- -
- 100%
- +
Мебель Борис заказал в Италии. Хотя Анна Петровна болезненно реагировала, когда старые, еще родительские, диваны и шкафы оказались на помойке, все-таки вынуждена была признать: квартиру Боря обставил замечательно. За сборкой мебели, монтажом кухни следила, естественно, Анна Петровна.
Борис не сходил у нее с языка. Каждый вечер Инна слышала от мамы восхищенные отзывы: Боречка в высших сферах вращается – заглянул на минутку, торопился на ужин к губернатору; Боречка телевизор купил в полстены; Боречка за свои деньги подъезд покрасил и перила на лестнице починил…
Инна про Борины успехи слушала вполуха. У Инны свои проблемы неожиданно возникли. Бывший муж вознамерился вернуться в семью. Захотел – и точка. Будто не было развода, будто Инна только и грезила получить его обратно. Инна мечтала забыть Олега как страшный сон, никогда не видеть, вычеркнуть из памяти унижения, капризы, придирки, которыми славен Олег.
Он способен легко вскружить девушке голову, но когда вращение останавливается, оказывается, что рядом с тобой самовлюбленный болван, к тому же сильно пьющий, зарабатывающий крохи, которые пускает исключительно на собственные нужды, влезающий в бесконечные долги, расплачиваться по которым должна ты.
С Инной он разговаривал едва ли не как благодетель: мол, радуйся, что я возвращаюсь. Олег никогда не слушал и не слышал того, чего не желал слышать. Инна привела массу доводов против его возвращения, а Олег сказал, что у него на нескольких сорочках пуговицы отлетели, надо пришить.
Инна твердо заявила:
– Ноги твоей не будет в нашем доме!
Олег процедил сквозь зубы:
– Я там прописан, имею право жить, воспитывать своего сына.
Вспомнил о сыне!
Олег назначил дату своего переселения. Инна ждала этого дня как конца света. Что ей делать? Милицию приглашать? Но по закону Олег имеет право на площадь. Следовательно, имеет право превратить ее жизнь в перманентный кошмар. Она не могла сдаться и не знала, как бороться. В конце концов, решила забаррикадироваться. Глупо, конечно, завалить входную дверь тумбой, не открывать на звонки Олега, из-за двери просить его уйти. С другой стороны, бывший муж отчаянно труслив и не станет вызывать милицию, перед которой дрожит как заяц. Позвонит, позвонит – и уберется восвояси.
Ее планам помешал Борис. Явился к ним вечером, мама ужином гостя накормила, а потом ушла в комнату и Ваню забрала. Хоть маме и было интересно наблюдать общение Инны и Бориса, старалась оставлять их наедине.
– У тебя неприятности? – спросил Борис, потягивая чай.
– Нет, все в порядке. А ты не торопишься? – в свою очередь и не очень вежливо спросила Инна.
– Не тороплюсь.
– Странно. Обычно ты спешишь.
– Не сегодня. Ладно, Инка, колись. Что там с луговой собачкой?
– Тявкает, как водится.
– И собирается лаять тут? – Борис ткнул пальцем в пол.
– Мама донесла?
– Угу, – кивнул Борис. – Могу чем-либо помочь?
«Если уберешься поскорее», – мысленно ответила Инна, но вслух только поблагодарила, отказалась от помощи, выразительно посмотрела на часы.
Борис и не думал уходить, продолжил расспросы:
– Твой бывший здесь прописан? Зачем ты это сделала? У него нет собственной площади?
– В свое время о таких пошлых реалиях, как прописка, я не думала, поскольку витала в облаках. Площадь у Олега есть, однокомнатная квартира, бабушкино наследство. Олег хочет квартиру сдать, поскольку бедствует – с работы выгнали, на водку не хватает, доверчивые барышни с жилплощадью и некоторым материальным доходом в нашем городе, похоже, закончились. Боря, ты не обидишься, если я попрошу тебя уйти?
– Не обижусь. Просто не уйду. Извини. Женская душа – потемки. Ты абсолютно уверена, что не хочешь слышать тявканье луговой собачки? Может, в тебе только гордость бушует?
– Не строй из себя психоаналитика. Если моего бывшего мужа убить, высушить, стереть в порошок, то получится отличное рвотное средство.
– В порошок я тебе не обещаю, но…
Инна забыла, что у Олега есть ключ от их квартиры.
Они услышали тревожный голос Анны Петровны:
– Что это? Чемоданы? Куда ты вносишь?
И голос Вани:
– Папа, ты к нам приехал жить?
Инна и Борис выскочили в прихожую. Олег от лифта носил свой скарб – коробки, чемоданы.
– Нет! Нет! – испуганно воскликнула Инна.
– Через мой труп! Через труп! – твердила Анна Петровна.
– Отойдите, подвиньтесь, – велел Олег, вещи которого уже не помещались в начале прихожей.
На пассивное сопротивление женщин он внимания не обратил.
– Щ-щ-щас! – нажимая на «щ», прошипел Борис и добавил раскатисто: – Р-р-разбежались!
Он шагнул вперед, схватил Олега за грудки и рванул на себя. Олег не удержался на ногах и упал коленями на близстоящую коробку.
Получилось: Олег стоит на коленях перед Борисом, пытается вырваться.
– Ты, собачка луговая, – мотал Борис Олега из стороны в сторону, – опять чуму сюда хотел принести? Тебя здесь ждали? Звали?
– Какая собачка? – растерялся в первые секунды Олег. – Кто это? Пусти, козел!
– За «козла» ответишь.
Боря с силой припечатал голову Олега к зеркалу. Раздался неприятный звук, стекло едва не треснуло.
«Как грубо!» – мысленно ужаснулась Инна. «Молодец, Боречка!» – подумала Анна Петровна.
Олегу наконец удалось вырваться, стать на ноги.
– Кого ты привела? – кричал он на Инну. – Бандита, я сейчас милицию…
– Чего ж сразу милицию? – насмешливо спросил Боря. – Ты мне сам вмажь, давай, не дрейфь! – Боря развел руки в стороны, повернув голову, подставив щеку, как бы приглашая ударить. – Ну? Герой? Или ты только против баб герой?
– Кто это, я спрашиваю? – верещал Олег. – Что тут делает? Как он смеет?
– Не твое собачье дело, – ответил Борис. – Пошел вон, и чтоб ноги твоей здесь не было. Еще раз заявишься, кости переломаю.
Борис принялся футболить вещи Олега, пинками выкидывая их из квартиры. Олег невольно отступал.
И тут раздался крик Вани, о котором все забыли:
– Не смей бить моего папу! Ты плохой!
Инна испуганно ахнула. Борис резко повернулся к мальчику, который бросился на него с кулаками.
– Тихо, Ваня, тихо! – Борис легко подавил сопротивление ребенка, обнял его и понес в комнату.
Инна бросилась за ними. Анна Петровна, поднатужившись, продолжила начатое Борей – выталкивала вещи Олега на лестничную клетку.
– Не вздумай появляться, – твердила она, – Борис точно тебя покалечит, он настоящий мужик, не тебе чета.
– Я тут прописан, имею право жить, в суд подам, – дрожал от бессильного гнева Олег.
– Не выйдет: и суд, и милиция, и прокуратура у Боречки в кармане. Он с самим губернатором вась-вась. Убирайся, Олег, по-хорошему, пока цел. А из квартиры мы тебя выписываем, уже документы подали, – приврала Анна Петровна.
Инна была в шоке. Получилось хуже, чем с баррикадой. Все – из-за Бориса, грубого тупого мужлана. Избивать отца при сыне! Нанести Ванечке страшную душевную травму! Мальчик не скоро избавится от потрясения, если вообще избавится.
Она кружила вокруг Бориса, который силой подавлял Ванину истерику, и не знала, что делать.
Ваня выкрикивал детские проклятия:
– Ты плохой, гадкий! Ненавижу!
Борис ловил руки мальчика, прижимал к себе и уговаривал:
– Тихо, успокойся, все хорошо. Мы сейчас поговорим, все выясним.
– Борис! Отдай мне ребенка и немедленно уходи! – потребовала Инна.
– Не мешай! – повернув на секунду к ней голову, приказал Борис. – Мы с Ваней поговорим по-мужски. Ванька, ты мужик? Значит, перестань вопить. Давай разбираться.
«Истерика у Вани, – невольно отметила Инна, – без слез. Кричит, но не плачет».
– Хватит, я сказал! – тряхнул Борис мальчика. – Что ты как девчонка? Замолкни. Так, хорошо. Теперь спрашивай.
– Зачем ты моего папу не пускал и бил?
– Во-первых, бил не сильно. Во-вторых, твой папа – дерьмо.
– Борис! – ужаснулась Инна. – Как ты смеешь? Немедленно прекрати!
– Почему дерьмо? – спросил Ваня.
Ни сын, ни Борис не обращали на нее внимания.
– Потому что если бы он здесь поселился, то мучил бы твою маму и бабушку. Они чахли бы, чахли и скоро умерли. Ты хочешь, чтобы мама и бабушка умерли?
– Не хочу. Но папа не злой.
– Это еще не доблесть. Кстати, за то, что сегодня твоего папу немного потрепал и плохо обозвал, я готов извиниться. Но не сейчас, а через несколько лет. Ты мне напомни, я попрошу прощения. Ваня, я тебе объясню на примере волчьей стаи. Когда подрастают волчата, их отец…
– Не хватало моего ребенка воспитывать на примере животных! – Инна решительно потянула Ваню за руку. – Иди ко мне, дорогой. Иди, мы сейчас с тобой…
– Инка! – скривился Борис. – Оставь ты нас в покое, дай поговорить. Ваня, скажи маме, что у нас мужской разговор.
– Мама, пожалуйста! – вырывая руку, попросил Ваня.
Инне ничего не оставалось, как уйти на кухню, где ее собственная радостная мама воспевала кулачные доблести Бориса. И ведь маме не объяснишь, что случилось ужасное – Ваня серьезно травмирован. Мама сама гадости об Олеге говорит и всякого, кто разделяет ее мнение, поддержит. Сколько Инна твердила, что мальчик должен воспитываться на авторитете отца. «У Олега, – отвечала мама, – авторитета ноль целых, ноль десятых».
А если Ваня в качестве объекта для подражания выберет Бориса, привяжется к нему? Это будет трагедией. Чужой дядя никогда не заменит отца. То, что прощается папе, например невыполненные договоренности, не простится выдуманному кумиру. Да и в целом Борис, с его животноводческими установками, барскими замашками, с его бизнесом совершенно не годится в качестве опекуна.
Инна едва дождалась окончания «мужского разговора». Вышла вслед за Борисом на лестничную клетку и дала волю своему гневу.
– Кто тебя просил вмешиваться? Я лично, – поправилась она, – просила вмешиваться? Что ты наделал? Дубина! Унижать отца в присутствии ребенка! Кретин!
– Это по психологии нельзя дерьмо точным словом называть? Ошибается твоя наука.
– Оставь мою науку в покое! И нас оставь! Понял? Не смей вмешиваться в дела моей семьи! На пушечный выстрел не подходи к моему сыну, ко мне, к нашей двери.
– За что мне нравятся женщины, – говорил Борис, спускаясь по лестнице, – так это за их способность белое превращать в черное. Доброе дело – в злой умысел, правильный поступок – в грубый фарс. Идиотки!
– На себя посмотри! – подбежав к перилам, кричала в лестничный колодец Инна. – Зоолог доморощенный!
Укладывая Ваню спать, Инна думала, что состоится разговор о папе, готовилась сказать правильные слова о неправильных действиях дяди Бори.
Но сын не вспомнил об ужасной сцене, загадал загадку:
– Мама, у какого зверя самое большое сердце?
«Начинается!» – подумала Инна.
– У слона, наверное, – ответила Инна, – поскольку слон самое большое животное.
– Неправильно! – радостно возразил Ваня.
Детям нравится находить ошибки в утверждениях взрослых.
– Самое большое сердце, – продолжал Ваня, – у жирафа. А сердце – это насос, знаешь? Как у дяди Вовы на даче, только не воду, а кровь внутри плюет. А у жирафа голова далеко…
– Высоко, – поправила Инна.
– Да, высоко, десять метров.
– Преувеличиваешь. Метра два, очевидно.
– Да, кажется. И вот жирафское сердце, чтобы до головы достать, большущее. Здорово, правда?
– А голова у жирафа маленькая, – улыбнулась Инна. – Следовательно, мозгов мало, соображает плохо.
– Зачем ему соображать?
– Чтобы убежать от хищников, от львов и тигров например.
Они еще несколько минут обсуждали нравы мира зверей, пока Инна не велела Ване засыпать, поцеловала, пожелала спокойной ночи.
Выходя из комнаты, Инна подумала: «Лучше говорить о жирафах и тиграх, чем о папе Олеге. Хотя он и луговая собачка, благо, что Борису не пришло на ум просвещать на этот счет Ваню. Бориса надо держать на расстоянии. Как я сказала ему? „На пушечный выстрел не приближайся“. Правильно. Господи, какое счастье, что удалось выгнать Олега!»
Опасения Инны были напрасны – Борис не стремился участвовать в делах соседей. Переехав в отремонтированную квартиру, по-прежнему с утра до вечера пропадал на работе. Изредка встречаясь, Инна и Борис холодно здоровались.
Анна Петровна хотела что-нибудь подарить Боречке на новоселье. Да разве угодишь такому богачу?
– Подари ему котенка, – посоветовала Инна. – Это в русской традиции: в новый дом первым запускать кота. Кроме того, Борька обожает всякое зверье.
Мама Инны животных не любила, от кошек и собак много грязи. Но идею дочери подхватила. Съездила в зоомагазин, выяснила цены на породистых котят, пришла в ужас. Купила симпатичную крошку рядом с магазином, где за умеренную плату предлагали детенышей домашних животных. Инна, Ваня, да и сама Анна Петровна не могли не умиляться, глядя на полосатую живую игрушку. Котенок был хорошенький, игривый, трогательный. Он вызывал улыбки – постоянные улыбки иррациональной радости.
Боря, по словам Анны Петровны, пришел в восторг от подарка. Когда малыш, резво перебирая лапками, отправился изучать квартиру, Боря сказал:
– Шустрый парень. Так и назовем – Шустрик, согласны?
– Это девочка, – возразила Анна Петровна. – Я просила девочку. От мальчиков некастрированных, говорят, дурной запах.
Борис поймал котенка, перевернул на спину, посмотрел между задних лапок.
– Вас обманули. Парень. Но я не в претензии. Кастрировать? Ни за что, только если вместе со мной.
Шустрик тосковал один в квартире, да и кормить его требовалось по часам. Поэтому Анна Петровна, к своему большому удовольствию, продолжила помогать Боречке. Котенок обитал на двух жилплощадях. Утром, после ухода Бори на работу, Анна Петровна своим ключом открывала соседскую дверь, и Шустрик трусил в ее квартиру. Инна, вернувшись с работы, Ваня, приведенный из детсада, играли с котенком. Шустрик почему-то игнорировал магазинные игрушки – искусственных мышек и стрекоз. Любимой забавой была маленькая бумажка, перехваченная длинной ниткой. Ее ввела Анна Петровна, сказав, что раньше, в деревнях, именно с такой штучкой играли котята.
Утомившись, Шустрик спал на коленях у Инны. Она сидела за письменным столом, штудировала учебники, а Шустрик тихо мурлыкал.
Самое поразительное – котенок чутко реагировал на приближение Бориса. Вскакивал, бежал к двери встречать хозяина, уходил с ним в соседнюю квартиру. Казалось бы, Шустрик должен привязаться к семье Инны, где проводит большую часть жизни. Ничуть не бывало: только Борис на порог, Шустрик стрелой к нему мчится. Чем Боря его покорил? Какие дрессировки применяет? Инна испытывала нечто похожее на ревность.
Ваня к повадкам животных более интереса не проявлял. Шустрика ему вполне хватало для удовлетворения детского любопытства. Сын был увлечен оружием, войнами, солдатами, пушками, пистолетами. Тоже настораживает, если твой сын сообщает: «Из пистолета стрельнул – только ранил, а из пушки бахнул – точно прибил». Игрушечное оружие, которое Ваня постоянно требовал, вытеснило прежде любимые машинки. Сын обожал «расстреливать» предметы из автоматов и винтовок. Только и слышалось: «Бух-бух! Бах-бах! Трах-трах! Убил!»
А если это скрытое проявление агрессии, связанное с разочарованием в родном отце? Ваня про папу говорит: «Он трус, его легко убить. Не хочу с ним гулять». С другой стороны, ребенок совершенно вменяем, здоров, радостен, отзывчив. Не капризничает, не устраивает истерик, легко засыпает вечером и встает утром. Посоветоваться бы с хорошим детским психологом. Да где их найдешь? Или расспросить достойного мужчину, что он помнит про этапы своего взросления. Но не спрашивать же Олега или Бориса. Хотя именно Борис, помнится, в детстве обожал пулеметы-автоматы. И ничего, развился до вполне активной особи. Слишком активной.
Однажды утром Анна Петровна, отправившись за Шустриком, вернулась расстроенная:
– У Бори девушка ночевала, у порога столкнулись, они вместе уходили.
– Ничего удивительного. В монахи Борька не записывался. «Сейчас она скажет, что я мух ловлю, когда такой жених под боком», – подумала Инна. И мама действительно упрекнула:
– Зато ты у нас монашкой живешь. Инна, разве у тебя нет нормальных, естественных… – мама покрутила руками в воздухе, подбирая слова, – женских потребностей?
– Есть у меня потребности. В данный момент, например, ощущаю страстную потребность в новых сапожках.
– Я серьезно!
– Мамочка, – чмокнула ее Инна, – разве нам плохо? Ты, я, Ваня отлично живем. А тебе нужен здесь мужик, который каждое утро бреется и оставляет на раковине пену со щетиной, писает мимо унитаза, бросает грязные носки где придется, из-за которого квартира провоняет табаком?
– Он тебе нужен! И потом, не все мужчины писают мимо. Твой отец никогда не промазывал… или вытирал за собой.
– Если я встречу мужчину, хоть отдаленно похожего на моего папу, – пообещала Инна, пряча улыбку, – немедленно потащу его в ЗАГС. Клянусь.
На день рождения Анны Петровны Борис подарил корзину цветов и столовый сервиз на двенадцать персон.
– Что-то ты, буржуй, поскупился, – сказала Инна, когда они с Борей вышли на кухню. – Мог бы раскошелиться на сервизик на двадцать четыре персоны.
В комнате сидели гости – две сестры Анны Петровны и две подруги. Большего количества людей в их доме не собиралось.
По насмешливому тону Инны Борис понял, что прощен. Но уточнил:
– Больше не дуешься на меня?
– Живи, расстрига. Хотя тебе в женщинах нравится способность белое принимать за черное, – напомнила Инна, – должна тебя разочаровать. Иногда, по прошествии времени, мы все-таки различаем цвета.
– Это следует понимать как завуалированное извинение?
– Много хочешь.
«Кажется, я с ним кокетничаю, – подумала Инна. – Вот новость».
– А что луговая собачка? – спросил Борис, улыбаясь.
– Сгинул, слава тебе господи.
– Так уж преувеличивать не стоит.
– Чего-чего?
– Я вовсе не господь.
Инна перекладывала с противня, вынутого из духовки, мясо и картофель на блюдо. Обожгла палец, засунула его в рот.
Прошепелявила:
– Скромность украшает… Когда больше хвалиться нечем.
Борис стоял, прислонившись к косяку, сложив руки на груди. Улыбался и смотрел так, словно в первый разглядел Инну.
Его последующие слова подтвердили это и повергли Инну в шок.
– Ты похожа на породистую суку, не участвующую в воспроизводстве.
Инна чуть не уронила блюдо.
Борис подскочил, удержал, забрал блюдо, повинился:
– Извини! Сука – это только половая принадлежность, ничего ругательного.
– Ну, знаешь! – задыхалась от возмущения Инна. – Сам кобель!
– Не отрицаю.
– Еще бы отрицал. К тебе Танька из семнадцатой квартиры несколько раз приходила, не заставала, к нам звонила.
Танька, бесшабашная в детстве, веселая и заводная, мальчишкам безотказная, превратилась в грязную алкоголичку, почти бомжиху. В ее квартире был притон, который соседи разгоняли, как могли, – ведь пьянчуги дом спалят. Но саму Таньку жалели: добрая душа, хоть и пропащая.
– Я ей один раз денег дал, – говорил Борис, – вот и привязалась. С блюдом в руках, он, оправдывающийся, был нелеп и трогателен.
Но Инна сказала сурово, после каждого слова делая паузу:
– Твои дамы. Их статус. Моральный облик. Ко мне. Никакого. Отношения. Не имеют. Будь добр! Не втягивай. Меня. В свои романы.
– Можно подумать, когда-нибудь втягивал!
– Вот и отличненько. Чего стоишь?
– А что я должен делать?
– Нести горячее в комнату гостям. Как все-таки бизнес и – не побоимся этого слова – разврат плохо влияют на мозги.
– Да какой разврат-то?
– Шагай, шагай, – подтолкнула Бориса Инна, – герой капиталистического труда.
* * *
После маминого дня рождения прошло несколько недель. Инна жила в четком ритме: преподавание в музыкальной школе, частные уроки, редкие посещения университета. Она выбрала для себя тактику: на лекции не хожу, занимаюсь самостоятельно, на экзаменах поражаю преподавателей обширностью знаний, приобретенных во время ночных корпений над литературой по специальности. И главное, был Ваня, сын, чье взросление требовалось отслеживать тщательно. Самое сложное: удержаться от назойливой опеки, от подсказки в каждой загадке, от реализации постоянного желания тискать, целовать Ваню, своим телом закрыть от жестокого мира.
Иногда Инна казалась самой себе белкой, посаженной в клетку и тупо крутящейся в колесе. Когда-то Борис рассказывал про особенности беличьего организма. Подробностей Инна не помнила, но если белка не будет бежать, она сдохнет. Белка крутится в колесе, потому что хочет жить. Мало ли чего наговорил Борис. Мы не белки. Ваня начал проявлять интерес к компьютерным играм, а у Инны еще три курса университета впереди, пахать не перепахать.
Она конспектировала очередной заумный труд великого психолога, когда услышала голоса мамы и Бориса. Ежевечерний ритуал – Борис забирает Шустрика – сегодня почему-то затянулся. Инна отложила ручку, встала из-за стола и направилась в прихожую.
– Привет! – поздоровалась с Борисом. Он кивнул. «Бизнес лопнул», – подумала Инна, потому что прежде никогда не видела на лице Бориса подобного выражения тревоги и растерянности.
– Проходи, – пригласила Анна Петровна, – чаю хоть попей, и котлеты я быстро разогрею.
– Нет, не успею. Инна! Я лечу в Москву, самолет через два часа. Забираю и привожу дочь.
Шустрик восьмерки выписывал вокруг ног Бориса. Терся, но хозяин не удостоил его внимания. Инна взяла кота на руки.
«Ах, паника! – злорадно думала Инна. – А кто пел про свою любовь к дочери? Любить на расстоянии, конечно, просто. Чем расстояние больше, тем любовь умильнее. Когда требуется постоянная ответственность, тут мы празднуем труса».
– Что тебя волнует? – спросила Инна, поглаживая Шустрика за ушами. – На какой срок приезжает Ксюша?
– Боюсь… Нет, черт! Я не боюсь! Думаю, навсегда, надолго. Жена, бывшая, замуж собралась, Ксюха ей помеха. И хорошо! Я справлюсь, только мне надо организовать… няня или садик… Черт, черт, черт! У меня линия на заводе запускается, переговоры с поставщиками на каждый день расписаны, если договоры не подпишем, весь труд коту под хвост. И этот кот даже не Шустрик. Предатель, ты чего к Инне льнешь?
Инне хотелось съехидничать: мол, кто важнее, дочь или переговоры. Но это желание было мимолетным, следом за ним пришли жалость и стремление поддержать Борю, успокоить, помочь.
Раньше Инны откликнулась Анна Петровна:
– Боречка, детка! Не переживай и не волнуйся. Присмотрим за Ксюшенькой. Когда я тебе отказывала? Вези дочку, у нас поживет, с Ванечкой играть будет.
– Спасибо вам! – И, шагнув к порогу, Боря добавил: – Так в жизни получилось, что вы самые родные мне люди. Все, пока!
Закрывая за Борей дверь, Анна Петровна не без гордости сказала дочери:
– Слышала? Родней меня с тобой для Бори никого нет.
– Сколько сей комплимент накладывает обязательств, еще вопрос.
– Что ты подсчитываешь? – не поняла Анна Петровна.
– Не бери в голову. Шустрик, бродяга, где спать будешь?
Дальнейшие события подтвердили опасения Инны по поводу взятых на себя обязанностей.
Уже была поздняя ночь, когда приехал Борис со спящей на руках девочкой. Следом водитель вносил приданое Ксюши. Вещей, одежды и игрушек у малышки было столько, что хватило бы на детский сад.
«Куда мы все это затолкаем? – подумала Инна, глядя, как чемоданы и коробки заполняют квартиру. – Не пройти, не проехать». И ей вспомнилась попытка Олега вселиться со своим немалым скарбом. Пусть лучше чужой ребенок и временно, чем бывший муж и на неопределенный период.
Она вошла в комнату, где стоял у диванчика Борис и смотрел на спящую дочь. Выражение Бориного лица говорило о буре эмоций: обожание, страх, беспомощность, умиление, трепет, безмерное беспокойство – казалось, что он сейчас расплачется.
– Пойдем, – шепотом позвала Инна и за руку вывела его из комнаты. – Чего ты паникуешь? Все будет нормально.
«Расти нормально без матери, – подумала она, – ребенок не может. Ничего, Борька женится, за ним не застопорится. Только бы хватило ума выбрать женщину, которая для Ксюши станет настоящей мамой».
– Инструкции? – спросила Инна.
– Какие инструкции? – удивился Боря.
– Письменные или устные. Твоя жена должна была рассказать, какой у ребенка режим, есть ли аллергии на какие-либо продукты.
– Я не видел Свинку, – покачал головой Боря. – От няни Ксюшу забирал. Инна, это очень важно?
– Но хотя бы медицинскую карточку ты привез?
– Нет, только свидетельство о рождении.
Инна хотела сказать, что она думает о матери или, на худой конец, о няне, которые спихивают ребенка, словом не обмолвившись, как ненужную вещь. Но Инна ничего не сказала, потому что Борис еще больше запаниковал бы.