Сотри и Помни

Глава 6

В тишине модуля Северной Башни фиолетовое свечение мониторов отражалось в глазах Ильги, превращая зрачки в холодные цифровые пятна. Воздух был стерилен, словно каждую молекулу кислорода проверила система жизнеобеспечения. Внутри пользователя "Реалики" нарастал странный диссонанс – неупорядоченный, необъяснимый, непослушный алгоритмам. Ильга наблюдала за спящим Романом на экране, а пальцы девушки, обычно точные в движениях, едва заметно дрожали над сенсорной панелью.

– Приостановить симуляцию, – прошептала она, хотя в пустой квартире её никто не мог услышать.

Система мгновенно отреагировала: изображение замерло, и время в другом мире, в маленькой комнате в Дармовецке, остановилось.

Теперь геймер могла рассмотреть Романа без риска, без необходимости притворяться. В этой интимности наблюдения было что-то кощунственное, но сомнения быстро рассеялись. Создатель имеет право изучать.

Молодой человек спал, свернувшись на боку, одна рука под подушкой, другая свободно лежала поверх одеяла. Даже во сне лицо сохраняло напряжение – тонкая морщинка между бровями, плотно сжатые губы. В неровном свете ночника скулы казались острее, под глазами залегли тени, придававшие болезненную хрупкость.

Рука Ильги потянулась к экрану, активируя расширенный режим. Изображение увеличилось, дополнилось биометрическими данными: пульс – 52 удара в минуту, дыхание – медленное и глубокое, температура – 36,4 градуса. Сон фазы REM, активность мозга указывает на сновидение. Что снится спящему? Формулы? Код? Или что-то человеческое – бегство от преследователей, падение, полёт над городом?

Прикосновение к виртуальному слайдеру изменило угол обзора. Камера переместилась, охватывая комнату. Девять квадратных метров стали хорошо знакомым пространством – каждая трещина на стене, пятно на потертом ковре, гвоздик с серебряным кулоном. Украшение, оставленное как напоминание о невозможной встрече. Каждый вечер перед сном Роман касался его пальцами, словно талисмана, прежде чем выключить свет.

– Возобновить симуляцию, – скомандовала девушка уже тверже.

Изображение на мониторе ожило. Прошло несколько минут. Спящий шевельнулся, затем резко открыл глаза, будто от внезапного звука. Сел в кровати, потёр лицо ладонями, взглянул на часы и беззвучно выругался. Опаздывал.

Система фиксировала каждое движение с математической точностью: подъём, торопливое натягивание одежды, неловкую попытку причесать непослушные волосы перед треснувшим зеркалом. В этих повседневных действиях было что-то завораживающе обыденное, чужое стерильному миру идеальных поверхностей за стеклом мониторов.

Громкость увеличилась, когда юноша вышел в коридор.

– Опять всю ночь сидел, – голос матери звучал уставшим и равнодушным. – Глаза красные. Опоздаешь.

– Я успею, – тихо ответил Роман, забирая с полки бутерброд в пищевой плёнке.

За экраном заметили, как парень сутулится в присутствии семьи, словно пытаясь занимать меньше места, стать незаметным. У пользователя "Реалики" промелькнуло раздражение – почему позволяет так с собой обращаться? Ведь интеллект, способности выходят далеко за пределы этого тесного мирка! Но мысль оборвалась: откуда знать, что значит жить среди людей, считающих тебя обузой? Собственная изоляция Ильги была выбором, его – навязанной реальностью.

Экран переключился, следуя за Романом после выхода из дома. Утренний Дармовецк встретил моросящим дождём и серым цветом. Капли оседали на волосах, плечах старой куртки, студент периодически стирал влагу с лица. Система фиксировала минимальное повышение температуры тела – реакция на холод и влажность. Ильга машинально коснулась регулятора температуры, словно желая согреть наблюдаемого через разделяющие измерения.

– Фокус на институт, локация «аудитория триста четырнадцать», – скомандовала девушка, и система мгновенно переключилась.

Теперь на экране Роман сидел за партой в третьем ряду у окна. Плечи по-прежнему напряжены, но в лице появилась сосредоточенность. Записывал что-то в тетрадь, изредка поднимая глаза. Ракурс изменился, чтобы понять, что привлекает внимание, и открыл девушку, сидящую в четвёртом ряду. Лера Станкевич – система мгновенно предоставила данные. Третий курс, факультет информационных технологий, отличная успеваемость, высокий социальный статус в группе.

Неприятное чувство шевельнулось у Ильги при виде взгляда Романа, возвращающегося к этой девушке. Странное ощущение, похожее на физический дискомфорт, но более смутное, более глубокое. Безымянное. Или намеренно оставленное без названия.

– Следующий… – преподаватель поправил очки и вгляделся в список. – Соколов. Пожалуйста, к доске. Задача на применение алгоритма Хаффмана.

Показатели на панели монитора взлетели: пульс ускорился до 110 ударов в минуту, уровень кортизола резко поднялся. Страх. Не паника, но острая тревога. Ильга подалась вперёд, не замечая учащения собственного сердцебиения.

Роман медленно поднялся, правая рука машинально нащупала что-то в кармане – серебряную крошку кулона, талисман. Система знала об этой привычке. Прикосновение к осколку в моменты стресса, словно металл мог передать часть чужой уверенности.

Путь от парты до доски казался бесконечным. Частое дыхание, капельки пота на лбу. Взяв мел, Роман слегка дрожал – система увеличила изображение, показывая это.

– Мы ждём, Соколов, – голос преподавателя вернул его к реальности.

Роман начал объяснять алгоритм. Голос звучал тихо, с запинками, но содержание было верным. За монитором Ильга следила за движением рук, чертивших на доске дерево кодирования. Знакомые действия – такие же формулы и схемы когда-то выводились на бумаге при изучении основ информатики.

– При построении дерева берём два символа с наименьшей частотой и объединяем в узел, суммарная частота которого…

В задних рядах послышался приглушённый смешок. Система переключилась на источник звука, зафиксировала группу студентов, обменивающихся взглядами. Ильга вернула фокус на Романа. Щеки парня горели, шея покрылась красными пятнами.

– Затем процесс повторяется рекурсивно, пока не останется один корневой узел…

Мел сломался, оставив на доске неровную черту. Новая волна смешков прокатилась по аудитории. Ильга увидела, как пальцы Романа пытаются подхватить упавший кусочек.

– Продолжайте, Соколов, – произнёс преподаватель с раздражением.

Роман взял с кафедры новый кусок мела, но мысли явно путались. Ильга читала данные телеметрии: критический уровень стресса, вегетативная система в режиме "бей или беги", кровь приливает к лицу, затрудняя мышление.

– В результате каждый символ получает уникальный код, длина которого обратно про… пропорциональна…

Женщина поднесла руку ко рту, задерживая дыхание. Знала, что произойдёт дальше, видела в предыдущих наблюдениях, но переживала как впервые.

– Пропорциональна симпатичности… симметричности… чёрт… частоте встречаемости символа.

Аудитория взорвалась смехом. Кто-то в задних рядах зааплодировал. Лицо Романа залилось краской, руки заметно дрожали. Система фиксировала физиологические параметры: критическое давление, учащённое дыхание, расширенные зрачки.

И тогда, перекрывая гул, прозвучал отчётливый женский голос:

– Милашка старается.

Три слова с холодной иронией, точным расчетом громкости, чтобы услышали все. Ильга переключила камеру и увидела Леру Станкевич, откинувшуюся на спинку стула с выражением превосходства. Система зафиксировала реакцию: секундная пауза, затем взрыв более громкого смеха, откровенно издевательского.

Что-то оборвалось внутри Ильги. Руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Челюсти напряглись, скулы окаменели, к глазам подступила влага. Эта реакция не была запрограммирована. Она была человеческой.

– Остановить, – произнесла Ильга срывающимся голосом, и изображение замерло.

Девушка отвернулась от экрана, пытаясь справиться с эмоциями. Квартира вокруг казалась чужой – стерильной, безупречной. Ильга поднялась, подошла к окну, за которым искусственное море отражало неоновые огни башен. Отражение в стекле выглядело незнакомым – бледное лицо, расширенные зрачки, напряжённые губы.

– Что со мной происходит? – прошептала она, прислоняясь лбом к холодной поверхности.

Система отреагировала на вопрос:

– Обнаружены признаки эмоционального дистресса. Рекомендуется сеанс релаксации или приём седативных препаратов. Активировать программу стабилизации?

– Отключить рекомендации, – резко ответила Ильга, возвращаясь к консоли. – Перемотать симуляцию на тридцать секунд назад и возобновить.

Изображение мигнуло и вернулось к моменту перед унижением Романа. Снова юноша у доски, снова запинающийся голос, снова фатальная ошибка. И опять прозвучал голос Леры:

– Милашка старается.

Сейчас Ильга сосредоточилась не на Романе, а на лице произносившей слова. Система увеличила изображение: лёгкая усмешка, прищуренные глаза, едва заметный наклон головы – абсолютная уверенность в превосходстве.

Внутри женщины поднялась волна тёмного и горячего чувства. Если бы Лера находилась рядом, если бы не разделяли миры и измерения…

– Показать данные объекта "Лера Станкевич", – приказала она, и развернулась голографическая карточка.

Двадцать один год. Отличница. Староста группы. Победительница олимпиад. Дочь влиятельного чиновника местной администрации. Уверена, амбициозна, склонна к лидерству и доминированию. Психометрические тесты показывают высокий уровень нарциссизма и низкий уровень эмпатии. Потенциальный риск – манипулятивное поведение, психологическое давление на окружающих.

Ильга всматривалась в это лицо, пытаясь понять, что вызывает сильную, почти физическую неприязнь. Лера была красива понятной красотой – правильные черты, ясные серые глаза, безупречная кожа. Тип внешности, одобряемый социумом, получающий лайки, собирающий восторженные взгляды. В Верхнем Городе таких множество, с лицами, доведёнными до совершенства генной инженерией или косметической хирургией.

– Перемотать вперёд, – скомандовала Ильга. – Фокус на объект "Роман Соколов".

Система переместилась во времени. Роман сидел на подоконнике в пустом коридоре института, глядя на дождь. Лицо выражало усталость и глубокую, тихую печаль. Женщина невольно коснулась экрана, словно могла утешить прикосновением. Пальцы встретили холодную поверхность дисплея, напоминая о границе между мирами.

В этот момент Ильга осознала важное: реакция на унижение Романа не была исследовательским интересом. Не была профессиональным беспокойством создателя о творении. Не была обычной эмпатией. Это было личное, глубокое, болезненно-интимное чувство.

– Анализ психоэмоционального состояния оператора, – произнесла она, удивляясь решению обратиться к системе с таким запросом.

На мониторе появился отчёт: "Зафиксированы признаки сильного эмоционального возбуждения. Учащённое сердцебиение, повышенное давление, изменение паттерна дыхания, микродвижения лицевых мышц, соответствующие выражению гнева, расширение зрачков, изменение голосовых характеристик. Наиболее вероятная интерпретация: защитная реакция в ответ на угрозу значимому объекту. Классификация: эмоциональная привязанность высокой интенсивности с элементами собственнической реакции".

Ильга закрыла глаза. Система назвала это "эмоциональной привязанностью", но девушка знала другое, более точное слово. Слово, которое никогда не использовала по отношению к себе. Слово, означающее уязвимость, слабость, зависимость от другого существа.

Взгляд снова вернулся к экрану, где Роман сидел, глядя на дождь. В этом простом образе было больше подлинной красоты, чем во всех идеальных поверхностях Северной Башни. Красоты несовершенной, хрупкой, уязвимой, но именно поэтому ценной.

Ильга выпрямилась в кресле, отбросив привычную сутулость над консолью. Движения стали резкими, определёнными, словно она приняла важное решение.

– Деактивировать систему, – произнесла она.

Экран погас. В наступившей тишине слышалось только дыхание и тихий гул системы жизнеобеспечения квартиры. Ильга обхватила себя руками, словно защищаясь от холода, хотя температура в помещении оставалась идеальной.

– Что я делаю? – прошептала она в пустоту.

Девушка опустилась на пол рядом с креслом, прислонившись спиной к консоли. Впервые за долгое время Ильга позволила себе просто сидеть, не анализируя, не контролируя, не манипулируя чужими жизнями.

Правда, которую так долго отталкивала, теперь стояла перед ней, обнажённая и неоспоримая: влюбилась. Влюбилась в человека, которого создала сама. В его неловкость, ранимость, тихую стойкость перед лицом ежедневных унижений.

Это чувство не было запрограммировано. Оно родилось само, как цветок пробивается сквозь бетон – вопреки законам вероятности.

Решение пришло не как озарение, а как логичное завершение внутренней борьбы. Ильга осознала его, проснувшись посреди ночи в идеально температурной темноте квартиры, где система жизнеобеспечения создавала оптимальные условия для сна. Она не могла оставаться наблюдателем, смотрящим на Романа через стекло экрана. Граница между мирами, казавшаяся непреодолимой, представлялась лишь тонкой мембраной, которую нужно преодолеть.

– Активировать протокол «Янус», – произнесла в темноту.

Система отозвалась, наполнив комнату приглушённым голубоватым свечением.

Протокол «Янус» был эксклюзивной услугой Realika, доступной лишь избранным. Физическая инкарнация – не просто аватар в виртуальном пространстве, а полноценное воплощение в материальном мире, подключение к реальной физической оболочке по заданным параметрам. Технология на границе возможного, с ценником для привилегированной верхушки VIP-клиентов.

Перед Ильгой развернулся интерфейс, похожий на анатомический атлас эпохи Возрождения, но трёхмерный, с десятками парящих панелей. Коснувшись центрального элемента, пространство наполнилось проекциями, голограммами, схемами нейронных связей, моделями поведенческих паттернов – инструментарием создания новой личности.

– Базовая конфигурация: антропоморфная женская особь, европеоидная, возраст 20-25 лет, – голос звучал ровно, но пальцы, скользящие по виртуальным регуляторам, выдавали напряжение.

Перед ней возникла фигура – пока схематичная, полупрозрачная, обозначенная основными контурами. Универсальный шаблон для наполнения индивидуальностью. Ильга активировала панель детализации, руки начали двигаться в воздухе, словно у скульптора, лепящего из невидимой глины.

Пальцы замерли над панелью управления. Система ждала ввода параметров, но оператор знала точный ответ. Закрыла глаза, вспоминая ощущение своего тела той ночью – как оно двигалось в темноте комнаты Романа, изгибалось под его руками. Дыхание участилось. 168 сантиметров – такой рост был у неё в ту ночь. Не идеальные пропорции золотого сечения, а асимметричные плечи, лёгкая сутулость от долгих часов за компьютером, маленький шрам на левом бедре. Не создавала нового персонажа – воссоздавала себя, женщину, побывавшую в его постели.

Лицо требовало особого внимания. Ильга могла выбрать любой типаж, любую комбинацию черт, создать эталон красоты. Вместо этого пошла иным путём – не идеализация, а узнаваемость, живость, естественность. Овальное лицо с выступающими скулами, нос с небольшой горбинкой, рот с верхней губой тоньше нижней. Русые волосы средней длины, меняющие оттенок при разном освещении. Зеленовато-серые глаза, прикрытые верхними веками, создающие впечатление задумчивости.

Система предложила библиотеку стандартных выражений, но Ильга отмела их движением руки. Загрузила отдельный модуль эмоциональных микровыражений, детализированных до мельчайших движений мышц.

– Анализ объекта «Роман Соколов», выделение эмоциональных триггеров, – скомандовала девушка.

Перед ней развернулась многомерная карта нейронных реакций, собранная за годы наблюдений.

– Синтез оптимальной модели экспрессии для максимального эмоционального отклика.

Система обрабатывала запрос несколько секунд. Лицо аватара ожило, словно пробежала лёгкая рябь, и застыло с новым выражением – не явная улыбка, не открытое дружелюбие, а спокойная сосредоточенность с намёком на понимание, вызывающая у Романа позитивную реакцию.

Ильга всмотрелась в лицо – её и не её одновременно. Достаточно похожее для сохранения преемственности, но с изменениями для легенды.

– Имя: Елена Светова, – произнесла она, активируя модуль биографии. – Студентка МИФИ, факультет кибернетики и информационной безопасности, четвёртый курс. Переведена в Дармовецкий технический институт по программе обмена.

На виртуальной панели появились документы – свидетельство о рождении, паспорт, студенческий билет, зачётная книжка. Ильга настраивала параметры с математической точностью. Дата рождения – 17 апреля, за два года до Романа, чтобы быть немного старше, но не настолько, чтобы создавать дистанцию. Место рождения – Москва, спальный район Чертаново, добавляющий оттенок обыденности, понятный Роману с его происхождением.

Академическая история формировалась строка за строкой: средняя школа с углублённым изучением математики, победы на олимпиадах регионального уровня (но не всероссийского – слишком яркое достижение могло вызвать подозрения), поступление в университет не с максимальным баллом, а с высоким, но достижимым для трудолюбивого студента. Средний балл – 4.7, с несколькими четвёрками по гуманитарным предметам, делающими профиль реалистичным.

– Проекция академической истории, – Ильга активировала новую панель, и развернулась трёхмерная визуализация учебной нагрузки, экзаменов, курсовых работ. Она тщательно проработала каждый семестр, добавляя конкретные названия дисциплин, имена преподавателей, темы рефератов. Системе требовалось несколько минут, чтобы сгенерировать полный набор данных, но Ильга настраивала каждый элемент вручную, словно выписывая партитуру для будущего существования.

Интерфейс выдал предупреждение: «Избыточная детализация. Рекомендуется уменьшить глубину проработки несущественных элементов биографии». Ильга проигнорировала сообщение, продолжая вносить мельчайшие штрихи в историю Елены Световой. Теперь добавляла личные детали – увлечение фотографией в старших классах, год занятий в театральной студии, брошенной из-за нехватки времени, коллекция старых механических часов, унаследованная от деда-инженера.

Система снова предупредила о нецелесообразности такой проработки, но она отключила уведомления резким движением руки. Эти детали могли казаться несущественными для алгоритмов, но для неё оставались принципиально важными – они создавали не функционал, а человечность, индивидуальные особенности, которые невозможно спутать с шаблоном.

– Модуль речевых паттернов, – скомандовала девушка, переходя к следующему этапу.

Перед ней возникла звуковая матрица – трёхмерная конструкция, напоминающая сложное музыкальное произведение, где каждая линия представляла аспект речи: интонация, темп, тембр, эмоциональные модуляции, характерные речевые обороты.

– Базовый речевой профиль: московский нейтральный, образовательный уровень – неоконченное высшее техническое, возрастная группа – 20-25 лет, – Ильга задала параметры, но тут же начала вносить правки, тонкие корректировки в стандартный шаблон.

Небольшой акцент на гласных в безударных позициях – чуть сильнее, чем у типичного москвича, но недостаточно явный, чтобы вызывать вопросы. Привычка растягивать последний слог в вопросительных предложениях. Тенденция понижать голос в конце утвердительных фраз, создающая впечатление уверенности. Эти мелкие особенности, незаметные при случайном общении, формировали узнаваемый речевой почерк.

Ильга запнулась, заметив несоответствие. В профиле академической истории указала изучение французского языка, но в речевой модели не было соответствующих маркеров. Странная небрежность, нехарактерная для обычной методичности. Система не выделила это как ошибку, но она сама почувствовала раздражение от невнимательности.

– Добавить речевые маркеры изучения французского, уровень В1, – внесла корректировку, но механически, уже думая о следующем этапе.

Теперь предстояло интегрировать двигательные паттерны – походку, жесты, микродвижения, создающие впечатление живого человека, а не конструкта. Ильга загрузила стандартную библиотеку движений и начала настраивать параметры: более свободная амплитуда жестикуляции, чем у среднестатистического жителя провинции, но не настолько открытая, чтобы выглядеть вызывающе. Походка с акцентом на правую ногу – не хромота, а едва заметная асимметрия, объяснимая старой спортивной травмой.

Но здесь настигла новая ошибка – забыла внести эту травму в медицинскую историю Елены. Опять несоответствие, нарушение собственных стандартов качества. Ильга остановилась, обнаружив, что рука дрожит над виртуальной консолью. Это было совершенно непохоже на неё – такая небрежность, отсутствие системности.