Изолиум. Подземный Город
- -
- 100%
- +
Теперь они стояли друг напротив друга, обнажённые, уязвимые, открытые – не только телами, но и душами. Два человека, прошедших через боль и страх, нашедших друг друга в этом мгновении.
Оксана сделала последний шаг, сократив расстояние до нуля. Их кожа соприкоснулась, тела прижались друг к другу. Они обнялись с силой отчаяния, словно пытаясь через объятие передать все невысказанные слова, невыплаканные слёзы, невыраженное одиночество прошедших месяцев.
Затем опустились на кровать, и матрас прогнулся с тихим скрипом – первой нотой в симфонии их близости. Тела переплелись, руки исследовали новые территории, губы находили самые чувствительные места.
Пальцы Фёдора скользили по телу Оксаны, запоминая каждый изгиб, каждую впадинку, каждый шрам – видимый и невидимый. Он целовал её шею, ключицы, спускался к груди, прислушиваясь к изменениям дыхания. Ладонь скользнула между бёдер, нащупывая влажное тепло.
Оксана отвечала. Её руки изучали тело Фёдора, то нежно, то с нажимом, то поглаживая, то слегка царапая, как скульптор, разогревающий глину перед работой. Исследовала его шрамы – на плече, боку, бедре – свидетельства опасной жизни, целуя их, словно скрепляя печатью ценности.
Дыхание учащалось, движения становились настойчивее. Оксана оказалась сверху, оседлав его, глядя с выражением триумфа и… нежности. Приподнялась, направила его внутрь и опустилась, принимая полностью.
Она охнула – не от боли, а от полноты ощущений, от осознания, что впервые за долгое время была с мужчиной по собственному желанию, а не принуждению. Тело вспомнило забытую радость единения, сладкую, как мёд, и пьянящую, как вино.
Двигались сначала медленно, нащупывая общий ритм, затем быстрее, повинуясь древнему танцу, старше их самих, старше цивилизации. Оксана запрокинула голову, волосы рассыпались по плечам, касаясь груди. В свете камина они казались объятыми пламенем.
Фёдор держал её бёдра, направляя, но не контролируя – она была свободна в своём танце, своём наслаждении. В её лице, движениях он видел возрождение того, что осониты пытались уничтожить – женственности, силы, права выбирать, кому и как отдаваться.
Время исчезло, остались лишь ощущения – скольжение кожи по коже, пульсация крови, жар тела, нарастающее напряжение. Оксана впивалась ногтями в грудь Фёдора, оставляя маленькие полумесяцы – подтверждая реальность происходящего.
Когда волна наслаждения накрыла её впервые, она вскрикнула – коротко, удивлённо, словно не ожидала, что тело ещё способно на такую острую радость. Внутренние мышцы сжались, усиливая его удовольствие. Но Фёдор сдержался, позволив ей насладиться моментом, наблюдая, как дрожь пробегает по телу, как закрываются глаза и приоткрываются губы в безмолвном восторге.
Сменили позицию – теперь Фёдор оказался сверху, а Оксана обвила его ногами и руками. Он вошёл снова, глубже, и их движения стали интенсивнее, почти отчаянными, словно оба боялись, что этот момент может исчезнуть, как сон при пробуждении.
Оксана ощущала каждое движение Фёдора как волну, бьющуюся о берег сознания, смывающую частички страха, боли, унижения, накопленных за месяцы плена в храме Осона. Каждый толчок стирал воспоминание о насилии, каждый стон заменял эхо принуждения собственным голосом наслаждения. Она была жива, снова принадлежала себе, и никакой культ не мог отнять этого чувства.
Они перекатывались по кровати, меняя позиции, открывая новые источники удовольствия. Время от времени Оксана вскрикивала, когда очередная волна накатывала – каждый раз иначе, сильнее, глубже. А Фёдор наслаждался не только собственными ощущениями, но и её раскрытием – видеть, как она расцветает под его ласками, приносило едва ли не большее удовольствие, чем физическое удовлетворение.
Наконец, когда оба были на грани изнеможения, Фёдор ощутил приближение кульминации. Оксана, уловив это по участившемуся дыханию и напряжению мышц, обхватила его ногами крепче.
– Со мной, – прошептала на ухо. – Сейчас. Вместе.
И он отпустил себя, позволил волне накрыть с головой. Они достигли пика почти одновременно, их стоны слились в единый звук – не просто выражение физического удовлетворения, но своеобразная клятва, обещание, договор между двумя людьми.
После лежали переплетённые, тяжело дыша, не желая разомкнуть объятия. Пот остывал на телах, оставляя лёгкий озноб, несмотря на тепло камина. Фёдор натянул одеяло, и они прижались ещё теснее.
– Спасибо, – прошептала Оксана, уткнувшись в его плечо.
– За что? – спросил он, гладя по волосам.
– За то, что спас меня сегодня, – ответила она. – И не только от Нефёндра. От страха. От прошлого.
Фёдор хотел сказать что-то важное, что вертелось на языке, но не облекалось в слова. Вместо этого просто крепче прижал её, целуя в висок, скулу, уголок губ.
Они говорили ещё долго – тихими голосами, прерываясь на поцелуи и прикосновения. О прошлом – до блэкаута, о жизни, теперь казавшейся почти нереальной, как забытый сон. О настоящем – о найденном доме, о людях, связавших их судьбы. О будущем – таком неопределённом и одновременно более ясном, чем когда-либо, потому что они больше не были одни.
Когда разговор иссяк, они снова соединились – медленнее, нежнее, но не менее страстно. И только под утро, когда огонь превратился в тлеющие угли, а за окном начало сереть небо, они наконец заснули, обнявшись, как дети, ищущие защиты друг в друге от ночных кошмаров.
Их лица во сне были спокойны, словно они нашли в хаосе постапокалиптического мира островок покоя – маленький, хрупкий, но настоящий. И пока они спали, первые лучи солнца пробивались сквозь щели в занавесках, касаясь их лиц золотистым светом нового дня – дня, который они встретят уже не поодиночке, а вместе.
Глава 3
Рассвет наступал неохотно. Холодное зимнее солнце выползало из-за горизонта, окрашивая снег в бледно-розовый цвет. Дыхание семерых путников у дверей особняка превращалось в облака пара.
Денис затянул лямки рюкзака потуже, проверяя надёжность самодельных креплений – в этом новом мире даже порвавшийся ремень мог стать бедой. Дорога к Рогачёвскому мосту предстояла неблизкая, а февральский день короток.
– Все готовы? – спросил Денис.
Лиза, бледная, но твёрдо стоявшая на ногах, кивнула. Рядом замер Илья, положив руку ей на плечо – не столько для поддержки, сколько для уверенности, что девушка не исчезнет вновь. Профессор Самолётов проверял содержимое потрёпанной сумки, бормоча о термосе и сухих носках. Даша уже стояла у края дорожки, нетерпеливо поглядывая в сторону леса – там, за деревьями, лежал их путь.
Фёдор и Оксана вышли последними. Не держались за руки, не обменивались взглядами, но что-то неуловимое изменилось между ними. Девушка поправила шарф, закрывая шрам на шее, бывший полицейский мимолётом коснулся её локтя – едва заметное движение, полное нежности.
– А что с… – начала Даша, кивнув в сторону подвала, где оставили связанного Нефёндра.
– Всё по плану, – ответил Фёдор. – Еды и воды на три дня, связан надёжно. Дверь заперта, ключ у меня. Если всё пройдёт хорошо, и мы вернёмся – решим его судьбу. Если нет… – он не договорил, но все поняли: Нефёндра ждёт медленная смерть в темноте.
Группа тронулась в путь, оставляя позади особняк – странное, но почти родное пристанище, давшее им кров и надежду. Денис шёл первым, прокладывая дорогу через сугробы. За ним Даша с самодельным копьём – обломком лыжной палки с привязанным ножом. Следом профессор, чья трость по-прежнему погружалась в снег почти на всю длину, и Лиза с Ильёй, державшиеся рядом, словно боялись разлуки. Фёдор и Оксана замыкали шествие – стражи тыла, с ножами на поясе и настороженным взглядом.
Лес встретил их тишиной, нарушаемой скрипом снега под ногами и редким потрескиванием веток. Иногда раздавался крик вороны, и путники замирали, вслушиваясь – просто птица или сигнал опасности? В этом новом мире даже природа казалась участницей игры между выжившими и охотниками.
– Если сохраним темп, к полудню будем в Дмитрове, – сказал Фёдор на коротком привале. – Там сделаем перерыв и разведаем обстановку.
Денис кивнул, разломив кусок сухаря и протянув половину Даше. Та благодарно приняла, но есть не стала – положила в карман.
– В городе могут быть патрули, – заметил Илья. – Как в Яхроме.
– Могут, – согласился Фёдор. – Будем действовать по ситуации. Главное – не привлекать внимания.
Когда двинулись дальше, Оксана поравнялась с Лизой. Между женщинами установилось особое понимание – обе прошли через ад культа Осона, обе были «невестами», обе видели тёмную сторону нового мира. Редко говорили об этом, но каждая знала: другая поймёт невыразимое.
– Ты как? – тихо спросила Оксана, преодолевая крутой подъём.
– Лучше, – ответила Лиза. – Сны всё ещё… странные. Но уже не так страшно.
– Пройдёт, – уверенно кивнула Оксана. – Не сразу, но пройдёт. Главное – помнить, что ты снова принадлежишь себе.
Лиза благодарно улыбнулась и сжала руку спутницы – короткое прикосновение, значившее больше многих слов.
К полудню, как предсказывал Фёдор, лес начал редеть, и между деревьями показались очертания городских окраин. Дмитров лежал перед ними – серая громада домов под снегом, с редкими дымками над крышами, выдававшими присутствие жизни.
– Держимся вместе, – напомнил Денис, выходя на окраинную улицу. – Никаких резких движений. При встрече – вежливость и нейтралитет. Мы просто проходим мимо.
Город встретил их тишиной. Улицы, некогда заполненные машинами и спешащими людьми, напоминали декорации к фильму о конце света. Занесённые снегом автомобили стояли там, где их застал блэкаут – посреди дороги, на тротуарах, некоторые врезались в столбы или друг в друга. Окна домов пустовали или были забиты фанерой. Поблёкшие и заснеженные вывески магазинов напоминали о прошлом.
Но город не был мёртв. То здесь, то там виднелись следы обитателей – протоптанные тропинки между подъездами, верёвки с замёрзшим бельём, самодельные дымоходы из окон. Жизнь сохранялась.
Группа шла по центральной улице, держась теней домов, готовая в любой момент скрыться в переулке. Впереди показалась площадь – бывший центр городской жизни, окружённый административными зданиями и магазинами. Но вместо привычной пустоты заснеженного пространства их взгляду предстало нечто необычное.
– Смотрите, – Даша указала вперёд. – Что это?
К стене одного из зданий, вероятно, бывшего дома культуры, тянулась вереница людей. Десять, может, пятнадцать человек стояли, переминаясь с ноги на ногу, дожидаясь очереди подойти к стене, покрытой бумажными листами.
– Доска объявлений? – предположил Илья, прищурившись.
– Или что-то вроде того, – кивнул профессор Самолётов, и в его голосе послышалось профессиональное любопытство. – Интересно. Очень интересно.
Они приблизились осторожно, готовые отступить при первых признаках опасности. Но люди у стены не обращали на них внимания – слишком поглощённые своим занятием. Кто-то прикреплял новые листки, кто-то внимательно читал висевшие, некоторые делали пометки карандашом прямо на бумаге, а двое пожилых мужчин методично снимали и складывали в стопку часть объявлений.
– Социальная сеть, – тихо сказал профессор, когда подошли достаточно близко. – Аналоговая, без электричества и интернета. Удивительно, как быстро люди воссоздают привычные модели общения.
Вся стена была покрыта сотнями бумажных листков разного размера, цвета и качества. Тут были страницы из тетрадей, обрывки обоев, куски картона, даже берестяные свитки – всё, на чём можно писать. На этом разнообразном материале размещались послания – мольбы, предложения, предупреждения, вопросы. Множество человеческих нужд, страхов и надежд, записанных чернилами, карандашом, углём.
Денис шагнул ближе, всматриваясь в ближайшие объявления. «Ищу сына, Мишу, 12 лет, пропал в районе старой башни 16 декабря», – гласило одно, а под ним, другим почерком было приписано: «Видели мальчика похожего возраста в лагере у Яхромы. Спросите у старосты». И ещё одна приписка, совсем свежая: «Лагерь сгорел три дня назад. Выживших увели в сторону Москвы».
Рядом висело объявление на куске обоев: «Меняю тёплые сапоги 43 размера на консервы. Шульц, Первомайская 12». Под ним несколько пометок: «Сапоги ещё есть?», «Какие консервы нужны?», «Шульц умер от пневмонии в январе». И совсем свежая: «Вещи Шульца теперь у Серёги со второго этажа».
– Боже мой, – прошептала Даша, замерев перед листком, приклеенным детской рукой. Неровные буквы расплывались: «Ищу маму, Светлану Игоревну. Я живу в подвале библиотеки с другими детьми. Тётя Вера не разрешает уходить далеко, но я всё равно прихожу сюда каждый день. Мама, если ты это читаешь, я на Пролетарской. Я очень скучаю. Аня, 7 лет».
Её голос дрогнул. Денис обнял Дашу за плечи, но промолчал – слова не могли помочь перед такой болью.
Они читали объявления, погружаясь в рукотворный архив жизни после катастрофы. Фёдор заметил, что некоторые листки были пронумерованы и аккуратно подшиты, другие снабжены пометками «актуально до» с указанием даты.
– Смотрите, – он указал на двух пожилых мужчин, методично работавших с объявлениями. – Это кураторы. Они поддерживают порядок, убирают устаревшие сообщения, систематизируют новые.
– Не только они, – добавила Оксана, кивая в сторону молодой женщины, записывавшей что-то в толстую тетрадь, периодически сверяясь со стеной. – Эта, похоже, создаёт подобие базы данных. Копирует важную информацию, чтобы не потерялась.
Профессор наблюдал за происходящим с интересом. Его глаза блестели, рука тянулась к блокноту.
– Поразительно, – бормотал он. – Совершенно поразительно. Мы наблюдаем рождение новой формы общения, сочетающей черты доцифровой эпохи с привычками из интернета. Смотрите, – он указал на объявление, переписанное и прикреплённое в нескольких местах стены, – это аналог «репоста». А здесь, – его палец переместился на листок с множеством пометок, – видим подобие «комментариев» и «дискуссии».
– Кажется, вы нашли тему для новой диссертации, профессор, – улыбнулся Денис.
– Если бы ещё было кому её защищать, – вздохнул старик, не отрывая взгляда от стены. – И перед кем.
Илья, стоявший чуть в стороне, вдруг напрягся. Он читал большое объявление на оборотной стороне календарного листа. Его лицо сначала выразило удивление, затем тревогу.
– Денис, – позвал он тихо. – Фёдор. Вам стоит это прочитать.
Они подошли, и все вместе склонились над текстом. Крупные, неровные буквы складывались в предупреждение:
«ОПАСНОСТЬ! Не приближайтесь к барже у Рогачёвского моста! Там странные пассажиры, которые выходят только по ночам. Трое наших пошли на разведку 7 февраля. Вернулся только один, без рассудка. Всё твердил про синий свет и холод. Умер через день. ДЕРЖИТЕСЬ ПОДАЛЬШЕ!»
Под этим было несколько пометок разными почерками: «Подтверждаю. Видел странное свечение с берега». «Мой брат говорил о барже то же самое перед тем, как пропасть». «Это правда. Ночью оттуда доносятся голоса, но не человеческие».
И самая свежая запись, сделанная, судя по чернилам, недавно: «12 февраля пропала группа из пяти человек, которые пошли к барже за «энергетическими картами». Никто не вернулся».
– Двенадцатое февраля – это позавчера, – тихо сказала Даша, переглянувшись с Денисом.
– Что за «странные пассажиры»? – нахмурился Фёдор. – Осониты? Погаши? Или что-то новенькое?
Лиза вздрогнула и придвинулась ближе к Илье. Оксана положила руку на рукоять ножа – жест, ставший почти автоматическим при упоминании опасности.
– Синий свет, – пробормотал профессор, задумчиво потирая подбородок. – Как у Нефёндра и его «невест». И у погашей тоже было что-то… неестественное в глазах. Заметили?
Они переглянулись с тревогой. То, что начиналось как рискованное, но понятное предприятие – найти баржу с припасами, – внезапно стало зловещим.
– Что будем делать? – спросила Даша, обращаясь больше к Денису. – Поворачиваем назад?
Денис смотрел на объявление долгим взглядом, пытаясь найти больше информации, чем было написано. Затем медленно покачал головой.
– Мы зашли слишком далеко, – сказал он тихо. – И слишком многое поставили на карту. Если на барже действительно есть энергетические карты…
– …которые работают, – добавил Илья, взглядом прося у Лизы поддержки.
– …то это может изменить всё, – закончил Денис. – Для нас. Для особняка, который может стать настоящим домом.
Фёдор кивнул, соглашаясь.
– К тому же, – добавил он, – мы уже сталкивались и с осонитами, и с погашами. И пережили это. Мы знаем, с чем имеем дело.
– Не обязательно, – возразил профессор. – Что, если это что-то новое? Что, если это… сам источник блэкаута?
Его слова повисли в воздухе. Все молчали, переваривая сказанное. Мысль о том, что причина катастрофы, превратившей их мир в тёмное, холодное место, может находиться так близко, была пугающей и притягательной.
– Тем больше причин пойти и выяснить, – наконец сказал Денис. – Но будем осторожны. Доберёмся до моста засветло, осмотримся. Никакого риска. И никаких ночных вылазок.
Один за другим они кивнули, соглашаясь с планом. Даже Лиза, чьи глаза выражали тревогу, нашла в себе силы кивнуть. В конце концов, они пережили слишком многое, чтобы остановиться сейчас.
Перед уходом Денис ещё раз взглянул на стену объявлений. Эта аналоговая социальная сеть из бумаги, чернил и человеческой потребности в связи впечатляла. Люди продолжали общаться, искать друг друга, предупреждать об опасностях, делиться находками – даже когда мир вокруг менялся.
Возможно, подумал он, собираясь в дорогу, именно в этом и есть секрет выживания человечества. Не в электричестве, не в технологиях, а в потребности связи с другими. В желании делиться своими историями, даже если приходится писать их на обрывках обоев и клеить к стене.
Они покинули площадь, направляясь к Рогачёвскому мосту. Впереди ждала баржа с таинственными пассажирами и обещанием энергетических карт. Опасность? Несомненно. Но также и надежда. А в мире после блэкаута надежда стала ценной валютой.
Сумерки опускались на заснеженную землю. Рельсы Рогачёвского железнодорожного моста, покрытые инеем, тянулись над замёрзшим каналом имени Москвы. Ржавые фермы, некогда дрожавшие под тяжестью проходящих составов, теперь застыли в тишине. Семеро путников остановились между бетонными опорами, вглядываясь в сгущающийся сумрак, где виднелся тёмный силуэт баржи, вмёрзшей в лёд канала в тени железных конструкций.
Денис, прищурившись, изучал открывшуюся картину. Февральский закат окрашивал горизонт в грязно-розовые тона, а зимнее солнце, уже касавшееся кромки леса, бросало последние лучи на металлические конструкции. Под ними находилась массивная грузовая баржа, вросшая в лёд, её борта покрылись инеем, а палуба – снегом.
– Вот она, – тихо сказала Даша, встав рядом. Её дыхание вырвалось изо рта облаком пара, быстро растворившимся в холодном воздухе. – Надо же, объявление не врало.
Профессор Самолётов опустил сумку на снег и достал блокнот. Его пальцы в потёртых кожаных перчатках словно не чувствовали холода, когда он делал заметки мелким почерком.
– Грузовая баржа класса «Волго-Дон», если не ошибаюсь, – пробормотал он, рассматривая судно. – Использовалась для перевозки контейнерных грузов по внутренним водным путям. Интересно, что она делала здесь в момент блэкаута?
– Скорее всего перевозила энергетические карты из Москвы, – предположил Илья, обнимая Лизу за плечи. Девушка вздрогнула, не отрывая взгляда от баржи.
– Если эти карты перевозились до блэкаута… – профессор внезапно замер, его глаза расширились. – Это означает, что их изготовили заранее. А значит, правительство знало. Они готовились к тому, что должно было произойти.
– И почему тогда никто не забрал эти карты за целый год? – Фёдор подошёл к краю моста, рука скользнула к рукояти ножа – движение, ставшее таким же естественным, как дыхание, с тех пор как мир погрузился во тьму.
Оксана встала рядом, всматриваясь в темнеющий силуэт баржи.
– Судя по объявлению, пытались, – тихо сказала она, поправляя шарф, прикрывающий шрам на шее. – Но не вернулись.
Группа замолчала, переваривая эту мысль. В сумерках баржа выглядела ещё более зловещей на фоне замёрзшего канала. Ветер усилился, принося запах снега и металла, а вдалеке раздался волчий вой, от которого стало не по себе.
– Что будем делать? – спросила Даша, переводя взгляд с баржи на небо, где проступали первые звёзды. – Скоро стемнеет окончательно.
Фёдор выпрямился, приняв решение.
– Идём сейчас, – сказал он твёрдо. – Не будем ждать до утра.
– Но ты же сам читал объявление, – возразил Денис. – «Странные пассажиры выходят по ночам». Может, стоит переждать в каком-нибудь укрытии?
Фёдор покачал головой.
– Подумай сам. Если там действительно кто-то обитает, то они сейчас, скорее всего, на охоте. Погаши активизируются с наступлением темноты и покидают убежища. Сейчас у нас может быть лучший шанс обследовать баржу, пока эти… существа… где-то в другом месте.
Профессор Самолётов задумчиво потёр подбородок.
– В этом есть логика, – признал он. – Если, конечно, предположить, что эти «пассажиры» действительно погаши или нечто с похожими повадками.
– А если нет? – спросила Лиза, её голос едва заметно дрожал. – Если это что-то… другое?
Фёдор положил руку ей на плечо.
– Тогда будем осторожны. При первых признаках опасности отступаем. Главное – не разделяться.
Денис внимательно посмотрел на остальных. В глазах каждого читалось смешанное чувство страха и решимости. Они знали, на что идут. Предупреждение на стене было достаточно ясным. Но сейчас, стоя так близко к цели, отступать казалось страшнее, чем двигаться вперёд.
– Хорошо, – кивнул Денис. – Спустимся по насыпи и пересечём лёд. Идём плотной группой. Керосиновые лампы берегите – нам ещё возвращаться.
Они начали спускаться по склону к замёрзшему каналу. Снег скрипел под ногами, иногда проваливаясь почти до колена в скрытых наметах. Профессор Самолётов, опираясь на трость, медленно следовал за более молодыми спутниками, изредка кряхтя от усилий. Илья шёл рядом, готовый подставить плечо.
Достигнув кромки льда, Фёдор остановил группу жестом.
– Лёд может быть непрочным, особенно у берега, – предупредил он. – Я пойду первым, проверяя путь. Денис – за мной в пяти шагах. Остальные идут след в след, ступая только туда, где уже прошли мы. Если кто-то провалится – не паниковать. Сразу ложиться и распределять вес, мы вытащим.
Он достал из рюкзака моток верёвки и обвязался вокруг пояса, другой конец протянул Денису.
– Держи крепко. Если что – дёргай.
Фёдор ступил на лёд, сначала осторожно, прощупывая поверхность, затем, убедившись в её прочности, двинулся вперёд, стараясь идти равномерным шагом, распределяя вес. Иногда он останавливался, прислушиваясь к звукам льда, постукивал по нему рукоятью ножа, проверяя толщину.
За ним, соблюдая дистанцию, шёл Денис, крепко держа верёвку. Даша следовала точно по его следам, за ней – Лиза с Ильёй, затем Оксана, страхующая профессора, который замыкал процессию. Они двигались медленно, молча, слыша лишь своё дыхание да потрескивание льда под ногами.
Когда сумерки сгустились, Даша достала керосиновую лампу и зажгла её. Слабый желтоватый свет создавал вокруг группы островок видимости, но за его пределами тьма становилась гуще. Их тени вытягивались на ледяной поверхности.
– Мне кажется, или стало ещё холоднее? – прошептала Лиза, плотнее закутываясь в шарф.
– Это нормально, – отозвался профессор. – Над открытыми пространствами льда температура обычно на несколько градусов ниже, чем в лесу или городе. Плюс ветер.
Но Денис заметил, что дело было не только в естественном холоде. По мере приближения к барже что-то менялось в атмосфере. Воздух становился разреженным и холодным. Это было ощущение, которое он испытывал в присутствии погашей – странное чувство истощения.
Фёдор тоже это почувствовал. Его движения стали резкими, напряжёнными. Он всматривался в силуэт баржи, который с каждым шагом становился отчётливее.
– Осталось не больше пятидесяти метров, – сказал он, оглядываясь на группу. – Все в порядке?
Они кивнули, не тратя силы на слова. Даша подняла лампу выше, пытаясь рассмотреть судно, но свет был слишком слабым для такого расстояния.
Внезапно лёд под ними издал протяжный звук. Все замерли, вслушиваясь в него, разносившийся над каналом.
– Просто движение льда, – спокойно объяснил Фёдор, хотя голос звучал напряжённо. – Он меняется. Продолжаем.
Они двинулись дальше, и каждый шаг давался всё труднее. Керосиновая лампа в руке Даши начала мерцать, пламя внутри колебалось, меняя освещение на льду.
– Смотрите, – внезапно прошептала Оксана, указывая вперёд.
В свете лампы они увидели то, что скрывала темнота: лёд вокруг баржи был изрыт многочисленными следами, будто по нему прошло много людей, оставивших после себя хаотичный узор из отпечатков.