Сказки бурого болота. Часть 3. Сумеречное зрение

Глава1

На Родину..

       Ничего он не чувствовал, вяло, безо всякого интереса смотрел на проносящиеся мимо пейзажи. Ничего особенного, все, как везде: то же небо, солнце, та же трава; деревья, быть может, несколько иные. Зато уж российские дороги сумели здорово удивить! А дед так восторгался своей исторической родиной, буквально бредил ею. И все его рассказы ( выдуманные или реальные) всегда сводились к России, к самому ее сердцу – глубинке с удивительным и милым названием – Сапожок.

       Потому он с раннего детства мечтал увидеть эту странную, интересную, опасную, но такую притягательную страну. Дед не препятствовал ему смотреть телепередачи о России, не прогонял, когда долгими зимними вечерами его солидные подгулявшие друзья вовсю костерили варваров-русских. Он не заступался за своих бывших соотечественников, молча ухмылялся в усы. А потом, далеко за полночь, спрятавшись от Марго  (нет, не бабушки, Боже избави!), в полумраке освещенного лишь старинной зеленой лампой кабинета, закутавшись в шерстяной плед и прихлебывая душистый чай с чабрецом (с трудом доставлявшимся из любимой России и бережно хранимым), убедительно парировал для своего светловолосого любимчика-внука все их яростные выпады. И после того все эти важные  и напыщенные фабриканты и банкиры казались ему не более, чем дураками.

       Россия манила все больше. Только все эти хлопоты, связанные с неожиданной поездкой, нервозная поспешность, с которой все организовалось, накопившаяся усталость никак не давали ему расслабиться и подумать, зачем он, собственно, едет в какое-то захолустье.

       В их огромном, старом, темноватом доме, где прошло все его детство, всегда было очень много занимательных для ребенка вещей. И дед, и Марго (не бабушка!) слыли в их городке странными, неразборчивыми коллекционерами. Благо, деньги всегда водились (у деда был небольшой, но стабильный бизнес), они могли скупать всякую  «ерунду», как говорила горничная, вынужденная очищать все это от пыли и расставлять по местам. Статуи и статуэтки, картины и посуда, мебель, ковры, гобелены, книги и рукописи, ювелирка. Всего было полно  и хранилось, хоть и без четкой системы, но в относительном порядке.

       Все вещи были старинными и несли на себе печать прошедших времен, что истинный коллекционер чувствует сразу. И далеко не все можно было считать хламом. За некоторыми из них велась настоящая охота среди ценителей раритетов. Но дед никогда ни с чем не хотел расставаться. У всех вещей было нечто общее – все они были из России, и на всех  так или иначе изображена сова. Это было как-то связано с их фамилией – Совински. Приобретая каждый предмет, дед долго его рассматривал. В это время он был каким-то радостно возбужденным. Потом его настроение угасало и он терял интерес к очередному предмету. Тот находил себе место среди других и жил дальше в этой «большой семье».

       Дед никогда не вел каталога. Но он говорил, что все его приобретения очень ценные и могут помочь в жизни. Марго (не бабушка, Боже избави!) тогда бросала на него быстрый и какой-то тревожный взгляд, и дед надолго умолкал.

       Это было хорошее, беззаботное время – его детство в старом венгерском городке с его размеренным бытом, где никогда ничего не происходило, и каждый знал обо всех все на годы вперед. Потом длинная школьная история, нудная и серая, скучная и бесконечная. Именно в один из таких унылых дней он, вернувшись из школы, застал Марго растерянной (чего с ней никогда не происходило), заплаканных повариху и горничную. И сразу в голове пронеслась мысль, что деда он больше никогда не увидит…

       Он смутно помнил, как будто сквозь звенящий колпак, обращенные к нему слова, попытку Марго обнять, и как деревья старого парка хлестали его по лицу, смешивая слезы с дождем. Как долго, совершенно вымокнув и замерзнув, сидел на замшелой каменной скамейке на берегу маленького паркового пруда и не воспринимал ничего, кроме истеричного крика вспугнутых диких уток, устроившихся в непроходимых камышах.

       Почти сразу он уехал в колледж. И совсем другая, непривычно живая студенческая среда как-то сразу сделала и его другим – веселым и бесшабашным. Иные события и ценности завладели им. И только, приезжая на каникулы к Марго, он снова становился послушным и серьезным, никогда не нарушавшим запретов мальчиком. Правда, более высоким и широким в плечах. А Марго и дом казались потерянными во времени, ничуть не меняясь. Они не согнулись под тяжестью лет и оставались такими же – высокими, прямыми и гордыми, и вели свою привычную жизнь вполне довольные друг другом. Марго занималась собой, о доме заботились слуги.

       И вот однажды, много лет спустя, Марго совершенно неожиданно стремительно появилась на пороге его кабинета, чуть не сбив с ног секретаршу. Элегантное голубое, безупречного покроя английское пальто было расстегнуто, маленькая шляпка-таблетка сбилась набок, выпустив из прически длинную черную прядь, а яркие и яростные глаза в обрамлении щеток нарощенных ресниц метали молнии.

       Отпустив с извинениями бедную секретаршу, усадив нервно озирающуюся Марго в кресло для гостей  и в третий раз подливая ей в бокал коньяк, он слушал какую-то белиберду и ничего не понимал: опять какой-то аукцион с какой-то очередной рухлядью, за которую Марго сражалась, аки лев, приобрела ее и уже везла в свой дамский клуб похвалиться перед подружками.

       И вдруг, совершенно наглым и жутким образом  ее любимую «букашку» угнали, когда она в кафе наслаждалась беседой  со старой знакомой. И бедная Марго без документов, без денег, которые оставались в сумочке, а сумочка в «букашке», осталась одна в центре города. И ей пришлось пешком (!) пройти большое расстояние до офиса ее любимого внука, который, конечно же, ее спасет, отыщет «букашку» и накажет жутких грабителей. А Марго отвезет-таки в клуб.

       Вздохнув, он оставил Марго утешаться коньяком и шоколадом и набрал номер. Вся прелесть маленьких городков в том, что все здесь друг друга знают – либо учились в одной школе, либо входили в одну компанию, либо жили неподалеку. Трубку снял сам начальник полиции. После взаимных приветствий и традиционных рассуждений о погоде он вкратце описал ситуацию и долго слушал удивленные причитания старого друга. Ведь в их образцовом городке такое происшествие! Немедленно отряд самых лучших полицейских найдет негодяев и упрячет за решетку пожизненно. Обожаемой Марго, перенесшей ужасные страдания, ее авто в целости и сохранности вернут.

Что в скором времени и произошло. «Букашка» – красный Феррари – обнаружилась в одном из проходных дворов тихой, сонной улочки. Сумочка, деньги, документы были на месте, из чего доблестные полицейские тут же сделали вывод, что озорные подростки взяли машину покататься, а потом бросили, опасаясь наказания.

       Марго безумно обрадовалась, радушно пригласила главного героя-полицейского на ужин с подружками. За радостными хлопотами не сразу поняла, что в «букашке» не было пакета с ее новым приобретением…

Глава 2

Божья Воля

1653 г.   СЕНТ-ЭТЬЕН. ФРАНЦИЯ

       Элайя Скалигер задумчиво смотрел на огонь. Поленья весело трещали, отбрасывая неровные красные отблески на шершавые каменные стены и  низкие своды подвальной лаборатории. Такой же старый пес шумно храпел у ног. Они часто засиживались вдвоем до самого утра, грея артритные кости. А потом, также вдвоем позавтракав простой и сытной пищей, шли открывать аптеку.

       Фобос укладывался на старую волчью шкуру у самых дверей, доктор вставал за прилавок. Как правило, с самого утра у входа уже собиралась толпа. Больных и страждущих в большом городе всегда много, и сидеть без работы врачу не приходилось. Среди его пациентов были люди разного достатка и сословий, и для каждого из них он применял все свои обширные знания и опыт одинаково усердно. Он мог месяцами выхаживать и кормить нищего калеку, от которого не видел даже самой мелкой монетки, а мог пользовать за баснословные деньги герцога и прочую городскую знать. Слава о чуде-враче шла далеко впереди. И очереди перед темными дубовыми дверями старинного особняка не исчезали. Уже совсем старенький ассистент Габриэль со своей сварливой женой Бригиттой – вот и весь его штат.  До недавнего времени в лаборатории трудился еще один человек, который лежал теперь в самой светлой, теплой и богато обставленной комнате наверху. Это была его красавица дочь Гертруда. Она умирала. Судьба вообще никогда не щадила Элайю. Все, что он имел, и материальные блага, и бесценные знания, доставались ему тяжко. Главным же сокровищем и наградой он считал дочь.

       Тридцать лет назад промозглой осенней ночью  в этот особняк, принадлежащий его дяде Жозефу, он принес тихо пищавший сверток с младенцем. Открывшая ему дверь молоденькая тогда Бригитта никак не впускала бродяжку в дом. На ее зычный голос вышел сам хозяин. Стоящий под ледяной колючей крупой незнакомец свободной рукой откинул капюшон, и на старого доктора глянули такие же внимательные темные глаза, как у него самого. Живой сверток незнакомец протянул смилостивившейся  под строгим взором хозяина  служанке, а сам кинулся к еле тлеющим углям камина и протянул к теплу посиневшие руки.

       Подошедший хозяин разворошил  угольки кочергой и, подбросив пару поленьев из стоявшей рядом корзины, сел в большое удобное кресло. Теперь, при более ярком свете, он разглядывал гостя. Высокий, худой, темноволосый, с тонкими правильными чертами . Отросшая щетина и давно не стриженная голова оттеняли очень бледное, изможденное лицо. Растрескавшиеся и покрытые болячками губы отливали синевой, он сильно дрожал. В прогретом помещении от мокрого плаща повалил пар. Спустившийся вниз ассистент доктора по его безмолвному повелению склонился над гостем принять верхнюю одежду, которую развесил тут же на стуле для просушки. Затем принес кружку горячего вина с корицей,  медом и имбирем. Зубы незнакомца клацали о глиняные края, но синева постепенно покидала лицо, сменяясь красными лихорадочными пятнами. Выпив вино, гость заметно захмелел, глаза его заблестели, не столько от алкоголя, сколько от слез. Упав на колени перед доктором, он сложил руки на груди и заговорил.

– Меня зовут Элайя. Я сын вашего двоюродного брата, доктора Леона Скалигера из Грийсфвальда. Я шел из Персии и Индии, где учился медицине, домой. В пути жена моя разрешилась от бремени, но меня рядом не было. Роды начались раньше срока, а женщины, помогавшие ей, неопытны и спасти ее не смогли. Младенец родился десять дней назад и очень слаб, я боюсь не донести ее до дома. Ради всего святого, разрешите мне немного времени оставаться у вас и выходить малютку или же дать ей спокойно умереть,  если так повелит Господь.  Я могу отработать беспокойство, я хороший врач. Или пришлю из дома денег, сколько скажете.

       Старый доктор молчал, наблюдая, как на нагретых открытым огнем камнях пола  быстро исчезает влага от мокрой одежды  несчастного странника. Вместо ответа рывком поднялся и одной рукой резко наклонил голову гостя, другой откинул длинные волосы с затылка. На границе волос четко прорисовывалось ярко-красное пятно в форме  полумесяца. Снова опустился в кресло, а гость так и остался на коленях со склоненной головой.

– Некуда тебе идти. Отец твой умер уже семь лет назад. Мать еще раньше. Сестру заперли в монастыре. Имущество разграбили, а дом присвоил градоначальник. Мне немногое удалось спасти. – Голова гостя опустилась еще ниже, глухие рыдания сотрясали выпирающие лопатки.

– Оставайся здесь. Станешь моим сыном. А теперь идем, посмотрим, что с младенцем.

       Бригитта, еще не имеющая детей,  следуя одному лишь женскому инстинкту, выкупала и обиходила ребенка. На ее широкой кровати этот маленький  розовый комочек почти потерялся, зарывшись в простыни. Женщина стояла перед ним на коленях и смотрела с таким обожанием и тревогой, будто сама была его матерью. Доктор приподнял ребенку веко, потом, нажав на скулы, приоткрыл крошечный ротик. Затем перевернул на животик, придерживая головку, и провел пальцем по позвоночнику. На шейке попытался спрятаться в жалких складочках кожи такой же  полумесяц, как у отца, только крошечный.  Малышка слабо запищала.

– У нее нет сил даже плакать. Чем ты ее кормил?

– Вчера одна женщина дала грудь и немного козьего молока с собой. Недавно оно закончилось, давал воды.

– Хорошо, хоть воды. А говоришь, хороший врач. Гэб, принеси виноградный сахар и теплую воду. Утром сходишь к Терезе за козьим молоком.

       А потом он с Бригиттой кормил ребенка, сунув ему в ротик уголок нового платка и по капельке подливая на него сладкую жидкость. Несчастный, всеми забытый, отец уснул прямо тут же, в комнате  служанки, на полу. Ассистент врача укрыл его толстым лоскутным одеялом. Когда малышка, насытившись, уснула, доктор не сразу отдал её на попечение  женщины. Еще некоторое время подержал на руках, хмуря высокий лоб.

Глава 3

Переезд.

САПОЖОК. 2019

       Рената радовалась, как ребенок. Сын недоумевал. Зачем ей, привыкшей к комфорту и даже роскоши, этот старый дом? Если уж приспичило жить в этом захолустье, вполне можно было  найти жилье поприличней, средства позволяли. Но спорить с авторитарной матерью он не привык. Вообще-то сто лет назад он и сам не прошел бы мимо него. Да и сейчас дом выглядел все еще величественно, этакий ветхий старец благородных кровей.

        Самое интересное, что до последнего времени дом был жилым. Совсем недавно его старенькую хозяйку забрали к себе  родственники. Бабушке стало трудно обслуживать себя, начала заговариваться, чудить. Но была добрым, милым и необременительным человеком, так что приютили ее охотно, не рассчитывая на наследство. Поэтому, когда Рената  с первого взгляда влюбилась в этот дом и стала искать хозяев, те несказанно удивились желанию его приобрести.

        В поселке предложение жилья давно превышало спрос, молодежи тут оставалось совсем немного – ни работы, ни перспектив. Надежд продать дом никто не питал. А в результате баба Катя оказалась с хорошим приданым. Как раз сегодня все бумаги были оформлены, и Рената , не желая терять ни минуты, перебралась из Кургана.

        Наташа то и дело всплескивала руками, разглядывая антикварную мебель. А Виктор, ее сердешный друг, напряженно сопел, предпочитая помалкивать. Как человек далекий от этой восторженной богемы, он  искренне не понимал, чему тут радоваться.

       Большой старый дом, неухоженный, с заросшим садом. Множество комнат, комнатушек, кладовок, коридоров и чуланчиков. Это сколько же нужно платить за одно только отопление? Все заставлено древней мебелью, воздух спертый, застоявшийся. От тяжелых портьер и раритетного, кое-где с дырочками тюля даже на расстоянии пахло пылью. Стекла не мылись лет двадцать. Флигелек отведенный под кухню, ванную и котельную, имел свой отдельный выход в сад. Там тоже все было очень старенькое.

        Рената  ахнула, когда в одной из кладовок обнаружила целую гору прекрасного дореволюционного стекла и фарфора. Продавцы извинялись, что не имели возможности вывезти весь этот старый хлам на помойку. Покупательница  удивилась – в Венгрии, да и любой другой стране, за такой «хлам» коллекционеры отвалили бы целое состояние.

        А сейчас она носилась по дому, отмахиваясь от пристающего к ней с вопросами более практичного сына. Она никак не могла выбрать себе комнату. Оскар определился сразу. Он предпочел ту спальню, в которой прежде обитала старушка. Большая комната, образующая угол дома с флигелем, два окна ее смотрели в соседний двор, отгороженный чисто символически небольшим деревянным заборчиком, а еще два выходили в сад, рядом с ними давно не использовавшаяся дверь на высокую и широкую крытую веранду. Веранда в свою очередь соединялась с выходом из кухни в сад, что было очень удобно. Оскар представлял, как будет пить здесь чай с женой и детьми. Видение было настолько реальным, что он даже помотал головой, чтобы сбросить наваждение. Вздохнул – осталось только найти жену. А пока надо было устраиваться на новом месте.

Глава 4

Местные страсти

САПОЖОК. 80-е годы

       Мальчишек долго таскали в милицию. Плакали и умоляли родители Сереги. Но они так никому и не смогли рассказать, что  их друга утащил в преисподнюю сам сатана. С того дня они никогда больше не ходили к универмагу. А если случалось проходить мимо, старались не смотреть на заросший двор за забором.

        До сих пор иногда снилось обоим, как часть кирпичной стены, к которой привалился отдохнуть их приятель, вдруг легко и бесшумно поворачивается, открывая взору странное, освещенное красным светом помещение. Полки с бутылями и банками, огромный стол, заставленный лабораторной посудой, и человека в белом халате и шапочке, который не меньше, чем они, сначала разинул рот, а потом сделал что-то, и стена вновь повернулась, оставив обалдевшего Серегу внутри.

        Пацаны неслись тогда к выходу, не разбирая дороги, натыкаясь на стены и падая. Никто уже не смотрел, где натянута веревка. И, конечно, заблудились. Хорошо еще, что со страху не побросали свечи и фонарь, хотя основной их запас оставался у Сереги. Еще несколько часов они скитались по бесконечным подземным коридорам, иногда слыша невнятные шумы. Однажды даже поняли, что над головами проехала грузовая машина. Но легче от этого не становилось, кричать  бесполезно, а веревки нигде не было. Почти потеряв надежду, в полной панике споткнулись в одном из ответвлений на брошенный Толяном клубок шпагата.

       Осознав, что на этом самом месте исчез Серега, не сговариваясь, снова кинулись искать выход, догадавшись сматывать шпагат. Когда выбрались, сильно завечерело. Ребята продрогли, проголодались, но идти домой боялись. Естественно, ничего хорошего их там не ждало. Толян  отведал ремня, а Юркина мама плакала. Утром, когда к ним пришли не на шутку встревоженные родители Сереги, стало еще хуже.

        Никто не верил, что в этот злополучный день друзья не виделись, но мальчишки упрямо стояли на своем – Серегу не видели, ничего не знаем.  Парня скорее всего уже слопал  сатана и ему ничем не поможешь, а им могло достаться по полной. Ни родители, ни милиция так ничего и не добились. Серегу искали везде, даже спускали воду на Мошке, но не нашли. Осенью умерла от горя его бабушка, родители с младшим братом спешно переехали в Москву. Оставаться в поселке было выше их сил.

        А весной, когда старенькая школьная медсестра Марь Васильна повела их на медосмотр в поликлинику, Юрка почему-то грохнулся в обморок. Его долго приводили в себя нашатырем и водой, назначили успокаивающее и витамины и отправили на неделю домой. Только гораздо позже признался он Толяну, что тогда в больнице увидел того самого сатану, который утащил Серегу. С этого дня  Юрка немного заикался, и очень стесняясь, совсем замкнулся в себе. Дружба с Толяном постепенно сошла на нет.

       Об исчезновении мальчика вскоре все вроде как забыли, так как случилось еще одно жуткое происшествие. Почти в центре поселка глубокой ночью сгорел дом. Всякое бывает, конечно. Но в этот раз на пожарище  нашли два обгоревших трупа со следами насильственной смерти, следы борьбы и обыска. Погибшими оказались мать и дочь, местные врачи. И это наводило на размышления.

        В таких небольших поселках интеллигенция испокон веков пользовалась всеобщим уважением. Никому бы и в голову не пришло причинить им вред. Да и воровать-то у них по большому счету было нечего. Жили, как все, а дом хоть и имели двухэтажный, оставшийся от предков, тоже врачей, но небольшой и порядком запущенный. Сами дамы на местном фоне  не выделялись шикарной одеждой или драгоценностями. Обе были суховаты, резки. Тесной дружбы или мало-мальски приятельских отношений ни с кем не поддерживали. Зато слыли  очень талантливыми и самоотверженными докторами.

       Попасть на лечение к ним было залогом успешного исцеления, они брались даже за самые безнадежные случаи. Не считаясь со временем и усталостью, могли по несколько суток не отходить от больного. Возраст, статус и благосостояние значения не имели. Врачи с маниакальным упорством боролись за жизнь пациента подчас непонятными методами и почти всегда побеждали. Конечно, радостные родственники пытались потом отблагодарить спасительниц. И всегда получали холодную отповедь. Кроме того, выхватив человека из лап неминуемой смерти, они тут же теряли к нему интерес. Их считали немного чудаковатыми, но многое прощали за несомненные заслуги. Зато среди коллег, понятно, большой любовью они не пользовались, хотя и упрекнуть их было не в чем.

       Следствие долго ломало голову, но так ни к чему и не пришло. Если злодеи и оставили какие-то следы, огонь их уничтожил. Несколько лет добротные кирпичные стены с черными следами копоти немым укором стояли на красивой зеленой улице, как-то не находилось желающих  приобрести злополучную  усадьбу. Даже само место стало пользоваться недоброй славой.

        Всего  этого в подробностях не знала  семья, переехавшая в более мягкий климат откуда-то с Севера и вскоре дом перестал пугать припозднившихся прохожих темными провалами окон, преобразившись в нарядный особнячок с веселыми кружевными занавесками, обнесенный высоким глухим забором. А соседская ребятня, зная, когда хозяев нет дома, дразнила их огромную (судя по голосу и топоту) злую собаку, свободно бегавшую по территории.

Глава 5

Недолгое счастье

1653 год. СЕНТ-ЭТЬЕН. ФРАНЦИЯ

       Когда часы на Ратуше пробили полдень, Габриэль выпустил пациента и запер дверь, а Элайя поднялся к дочери. Через некоторое время спустился в свой подвал. Там он осторожно вынул из-за пазухи маленькую колбочку с еще теплой кровью и, аккуратно сложив плотный кожух из коровьей шкуры, поднес лампу к большому коробу. Дрожащий огонек отразился в зрачках врача и матовых стенках ящика. Элайя удовлетворенно хмыкнул, пожевал губу и, отмерив пипеткой нужное количество крови, выпустил в воронку. Проследив путь красных шариков, доктор снял воронку и вынул длинную витую трубку, положил их в таз с водой. Аккуратно прикрыл ящик и пошел обедать.

       На столе дымился кусок вареной свинины и издавал аппетитные запахи пряных трав, крепкий бульон в большой глиняной миске. Бригитта и Габриэль, дождавшись хозяина, вопросительно на него посмотрели. Элайя улыбнулся и разлил по кружкам вино.  Ассистент протянул ему ломоть ржаного хлеба, и все принялись за еду. Пара часов сна на дощатых топчанах тут же, возле горячего очага, вернули мужчинам силы, и до самого захода солнца они продолжали прием и готовили лекарства.

        На заднем дворе Бригитта громко отчитывала за что-то поставщика угля. Фобос лениво приоткрыл один глаз, проводил взглядом последнего клиента, потом, подумав, решил открыть второй. Окончательно убедившись, что приемная опустела, за нижний край поддел дверь, отворил и вышел на улицу. Немного посидел, принюхиваясь к спускающимся сумеркам, и, ссутулившись, побрел в конец улицы по своим собачьим делам.

       Доктор снова навестил подвал, подлил еще порцию крови в ящик и задремал перед камином. Он очень ценил эти минуты, потому что только так мог вернуться в то время, когда был счастлив. Каждый день он путешествовал в прошлое, где Доротея, молодая и красивая Дори, была жива и любила его без оговорок, без оглядки, без сожаления о прошлой беззаботной жизни. Нищего странствующего врача полюбила дочь всемогущего венецианского дожа.

        Как они скрывались целый год от  страшного родительского гнева в убогой, продуваемой всеми ветрами хижине высоко в горах, как потом бежали из страны, переодевшись в монахов. Как пробирались к отчему дому Элайи. Только во Франции, где они продвигались очень медленно из-за беременности Дори, вздохнули свободно. До дома оставалось всего ничего, когда наступил час расплаты за недолгое счастье.

        В одном трактире, где они остановились на ночь, появился израненный мужчина с маленьким мальчиком на руках. В лесу на их карету напали грабители. Из последних сил отец сумел донести ребенка до жилья и прежде, чем свалиться без чувств, умолял помочь оставшимся там, на дороге, жене и старшему сыну. Без лишних слов Элайя остановил кровь и обработал раны незнакомца, а потом, оставив его и его ребенка на попечение любимой и трактирщиц, ускакал в ночь с сыном хозяина.