Под знаком OST. Книга 2

Посвящается жертвам диктатур

События, описанные в книге, являются художественным вымыслом, имеют совпадения с реальными событиями, однако не являются воспоминаниями конкретных людей.

2004 ELENA NEMYKH ©

2016 ELENA NEMYKH ©

2025 ELENA NEMYKH ©

Предисловие

Наталья Назарова – сценарист фильма «Я вернусь» (1969—2025)

Елена Немых- автор книги и автор идеи, режиссер-постановщик фильма «Я вернусь»

Глава 1. Третий рейх. Завод / Деревня. Германия. Апрель 1942

Белое полотнище простыни натянули на двух столбах в бараке остов. Показывали хронику фашистской Германии. Фильм считался агитационным, про хорошую жизнь, про ударный труд на немецких заводах и фабриках. Зрители – работницы химзавода. Они лузгали семечки и хохотали, рассматривая сытые лица артистов на экране. Надзирательница с дубинкой стояла рядом и не понимала, что вызывает такой дружный смех. На киноустановке крутился черно-белый фильм с редким добавлением – звуком. Агитка делалась по личному приказу Гиммлера, она изобиловала кадрами счастливых девушек из Советского Союза, приехавших в Германию на заработки. Голос за кадром казался излишне бравурным: «Доблестные части Вермахта вошли на территорию Советского Союза в июне 41 года. Местные жители встречали немецких захватчиков с хлебом и солью». На экране в этот момент показали настоящую хронику: въезд солдат Вермахта на мотоциклетах в деревню, девушек в венках из цветов на голове с пришпиленными разноцветными лентами и в народных костюмах: сарафанах и косоворотках. Они действительно встречали армию Гитлера с хлебом и солью. Однако в аппетитный каравай на расшитом рушнике остовки не поверили:

– Ага, прямо так. С хлебом и с солью!

– Ага. Да, враки все это. Наше село бомбили. И все село спалили.

Надзирательница зашикала на зрительниц:

– Молчать! Иначе выгоню под дождь на три часа!

Девушки притихли, вкрадчивый мужской голос продолжал по-немецки: «Уставшие воины были рады найти в освобожденных селах воду, еду, ночлег. Сотни украинских, русских и белорусских девушек решили завербоваться на работу в Германии в местном арбайтслагере». На экране уже шли следующие кадры: немецкая комендатура, очередь из желающих поехать, приезд остарбайтеров в теплушках в Германию, их разгрузка с чемоданами, узелками, котомками, у некоторых в руках – даже балалайка и гармонь. «Вот счастливое лицо первой посетительницы лагеря в Германии. Комфортабельные бараки ждут наемных рабочих со всей бывшей территории Советского Союза. Хорошая еда, достойная оплата за труд, проживание в трудовом лагере», – голос вкрадчиво комментировал происходящее на экране.

Неожиданно на экране показалось лицо Муси с агитационным плакатом в руках, на нем надпись: «Свободная Германия ждет вас!» Тоня, которая сидела рядом с Растопчиной, удивленно посмотрела на свою новую подругу. Муся – звезда кинохроники? Неожиданное открытие! Однако ошарашенное лицо самой девушки, которая с ужасом смотрела на саму себя на экране, говорило об обратном: Мусю шокировала кинохроника. Как оказался плакат в ее руках? Да еще и агитационный? Муся смутно помнила первый день в лагере, но наморщила лоб и вдруг эта сцена всплыла в ее памяти: солдат, который сунул ей древко плаката прямо в руки, фрау – рядом с киноаппаратом, сама кинокамера и оператор, который ее снимал. Она вспомнила, как бросила транспарант прямо там, на плацу, но в фильме этот момент – искусно отрезан. На экране уже проплывали другие кадры: работа в цехах, обед в столовой, крупно – немецкая арбайтскнижка с наклеенными марками за работу. Сняли даже руки, которые считали деньги. Мусе стало ужасно стыдно, по всему выходило, что именно она в фильме агитировала за работу в фашистской Германии, и зарплату, и проживание в бараках. Но, возможно, ее никто не узнал? Она очень надеялась, что ее лицо не запомнится. Однако часть остовок уже развернулась к ней. На лицах – удивление. Неля, главная заводила, громко сказала вслух на весь барак:

– Ой, фифа! Ты что ли?

Девушки загалдели:

– Ой, смотри, наша что ли?

– Чего-то лицо у нее слишком счастливое!

– Муся? Ты?

Голос за кадром продолжал беззастенчиво врать, что вызывало у зрительниц только насмешки. Они зашумели:

– Хорошая еда, слышала? Ага, вчера вот была…

Остовка изобразила, как ее тошнило: – Очень хорошая

А девушки комментировали дальше:

– Ага, заплатили! Как же!

– Вот врут… А? (Мусе) Вранье!

Плотная работница с конопатым лицом, новенькая из Таганрога, засвистела в два пальца:

– Кинщика на мыло!

Девушки начали все больше хохотать и топать ногами. Надзирательница встала с места, пытаясь успокоить разбушевавшихся остовок. Проектор она выключила и зажгла свет:

– Молчать!

Но барак не утихал:

– Вранье! Вранье! Вранье!

– Ага, условия… ой, не могу! И хлеба завались. Ой, не могу!

– Кинщика на мыло!

– Ой, Тонька! Смешно… Правда?

– Да, смешно…

Надзирательница вспыхнула, начала тыкать в остовок своей палкой:

– Ну-ка, ты и ты… Встали и вышли…

Она выгнала особо рьяных на улицу под проливной дождь:

– Молчать!

В итоге на улице оказались: Муся, Тоня и еще пять остовок из барака. Среди них и новенькая из Таганрога – рыжая Валентина. Надзирательница командовала:

– А ну, пошли… пошли…

На улице хлестал холодный дождь, он отрезвляющим душем стал для тех, кто оказался на улице:

– А, сволочи! Не пойду…

– Молчать!

Семь девушек, включая Мусю и Тоню, мокли под дождем. Надзирательница выстроила их в шеренгу, палкой заставляя встать на колени. Девушкам – холодно, они дрожали от страха и леденящего душу предчувствия скорого наказания. Надсмотрщица командовала:

– Молчать… И стоять, я сказала…

Муся стояла на коленях вместе со всеми и шептала, закрыв глаза:

– Ох, Тоня… Холод какой.

– Холодно!

– Ага… Холодно.

Муся октрыла глаза, повернула голову и увидела бледное лицо Тонечки. Ей совсем стало худо, очевидно, что ее нужно спасать, иначе она и упадет. С волос ее текла потоком вода, одежда – мокрая. Муся тихо зашептала:

– Тонька, а почитай свои стихи, про ласточку.

– Ага…

Предложение Муси вызвало одобрение, рыжая Валя прибавила:

– Давай, а то околеем…

– Ой, давай, читай побыстрее…

Тоня выпрямилась, потерла свои запястья и, вдохнув полной грудью, начала читать:

«Как ласточка среди грозы и бури,

страдаешь ты, когда гремит гроза!

Но не сдаешься, голову понурив,

из глаз твоих не капает слеза!»

Надзирательница подскочила к Тоне, резко ударила ее по спине палкой:

– Молчать! Тихо, кому сказала… Разоралась!

Девушка упала в грязь лицом, остальные остовки зашумели:

– А вот не будем молчать.

– Девчонки, беритесь за руки! Теплее будет!

Девчонки подняли Тоню с земли, взялись за руки. Рыжая Валентина заорала:

– Ага, мне не холодно…

– Ага, ласточки, беремся за руки!

– Ой, не могу! Ласточки, да!

Они стали декламировать хором:

«Но не сдаешься, голову понурив,

из глаз твоих не капает слеза!»

Остовки простояли под дождем на коленях еще час, читая дружно и хором стихи. Лишь некоторое время спустя надзирательница загнала их, мокрых, продрогших и несчастных, в барак. Там девушки быстро переоделись в сухое, выпили горячий чай из алюминиевых кружек, вернее обычный кипяток, который разлила им Валентина. Еще полчаса, и девушки заснули на нарах, счастливые, что отделались легким наказанием, а ведь могли бы и в карцер попасть. Тоня и Муся, обнявшись, заснули вдвоем на постели под драповым серым одеялом. Однако встали они уже через три часа. В пять утра, как обычно, надзирательница заколотила палкой по их деревянным кроватям, заставляя проснуться:

– Подъем… Давай шевелись… Бегом… Шевелись, свинья! Сказала же… Пошла, бегом… Бегом…

Вдалеке привычно гудела заводская сирена. Девушки неохотно вставали. Многие жаловались на плохое самочувствие, на боли в животе. Надзирательница решила вызвать на плац врача, чтобы тот осмотрел остовок. Выходить больным на работу – строжайше запрещено! Она тыкала девушек в бок палкой: – Встаем…

Девушки ворчали: – Разоралась…

– Ох, не знаешь, сегодня нас на химзаводе будут смотреть? Или куда? Врач, говорят, придет.

– Девочки, меня подождите…

– Бегу!

Муся то же встала с кровати, умылась, почистила зубы, надела форму работницы химзавода и вышла на плац. Однако подруги Тони нигде не было видно, хотя на плацу уже все построились. Муся решила вернуться в барак, где увидела худощавую фигурку Тони, свернувшейся клубочком на нарах. Она наклонилась над девушкой:

– Тоня! Ты чего?

– Ой, Муся, встать не могу… Вообще…

Но в этот момент в барак вбежала разъяренная надзирательница. Все девушки были уже во дворе химзавода, а на кровати лежала одна бедная Тоня, и тряслась мелкой дрожью так, что у нее зуб не попадал на зуб. Надзирательница заорала:

– Так? Кто это там? Вставай, шевелись!

В барак вошла Валентина:

– Тонька, вставай! Смотри, я тоже хриплю. Но, мне сказали по секрету: отправят в лазарет – хана!

Тоня захрипела:

– Ох, попробую!

Муся и Валентина помогли ей подняться, но видно, что Тоне тяжело вставать, ноги отказывают. Мусю охватило отчаяние:

– Слушай, помоги мне! Давай ее как-нибудь поднимем!

– Давай!

Тоня зашептала:

– Встаю!

Она вдруг закашляла, и девушки, подхватив подмышки, потащили ее на плац. Остовки уже выстроились во дворе в две шеренги. Увидев, как тащат в строй Тоню, они начали шептаться:

– Смотри, девчонка заболела…

– В лазарет ее надо…

– Лазарет? Ох, там еды не дают…

– Жалко.

– Тиф наверное…

– Ой, тиф… ужас!

Муся и Валентина встали в строй остовок, поддерживая Тоню под руки. Та еле стояла, ноги у нее подкашивались, она почти потеряла сознание. Заметив свирепый взгляд надзирательницы, проходящей вдоль строя, Муся выдавила:

– Все хорошо!

Вдруг обернулась Неля. Она, увидев бледную Тоню, скривилась, ей очевидно, что та больна тифом. Она зашипела на Мусю и Валентину:

– Вы куда ее притащили, дуры?

– Не твое дело!

– Да не трогайте ее, может она тифозная! Перезаражает всех тут

к чертовой матери.

– Давай быстрей!

– Ага, иду!

Вдалеке отзвучала последняя заводская сирена – нужно идти на работу в цех. Девушки развернулись во дворе и сделали шаг по направлению к заводу, а надзирательница заорала, размахивая палкой:

– Все! Давай, пошла! (остовкам) пошли! Опаздываем.

Остовки зашептались:

– Идем потихоньку!

– Ох!

Однако Тоня вместо того, чтобы идти дальше, упала на землю. Муся и Валя не успели ее подхватить, и она свалились прямо на землю. Остальные девушки охнули от неожиданности и разбежались в разные стороны. Колонна замедлила ход. Остовки остановились, рассматривая упавшую, но Тоня лежала на земле неподвижно. Надзирательница подгоняла:

– Пошла…

Однако затор привлек внимание коменданта лагеря, и он подошёл к девушкам ближе вместе с двумя немецкими солдатами. Опоздание на работу в цех составило более получаса, он решил поинтересоваться, что же произошло? Девушки зашептались между собой:

– Она не сможет работать…

– Сможет.

– Тише. Комендант идет сюда…

– Ага, стоим тихо…

Комендант с патрулем подошле вплотную к остановившейся колонне. Солдаты увидели упавшую на землю Тоню, дотронулись до ее тела автоматом. Однако девушка лежала без движения. Солдаты перевернули ее на спину, заглянули в глаза, рассматривая бледное лицо. Комендант то же наклонились над телом, чтобы понять, жива ли она? Надзирательница засуетилась:

– Стройся.. В колонну по трое!

Солдаты отошли от лежащей на земле Тони, а комендант скомандовал:

– В колонну по трое… Почему опаздываем на завод? На моих часах тридцать минут седьмого.

Надзирательница махнула на Тоню палкой:

– Да, вот больная. Вроде из пятого барака.

Комендант высморкался в платок, посмотрел брезгливо на лежащую на земле Тоню, махнул стоящему в отдалении врачу. Муся и Валя бросились к Тоне поднимать с земли:

– Валя, держи ее… Ох…

– Держу ее…

Девушки крепко держали Тоню под руки с двух сторон, она даже раскрыла глаза, но стояла, еле-еле держась на своих ногах. Комендант рассматривал остовок внимательно, а солдаты опять врезались в толпу:

– Расступитесь, быстро…

Они разжали руки ее подруг и потащили Тоню к коменданту. Тот надел перчатки, взял девушку за волосы:

– Да у нее тиф… (показывая на вши в проборе) Эй, охрана! Солдаты отдали честь: – Да, герр комендант!

Муся и Валя отчаянно заканючили:

– Герр, комендант, она здорова…

Комендант их резко прервал:

– Молчать (солдатам) Эту в лазарет! А остальных немедленно отправляйте бегом, опаздываем.

– Есть. (Тоне) Выйти из строя…

Солдаты вытолкали Тоню из строя и оттащили подальше от колонны, Девушка почти потеряла сознание, и комендант взмахнул рукой, обращаясь к надзирательнице:

– Отправляйте колонну.

Она опять замахала своей палкой, подгоняя пленниц:

– Пошли! Быстро!

Колонна остовок быстро покинула плац, и вскоре зашла на химзавод. Смена длилась сегодня целый день без перерыва на обед. Весь день Мусю мучал вопрос: жива ли Мальцева? К ночи, когда Муся наконец-то удалось попасть к себе в барак, она опять подумала о Тоне: Как она там, в лазарете? Говорили, что паек для больных – весьма скудный, если не сказать больше: их в трудовом лагере по сути обрекали на голодную смерть, лишая еды. Муся сохранила свою пайку после ужина и решила отнести ее больной Тоне. Потихоньку выскочив из барака, она подошла к лазарету и постучала в зарешеченное окно:

– Тоня…

Однако вместо нее в окне показался врач в очках. Муся испуганно на него посмотрела:

– Извините, а где Тоня?

Польский врач по-немецки говорил с акцентом, но Мусю, которая заглянула в окно лазарета, узнал сразу. Он видел ее рядом с Тоней в общей колонне:

– Ты – Валентина?

– Нет, я – Муся! Я к Тоне!

Врач исчез на минуту, а потом опять появился в окне:

– Она просила тебе передать. (открывая форточку) Вот: записник! (протягивая ей блокнот Мальцевой)

– Спасибо. А где она сама?

Врач вздохнул, потер переносицу, снимая очки в тонкой железной оправе, и тихо добавил:

– Она умерла!

– Умерла?!

Врач быстро задернул штору, а Муся села на землю рядом с домиком-лазаретом. Так она просидела без движения полчаса, не в состоянии даже плакать, а вот волю слезам дала позже, уже в бараке. Сквозь окошко струился тусклый свет от фонаря, «записник», блокнот Тони Мальцевой лежал под подушкой. Она аккуратно его стала листать. На первой же странице она увидела надпись Тониной рукой: «Ласточка» Автор: Тоня Мальцева:

«Как ласточка среди грозы и бури,

страдаешь ты, когда гремит гроза!

Но не сдаешься ты…»

Муся свернулась калачиком и зарыдала, стихи Тони она запомнила наизусть на всю оставшуюся жизнь.

На следующее утро в бараке отдыхали. Близился день рождения Гитлера и девушки готовили концерт. Мусе вовсе не хотелось участвовать в общих репетициях, после смерти Тони что-то надломилось в ней, она почувствовала, что ненавидит фашистскую Германию, химический завод, орущую ежедневно надзирательницу, немецкую охрану. Однако остальная часть барака во главе с Нелей готовилась к концерту. Когда вошел комендант в сопровождении охраны и переводчика. У солдат в руках виднелись мешки. Весь барак вскочил, кроме Муси, которая с лежала на нарах под одеялом. Юный офицер скомандовал:

– Всем встать!

Переводчик обернулся к коменданту и тот сказал по-немецки:

– Переведите им…

Девушки в бараке зашептались:

– Ох, чей-то их рано занесло. Ага, сейчас скажут чего-нибудь… Тише вы…

Комендант откашлялся и начал говорить, юный офицер синхронно переводил:

– К дню рождения фюрера начальство организует концерт. От каждого барака нужен номер: народная песня, танец либо стихотворение нейтрального содержания. Произведения советские строго запрещены!

Неля первая нарушила молчание:

– Какие песни-то?

– Повторяю! К дню рождения Гитлера начальство организует концерт! От каждого барака нужен номер: народная песня, танец либо стихотворение нейтрального содержания, произведения советские строго запрещены.

Валентина тихо шепнула соседке на ухо, исподлобья наблюдая за немцами:

– Слышала? Лучше бы покормили! Тогда и споем.

Неля вышла вперед, она не очень поняла, что говорил комендант, и переспросила:

– Какие песни нельзя петь? Непонятно!

Переводчик быстро затарахтел:

– Произведения советского (напирая на слово «советский») содержания строго запрещены.

Неля обернулась к девушкам:

– Слышали? Вот те на! А я только советские песни знаю.

Немецкий солдат вытащил из мешка русские сарафаны и кокошники, отдал их девушкам:

– Вот костюмы для вас.

Комендант посмотрел на остовок строго и вышел вместе с солдатами. В бараке наступила тишина. Неля первая подошла к сарафанам, взяла кокошник в руки:

– Кокошник? Видела?

Девушка нахлобучила его на голову, скроила рожу, а платья уже щупали другие руки:

– Сарафаны нашили.

– А чего петь-то будем? А?

– Русские народные!

Неля надела на себя и сарафан. Выглядела она забавно, но вполне в русском стиле:

– Чего это их на русские песни потянуло? (обращаясь к портрету на стене) С днем рождения, Гитлер!

Девушки смотрели на Нелю испуганно, однако то же стали примерять сарафаны. Они разбрелись по бараку, надевая кокошники. Муся выглянула из-под одеяла, с ужасом рассматривая на девушек в русских нарядах. Шальная мысль, как испортить праздничный концерт, быстро пришла ей в голову. Она вскочила с нар, откинув одеяло, и подбежала к остовкам:

– Девчонки, а давайте «Бродягу» споем!

– Песню «Бродягу»? Слова подскажешь?

– Да, конечно!

Еще через час комендант с немецким патрулем зашли в барак и застали удивительную картину: девушки в сарафанах и кокошниках, сидя за столом, дружно пели русскую песню «Бродяга». Муся написала всем слова на остатках бумаги из Тониного «записника», раздала их в руки остовок и начала дирижировать хором, размахивая простым химическим карандашом:

По диким степям Забайкалья,

где золото роют в горах.

Бродяга судьбу проклиная,

тащился с сумой на плечах.

(дружно)

Тащился с сумой на плечах

Муся взмахнула карандашом, показывая хору остовок, как взять верхнюю ноту:

– Повыше здесь! Можно уйти в терцию. (размахивая рукой) Повторяем…

Неожиданно скрипнула входная дверь, и опять вошел комендант со свитой, его привлек многоголосный хор. Он с интересом смотрел на поющих девушек и обратился к переводчику:

– Что за песню они исполняют? Спроси у нее.

Он указал на Мусю. Юный офицер откашлялся, подошел к девушке ближе:

– Что за песни? Отвечай!

Муся покраснела и по-немецки ответила коменданту:

– По диким степям около озера Байкал шел человек в разорванной одежде, взял лодку и переправился на другую сторону.

Валентина хмыкнула, она немного понимала по-немецки и обратила внимание, что Мусин перевод не точный. Комендант вскинул на рыжую взгляд:

– (Вале) Что-то смешное? (Мусе) А что еще будет в концерте?

– Это – смешная песня! А еще будет стихотворение «Ласточка» и русский танец!

– Хорошо, продолжайте.

Комендант в сопровождении покинул барак. Муся коротко посмотрела на Валентину, жестом показывая: «Молчи!» и повернулась к остовкам:

– Так, давайте еще раз. Неля, подыграй нам. На гармошке. Губной.

Неля улыбнулась, вынула немецкую губную гармошку из кармана, дунула в нее. Из гармошки вырвался резкий звук, она надулась:

– Да не буду я на ней играть. У нее звук, как из сортира. Была бы балалаечка, а то! (положив ее на стол) Одно слово: фашистская!

Девушки расхохотались:

– Из сортира, ах! Где же они тебе балалайку возьмут?

Неля хмыкнула, к гармошке подошла рыжая и кудрявая Валентина, взяла ее

в руку, дунула, звук и, в правду, не очень:

– Тьфу ты!

Валентина вздохнула, положила на стол гармошку и быстро сказала:

– Муся, а что ты еще наврала коменданту? Я вообще по-немецки не все понимаю, но ты говорила, что—то другое.

– Сказала, что стихи буду читать.

– А какие стихи?

– Те самые. Тонины. Которые она под дождем читала вместе со всеми.

Неля даже крякнула от злости, она подошла поближе, заглядывая Мусе в глаза:

– Ты их читать не будешь.

– Муся, правда! Это же самоубийство!

Валентина смотрела на Мусю удивленно. Ей непонятно, для чего Муся хочет испортить концерт? Однако Муся махнула на блокнот умершей Мальцевой на столе:

– А что? Значит, она зря умерла? Девчонки, неужели вы не понимаете, что этот «записник» с ее стихами – единственное, что от нее осталось.

– Дура! Не только тебя, а всех накажут!

– Хорошо, если вы боитесь, я не буду читать. Знаете, а вот мой отец говорил: «Я живу так, как мыслю. Если я думаю так, а поступаю иначе, значит меня нет. Я не существую». Он был историком и философом. И, значит, мы все здесь не существуем. И что получается? Они правы? Фашисты? И мы – никто? Мы согласны с этим?

Муся говорила, воодушевляясь от собственной смелости. Тонино лицо, бледное и несчастное стояли перед ее глазами. Образовалась неловкая пауза. Тишина, которую нарушила Валентина:

– Девчонки, пусть читает и делает, что хочет!

На концерте, посвященном дню рождения Гитлера, Муся села за пианино. Оно стояло на наспех сколоченной сцене, по бокам остовки украсили ее еловыми ветками, перевитыми красной лентой, в центре красовался фашистский флаг со свастикой и портрет самого Адольфа Гитлера. Муся аккомпанировала хору, исполняющему песню «Бродяга». Девушка надела сегодня клетчатое платье с нашивкой OST, то самое, которое ей подарила Вера Михайлович, и выглядела нарядно. На фоне простоватых девушек в сарафанах и кокошниках ее фигурка выделялась. Она играла на пианино и тихо подпевала:

«По тихим степям Забайкалья,

Где золото ищут в горах,

Бродяга, судьбу проклиная,

Тащился с сумой на плечах»