рукой по гладко выбритому подбородку – привычка со времён, когда ещё существовали электробритвы и горячая вода. Сколько историй начиналось на его глазах – и заканчивалось. Но эта была особенной: расцветала среди обломков, как упрямые полевые цветы, пробивающиеся сквозь трещины в асфальте после зимы.

Послеполуденное солнце проникало сквозь высокие окна косыми золотистыми лучами, высвечивая танец пылинок и превращая потёртый ковёр у камина в старинный гобелен. Денис стоял у окна, вглядываясь в заснеженный лес, пытаясь разглядеть завтрашнюю тропу. Его фигура, тёмная на фоне снежного сияния, казалась вырезанной из картона – чёткая, решительная, но хрупкая, как все они в новом мире, где человек стал лишь одним из существ, борющихся за выживание в равнодушной природе.

– Нам всем нужно поговорить, – сказал Денис, отворачиваясь от окна и оглядывая разбредшихся по холлу спутников. – Давайте соберёмся у камина.

В его голосе не звучало приказа, скорее – тихая уверенность человека, берущего ответственность не из желания командовать, а из понимания необходимости. Один за другим они потянулись к очагу, где гудело пламя, питаемое обломками злополучной двери.

Даша присела на край дивана, расстилая на коленях потрёпанную карту, стёршуюся на сгибах. Илья помог Лизе устроиться в кресле, подложив под спину подушку. Девушка уже сидела самостоятельно, но выглядела бледной и истощённой, как после долгой болезни. Синеватый отблеск в глазах проявлялся лишь изредка, словно далёкая зарница, и с каждым часом таял, уступая место естественному блеску.

Фёдор и Оксана устроились на полу плечом к плечу – не касаясь друг друга, но достаточно близко, создавая своё пространство интимности среди общего круга. Профессор, опираясь на трость, подошёл последним, шаги гулко отдавались под высокими потолками. Он опустился в тяжёлое кресло с резными подлокотниками, созданное словно для почтенных старцев, вершащих судьбы домочадцев.

Когда все собрались, Денис встал в центре, сцепив руки за спиной. Пламя отбрасывало на лицо тёплые отблески, смягчая черты, но глаза оставались серьёзными.

– Мы все измотаны, – начал он, обводя взглядом каждого, словно принимая часть общей усталости. – Всем нужен отдых. Но сначала мы должны понять, куда идём и зачем.

Он помолчал, давая словам отозваться в тишине, нарушаемой потрескиванием поленьев. Что-то в его голосе заставило каждого выпрямиться, сосредоточиться.

– Корней в Москве рассказал нам, и некоторые уже знают, – его взгляд скользнул по Даше и профессору, – что у Рогачёвского моста, возле Дмитрова, стоит баржа. Она застряла там в первые дни блэкаута. По слухам, на ней часть груза из столицы – еда, одежда, медикаменты. И энергетические карты.

На последних словах взгляды присутствующих стали острее. Каждый знал цену этих карточек – прямоугольников с золотистыми чипами, дающих от пяти минут до суток энергии, способной оживить мёртвые экраны, заставить петь радиоприёмники и запустить генератор, превращая темноту в подобие прежней жизни. Денис потёр потрёпанную карточку, выменянную на чёрном рынке за последнюю банку тушёнки – настоящую, не подделку с неровными краями и тусклыми чипами, что пытался всучить Нефёндр. Карточка была рабочая. Такие могли быть и на барже.

– И ты веришь, что они настоящие? – спросил профессор, поглаживая бороду жестом, выдающим сомнение. – После подделки от Нефёндра?

Его тон не был насмешливым – в нём, скорее, звучала усталость человека, слишком часто обманутого. Человека, желающего верить, но знающего разницу между желаемым и действительным.

Денис кивнул, признавая обоснованность вопроса.

– Поэтому и идём проверить. Если баржа существует, и на ней что-то осталось, это может изменить всё. Для нас. Для других выживших.

– Я не понимаю, о чём вы говорите, – неожиданно подал голос Илья, хмурясь. – Какая баржа? Первый раз слышу.

Он похлопал по карманам куртки, проверяя, не забыл ли чего-то. Движения стали резкими, нервными, будто мысль о возможном упущении вызывала тревогу.

– В Яхроме никто о барже не говорил, – продолжил он, глядя на Дениса с недоумением. – По крайней мере, мне. Я бы запомнил.

– Семь километров зимой, по лесу, где могут быть бандиты, Погаши и чёрт знает что ещё, – задумчиво произнёс Денис, не слушая его. – Звучит как обычный дневной переход, если всё пойдёт хорошо.

– В феврале световой день короток, – заметил профессор, вглядываясь в карту. – Выйти нужно на рассвете. Идти придётся быстро, без долгих привалов.

– А Лиза? – тихо спросил Илья, бросив обеспокоенный взгляд. – Она ещё слаба.

Все обернулись к девушке, молчавшей в кресле с отсутствующим видом, словно собирающей по крупицам расколотое сознание. Теперь она выпрямилась, и в глазах, ещё вчера пустых, появился особый блеск решимости.

– Я пойду, – сказала Лиза слабым, но полным жизни голосом. – Я должна идти.

Собравшись с силами, она продолжила увереннее:

– Если всё о карточках – правда, если они существуют и работают… – Глаза расширились от внезапной мысли, и она подалась вперёд. – Тогда можем вернуться сюда. В этот дом. Здесь электропроводка, приборы, отопление. Если карты настоящие, сможем всё запустить. Дом оживёт.

Слова, произнесённые с такой страстью, заставили всех замереть. Воцарилась тишина, нарушаемая потрескиванием огня, будто каждый осмысливал открывшуюся перспективу.

– В доме будут свет, тепло, настоящая еда, – продолжала Лиза, голос крепнул с каждым словом, словно сама мысль придавала энергии. – Можем жить здесь. По-настоящему жить, не выживать. Без страха замёрзнуть во сне или погибнуть за банку тушёнки. Как раньше… только без лжи.

Последние слова она произнесла тише, опустив глаза. Все поняли – о культе Осона, об иллюзиях Нефёндра, о лжи, чуть не стоившей разума и жизни. Илья накрыл её руку своей, и она благодарно сжала пальцы.

– Говоришь, как рекламный буклет, – заметила Даша с мягкой улыбкой, но в её настороженных глазах теперь светилась та же надежда, что у остальных – хрупкая и необходимая, как подснежник после зимы.

Комната наполнилась чем-то неосязаемым, но реальным – ощущением возможностей, которых уже не ждали. Словно окно распахнулось, впустив свежий воздух. Даже усталость после побега из Яхромы немного отступила.

Только профессор смотрел задумчиво, поглаживая бородку. В его взгляде читался не скептицизм, а иная, глубокая мысль.

– Свет – это не дом, – произнёс он, глядя на огонь. – Люди делают дом домом.

Простая фраза прозвучала как откровение. Денис посмотрел на старика с уважением, понимая, что за словами стоит опыт, которого у него самого может не быть никогда.

– Вы правы, профессор, – кивнул он. – Идём не за богатством. За возможностью снова жить как люди. Вместе.

Он оглядел комнату, задерживаясь на каждом лице, запечатлевая момент единения, хрупкое равновесие надежды и решимости.

– Выходим на рассвете, – сказал он. – А сейчас нужно отдохнуть и подготовиться. Проверьте вещи, одежду, оружие. Никогда не знаешь, что пригодится в дороге.

Остаток дня прошёл в приготовлениях. Денис с Дашей проверяли рюкзаки, считали консервы, делили на порции – часть взять, часть оставить на случай спешного возвращения. Илья разложил найденную верёвку, проверяя прочность – пригодится для переправы через ручьи, связывания узлов и тысячи вещей, о которых в прежней жизни не задумался бы. Лиза отдыхала у камина, иногда задрёмывая спокойным, естественным сном, не похожим на жуткий транс храма осонитов.

Профессор делал пометки в потрёпанном блокноте, временами поднимая голову, глядя в окно, словно что-то подсчитывал. Оксана нашла на втором этаже иголку с ниткой и штопала порванную куртку Фёдора, повредившего рукав при разбивании окна.

Солнце клонилось к закату, окрашивая снег в розоватые тона. Зимний день был скуп на свет, как новый мир – на радости. Денис, закончив с рюкзаками, отправился проверить входы. Ночь несла опасность – не только холод, но и существ, приходящих с темнотой. За время блэкаута все научились бояться ночи сильнее, чем в детстве.

Вернувшись в зал, Денис обнаружил Фёдора за странным занятием. Бывший полицейский, пыхтя и ругаясь, тащил из соседней комнаты массивный шкаф, явно тяжелее его самого. Ножки скрипели по мрамору, оставляя царапины, но Фёдор, сосредоточенный на задаче, не замечал.

– Что делаешь? – спросил Денис с недоумением.