Тайна пропавшего медальона

Глава 1

ПИСЬМО ИЗ ПРОШЛОГО

«Моя дорогая, моя любимая, моя единственная на всю жизнь, Клаудия!

Я не нахожу слов, как признаться тебе в том, что мы больше никогда не увидимся. Сегодня на рассвете я уйду из лагеря ради задания, которое имеет чрезвычайную важность для послевоенного мира. Я понимаю, что обманул твое доверие. Я не имел права любить тебя. Но чувство к тебе настолько мощное, настолько глубокое, что у меня не было сил противостоять ему. Ты всегда будешь в моем сердце. Только ты. Я клянусь.

Твой, Адриано»

На модном, но крайне неудобном письменном столе лежала миниатюрная женская сумочка без ручки. Содержимое ее было вывернуто на столешницу. Небольшой кошелек, паспорт, помада, пудреница, ключи, блистер с таблетками от головной боли, авторучка, мобильник. С раздражением глядя на нехитрый набор, Николай Николаевич Дорофеев мысленно пытался засунуть весь этот хлам обратно. Было очевидно, что сумочка слишком мала. Как эта операция удавалась хозяйке, непонятно. Бесполезное и бессмысленное на первый взгляд занятие помогало ему не сорваться на помощника, который, изо всех сил стараясь быть незаметным, стоял слева от стола.

Ах да, еще и письмо. Ради этой никому не нужной, сентиментальной бумажки отправили к праотцам случайную женщину. Вот же гадкий старик, уже сколько лет развлекает чертей в аду, а продолжает дергать нас за ниточки.

Дорофеев старался избегать любую немотивированную жестокость, исходил из принципа, что, при желании, договориться можно с любым. Убийство, как инструмент, было исключением в арсенале его методов. И вот, это произошло. Глафира Сергеевна Соколова стала случайной жертвой действий его порученца – Всеволода Жука.

– Скажи мне, Сева, зачем? – Дорофеев, с трудом сдерживая ярость, обратился к молодому человеку. – Твой исполнитель не видел, что в эту сумку не то что дневник, пачку сигарет не вопрешь? А даже если бы он там и был, зачем убивать человека?

– Николай Николаевич, виноват, – Сева решил не сдаваться. – Задача исполнителя делать то, на что его подписали, а не думать.

– И на что ты его подписал?

– Проследить за теткой, забрать дневник, отдать мне.

– Тогда почему он ее убил?

– Так получилось.

– Так получилось? Предположим. В сухом остатке: женщины больше нет, спросить у нее уже ничего не спросишь. Ты на ровном месте подставил все наше предприятие. Где она остановилась, выяснил?

– Найдем, Николай Николаевич! Обязательно найдем! – Сева не стал говорить шефу, что знает адрес, по которому убитая проживала в Триесте.

– Тебе сутки! Иди.

Николай Николаевич Дорофеев подождал, пока за порученцем закроется дверь. Впервые с тех пор, как он взял на работу Жука младшего, стойкое ощущение допущенной ошибки переросло в уверенность.

ГЛАВА 1

ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ В МУЗЕЕ

Дмитрий Алексеевич Горский, Генеральный консул Российской Федерации в Милане, подводил промежуточные итоги своих первых шести месяцев в должности. На старте командировки ему пришлось разбираться с громким уголовным делом, в котором оказались замешаны российские граждане Илья Бельцов и Вадим Астафьев. Перед лицом серьезных обвинений Горскому удалось склонить мужчин к сотрудничеству со следствием. В результате Илья Бельцов поменял статус с обвиняемого на свидетеля, а Вадим Астафьев мог рассчитывать на снисхождение суда.

Он был доволен. Не только и не столько потому, что отработал по максимуму, что его профессионализм был высоко отмечен на родине, но прежде всего из-за того, что у него получилось переломить враждебное отношение итальянской прессы по отношению к россиянам.

Как только полиция сообщила об аресте банды торговцев людьми, в составе которой были русские, итальянские массмедиа в буквальном смысле сошли с ума. Создавалось впечатление, что какие-то неизвестные силы невидимой, но от этого не менее крепкой рукой, целенаправленно переносили акцент с основных криминальных персонажей на россиян, которые, как выяснилось в последствии, оказались случайно вовлеченными людьми. Илью Бельцова Горский и вовсе считал классическим примером втянутой в преступную деятельность жертвы.

«Русская мафия хозяйничает на территории Италии», «Кто ответит за преступления русских?», «Раненный полицейский скончался», «Русский след», «Кто виновен в гибели детей?», «Кто ответит за сержанта Герра?», «Пора закрыть Италию для нелегалов», «Раскрыта банда по перевозке людей с Ближнего Востока», «Русский бандит покончил с собой в тюрьме «Эрнесто Мари». Такими были заголовки накануне Рождества.

И это не могло не волновать российского консула, который не только по долгу службы, но и на основании личных симпатий призван был защищать отношения дружбы и сотрудничества, сложившиеся между Россией и Италией. Влиять на прессу Горский, конечно же, не мог, да и не хотел. Но донести до публики всю правду об этом деле ему было необходимо.

Для человека, который был в должности пару месяцев и так же мало находился в стране пребывания, это было сложной, возможно, даже невыполнимой задачей. Но сейчас, как, впрочем, и в прошлом, Дмитрия выручил его принципиальный и ответственный характер, способность находить и сходиться с такими же людьми.

Изменить отношение итальянцев к Илье и Вадиму помогла его новая знакомая – журналистка из Триеста Наташа Боски. Своими взвешенными, фактологически выверенными статьями она задала новый тренд, который ни в коем случае не оправдывал российских фигурантов, но и не вешал на них ответственность за все проделки албанской банды. Это сработало.

Казалось, можно закрыть эту папку и вернуться к текущим делам, но один вопрос оставался нерешенным – слово, которое он дал начальнику полиции Триеста полковнику Дзиани.

В процессе расследования бандиты, стремясь закрыть рот опасному свидетелю, похитили сына Ильи Бельцова. Полковник, приложивший максимум усилий, чтобы спасти мальчика, дал себе клятву: если мальчик выживет, он попросит Горского найти своего двоюродного русского деда. Дмитрий согласился.

Теперь пришла очередь Горского помочь новому другу и выполнить обещание, которое он дал ему в рождественский вечер.

* * *

Горский набрал полковника Дзиани.

– Умберто! День добрый! Как поживаешь?

– Дима, привет! Рад тебя слышать! Все хорошо?

– Да! Спасибо! Звоню тебе, сказать, что я начал поиск твоего деда.

– Дима, я ждал, когда ты мне это скажешь!

– Если честно, я в самом начале пути и пока не имею четкого плана, но слово есть слово. Скажи пожалуйста, что ты знаешь о нем?

– Несмотря на то, что моя бабуля Клаудия любила его всю свою жизнь и после войны так и не вышла замуж, мне кроме его партизанского позывного «Адриано» и того факта, что он отец моего дяди Адриана, неизвестно ничего.

– Ты мог бы поговорить с Клаудией? Собрать все, что она вспомнит? Возможно, осталось фото, письма, записки, хоть какие-то материальные свидетельства?

– Конечно! А ты не хочешь составить мне компанию? Приезжай вместе с женой, она запала в сердце моей маме.

– Я подумаю, как это лучше сделать, а ты спроси у бабули, готова ли она разговаривать со мной.

– Договорились! Жду вас. Галочке огромный привет от нашей большой семьи.

– Передам. Семья у тебя большая, а ты сам жениться когда собираешься?

– Тебе скажу первому, – Умберто перевел разговор в шутку.

Вот что было известно Горскому к этому моменту. Бабушка Умберто вступила в партизанский отряд имени Гарибальди осенью 1943 года. В ее обязанности входило обеспечение связи с местным подпольем, а также сбор информации об узниках концентрационного лагеря Ризиера ди Сан-Сабба. Там нацисты удерживали евреев, военнопленных и политических. Время от времени с помощью партизан кому-то из заключенных удавалось бежать.

Так в жизни Клаудии и ее партизанской ячейки появился русский военнопленный Адриано. Она так и не разобралась, было ли это его собственное имя, переиначенное на итальянский манер, или всего лишь позывной. Мужчина легко вписался в отряд, принимал участие в операциях, а через пять месяцев пропал без вести. Спустя некоторое время Клаудия родила сына, которого назвала Адрианом в честь отца.

Прошло три четверти века. Задача так задача, подумал Горский. Он не знал, с чего начать, поэтому решил поехать в Триест, город, в окрестностях которого случилась эта история. Во-первых, нужно поговорить с Клаудией, во-вторых, обратиться в архив лагеря, в-третьих, найти других выживших членов партизанского отряда, если такие еще есть.

В кабинет вошла Галина. Она принесла мужу чашку чая с домашней выпечкой.

– Митенька, минуточку! Я тут испекла твои любимые пирожки с яблоками и изюмом. Будешь?

– То-то я не мог понять, что меня отвлекает от работы. А это, оказывается, ароматы твоей волшебной выпечки! Конечно, буду! – ответил он.

– Тогда, пробуй! – Засмеялась Галочка.

Дмитрий разломал пирожок. Пахло яблоками, корицей и чем-то еще, он не мог понять, чем, но ему нравилось.

– Галя, Галя, и как тебе это удается?

– Даже если я расскажу тебе рецепт и дам пошаговую инструкцию, у тебя вряд ли получится, – отшутилась она. – Так что ешь и не думай о том, о чем тебе точно не надо думать.

– Дорогая, как ты смотришь на то, чтобы снова съездить в Триест?

– Опять кто-то из наших накуролесил?

– Нет, что ты. Просто пришло время вернуть долг.

– Долг?

– Да. Когда мы праздновали Рождество у Умберто, я дал ему слово, что помогу найти возлюбленного Клаудии.

– Того русского солдата, который бежал из концлагеря?

– Да. Того русского солдата, – ответил Дмитрий и в очередной раз отметил, какая отличная память у его супруги.

– И как ты собираешься это сделать? Прошло более семидесяти лет. Ты, может, знаешь, как его звали?

– Нет.

– Вот, Митенька, ты такой серьезный и важный человек, а порой совсем не думаешь и обещаешь невозможное. Это же как у Чехова – «на деревню дедушке», – расстроилась она. – А теперь тебе не будет покоя, пока не решишь этот неразрешимый вопрос.

Жена знала Горского, как облупленного.

– Мне кажется, дав такое обещание, ты поступил опрометчиво и теперь будешь страдать от того, что не можешь его выполнить, – продолжала она.

– Галина, – Горский строго посмотрел на жену, – неужели ты думаешь, что я не справлюсь?

– Что ты, Митенька, я просто не понимаю, с какой стороны подобраться к этому делу, – она поняла, что лучше сбавить обороты.

– Тогда собирайся. Выезжаем завтра утром. Умберто ждет нас. Кстати, он передавал тебе привет от своей огромной, как он говорит, семьи и особенно от его мамы.

– Надолго мы едем?

– Думаю, дня на три-четыре.

– Что тебе приготовить в дорогу?

– На твое усмотрение. Посмотри прогноз и обязательно возьми ботинки для гор. Апрельская погода переменчива, так что захвати, пожалуйста, легкие пуховики. Я не сильно нарушил твои планы?

– Да нет, что ты. Эта поездка очень даже кстати.

* * *

Рано утром Дмитрий и Галина загрузили свои вещи в багажник консульского автомобиля и выехали в Триест. В прошлый раз Галочка добиралась туда на поезде, поэтому сегодня все было ей внове. Горский рассказывал жене о населенных пунктах, которые они проезжали, об их истории и знаменитостях, которые вышли из этих мест.

Галину особенно впечатлила история венецианской ученой Елены Корнаро. Незаконнорожденная. Женщина. Она проявила свою волю перед влиятельным отцом, а он ни много, ни мало был прокуратором Венеции. Елена Корнаро не просто получила прекрасное образование, но официально стала доктором философии, владела семью языками, изучала математику, физику, астрономию и теософию, прекрасно играла на клавесине. Для женщины в семнадцатом веке такая судьба казалась невозможной, но случилась. В этом смысле она стала символом эпохи Реформации и Просвещения.

– Митенька, скажи мне, пожалуйста, как ей это удалось? Ведь в школе нас учили тому, что место женщины в те времена было исключительно в семье. Кто ей разрешил?

– Знаешь, дорогая, если бы ее отец не был прокуратором Венеции, может, ничего бы и не вышло.

– Но он ведь мог ей запретить. Выдать замуж, в конце концов?

– Несомненно мог. Но, очевидно, любил и не смог отказать. А может просто думал, пусть попробует, разочаруется, а потом и свадебку сыграем. Не знаю, мне сложно что-то сказать однозначно, но в последнее время я начинаю все больше подозревать, что наши представления о глубине веков и нравах в них несколько искажены.

– Как сложилась ее дальнейшая жизнь?

– Она стала первой женщиной – доктором философии в Падуанском университете. К сожалению, сеньора Корнаро рано ушла.

– Почему?

– Она умерла от туберкулеза в сорок лет.

– Как жалко! Слушай, Митя, мы, и правда, живем в плену исторических стереотипов. Ведь и в России эпоха Просвещения открыла возможности для женщин. Одна только княгиня Дашкова чего стоит.

– Спасибо, что напомнила. Екатерина Романовна Дашкова – директор Императорской Академии наук, филолог, писательница, составитель первого словаря. Как я мог выпустить из головы?!

Некоторое время они ехали молча.

– Митя, ты уже знаешь, с чего начнешь свое расследование?

– Да, – на мгновение задумавшись, – ответил он. Не заезжая к родителям Умберто, первым делом направимся в бывший концентрационный лагерь Ризиера ди Сан-Сабба. Там теперь музей. Осмотримся, постараемся почувствовать энергию места, узнаем, как обстоят дела с архивом. Ты не против? Или хотела бы сначала заехать в усадьбу?

– Нет, давай сразу в музей.

* * *

Чрез два часа они подъехали к Триесту. Бывший лагерь находился просто в городе. Уродливое индустриальное здание из красного кирпича, построенное на рубеже веков, изначально имело самое мирное сельскохозяйственное предназначение. Некоторое время здесь шелушили рис. Рис, Ризиера, этимология названия понятна.

Однако рисовая мельница просуществовала недолго, строение оставалось заброшеннным до той поры, пока немецкие фашисты, оккупировавшие в 1943 году пол Италии, не конфисковали комплекс и не организовали там полицейский лагерь для перемещенных лиц. Врагов Рейха оказалось так много, что вскоре он стал полноценным транзитным лагерем для людей, которых собирали сюда из всей подмятой немцами части Италии, а потом перенаправляли в Аушвиц, Треблинку, Маутхаузен и другие места массовых убийств. Ризиера ди Сан-Сабба был единственным в Италии лагерем, в котором нацисты построили крематорий. И он работал.

Дмитрий нашел место на парковке около музея. Они вышли из машины и направились ко входу. С каждым шагом Галочка мрачнела. Ей не нравилась архитектура, она испытывала противоречивые чувства: это была адская смесь из страха, сожаления, ярости, гнева и сочувствия. Они остановились во внутреннем дворике, в котором в жуткие времена Второй мировой войны проводилась селекция узников: самых слабых отправляли на смерть немедленно, остальным давали шанс пожить еще некоторое время на принудительных работах.

В бывшей рисовой сушилке размещена экспозиция личных вещей узников. Галя смотрела на одежду людей, на туфли и сумочки, расчески и чулки, часы, очки, перчатки, рисунки, записки, обрывки документов. Она не могла сдержать слез.

Стена памяти разговаривала с посетителями посредством табличек с именами жертв этого отвратительного лагеря. Она вглядывалась в каждое, пыталась представить тех, кто прятался за этими буквами, искала того, кого полюбила и с которым так коротко была счастлива Клаудия и кому она сохранила верность на всю жизнь.

Галина посмотрела на мужа. Также как и она, Дмитрий всматривался в имена.

– Надеешься на чудо? – спросила она.

– Не знаю. Стараюсь довериться ощущениям.

Они внимательно осматривали экспозицию. В одной из маленьких темных и унылых камер с низким потолком, изначально предназначенных, скорее всего, для хранения мешков с рисом, Галина обратила внимание на целый ряд вертикальных засечек на стене. Так какой-то незнакомый человек отмечал дни, проведенные здесь в ожидании следующего этапа, или дни, оставшиеся до казни. Она не знала. Она не знала, был ли это мужчина? Или женщина? А может быть подросток? Или старик? Ни она, ни кто-либо другой никогда не узнают, что в конечном итоге случилось с человеком, который отмерял черточкой еще один прожитый день.

– Дима, стой! Знаешь, о чем я подумала, эти звери не только издевались над людьми, они сделали все возможное, чтобы жертвы остались анонимными, чтобы от них не осталось ничего, кроме горстки пепла.

– Да, потому что, когда не перед кем отвечать, то и ответственности избежать легче.

– Митенька, теперь уже я прошу тебя, найди этого Адриана. Обещаешь?

Вот так номер, подумал Горский. Благодаря просьбе жены, слово, данное Умберто, приобрело двойной вес.

– Галя, давай-ка потревожим администрацию.

Они уже направлялись в служебную часть музейного комплекса, как торжественную тишину и скорбь нарушила тревожная суета.

– Скорую! Скорую! Скорее! Кто-нибудь, вызовите скорую! Сеньоре стало плохо! – прямо на них, не видя перед собой ничего и никого, неслась до смерти напуганная сотрудница музея.

– Галочка, посторонись, – Дмитрий прижал жену к стене. – Что-то определенно произошло.

Они осторожно пошли в ту сторону, откуда прибежала смотрительница. На полу около одной из тумб, на которой экспонировались личные вещи узников, неподвижно лежала дама лет семидесяти. В руках она крепко сжимала ручку от дамской сумочки.

Горскому хватило нескольких мгновений, чтобы понять, надо вызывать и скорую, и полицию.

– Галя, не волнуйся, не смотри. Надо звонить в полицию. Скорее всего, сеньору ограбили. – Он не стал говорить жене о том, что женщина мертва.

Галина ничего не ответила. Она стояла около тумбы с экспонатами и сосредоточенно разглядывала обрывок какого-то рисунка.

– Галочка, что с тобой? Что привлекло твое внимание?

Галина обернулась, создавалось впечатление, что она еще не осознала, какая трагедия произошла в музее.

– Митя, взгляни на этот рисунок, – она показала на пожелтевший от времени обрывок бумаги.

Дмитрий осторожно подошел поближе, стараясь не нарушить картину преступления. Под стеклом, защищавшем предметы экспозиции, он увидел знакомый профиль.

ГЛАВА 2

МЕДАЛЬОН КЛАУДИИ

Сирены разрывали пространство. Первыми приехали медики. Им понадобилось совсем немного времени для того, чтобы констатировать смерть женщины. Следом появилась полиция.

– Дима, а ты что здесь делаешь? – раздался знакомый голос. – Галя, здравствуй!

Горский обернулся, прямо на него шел полковник Дзиани.

– Здравствуй, Умберто! Да вот решили начать поиски твоего русского деда с музея. Трагедия случилась, когда мы направлялись в администрацию. Хотели попросить разрешения поработать в архиве. Тебе лучше расспросить вон ту служащую, – Дмитрий указал на женщину в шелковой блузке в горошек. – Это она выскочила на нас с криком о помощи.

– Спасибо! Пожалуйста дождитесь, пока я закончу свои дела, поедем вместе.

– Постой! Умберто, я должен тебе кое-что показать, – Дмитрий подвел друга к заинтересовавшему их с Галочкой экспонату.

– Не может быть! Это же Клаудия! Только очень, очень молодая, – полковник в недоумении разглядывал потемневший от времени портрет.

– Сколько раз ты здесь бывал?

– Да и не спрашивай – не раз и не два, смотрел и ничего не видел, – ответил Умберто. Он был недоволен собой.

– А Клаудия приходила сюда? – спросила Галочка.

– Нет. Она не могла. И не хотела. Свой мемориал она спрятала глубоко в сердце.

– Ты же понимаешь, что этот набросок мог сделать только Адриано?

– Вопрос только, когда. До побега или после, что более вероятно. Тогда это значит, что он повторно попал в лагерь, – профессионально отметил Дзиани.

– Странно, партизаны не могли не знать, что он снова попал в лагерь, – сказал Горский.

– Клаудия никогда ничего не говорила об этом. Она всегда подчеркивала, что он пропал без вести во время выполнения боевого задания.

– Не знаешь, какого?

– Положа руку на сердце, – нет. Что-то они там перевозили в обстановке строжайшей секретности. Какие-то документы или другой груз. Не знаю… Мне кажется, она и сама толком не знает.

– Вопросов больше чем ответов.

Они помолчали.

– Похоже, в отряде все-таки был предатель, – сказал полковник. – Если Адриано снова попал в лагерь, и об этом никто не узнал, значит и секретный груз скорее всего надо искать здесь. Во всяком случае его следы.

– Знать бы, что искать? Да, и этот таинственный груз мог уже много раз поменять хозяина.

– Выходит, прежде всего, надо расспросить Клаудию.

– Согласен. Надо составить список партизан, имевших отношение к этому делу, в частности, и к отряду, в целом. Не исключено, что кто-то из них еще жив и сможет пролить свет на эту историю.

– Галя, Дима, поговорим об этом позже. А пока подождите, я закончу здесь, поедем к родителям вместе. Они с нетерпением ждут вас. Там будет и Клаудия. Вот и спросим.

* * *

Полковник Дзиани отдал необходимые распоряжения подчиненным. Подошел к медикам.

– Что скажете? Отчего умерла сеньора?

– Повреждений, которые позволили бы дать однозначный ответ, нет. Сильный ушиб на затылке. Кожа рассечена. Возможно, от удара. Но я думаю, вероятнее, не выдержало сердце. Точно можно будет сказать только после вскрытия. Сами понимаете, место производит очень тяжелое впечатление, а сеньора была уже немолода.

– Нужно сообщить родственникам.

– К сожалению, это пока невозможно. При ней нет никаких документов. Да и сумочки тоже нет.

– Странно, женщины, как правило, не выходят из дома с пустыми руками.

– Верно, не выходят. Поскольку ручка от сумочки зажата у нее в руке, то выходит, что остальное украли.

Что за чертовщина, подумал полковник. Документов нет. Сумочку вырвали из рук. Что там было, неизвестно. Судя по внешности и одежде, она не местная, да и не итальянка вовсе. Тип лица славянский. Он подошел к детективу Сальвини.

– Постарайся как можно быстрее установить личность и место жительства погибшей. Пусть проверят отели, хостелы, квартиры под сдачу, опросят сотрудников музея, возможно она с кем-то общалась, может, писала в администрацию. – Отдавая распоряжения, полковник исходил из того, что погибшая сеньора пришла сюда не случайно. – Поторопи патологоанатома.

– Так точно! – Ответил детектив.

– Что ты думаешь по этому поводу?

– На первый взгляд, ничего особенного. Похоже, не выдержало сердце. Если бы не ручка от сумочки и отсутствие самой сумочки.

– Не нравится мне это. Что дало видеонаблюдение?

– Отсматриваем. Пока ничего, что стоило бы нашего внимания.

– Как вы думаете, откуда эта женщина?

– Не знаю, может быть , русская?

– Может быть! Может быть!

– Есть! – к ним подбежал молодой Орие. – Есть!

– Спокойнее, капрал, – сказал полковник. – Что вы там нашли?