Двое, не считая призраков
- -
- 100%
- +
– Премного благодарен! – усмехнулся Антон.
– Я знала, что тебе будет приятно.
– Сейчас лопну от радости! Откуда вы знаете мое имя… отца… Разведка поставлена… Стоп! Я все понял! Догадался, как вы бабки заколачиваете! Хотите расскажу? Вы – из бандитской группы, преступного сообщества, которое в начале своего славного бизнеса шлялось по вагонам метро и электричкам и плакалось, как вас ограбили на вокзале, а ребеночку надо операцию дорогую делать. «Подайте копеечку, граждане дорогие!» – издевательски спародировал Антон попрошаек. – К вашему сведению, я аферистов не подкармливаю. А тех мамаш, которые эксплуатируют младенцев, судил бы по всей строгости.
Малыш скривил губы, задрыгал ножками – ему не нравилось висеть над полом. Девушка прижала его к себе, погладила по голове: «Тихо, тихо! Не надо плакать!»
Они похожи, отметил Антон, у которого снова включилась камера крупного плана. Разрез глаз – почти правильные полуовалы. Редкая и красивая форма. Пусть у нее будет хоть четыре глаза! Пусть она будет матерью-героиней! К нему, Антону, это не имеет решительно никакого отношения. Девушка так не считала.
Губы задрожали от обиды, уголки поползли вниз, словно перед плачем. Прерывистым голосом произнесла:
– Ты ерунду несешь! Но мне приятно слушать даже звук твоего голоса!
– Не надо! – погрозил пальцем Антон. – Не надо слез и представлений! Я вас раскусил! Тактика ваша понятна. Намечаете квартиру, где живет одинокий мужик, подбираете ключики. Узнаете факты биографии. Уборочка, борщи-котлетки, бельишко постиранное, а тут и девушка чудной красоты с готовым ребеночком, которого якобы я зачал, находясь в невменяемом состоянии в городе Конотоп в командировке. Правильно?
– Ребенка ты еще не зачал. И мы с тобой не виделись один год, пять месяцев и четыре дня.
– Девушка! – рассмеялся Антон. – Ваша легенда никуда не годится! Надо бы ее подправить с календарем в руках и заодно повторить арифметику.
Ребенок вырвался, встал на четвереньки и шустро двинул в сторону телевизора. Через несколько секунд карапуз врежется головой в этажерку, и на него полетят кипы журналов.
– Держите ребенка! – воскликнул Антон. – Куда он уползает?
Девушка встала, подошла к малышу, взяла его на руки. Когда она наклонилась (нисколько не смущаясь), предположение Антона подтвердилось: под сорочкой у нее ничего не надето. Девушка дьявольски хороша! Соблазнительна и предательски доступна! У Антона слегка закружилась голова. Он почувствовал себя рыбой, которая плывет на крючок, разевает пасть… Врете, не поймаете!
Девушка стояла на фоне окна, за которым творилось что-то непонятное. На улице сыпал нудный октябрьский дождь. Но, падая на стекло, капли светились неоновым лазурным светом, стекали, переливаясь цветами радуги. В давно не крашенных облупившихся рамах жила мозаика, играли краски, менявшиеся каждую секунду.
«Завтра в газете прочитаю, – подумал Антон, – что в Москве наблюдалось редкое для наших мест северное сияние».
Аферистка о чем-то спрашивала. Занятый борениями с невовремя вспыхнувшими желаниями, Антон услышал конец фразы:
– Я тебе нравлюсь?
– Это ничего не значит! – ответил он скорее себе, чем ей. – Свою судьбу с вашей связывать не собираюсь!
– И фигурка у меня отличная? – кокетливо поинтересовалась молодая мать.
– Отличная, – согласился Антон. – А уж актриса вы – каких поискать. Малый и прочие художественные театры отдыхают. Зачем вам криминальный бизнес? Идите на сцену. Любая прима, глядя на вас, от зависти съест свою шляпку.
Но девушка продолжала исполнять роль: поджала губы и обиженно заявила:
– Никогда бы не поверила, что ты можешь облить меня сарказмом, оттолкнуть. А я все равно тебя люблю!
Почему-то все девушки, включая талантливых аферисток, считают, что фраза «я тебя люблю» – вроде волшебного ключика, отпирающего мужское сердце. Глупое женское самомнение! Роковое заблуждение! Хотя… если рассмотреть конкретный вариант именно с этой самодеятельной актрисой… Ага! Потом усыновить ее отпрыска (симпатичный карапуз, надо признать…), потом заявятся еще двадцать пять родственников, в том числе настоящий муж и отец ребенка… На что люди только не идут ради московских площадей! Квартирный вопрос испортил нации и народности нашей прежде необъятной родины.
– Девушка, – устало проговорил Антон. – Еще раз повторяю: занавес упал, спектакль окончен, публика разошлась. Вас проводить до гардероба? Есть и второй вариант – звонок в милицию. Во всероссийском розыске пребываете? Еще нет? Перспектива очевидна.
Ребенок беспокоился, крутил головой, размахивал ручками. Мать его успокаивала, целовала в щечки и макушку. В ее обращении с младенцем было столько нежности, что сомнений не оставалось – это ее чадо, не чужое, навязанное по преступному сценарию. Одновременно девушка бросала на Антона взгляды, которые он бы назвал трогательно-беспомощными призывами родного человека о помощи, не будь особа абсолютно для него чужой.
Дальнейшие ее слова слегка напугали Антона: у девушки имелись явные проблемы с психикой.
– Ответь мне только на один вопрос! – взмолилась она и понесла бред: – Если живые держат в плену своей памяти мертвых, то и покойники могут не отпускать живых?
Приехали, в досаде подумал Антон, только приступа шизофрении не хватало! Или это у них эпилепсией называется? Сейчас на пол рухнет, пена изо рта пойдет. Ребенка покалечит.
– Сохраняем спокойствие! – миролюбиво произнес он. – Что нас интересует? Плен? Порядочный человек никого в плен брать не будет.
– Ты порядочный? – переспросила девушка.
– Клянусь! И прошу очистить помещение.
Он остался доволен тем, что нашел быстрое и верное объяснение афере, которую над ним собралась учинить шайка, использующая в преступных целях умственно неполноценную молодую женщину. И в то же время испытывал странную досаду, точнее – жалость к полуголой симпатичной дурочке с ребенком. Малышу не сиделось у мамы на руках, он хныкал, вырывался, вдруг уставился на Антона, на секунду замер и протянул к нему ручки, недвусмысленно предлагая себя:
– На! На-на-на!
Антон снова невольно дернулся навстречу, но быстро опомнился благодаря мысли: «Мошенники детей, как собачек, натаскивают, чтобы к чужим дядям тянулись. Сволочи!»
– Ну, хватит! – рявкнул Антон. – Немедленно убирайтесь!
Ребенок испугался, скривился обиженно и заревел. Басовитый голосок у него, не перекричишь. Девушка трясла мальчика, пытаясь успокоить, что-то говорила Антону. Слов он не разбирал, но, если бы у попрошаек в метро было такое выражение глаз – любящее и несчастное, Антон бы полез в карман за деньгами.
– Ты хочешь, чтобы я жила без тебя… – услышал Антон. И с готовностью ответил, перебил:
– Долго и счастливо! Большому кораблю большое плавание. Но запомните, девушка, порты приписки у нас разные!
– Это ты очень верно сказал.
Он двумя руками указал на дверь: прошу! «Нам пора?» – прочитал Антон по движению ее губ отчаянно горький вопрос.
– Выход показать?
В этот момент ребенок затих, и грубое предложение Антона прозвучало особенно хамски, громко.
– Ты уже показал выход, спасибо! Принеси, пожалуйста, сыну воды.
– Ладно, – кивнул Антон. – Воды, и точка! Пора и честь знать!
Он развернулся и вышел из комнаты. Краем уха услышал, что девушка опять завела пластинку про свою неземную любовь к нему. Антон счел за лучшее не реагировать и не оборачиваться.
На кухне он схватил стакан, плеснул в него из водопроводного крана. Стоп! Детям нельзя сырую, и стакан грязный. Открыл шкаф, не дотрагиваясь до отцовской трубки, вытащил из пирамидки (только мама так расставляла!) чашку. Утром воду кипятили, из чайника сойдет.
Вернулся в гостиную. Пусто. Ни девушки, ни ребенка. И темнота. Антон щелкнул выключателем. Свет люстры по сравнению с тем, что было здесь минуту назад, походил на освещение мертвецкой, куда Антон перенесся сразу из бальной залы. В чем дамочка ушла? В прихожей посторонней одежды не было, младенец вообще голый… Не пропадут. Подельники, наверное, дожидаются этажом выше.
С чашкой в руках Антон обошел квартиру. Никаких признаков постороннего присутствия. Входная дверь закрыта на внутреннюю щеколду. Как можно выйти из квартиры, оставив защелку закрытой? Ловкачи! Напоследок он еще раз заглянул в гостиную. По окнам и балконной двери лупил дождь, растекался по стеклам гнойного цвета жижей.
* * *Телефонный звонок раздался, когда Антон строил баррикаду у входной двери на случай бандитского натиска сообщников молодой матери.
– Да? – ответил он, запыхавшись.
– Антошкин, привет! Витек Федоров. Чего дышишь как паровоз? Я грин скрибач с припеком нарушил? Прости!
«Грин скрибач с припеком» – этого выражения Антон не слышал лет двадцать. Пацанами они почему-то так называли половой акт – вожделенный и недоступный.
– У моих был? – продолжал голос. – Как они? Расскажи.
– Послушай ты, козел! – Антон от ярости кипел. – Розыгрыш мимо кассы! Усек? Еще раз сюда позвонишь, я тебя из-под земли достану, на куски порежу и снова закопаю!
– Да, из-под земли, – эхом откликнулся голос. – Значит, ты ничего не понял?
– Отлично понял! – ревел Антон. – Ваши уловки для придурков! Котлеты, девушки, борщи и младенцы – в гробу! В гробу я их видел!
– Не все, – задумчиво протянули на том конце, – не все, что ты видел в гробу, надо воспринимать доверчиво! – и положили трубку.
Какая наглость! Антон задохнулся от возмущения и несколько секунд тупо слушал равнодушные гудки «занято».
Надо выпить! Водки нет, а также вина, коньяка и даже пива. Минутку! Есть медицинский спирт. Полгода назад он валялся с бронхитом, Танька приезжала, ставила компрессы. Остатки спирта в кладовке рядом с окаменевшими емкостями с олифой и красками – печальными свидетелями нахлынувшего и быстро улетучившегося порыва сделать ремонт в квартире.
Прежде чем выпить разбавленного спирта (без закуски! Сами жрите свои котлеты!), Антон проверил надежность баррикады и шпингалеты на окнах.
Пусть попробуют влезть! Вставить ему в задницу паяльник и отобрать единственную недвижимость – квартиру.
– Выкусите! – показывал Антон кукиш кухонному шкафчику. – Не на того напали! Я буду сопро-жаться!
Он хотел одновременно произнести «сопротивляться» и «сражаться». Получилось ловко! И дальше говорил сам с собой, сокращая предложения до нескольких многозначных слогов. Как добрался до постели, не помнил.
РОДИТЕЛИ
В качестве дезинфицирующего средства спирт – полезная вещь, в виде напитка – порядочная дрянь. Всю ночь Антону снились несчастные, обездоленные и брошенные им девушки с выводками детей. Точнее, девушка и ребенок были одни и те же, но вариаций, в которых они страдали и рыдали горькими слезами, – в изобилии.
Медицинский спирт обладал единственным положительным качеством – отсутствием после него похмелья.
Утром Антон разобрал баррикаду, стараясь не думать о том, что столько мебели наворотить в прихожей мог только патологический трус. В газете нашел объявление фирмы, устанавливающей железные двери. Замерщики приехали быстро, Антон выбрал самые дорогие и прочные замки. Слесари сказали, что его дверь стандартная, на складе заготовки имеются, и если Антон доплатит за скорость, то ее через час привезут, а через три установят. Он согласился. Пока рабочие ездили за дверью, он получил в автомастерской свою «Ауди» после ремонта, снял в банке деньги, купил продукты. В отделе спиртных напитков замешкался – каждый день поддавать не годится. А галлюцинации на него напускать и воровок подсовывать годится? Купил литровую бутылку водки.
После установки двери и отъезда монтажников подмел за ними мусор. Середина дня, ничего толком не делал, а чувствует разбитость. Из-за ночных кошмаров, наверное. Позвонил на работу – сегодня меня не будет – и завалился на диван в одежде подремать. Погружаясь в сон, думал о том, рискнут ли прохиндеи на вторую попытку. Смогут ли проникнуть через стальную дверь, и на какие новые уловки отважится симпатичная молодая мать. Почему-то хотелось снова ее увидеть и даже взяться за ее воспитание – увести с преступной дорожки на тропу чистой совести.
Дурные сны Антона не терзали, а радовали счастливые. Ему снились прочно забытые шорохи детства. Бывало, по утрам они проникают в твое сознание, еще одурманенное сном, и ты уже чувствуешь гармонию мира, знаешь – тебя любят, оберегают, жизнь интересна и прекрасна.
Шарканье домашних тапочек по коридору, негромкое хлопанье дверей, звяканье посуды на кухне, приглушенный рокот радиоприемника, мурлыкающие отголоски беседы родных…
Антон сел на диване, улыбнулся. Славный сон! Наверное, в жизни каждого человека были такие звуки, ведь у всех было детство. И звуки эти невоспроизводимы, как неповторимо детство.
Он сладко потянулся, хрустнули позвонки, встал на ноги. Что за чертовщина? Он проснулся, а милые звуки… никуда не пропали, уже не такие они милые… В квартире кто-то есть!
Антон оглянулся по сторонам, подыскивая орудие для рукопашного боя. Тихо отодвинул ящик в серванте, вытащил нож. Столовый мельхиоровый, из парадного набора приборов, доставаемых по праздникам. Оружие, конечно, пустяковое, но за неимением другого… Во вторую руку взял вилку и на цыпочках двинул в сторону кухни.
Он застыл в проеме. Что там застыл! Прирос! Не к полу, а к земле! От мгновенно отяжелевших ног побежали корни, пронзая этажи и перекрытия, вонзились в почву и помчались далее, к ядру Земли. И Антон превратился в дерево – не в нарядное лиственное, а в корявый ствол с пеньками обрубленных веток, как изуродованные ясени. Дерево имело сердце и глаза. То и другое рвалось наружу: сердце выпрыгивало от щемящей тоски и любви, глаза выкатывались от ужаса.
Родители! Мама и папа – в натуральную величину и как бы совершенно живые! Отец сидит на угловом диванчике, читает газету, курит трубку. Мама, в кухонном переднике, стоит у плиты и что-то перемешивает в кастрюле.
Антон не знал, сколько времени он простоял в жутком оцепенении. Наверное, минуту. Но если бы ему сказали, что на сто лет впал в кошмарный летаргический сон, – поверил.
Его заметила мама. Повернулась к нему.
– Проснулся? Кушать хочешь? – кивнула на столовые приборы в его руках. – Хорошо, продукты купил. А то я уже не знала, из чего готовить.
– По горизонтали. Житель европейской страны, хранившей нейтралитет во Второй мировой войне. Четыре буквы. – Отец разгадывал кроссворд в газете.
– Швед, – выдавил Антон.
– Ш-в-е-д, – проговорил отец по буквам и заполнил карандашом квадратики. – Правильно.
Швед Антона спас. Если бы у него автоматически не включился нужный участок в мозгу, то голову определенно замкнуло, и она перегорела бы полностью и бесповоротно. Теперь же стал потихоньку оживать. Деревянные ноги подогнулись в коленях, Антон упал на стул. Мама подсела к отцу, смотрела на сына со щемящей жалостью. Такое выражение лица было у нее, когда водила в детстве к зубному врачу. «Надо потерпеть, хотела бы, но не могу взять на себя твою боль и страх. Надо потерпеть». Отец продолжил изображать сцену «все как бы обычно, я вот тут кроссвордом балуюсь».
– Один из крупнейших японских островов. Четыре буквы, последняя «ю». Ну? – вопросительно посмотрел он на сына поверх очков. – Кюсю! – стал вписывать.
– У тебя трубка погасла, – пробормотал Антон. – Это вы? Откуда?
– Да ее что кури, что просто во рту держи! – Отец явно уходил от ответа, и мама (или кто они?) тоже. Принялась незлобиво бранить отца:
– Только продукты переводишь. Вот позавчера спиртное пил… Антоша, это он твою водку ополовинил. Зачем, спрашивается, если вкуса не чувствуешь?
– Привычка – та же натура.
– Откуда вы? – перебил Антон. – Отвечайте немедленно, или я сойду с ума!
– Известно откуда. – Мама развела руками. – Сам понимаешь.
– Нет! – крикнул Антон и почувствовал легкое дуновение уверенности от своего зычного голоса. – Я ничего не понимаю! Мои родители умерли! У-мер-ли! – раздельно повторил он. – Печь крематория – это не холодильник криогенный для миллиардеров. Пепел! Пепел моих родителей покоится на Хованском кладбище. Западное Хованское, седьмой ряд третьей линии, – зачем-то уточнил он.
– А помнишь прекрасную легенду, как нашли могилу шотландского воина? – спросил отец. – На ней было написано: «Не стой над моею могилой в слезах. Меня здесь нет, и я не прах!»
– Кто вы? – простонал Антон, едва не плача.
– Сыночек! – На мамином лице, точно в зеркале, отражались его эмоции. – Это мы, твои родители. Разве не узнаешь?
– Водки! – изрек отец. – Света, налей ему водки!
– Лучше валерьянки, – подхватилась мама.
Она накапала в рюмку лекарства, не протянула Антону, а поставила перед ним. Правильно сделала, потому что он смертельно боялся дотронуться до оживших родителей.
Антон залпом проглотил валерьянку. Лучше бы он был лошадью, а снадобье – каплей никотина. Но он был человеком, и лекарство оказало то же действие, что и на большое животное, то есть никакого.
– Убедительно прошу! – зло насупился Антон. – Объяснить мне ваше появление и происхождение. В выражениях, понятных с точки зрения физики, биологии или любой прочей материалистической науки. Я не позволю издеваться над памятью моих родителей! Если надо мной в последнее время ставят опыты, облучают неизвестно чем, вызывают дикие галлюцинации, то я заявляю протест! Это нарушение прав человека! Я не подопытная мартышка и не собираюсь служить экспериментальным мясом для греба-ных эсэсовцев от науки!
Господи! Как же он без них соскучился! Даже не представлял – насколько. Отец (виртуальный) правдиво нервничает. Возьмет погасшую трубку в рот, вынет, переложит из одной руки в другую, в воздухе махнет. Он любил читать морали, готовился к ним, мысленно составляя нравоучительную проповедь, и жестикулировал с трубкой в руке. На мамином лице, родном до остановки сердца, целая гамма чувств: от «рыбий жир за плохие слова» и до «маленький мой страдает».
Антон застонал, грохнулся лбом об стол и застыл. Некоторое время молчали. Потом мама тихо подала голос:
– Если бы мы могли, разве не рассказали?
– Нет, ну если сын не хочет, – так же тихо ответил отец, и Антон отлично представил, как он сейчас жестикулирует трубкой. – Не признает нас, не понимает, что избранный, то, Света, уберемся отсюда? Со Светой на том свете, – горько скаламбурил отец, и по его тону Антон понял, что эту фразу батя произносил много-много раз.
– Подождите! – Антон поднял голову и выпрямился. – Значит, я избранный? В чем? Во что? По какой линии?
– Тошенька! – быстро заговорила мама. – Никто эксперименты над тобой не ставит. И твое здоровье нам дороже собственного, то есть у нас сейчас нет здоровья, а… – Она тоже запуталась и посмотрела на мужа, словно просила о поддержке.
– Мы тебя хотели подготовить, – заговорил отец. – Квартиру драили, Ирина Сергеевна согласилась по-старому у подъезда прогуляться, а Витя Федоров сам настоял. У него ведь мама сейчас тяжело болеет, хотел с твоей помощью облегчить…
– Не отвлекайся, – напомнила Светлана Владимировна.
– Да. Так вот. Что дальше говорить? – Он вопросительно посмотрел на жену.
– Ты же готовился, хотел пример про теорию относительности, – напомнила она.
Отец кивнул и сделал новый заход:
– Когда тебе было семь лет, ты просил меня объяснить теорию относительности. Я рассказывал три вечера, ты тогда что-нибудь понял?
Антон вспомнил ту историю. Отец начал издалека, чертил схемы, писал простейшие уравнения. Антону быстро надоело, он ничего не понимал, хотел убежать во двор к друзьям и не внимать нудным толкованиям, а отец несколько вечеров его мучил. Потом, много лет спустя, Антон услышал анекдот, точно описывающий ситуацию:
«Маленький сын спрашивает отца: „Папа, почему, когда яблоко кусаешь, оно темнеет?“ – „Видишь ли, мальчик, яблочный сок, находящийся в клетках этого плода, содержит много элемента под названием железо. Когда ты надкусываешь яблоко, железо в яблочном соке вступает в реакцию окисления с кислородом, который, в свою очередь, содержится в воздухе. В результате получается соединение, которое называется окись железа. Это соединение имеет характерный бурый цвет“. Мальчик помолчал некоторое время, а потом спросил: „Папа, а с кем ты сейчас разговаривал?“
– В теории относительности тогда, – признался Антон, – я не понял ни бельмеса, п… – У него едва не вырвалось «папа».
– Вот видишь! – обрадовался отец. – Значит, ты можешь признать, что существуют знания, которые твой ум, не обладающий соответствующим понятийным аппаратом, освоить не способен!
– А ужин остывает, – напомнила мама.
– Подожди! – хором сказали отец и сын.
– Хорошо, – кивнул Антон, – то есть нехорошо, но пока оставим. Вы сказали, что я избранный. Надеюсь, реалии этого, – он двумя указательными пальцами потыкал в пол, – этого мира мне доступны? В чем моя избранность?
– Ты же нас видишь, разговариваешь! – удивилась мама. – Можем тебе в хозяйстве помочь. Купи завтра фарш, пельменей налеплю. Только обязательно чтобы и свиной и говяжий.
– Куплю, – автоматически согласился Антон, ему очень не понравилось, что отец отвел взгляд. – Очень вас прошу! Умоляю, если хотите! Объясните мне, что происходит.
Отец вопросительно глянул на маму.
Они были удивительно гармоничной парой, подумал Антон. Только сейчас заметил или сформулировал: одно сознание на двоих. Не потому, что ущербное, а потому, что союз – настоящий, редкий и счастливый. Один поддерживает, подпитывает другого – руками, мыслями, самим существованием.
– Ты всегда был нормальный! – решительно заявила мама, словно до этого утверждалось, что ее сын дебил. – Читать научился в четыре года, математические способности – все учителя восхищались. Никаких отклонений!
– Но? – подтолкнул ее Антон.
– Но ты не умел мечтать, – выдавила мама как под пыткой. – Отсутствие воображения, мечтаний – это отклонение… это только с психически нездоровыми… Мы консультировались у специалистов… Они сказали… Холера их разбей! – выругалась мама и испуганно захлопнула рот ладошкой. – Ну в самом деле! – оправдывалась она. – Сказать молодой матери, что ее единственный сын без пяти минут умалишенный! А ты как раз олимпиаду республиканскую выиграл! Ничего, говорят, не меняет! – Чувствовалось, мама тревожила былые раны, так и не зажившие. – И все гении были с приветом. Но все, кто с приветом, не обязательно до гениев доживут.
– Сынок! – подхватил отец. – Не переживай, ты не гений, беспокоиться не надо. С другой стороны, я тебе скажу со знанием дела. Разговаривал я с Эйнштейном. Самовлюбленный тип! Вроде твоего дядюшки по материнской линии. Дядю Костю помнишь? Он всех видел, он все знает, выше него только…
– Илья, ты опять отвлекаешься! – напомнила Светлана Владимировна. – Мы говорили об Антоне.
– А что, собственно, об Антоне? Вот он, вот мы. Уникальная способность общаться с теми, кто покинул земной мир.
– Этой способностью, – желал уточнить Антон, – только я обладаю?
– Эгоизм – очень плохое качество, – попеняла мама.
Она была преподавателем в младших классах. Тридцать лет учила сопливых малышей водить ручкой, складывать в уме двузначные числа, заучивать великие пушкинские и тютчевские строки про раннее весеннее и позднее осеннее утро. Но главной своей задачей считала воспитать достойных граждан и патриотов родной страны. Если без иронии, то делала большое дело, хотя и нелепое по современным меркам. Эгоизм с гражданственностью и патриотизмом никак не сочетался. И он был вторым пороком после сквернословия.
– Кроме меня, есть и другие? – допытывался Антон. – Поймите, мне важно знать, чтобы не чувствовать себя свихнувшимся изгоем!
Мама и отец посмотрели друг на друга. Первой кивнула мама, вторым отец, согласившись.
– Есть и другие, – подтвердил отец. – Но ты не должен… не следует их искать. Здесь не может быть колхоза, компанейщины, бизнеса, выгоды – ничего по вашим, то есть нашим, меркам прибыльным и карьерным. Ты меня не понимаешь! Тогда поверь… – попросил с детской и одновременно стариковской искренностью.
Антон пожал плечами. Он желал, но с ходу разобраться в том, что услышал и что творилось в собственной голове, не получалось.
– Значит, вы – это точно вы? Мои родители?
– Да! – в унисон произнесли они.
– Только как бы не по-настоящему живые и прибыли с того света?
– Терминология груба и неточна, но за отсутствием иной можешь ею пользоваться, – позволил отец.
– Палата номер шесть, – пробормотал Антон.
– Ты всегда много читал, – похвалила мама, – а Чехов – мой любимый писатель.
– Как мы будем дальше существовать? – перебил Антон. – Жить втроем? Может, мне гостей созвать по случаю прибытия мамы и папы?
– Никто нас, кроме тебя, – вздохнула мама, – не увидит. Да и какой нормальный человек поверит? Лучше никому не рассказывай, а то за сумасшедшего примут. Вот девушке, Лене, рассказал, и как плохо все обернулось!