Чумной день

© Владислав Некрасов, 2025

ISBN 978-5-0065-3780-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чумной день

А во что… В кого веришь ты?

Пролог
Отречение

Он плакал… Навзрыд. Над мёртвым телом. Его рыдания с эхом разносились по тёмному лесу, заглушая треск сверчков. Его руки гладили по липким волосам и холодной коже. Её губы посинели. Лицо побледнело, а глаза остекленели. Дрожащей ладонью, боясь их разбить, как настоящее стекло, он прикрыл веки.

Она умерла у него на руках. Сбежала из дома в сторону болота. Он нагнал её на опушке леса и обнимал, пока хватало сил держать стремительно слабеющее тело. Она лежала на траве, мокрой от росы и слёз, и её последний шёпот всё звучал у него в ушах: «Помоги… Помоги… Господи, помоги…».

Он вспугнул птиц, завыв как дикое животное. Он прижал кулак ко рту. Её не стало. Она умерла. Заболела и умерла. Он ничего не мог сделать. Никто не мог… Никто?

Его руки сами пролезли под её спину. Белое платье, надетое на ночь, было влажным. Он приподнял её, поправил светлые волосы, залезшие на глаза, и встал с колен, выдохнув пар в ночной воздух. До рассвета ещё оставалось время – он успеет вернуться в деревню до того, как другие жители начнут просыпаться.

Пар изо рта слился с посеревшим воздухом, когда мужчина в чёрной робе, вспотев и шмыгая носом, донёс мёртвое тело до первых домов. В одном окне горели свечи. В другом, приоткрытом, трещал старый радиоприёмник. Он не оглянулся, когда скрипнула калитка. Залаяла собака.

– Михаил?

Он двинулся дальше, пересекая пустую центральную улицу, оканчивающуюся высоким деревом и тёмным колодцем под ним. За первой калиткой послышалась другая. Звякнуло ведро.

– Света? Это Света?

Женский голос огрел ухо и, материализовавшись цепкими пальцами, ухватил за локоть. Он дёрнулся, не оборачиваясь.

– Боже, Светик!

Женщина отстала. На её крики сбежались другие.

– Отец?.. – его позвал пожилой рыбак с удочкой. – Батюшка?

Он прошипел «Отъебись!», подтянув выскальзывающую из усталых рук Свету. Её ноги болтались, ударяя его по бедру.

– Боже мой, что же делается…

Ранние пташки, поздние пропойцы, разбуженные соседи собирались у своих домов, провожая отца Михаила взглядами. Иногда блестевшими в утренней зари, но чаще – хмурыми и удивлёнными. Они расширились ещё сильнее, когда он дошёл до единственного дома, где не скрипела калитка. Ею попросту было некому скрипеть. Он развернулся, задом откинув маленькую дверцу. Калитка со стоном покосилась, но устояла, припав к земле и освободив заросший сорняками проход. В последний раз глянув на жильцов – их рты создавали маленькие облачка и сливались с утренним туманом, тушившим свет в окнах и очаг горизонта, озарявшего на фоне домов полуголые деревья с готовыми распуститься почками на своих когтистых ветвях, – он отвернулся, зашагав дальше к двери, помеченной чёрным крестом. Распахнул её ногой, развеяв мрак не внутри, а снаружи, и вошёл боком, придерживая голову Светы. Ход закрылся, когда его ноги – две на полу, две в воздухе – пересекли порог. Заколоченные окна не пропускали утро, но внутри дома всё равно было светло. Здесь не было ни тени, ни мрака – даже от него, постороннего здесь, на голый пол, тщательно расчищенный, не падало ни размытого пятна, ни чёткого силуэта. Свет сам был тенью, притаившейся в углу. Притаившейся и тихо дышавшей, заполнявшей единственную комнату бледным паром.

Михаил уложил Свету на пол. Он вновь убрал волосы с мёртвого лба. Её лицо выражало покой, какой бывает у младенцев после родов. Она была такой тихой… Его Света, доченька, пылавшая в его жизни ярче его самого. Пылавшая, пока её, как тонкую свечку, не задула неизвестная болезнь.

– Ты… – Он сглотнул, подняв голову на восковую тень и тут же опустив к полу. – Ты можешь её вернуть?

Тень чуть выросла, от пола достав до потолка. Её отростки, похожие на руки, втянули когти и прислонились к стенам по бокам.

– Да, – послышался низкий утробный ответ со всех сторон.

Михаил снова сглотнул. Он осмелился посмотреть в угол. Пытался найти лицо и увидел очертание. Он подавил крик кулаком. С трудом проглотил очередной комок. Его лоб покрылся испариной, с носа капнул пот. Он утёрся чёрным рукавом и обратился дрогнувшим голосом:

– Тогда я согласен.

Тень накрыла его светом. Он заморгал, стряхивая слёзы и смешивая их с потом на щеках и подбородке. Ему захотелось снять робу.

– Отринь его, – потребовала ослепляющая тень.

– Его?

Белая тень-силуэт, похожая на ладонь, оттопырила длинный скрюченный палец, указав на его грудь.

– Лжебога, что ты носишь под сердцем.

Михаил перестал моргать. Существо или всего лишь его тень стояло над ним и ждало. Оно не моргало, если было чем. Смотрело и ждало. Михаил опустил глаза к Свете. Её губы так посинели… А щёки так неестественно посветлели. Кашлянув, Михаил потянулся к горлу. Он натянул цепочку и сжал кулак, вытащив её конец из-под ворота. Деревянный крест повис над полом в вытянутой руке. Воздух шумно заскрипел, застонали стены, и Михаил разжал пальцы, зажмурившись и стиснув губы. Крестик ударился с глухим стуком.

– Под сердцем и в сердце.

Длинный палец потянулся к Михаилу, и он подался назад, облокотившись на руку. Тень-контур ладони выжидающе замерла над трупом Светы. Покосившись вниз, Михаил наклонился обратно. Кончик костлявого ногтя коснулся его груди с левой стороны.

Пронзившая его боль вырвалась хрипом. Михаил схватился за сердце и попытался вдохнуть. Его словно ударили в солнечное сплетение. Он задыхался, видя, как та же коснувшаяся его рука опустилась на лоб его дочери.

– А… а-а… – пытался выдавить Михаил, сильнее сминая чёрную робу на груди. Что-то рвалось наружу. Из него. Он обеими руками схватился за грудь. Пытаясь удержать нестерпимую боль, означавшую жизнь и напоминавшую о ней.

Существо обеими ладонями коснулось головы Светы.

– Отринь ночь – прими день. Отринь ночь – прими день. Отринь ночь – прими день! – Утробный голос разносился повсюду. Он заполнял дом белым облаком. Паром, вызывавшим обильный пот. Заслонившим мёртвое тело и скрывшим контурную белёсую тень от кашляющего Михаила.

Он раскрыл робу и пальцами заскрёб по коже. Она горела там, где раньше билось сердце. Где раньше висел крестик. Где раньше жили вера и любовь.

Михаил с чужим ревущим вдохом прекратил попытки втянуть ртом удушливый воздух. Он поморгал, привыкая к яркому свету. Утёр лоб и пригляделся к полу. На нём сидело трясущееся тело, обхватив себя за плечи. Пар развеялся, втянувшись обратно в стены и потолок. Тень возвысилась над ними, не перекрывая свет, а наоборот, его даруя.

Михаил потянулся к дочке.

– Папа? – Света заморгала, увидев отца. Он обнял её и прижал к голой груди, не ощутившей ничьего тепла.

– Света. Светик мой.

Он закачался, прижимая её так сильно, что испугался ей навредить. Отстранившись, он вгляделся в её лицо. Губам вернулся розовый оттенок. Щёки покраснели. Волосы высохли и повисли, обрамляя лицо, как высушенные стебли кукурузы.

– Папа? – её шёпот сорвался, когда она посмотрела в сторону.

Руки, вернувшие её к жизни, поднялись.

– Встань, дитя моё.

Они разошлись, охватывая пространство вокруг и людей в нём.

– Встаньте, дети мои.

Михаил поднялся в обнимку с дочерью. Он не ощущал тепла, но точно знал: она жива, она здесь, она снова с ним. Света вернулась к нему благодаря ослепительной тени, долго обитавшей в одном доме и давно жаждущей выбраться наружу. На свободу.

– Да настанет день, – объявил их новый бог, устремив свои пустые глаза на дверь.

– Да настанет день, – вторил ему Михаил, прижимая холодную дочку к пугающе тихой груди.

– Да настанет день, – повторили все вместе, и день действительно настал.

И ему не было конца.

Глава 1
Поход

Она помахала перед ним картой.

– Посмотри сюда.

Он вздохнул, убирая бесполезный телефон, ловивший блики от солнца, но не сигнал.

– Видишь? Не зря взяла. – Она расстелила карту с разноцветными тонкими пересечениями и широкими зелёными пятнами на красном капоте взятого напрокат жигуля. – Ты со своим дохлым GPS только глаза себе портишь, Вадим.

– И это говорит мне человек, не расстающийся с камерой телефона.

Вадим наклонился к капоту, потянув к нему ладонь и тут же отдёрнув из-за нагретого солнцем металла, и встретился с насмешливым взглядом.

– Для работы камеры сеть не нужна, – заметила она и улыбнулась из-под короткой чёлки, скрывавшей лоб и заканчивавшейся ровно у подведённых чёрным бровей. – Как и для бумажной карты.

Он снова вздохнул и оглянулся на чистое поле одуванчиков и других цветов, где в паре десятков метров от машины высилась фигура с поднесёнными к лицу руками.

– Да, Ян, спасибо тебе, что продолжаешь жить в прошлом веке.

Вадим прикрыл козырьком из ладоней глаза.

– Там вообще-то вышки, – он пальцем показал Яне на высокие серые конструкции вдали, возвышавшиеся над цветастым полем. – Связь должна быть. Тем более нас заверили, что тут всё должно ловить.

Яна выпрямилась, откинув чёлку. Она тоже посмотрела на далёкие вышки.

– Да они давно проржавели. Кому они здесь нужны? Здесь глухомань, Вадим. Мы для чего вообще сюда поехали?

– Поснимать тебе влоги… – вставил Вадим, опустив взгляд на стоявшую к ним спиной фигуру.

– Ага, – не стала спорить Яна, сложив на груди руки. – И побыть вдали от цивилизации. Устроить незабываемый трип для… Для всех нас.

Она не сказала этого вслух, но невольная пауза напомнила Вадиму их основной предлог отправиться к чёрту на кулички. Тот сейчас стоял, неотрывно приложившись к биноклю, посреди поля и их не слышал.

– Ладно, – Вадим развернулся к машине, – давай хоть поймём, где мы. Далеко ещё до этой деревни?

Яна вернулась к карте. Она поводила по ней красным ногтем. Закусила губу такого же цвета, пристально изучая прерывистые коричневые тропки, извилистые серые дороги с колеями, оставшимися здесь, по мнению Вадима, от допотопных телег и повозок, и пушистые зелёные леса, иногда перемежавшиеся синими облачками, обозначавшими водоёмы.

– Ну, мы недалеко отсюда. – Она (наугад, рассудил Вадим) тыкнула на широкую полосу шоссе, откуда они свернули полчаса назад и застали самый жаркий полдень посреди чистого поля, не доехав даже до богатого тенями леса. – А деревня… – её палец отправился дальше, мимо условных полей, рек и озёр. – Рядом с болотом, – договорила Яна, убрав от карты палец.

Болот на карте не было. Вадим тихо хмыкнул. Он снова потянулся к телефону.

– А она вообще существует? – спросил Вадим, лицом утыкаясь в сложенные ковшом бликующие ладони. – Деревня эта? Как она там?..

– Очаг, – со вздохом ответила Яна, постучав по карте пальцем. – Чудо-деревня, где…

– … «Освобождаются сердца и исцеляются тела», – величаво подхватил Вадим, морща лоб. – Ты где это сектантское объявление нашла?

Он посмотрел на Яну, и та вскинула брови:

– Не поверишь, Вадик, в интернете.

Он хмыкнул, возвращаясь к телефону. Мобильная сеть по-прежнему не работала. Вадим не мог ни определить местоположение, ни с кем-нибудь связаться. Последние написанные в их общий чат «Фанаты собачьего лая» (название выбирала Яна) сообщения продолжали гореть красным перекрестием с надписью «Не отправлено».

«Свернули с шоссе», – напечатал он за рулём, не проверив отправку, в ответ на просьбу держать в курсе двух отставших друзей.

– И ты смотри, не скажи «сектантское» при Нике.

Вадим убрал в полосатые спортивки телефон и ответил на многозначительный взгляд Яны:

– Не скажу и не напишу – связи нет, она с братом даже не поймёт, где мы.

На слове «братом» уже он со значением приподнял брови. Яна усмехнулась.

– Не переживай. – Она с треском сложила карту. – Я более чем уверена, что Арс захватил с собой целый путеводитель. – Яна засунула карту в задний карман джинсовых шорт и вздохнула. – И где Щербаковы, когда они так нужны? – Она, щурясь, уставилась на Вадима, и он пожал плечами:

– Там же, где и интернет.

Яна фыркнула и обошла машину, встав у задней дверцы.

– Ладно, давай будить нашего Ромео. – Она постучала по стеклу, где образовалось серое облачко от чужого дыхания. – Подъём, Рома! За руль пора!

Курчавая голова шевельнулась, волосами затерев облачко, и осталась на месте.

– Не слышит. – Нагнувшийся к стеклу Вадим выпрямился. – Или притворяется, актёрище.

Яна ещё раз постучала красными ногтями:

– Ау! Вадим нас всё утро вёз, а ты дрых! Вставай давай!

Рома опять шевельнулся, послышался неразборчивый стон, и Вадим скрестил на груди руки.

– Может, скажем, что Ника здесь? – прошептал он Яне. – Сразу выпрыгнет.

Яна смерила его удивлённым взглядом из-под бровей:

– У тебя нет сердца, Вадим.

Он шумно вздохнул, опуская руки.

– Ага, как и интернета, – пробубнил себе под нос и обернулся к полю. Он рупором сложил ладони: – Кир! Кирилл!

Сзади раздался щелчок и глухой грохот. Рома опять застонал и внезапно закашлялся.

– Яна! – воскликнул он, поднимаясь. Яна стояла у раскрытой задней двери с разведёнными руками. – Я вообще-то не спал!

Она засмеялась, и окружённый пылью Рома отряхнулся одной рукой, другой прикрывая рот.

– Довольно мягкосердечно, – оценил Вадим, покосившись на Яну, и повернулся обратно к полю. Одинокая фигура его не слышала. Он позвал вновь и, так и не дождавшись реакции, сказал всё улыбавшейся Яне и сильно вспотевшему Роме, уже садившимся в нагретый, как печка, жигуль, что быстро сходит за Кириллом.

Он вприпрыжку сошёл с песчаной дороги, заросшей травой между светлыми проплешинами от колёс (и, возможно, копыт), и неспеша зашагал по цветам. Вадим, отмахиваясь от жужжащих насекомых, залетавших чуть ли не в самое ухо, старался не мять стебли, не портить вид, и одной рукой, прочерченной венами от кисти со смарт-часами, на время ставшими просто часами, до бугра мышц под рукавом футболки, мягко касался разноцветных бутонов. Он дышал полной грудью и нагнулся, носом потянувшись к особенно ароматному цветку. Его отдёрнул автомобильный гудок, заглушивший нескончаемое звонкое жужжание.

– Давай быстрее! – крикнул Рома в опущенное стекло, и Вадим показал большой палец.

Он демонстративно пошёл медленнее. Гудок ещё пару раз повыл, но ни до него, ни до Кирилла не достучался.

– Марафонец, блин! – донёсся голос Ромы, и Вадим помахал рукой:

– Тише едешь – дальше будешь!

Он отошёл достаточно далеко, чтобы не слышать наверняка последовавшие за этим остроты Яны или Ромы, слишком ленивых и для утреннего бега, куда он их часто звал, и для долгих криков. Вадим, убрав в карманы руки, доковылял до Кирилла. Он вытащил одну, дотронувшись до плеча друга:

– Бу! Испугался? Не бойся, я друг, я тебя не обижу.

Кирилл потянул за провод наушники с играющей песней Егора Летова «Отряд не заметил потери бойца». Кирилл был тем ещё ретроградом. Недаром он поладил с Яной.

– А? – Он повернулся с биноклем в руках и улыбнулся. Вадим тоже натянул улыбку, хотя с трудом: смотреть на Кирилла было больно. Глаза – ярко-зелёные при здоровом цвете лица – совсем провалились в темноту мешков под ними. Его острые скулы могли порезать чью-нибудь ладонь, пожелавшую стереть со впалых щёк, обсыпанных прыщами, пот или смахнуть прилипшую ко лбу и вискам русую чёлку.

Вадим не удержался и спросил, забывая про машину и опять прозвучавший вдали гудок:

– Как ты себя чувствуешь?

Кирилл снова улыбнулся, как обычно на такой вопрос поджав губы и покачав головой.

– Не поверишь, – сказал он, и Вадим, чуть скривившись, действительно не поверил, – на удивление неплохо.

Такое Кирилл говорил неоднократно – и каждый раз позже ему становилось ещё хуже. Даже врачи разводили руками: мол, лекарств больше нет, не привозят, а своих нет, как и больных (официально), платите или молитесь. Они – обычные студенты Института кино и телевидения с факультетов режиссуры и драматургии (или, как Рома, театрального училища) – выбрали второе, почти буквально, отправившись на кудыкину гору в надежде найти чудесное исцеление, о котором ходят слухи, дошедшие до Яны, раз обычного, не чудесного, нет и не было никогда. В надежде, но не с верой, ведь все всё понимали, за исключением разве что Ники, в противовес своему убеждённому атеисту-брату бывшей истово верующей. И в Бога, и в невероятные чудеса, в которых так нуждался Кирилл, угасавший прямо на глазах. Всего неделю назад он выходил с Вадимом на пробежку, а сегодня выглядел так, будто не спал все 7 дней. Хотя, возможно, так и было. Кирилл, конечно, не учился в меде, как Ника, и с тамошней бешеной нагрузкой не сталкивался, но ему было хреново и без неё – он, едва справлявшийся с камерой в вузе, едва нашёл силы поехать с ними в деревню.

Официально (и по мнению Яны, ставшему консенсусом): бюджетно отдохнуть и отвлечься перед сессией. Согласно Нике: обрести спасение. На взгляд Вадима: попрощаться. Он выдавил ответную улыбку и сменил тему разговора, кивнув на бинокль в руках Кирилла:

– Разглядел что-нибудь?

Кирилл развернулся в сторону вышек.

– Они давно заброшены, – резюмировал он, поднося бинокль к глазам. Стёкла запылали белым, и вставший рядом Вадим прищурился на неясные металлические конструкции, издалека похожие на оплетённые паутиной столбы. – Заросли́ все, где-то проржавели… Но советские знаки сохранились неплохо. Серп и молот прям сияют. Такой кадр пропадает.

Вадим вскинул брови.

– Они такие старые? – Он обернулся на красную, в цвет герба СССР, машину. Стоявшая за ней Яна помахала руками. Он махнул в ответ, мысленно прося ещё подождать. – Ну мы точно во времени перенеслись…

Кирилл резко закашлялся, и Вадим придержал согнувшегося друга за плечи.

– Точно всё в порядке? – уточнил он, и Кирилл улыбнулся в кулак.

– Конечно. У меня только… в ушах звенит. Наверное, от наушников. Слишком громко слушал.

Он почесал уши и вопросительно посмотрел на Вадима: а у тебя? Вадим ничего не слышал, если не считать жужжания мух, комаров и не менее раздражительного гудка жигуля.

– Да сейчас! – крикнул он, махнув рукой, и пропустил Кирилла вперёд.

Тот не убирал кулака ото рта, возвращаясь к дороге. Вадим хлопнул себя по уху, где пролетела назойливая мошка. Если подумать, их жужжание немножко походило на звон… Он прочистил правое ухо, подёргал головой и обернулся на вышки. От солнца там что-то бликовало. Валим прищурился. Мимо уха опять пролетела звенящая муха, и он снова задёргался. В сотый раз повторился гудок, и Вадим, вновь посмотрев на вышки и не заметив прежний померещившийся от жары блик, повернулся обратно. Рома так скоро сломает гудок. Он нагнал Кирилла и, поддержав друга на небольшом подъёме, помог ему забраться в жигуль.

– Ну наконец-то, голубки, – Яна уселась впереди, громко хлопнув дверцей и высунув блестевшую красным маникюром ладонь из окна. – Только я не поняла, где мои цветы? Целое поле, а вы ничего не нарвали. Мужчины, называется.

– Арс нарвёт, – пробурчал Рома и завёл мотор. – Показывай дорогу, штурман.

Яна нехотя нагнулась, доставая из заднего кармана карту и щёлкнув по носу покосившегося Рому. Она разложила её прямо на лобовом стекле, создав благостную тень.

– Пока прямо.

Рома хмыкнул, потирая нос, но промолчал. Вадим не знал, как именно и доберутся ли они вообще, но за рулём теперь сидел не он и об этом можно было не думать. Он краем глаза следил за Кириллом и смотрел по сторонам, прикидывая, как их отыщут Арсений с Никой. Яна, конечно, в чём-то была права: Арс наверняка подготовлен лучше них. Они с Никой вообще часто действовали как дрим-тим: если сестра может без проблем в случае чего наложить шину, то именно брат захватит с собой всё необходимое. Пока остальные – Вадим и Кирилл – настроят свет и всё как следует запечатлеют, Яна пропишет всем слова, а Рома сыграет, собственно, раненого. Насколько убедительно – решит самый дотошный зритель в лице Арсения. Если, разумеется, сумеет их найти.

Из мыслей Вадима выдернуло бормотание Ромы, сбавившего ход и опустившего окно, поднятого на манер соседнего из-за выросшей на высокой скорости пыли:

– Гремит что-то? Слышите?

Он, потирая ухо вздрагивающим, как машина на ухабах, плечом, обернулся к Вадиму, и тот, покосившись на такого же озадаченного Кирилла, нахмурился, вслушиваясь. За приглушённым урчанием двигателя Вадим уловил только знакомое жужжание.

– Звенит, – заметила чесавшая ухо Яна, тоже посмотрев назад. – В капоте? – Она обратилась к Роме.

– Ну, в багажнике ничего такого нет, – вставил Вадим, лично (совместно с Арсом) собиравший им специальное снаряжение, всегда уместное вдали от цивилизации. – Если только…

Кирилл подался вперёд, уже открывая рот, как его и Вадима оборвал оглушительный вой, взорвавшийся в барабанных перепонках роем звенящих сирен. Машину тряхнуло. Завыл гудок. Вадим согнулся, зажимая уши. Он оглянулся на тоже сложившегося пополам Кирилла. Его рот был открыт, но крика Вадим не слышал. Только жужжащую сирену, надрывающийся гудок и визг крутящихся колёс, потерявших управление.

– Рома! – прорвался голос Яны, и Вадим ударился головой в спинку сиденья. Яна вскрикнула, разбилось стекло, и Вадима тряхнуло назад.

Голова загудела вместо вставшей машины. Теребя макушку, Вадим другой рукой коснулся уха. Из него ожидаемо – после такого раздирающего голову звука – текла кровь. Размазав её по пальцам, он позвал Кирилла. Если тот и отозвался, Вадим не услышал. Он проморгался и потянулся к раскинувшейся на заднем сиденье фигуре. Кирилл шевельнулся. Вадим показал ему большой палец, тот кивнул и остался в машине, пока Вадим открыл дверцу и выбрался наружу. Капот дымился – пар заслонил дорогу вместо пыли. Помахав ладонью перед носом и пройдя дальше, Вадим очутился в тени дерева, внезапно выросшего посреди капота. И кое-чего ещё. Он зажал рот рукой, хотя если бы и закричал, вряд ли бы услышал. Звон в ушах не проходил. Он потянулся к лежащему на капоте телу с красными, как маникюр, руками, обнявшими заменившее шею дерево, и отшатнулся, вновь схватившись за уши. Вместо сирены раздался писк. Он упал на колени и раскрыл в немом реве рот. Когда выпрямился, часто заморгал. Тело исчезло. Дерево, окутанное паром, сдвинулось, прижавшись к только смятому, а не развороченному капоту вплотную.

Писк стих, и возвращающийся слух оповестил Вадима об открывающейся дверце и заставил отойти, освобождая дорогу. Яна вышла, дрожа всем телом. Её ногти – красные, как и до этого, – впились в кровоточащую голову. Она ошалело оглядела машину и Вадима.

– Блядь, – выдохнула она, и Вадим скорее прочитал по губам, чем разобрал её хриплый шёпот. Он не спускал глаз с её раны. Яна сильно ушибла лоб о ветровое стекло в момент столкновения.

Как и Вадим, от контузии страдавший кратковременными галлюцинациями. Он посмотрел назад, на дорогу, по которой они ехали, пока не лишились слуха, машины и смысла продолжать путь. Яна пошатнулась, и Вадим подскочил к ней. Она вскинула руку, застонав.

– Вот же сука, – пробормотала Яна, облокотившись на машину. – Рома, блядь! – Она беззвучно ударила по крыше. – Приходи уже в себя! Мы тут вообще-то в аварию попали.

– Из-за меня, что ли? – послышался слабый голос вслед за дверным щелчком.

Роме тоже досталось – он приложился правым глазом к рулю, и теперь тот не открывался. Вадиму и Кириллу на задних сиденьях ещё повезло – отделались шишками и короткой потерей слуха. Они – Вадим так точно – могли обойтись без экстренней помощи, а вот Яна выглядела совсем плохо. Кровь на лбу не останавливалась. Она залила маникюр и ручейками потекла с локтей. А в багажнике не было полноценной аптечки – Вадим взял только антибиотики и прочие лекарства вместе со спреями от насекомых, не предполагая серьёзных увечий, да и не зная азов первой помощи. Он, в конце концов, учился на режиссёра, а не медика.

И где Щербаковы, когда они так нужны?! Где, блин, Ника? Где, блин, они?! Машина в хлам. Как теперь назад идти? Что вообще делать?

Ответ – всего один – на все вопросы внезапно дал вылезший Кирилл, державшийся, как и все, за голову:

– Дым.

Сначала Вадим решил, что он про капот. Надо убираться подальше от машины, пока там что-нибудь не взорвалось. Однако, разглядев, куда трясущейся рукой указывал Кирилл, он прищурился и обошёл жигуль сзади, выйдя из-под тени дерева. Вадим прикрыл глаза ладонью и всмотрелся на зелёные верхушки теперь близкого леса. От него в ясное синее небо тянулась серая струйка. И вправду дым. Кто-то жёг костёр? Или топил дом.

Вадим опустил руку.

– Деревня, – выдохнул он, встретившись взглядом с Кириллом. Тот тяжело дышал, гладя себя по груди.

Нет, далеко они не уйдут. А уходить надо – скрыться от жары в лесу, поискать помощи, что-нибудь предпринять. Вместе – Вадим не сомневался – они придумают, как помочь Яне. У них имелись палатки и сменная одежда. Была еда и достаточно воды. Они справятся. Вадим повернулся к Яне.

– Идти можешь?

Та оторвала ото лба липкую ладонь и скривилась.

– Могу, но не хочу.

Вадим кивнул и перед тем, как подойти к Яне, проверил Рому. Он, согнувшись, убрал одну руку от колена, изобразил крюк указательным пальцем и улыбнулся:

– Как думаешь, мне пойдёт повязка на глаз?

Вадим махнул и перешёл к Яне. Рома с Кириллом, взявшие из багажника самые необходимые вещи (палатки и еду с водой), пойдут впереди – хромой поведёт слепого, пока Вадим понесёт Яну. Он взял её на руки, подивился, насколько она лёгкая, и тут же опустил в ответ на замечание: «Я тебе невеста, что ли?». Она забралась ему на спину – всё ещё очень лёгкая – и, уложив невесомый подбородок ему на правое плечо, задала всех мучавший вопрос:

– Это что за хрень нас оглушила?

Никто не ответил. Вадим чувствовал засохшую корку на ухе. Вместе с ещё жидкой кровью, натекавшей от Яны ему на футболку. Он поджал губы и покрепче обхватил ноги Яны. Странно, но он совсем не чувствовал веса. Должно быть, сказывался адреналин. Очень скоро он вырвался вперёд и первым, под облегчённый вздох Яны, вошёл в лес. Тень обдала прохладой. Он тоже вздохнул и, дожидаясь Кирилла с Ромой, искоса глянул на часы. А потом наверх, на сиявшую отражённым золотом зелень. Странно: солнце всё ещё висело в зените, хотя по времени уже должно было клониться к западу.

Впрочем, об этом – как и о непонятном вое – можно было подумать потом.

– И куда дальше? – спросил Рома, перекладывая свёрток с палатками в другую руку. Он огляделся. Верхушки деревьев скрывали дым.

– Ищем болото, – подсказала Яна. – Если это дым из нашей деревни, то рядом должна быть топь. Идём дальше, – вздохнула она, и Вадим повёл всех за собой.

Кирилл с Ромой отстали, когда он и Яна вышли к мутной зеленоватой глади.

– Ага! – воскликнула заметно оживившаяся Яна. – Мне даже не нужны карты!

Вадим, вздыхая, по очереди встряхнул руками. Яна сильнее прижалась к его спине.

– Как сказала бы Ника, «ищите и обрящете», – усмехнулась она, и Вадим тоже улыбнулся. Было приятно чего-то достичь. Только вот чего?..

Они подождали Кирилла и Рому и принялись обходить болото. Яна предлагала идти вброд – естественно, мочить ноги-то не ей, – но Вадим двинулся в сторону: на правах носильщика. Рана на лбу Яны перестала кровоточить и с застывшей бурой коркой больше походила на поверхностную ссадину, так что по итогу Вадиму стало больше жаль свою футболку. Она ведь белая… Была.

Продираясь в чаще, Вадим запыхался. Без рук, занятых ногами Яны, ветки хлестали его по лицу, кусты цеплялись за штаны, листья шуршали по голове. Он часто оглядывался, проверяя отстающих – благодаря его жертве, поцарапанным щекам, избитым ногам, Роме и Кириллу – в особенности ему – путь давался чуть легче. Дожидаясь друзей, Вадим каждый раз проверял часы. Цифры неизменно менялись, однако темнее в лесу не становилось. Солнце даже сквозь листву так и пекло макушку. Он хмурился, задирая голову.

– Слышишь? – его отвлекла Яна. Он повернул голову и заметил, как она к чему-то прислушивается, выгнув шею. Она повторила вопрос, и Вадим помотал головой.

– Что слышишь? – уточнил он, и Яна закусила губу.

Недалеко шуршали ветками и бубнили себе под нос Рома и Кирилл. Иногда скулёж первого заглушался кашлем второго. Вадим каждый раз вскидывал в их сторону голову. Как сторожевой пёс на чуждый звук. Его не смущало подобное сравнение. Слишком уж хрипло кашлял Кирилл. Ему не хватало дыхания. Им нужно остановиться, и плевать, что они ещё не вышли к деревне, в чьём существовании Вадим вновь сомневался. Ну видели они дым, и что? Это мог быть костёр других путников или охотника. Почему сразу деревня? И вообще, не росли бы тогда по небу несколько струй дыма? Деревня же – это не один дом…

Да, об этом стоило подумать раньше.

– Опять этот звон!.. – застонала вдруг Яна, и Вадим встрепенулся.

Она с силой слезла с него, слабо, неощутимо пихнув в бок, и зашаталась, обхватив голову руками. Вадим придержал её за локти, оборачиваясь при этом на всё не появлявшихся из чащи Кирилла и Рому.

– Ты не слышишь? – Яна, морщась, глянула на Вадима исподлобья.

Он снова помотал головой и тогда всё-таки услышал – целую высокую трель, ударившую по ушам хуже аварийной сирены. Сквозь неё он различил надсадный кашель и крик.

– Кирилл!

Он рванул назад. Споткнулся и приложился виском о сук. В глазах потемнело. Вадим встал на одно колено и очень постарался не потерять сознание. Он проморгался и сощурился: темнота не прошла. Лес внезапно посерел. Листва наверху потухла.

– Кирилл? – недоумённо позвал он, и ему ответил Рома:

– Здесь!

Вадим пошёл на голос и, приближаясь, расслышал, как кого-то рвёт. Полусогнутый Кирилл стоял, приложившись предплечьем к дереву. Ругавшийся рядом Рома листьями оттирал штанину. Один лист намертво прилип и к розовой футболке.

– Ну новые совсем!

Вадим его проигнорировал. Он подошёл к Кириллу и аккуратно коснулся дёргающейся спины.

– Всё хорошо, всё хорошо – прошептал он, другой рукой потирая ушибленный висок. Его донимал звон, но после такого удара это было нормально. – Всё хорошо, – повторил он в третий раз, так и не поверив себе же.

Всё ли? Они посреди леса. Кириллу плохо. Машина вдребезги. У них ни связи, ни нормальной карты. И ещё Яна осталась одна…

Вадим оглянулся, щурясь, и покосился на своё правое плечо. В полумраке футболка белела… Но не краснела. Он потянулся к плечу рукой, и перед глазами возник образ дерева, разорвавшего капот жигуля. С битыми осколками стекла, окружавшими вылетевшее с переднего кресла тело…

Вадим мотнул головой. Он сжал кулак и обернулся к Кириллу.

– Я к Яне.

Кирилл что-то пробормотал, отплёвываясь, и Вадим ринулся через кусты. В глазах ещё рябило после удара. Уши болели от звона.

Он выбрался из чащи и замер, часто заморгав. Звон усилился, и небольшую поляну, где в красном лежала Яна, заполонил свет. Он вырос снизу – не сверху – и заставил Вадима заслониться рукой, как от прожектора.

Рядом с Яной возникла сгорбленная фигура. Такая белая, что Вадиму пришлось привыкнуть к её свету. Он шагнул ещё, хрустнув веткой, и фигура выпрямилась, став сильно выше и… Не правильнее. Длинные, чуть изогнутые руки плетьми повисли вдоль длинных же выпуклых бёдер. Вытянутое туловище – голое и как будто полое – чуть надулось, когда непропорциональная фигура вдохнула. Она подняла руки – кривыми ладонями кверху – и раскрыло рот, сиявший чистой белизной. Он ослепил и скрыл очертания головы – почти человеческой, если не считать отростков на макушке, похожих на рога.