Антиквар. Рассказ

Автор: Елена Немых

Посвящается болгарскому антиквару Илио Янакиеву

Когда вынесли торт с 60-ю свечами индийский ресторан замер. Кирилл Михайлович Самарин набрал воздуха в легкие и дунул. Свечки погасли. Посетители ресторана зааплодировали, а официанты в национальных костюмах и фесках на головах дружно запели на хинди: «Tum Jiyo Hazaron Saal», что означало: «Ты живи тысячи лет!» Самарин почувствовала себя почти счастливым и покосился на бронзовую фигурку Лакшми на столе. Он привез ее из индийской поездки, когда впервые поехал заграницу. С тех пор бронзовые ручки индийской богини удачи и лотос у ее ног стали для него талисманом и действительно принесли благополучие в его нелегкую жизнь.

В детстве Самарин жил в центре Москвы, на Арбате, в большой коммунальной квартире в одной комнате вместе с мамой. Что такое личное пространство он не знал. Мама Любовь Ивановна Самарина работала в библиотеке и воспитывала его одна, без отца. Она все время вмешивалась в его жизнь, лишила его детского сада, потому что считала болезненным, потом стала контролировать школу. Самарина уходила на работу на полдня, в вторую половину своей смены отрабатывала дома: она реставрировала книги. Запах книжного клея пропитал все пространство их комнатушки, но зато маленький Кирилл уже в детстве прикоснулся к артефактам и почувствовал их живую сущность. Книги дышали, вздыхали, шуршали листками, пытаясь ему что-то сказать.

– Скажите, а гости когда подойдут? И резать ли торт сейчас? – официант прервал воспоминания Самарина о матери.

За столом стояло ровно 20 пустых стульев, именно на такое количество персон Кирилл Михайлович заказал столик в ресторане «Дели» на свой юбилей. Он откашлялся и твердо произнес:

– Вы знаете, каждый из них, поздравил меня с днем рождения, но по определённой и уважительной причине не смог присутствовать лично.

Официант смотрел на него пристально и недоуменно.

– Но я думаю, мы продолжим в другой день у меня дома, и всю оставшуюся еду и алкоголь мне надо завернуть с собой. Вас как зовут, друг мой?

– Андрей.

Официант улыбнулся, странный клиент перестал казаться странным:

– Вы когда собираетесь домой?

– Да, прямо сейчас… Так вот, Андрей, упакуй мне все поскорей!

Официант кинул, ловко подхватил торт и потащил его обратно на кухню, откуда очень скоро выбежали его коллеги и стали дружно укладывать стоящую на столе закуску в пластиковые боксы. Еще через пять минут Самарин садился с кучей пакетов в такси.

Когда он открыл свой лофт на Арбате, наступили сумерки. В квартире, бывшей коммуналке, которую Кирилл Михайлович привёл в порядок, висел серый свет, отражающийся от белых, шероховатых стен. Квартира сияла чистотой, каждая вещь в ней стояла на своем месте и на них даже пыль не лежала. Лакшми то же заняла свое почетное место на полочке у окна. Самарин считал себя аккуратистом, и уборщица Анна, найденная им случайно по объявлению, которое он когда-то наклеил на двери своей античной лавки, знала его вкусы и всегда, протерев все многочисленные вещицы от пыли, ставила их точно на место, ни миллиметра вправо или влево. Она убиралась и в его офисе, и дома. Кирилл Михайлович долго дрессировал приходящую прислугу, замеряя расстояние до точки, где стояли его антикварные вещи, линейкой. Аня по началу дулась, краснела, но, видимо, отчаянно нуждалась в работе и не сбежала. С пылью Самарин боролся неслучайно. Когда он поступил в Институт культуры, на библиотечный факультет, Любовь Ивановна попала в больницу с саркомой лёгких и скончалась. Она много лет не обращала внимание на свой хронический кашель, и все время приговаривала: «В библиотеке так пыльно». Кирилл Самарин остался совсем один. Ему не хотелось бросать институт, и он стал подрабатывать. За что он только не брался! Грузил ящики и мешки на вокзале, засыпая на лекциях, разносил газеты, рассовывая их по почтовым ящикам, и опять засыпал. Денег отчаянно не хватало. И однажды, обнаружив рядом с квартирой новую клинику, решил заглянуть и в нее. Реклама на двери загадочно предлагала сдать биоматериалы, какие он сразу не понял. Он зашел и туда, в надежде, что клинике нужны санитары. Как выяснилось, она оказывала услуги по искусственному оплодотворению, позже это назовут модным словом «ЭКО». Шёл 1987 год. Доктор Арутюнян Арам Аванесович провел операцию по подсадке сперматозоида донора в женскую яйцеклетку вслед за первой в СССР и удачной операцией другого врача, решив открыть собственный медицинский кооператив. Их только разрешили. Искусственное оплодотворение обещало стать «золотой жилой», об этом он сообщил ошарашенному студенту, которому предложил сдать биоматериал для опытов. Когда до Кирилла дошло, про какой биоматериал говорил Арутюнян, было поздно. Но Арам Аванесович так убедительно рассказывал о будущих спасенных женщинах, отчаявшихся забеременеть, что он быстро подмахнул все бумаги, практически не глядя в договор. Потом ему всучили журналы с порнографическим картинками и пробирку. Медсестры хихикали, провожая его в отдельный кабинет, а зашедший за ним Арутюнян, произнёс строгим голосом:

– Снимайте штаны, расслабьтесь и представьте, что вы в душе с голой девушкой. Всю сперму аккуратно соберёте в пробирку и сразу заткните пробкой.

– Вы серьёзно? Боюсь, у меня не получится… Я был уверен, что это что-то другое: лимфа там какая-нибудь, уколы, забор ее… Ну, как сдача крови. Но сперма?!

– Не тушуйтесь! Деньги предлагаю хорошие, и сразу из кассы. Думаю, ваша стипендия много ниже (посмотрев на часы). У вас всего час.

Сумму Арам Аванесович предлагал и, в правду, астрономическую. Кирилл мог прожить на нее, строго экономя, почти полгода. И он, покраснев, кивнул. Однако заработанный таким странным образом гонорар за сдачу собственного семени закончился быстро, вернее через месяц. Он думал сходить еще раз, но от одной мысли еще раз поэкспериментировать с своим либидо, Кирилла бросало в дрожь, и он даже начал подумывать о продаже почки, начитавшись статей в распространяемой им по подписчикам, газете. Новые издания в большом количестве печатали страшные истории про трансплантацию, и про приличные суммы за почки, печень. Отчаяние охватило его. В этот самый момент ему позвонил Исаакий Семенович. Он числился читателем в библиотеке, где работала мама Кирилла, часто приходил туда, подолгу сидел в читальном зале, рассматривая старинное книжки в богатых переплетах. Даже Кирилл видел его там пару раз. Он пришел и на похороны Любовь Ивановны, стоял рядом с гробом, выделяясь среди серых, простоватых лиц коллег Самариной, своим вальяжным, породистым лицом. Его звонок застал Кирилла врасплох, странный читатель библиотеки спрашивал о книге индийского поэта Рабиндраната Тагора. Мать незадолго до смерти забрала ее чинить домой. Кирилл попросил его подождать, и быстро нашел Тагора на обеденном столе. Книга так и лежала там, раскрытая рукой Любовь Ивановны и всеми забытая в суете. Самарин с интересом заглянул в нее. Он часто гадал на книгам, открывая случайным образом на произвольной странице, вот и в этот раз, он загадал: «что ждет его после встречи с маминым знакомым?» На желтом листке виднелись буквы, они складывались в слова и Кирилл прочел:

«Друг мой, прощай!

С берега к берегу,

с отмели к отмели,

ветер весенний, ночной,

принесет тебе вздох от меня»

Он поразился, мама умерла именно весной, и очевидно прощалась с ним столь странным образом. Именно она звала Кирилла: «Друг мой». Самарин подумал, что это – хороший знак, вернулся к Исаакию Семеновичу, висящему на трубке, и пообещал принести ему нужную книгу. Потом он завернул ее в газету и оправился к нему в гости на Маросейку. Он даже не успел позвонить в дверь, потому что небольшого роста, худой Исаакий Семенович уже стоял в проеме двери своей квартиры, ожидая его. С минуту он рассматривал сына библиотекарши, потом махнул ему рукой, приглашая внутрь. Кирилл шагнул через порог и пропал, а когда очнулся, он уже прощался с Исаакием Семеновичем Бегельфором, именно эту фамилию назвал ему старый мамин знакомый. Из их общения Кирилл запомнил лишь, что он хочет купить у него библиотечную книгу. В самой библиотеке о ней вероятно забыли, и тут он и представился Бегельфором. «Коллекционер Бегельфор хочет прибрести Тагора», – сказал он. Исаакий Семёнович много лет собирал раритетные книги и коллекционировал антикварные вещи. Рассматривая их в его квартире, Кирилл совсем потерялся во времени, и готов был не продать, а просто отдать книгу индийского поэта, только бы приходить сюда вновь и вновь, вдыхать странный запах старых вещей, трогать их, разглядывать. Как признался ему позже коллекционер Бегельфор, его вещи приняли гостя, полюбили и стали проситься к нему в руки. Привычку разговаривать с вещами Самарин перенял у Исаакия Семеновича. Тот говорил с каждой вещицей на разные темы: с мраморными слониками о погоде, с фарфоровой лыжницей с курносым лицом о телевизионных передачах, с бронзовым сундучком о здоровье. Лишь с книгами Исаакий Семенович не говорил, он их скорее слушал, а они тихо шуршали ему, каждая о своем. Самарин вздохнул. Он положил всю еду из ресторана «Дели» в холодильник, бутылки с вином поставил на подоконник в подставку, и лег в свою кровать прямо в одежде. Он прислушивался к себе. Лакшми светилась бронзовым ликом у окна, и он решил поговорить с ней серьёзно:

– Ну, что? Ты считаешь было ошибкой закатывать пир на весь мир для 20 человек, мсо мной для – 21-го, которых нет, и не предвидится?

Лакшми смотрела в даль и молчала.

– А ты что подумала? Что я от тебя что-то скрыл? Утаил друзей и любимых. Эх… Ты же знаешь меня дольше всех… И должна знать, если что-то случится, ты останешься совсем одна… Я про времена, когда меня не будет…..