Гипноз под тульским колпаком. Когда мысли становятся оружием

© Сержио Ничай, 2025

ISBN 978-5-0065-9769-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Гипноз под тульским колпаком»

Пролог – Чёрные глаза

Петербург. Февраль. Вечер. Грязный снег лежал вдоль булыжных мостовых, как простыня на трупе: серый, с пятнами сажи, прошитый следами копыт. Воздух пах углём и табачной гарью, а вдалеке – от Финляндского вокзала – доносился гул товарного поезда, будто кто-то стонал под землёй.

На Литейном, у углового трактира «Скорпион», показался купец Яков Платонович Плотников – человек в возрасте, упитанный, с обритым лицом и меховой шапкой, из тех, кто держит слово и счет. В одной руке он нёс кожаный портфель с бумагами и деньгами, в другой – зонт, на всякий случай: небо над городом всегда казалось готовым плюнуть дождём.

Он вышел из трактира, сделал пару шагов к извозчику – и вдруг остановился.

У стены стоял человек. Высокий, в чёрном пальто, с шарфом, плотно закрывавшим нижнюю часть лица. Шляпа опущена. Руки за спиной.

– Простите… – произнёс незнакомец тихо, почти ласково, – Вы ведь купец Плотников?

Тот кивнул, нахмурился, крепче сжал портфель.

– Да, а вы… кто, собственно?..

– Просто прохожий. Но я знаю, что вы страдаете бессонницей, и вам сегодня снился сон про лавку вашего отца. Про ключ под прилавком. Вы проснулись в холодном поту.

Купец побледнел.

– Откуда вы…

– Тише. Всё хорошо. Всё уже решено. Ваши руки – устали держать груз. Ваша воля – хочет отдыха. Просто отдайте. Всё, что у вас есть. А потом пойдёте домой. Спокойно.

Он говорил негромко, мягко, с паузами. Как будто пел колыбельную. Плотников стоял, не шелохнувшись, потом кивнул, снял перчатку, аккуратно подал портфель.

– Благодарю, – сказал человек в чёрном. – А теперь – вы ничего не помните. Это был плохой вечер. Он закончился. Вы идёте домой.

Купец развернулся, пошёл прочь, ровной походкой. Мимо извозчика, мимо скрипящих саней, мимо афиш на стене, где значилось: «Гипноз и человек будущего. Лекция профессора Абрамсона.»

Только через два часа, уже дома, сев за самовар, Плотников вдруг понял, что портфеля нет. И что в голове – пусто, как уши после взрыва.

Вызвали полицию. К утру дело лежало на столе в канцелярии Сыска, аккуратно подшитое, с краткой пометкой на обложке: «Особый случай. Без насилия. Предположительно – внушение. Назначить Климова».

Глава 1 – Добровольное ограбление

Пётр Ильич Климов стоял у окна, читал рапорт, не торопясь – не глазами, а спиной. Он всегда чувствовал дела кожей: если шевелится где-то между лопаток – значит, не просто бумага.

В кабинете было тихо. Печка шипела – с утра топили сыроугольём, дёшево. За окном Петербург сопел и кашлял в предрассветном сумраке. Внизу, под решётками Сыскного отделения, скребли копытами лошади – извозчики дремали прямо в тулупах, закутавшись с головой. Город не проснулся, но уже плевался сажей.

Климов разогнул край рапорта, вчитался в сухой текст: «…Плотников Яков Платонович, купец, 59 лет, сообщил, что 12 февраля около 20 часов 45 минут добровольно передал незнакомому мужчине портфель с наличностью (около 3200 руб.) и важными бумагами. Насилия или угроз – не применялось. Потерпевший утверждает, что сделал это „по собственной воле, будто по внезапному разумению“. Врач скорой помощи: кратковременное расстройство памяти. Подозреваемый: неизвестен. Деталь: запах лаванды.»

Запах лаванды. Климов выдохнул через нос.

– Ну и чёрт же ты такой, если вместо ножа – духи?

Он подошёл к столу, щёлкнул портсигаром, закурил. Дым пошёл плотный, резкий. Махорка всегда помогала уловить суть. Он привык к делам с грязью под ногтями, с кровью под обоями. А тут – ни взлома, ни угроз. Только вежливость и запах.

– Всё по собственной воле…

Это было не просто странно. Это было – новое. И Климов таких вещей не любил. Новое – значит, неуловимое.

В дверь постучали.

– Пётр Ильич? – голос молодой.

– Заходи, Кулаков.

Матвей Кулаков вошёл быстро, но осторожно – знал: если Климов молчит, значит, дело серьёзное.

– Плотников пришёл. Говорит, кое-что вспомнил. Вас просит.

– Пусть войдёт. И не забудь чай – горячий, без церемоний.

Яков Платонович Плотников держался прямо, но лицо было серым. Не страх – стыд. Шапку он сжимал обеими руками, пальцы дрожали.

– Присаживайтесь. Скажите, Яков Платоныч, как всё произошло – по шагам.

Купец сел, не снимая пальто. Глянул в окно, будто надеялся, что там другой день и другой Петербург.

– Я пообедал в «Скорпионе», на Литейном. Без спиртного. Только щи да чай. Вышел, хотел взять извозчика – и тут… он. Рядом. Не вышел, не подошёл. Как будто стоял всё время.

– Как выглядел?

– Пальто чёрное, шарф серый, шляпа надвинута. Высокий. Глаза… глаза – не то чтоб страшные… но будто в них – глубина, и ты в ней тонешь.

Климов кивнул, молча, записал: «Контакт – визуальный, первый удар – взгляд.»

– Что говорил?

– Сначала – «Вы устали. Вам пора отдохнуть.»

Потом – «Всё уже решено.»

А дальше… я не помню слов. Но помню, что мне стало… легче. Как будто груз сняли.

– И вы… отдали портфель?

Плотников сжал кулаки.

– Отдал. Спокойно. Без мысли. Как будто это и был смысл вечера.

– А запах?

– Сладкий, мягкий. Как лавандовый одеколон. Но глубже. Словно аптекой пахнуло, где ребёнком лежал.

Климов поднялся, прошёлся по комнате. Подошёл к графину – отпил тёплой воды. Не потому что хотел пить, а потому что в голове начало выстраиваться: «не грабитель – а инженер воли. не просит – позволяет. не берёт – внушает.»

Он подошёл ближе к Плотникову, сел напротив.

– Послушайте внимательно. Вы попали не к вору, не к шарлатану. Вы попали к специалисту. Тому, кто изучает человека, как садовник дерево. И срезает, когда плод созрел.

Купец сглотнул.

– Я не больной?

– Нет. Вы – человек. А он умеет этим пользоваться.

– И что теперь?

Климов повернулся к Кулакову:

– Матвей. Занеси в протокол: речь преступника – медицинская, уверенная. Воздействие – по ключевым образам из прошлого. Запах лаванды повторяется. Характер действия – внушение чеез доверие.

Плотников шепнул, почти по-детски:

– А его можно поймать? Такого?

Климов усмехнулся.

– Поймать нетрудно. Сначала – надо его увидеть. Не глазами, а точкой, где он входит в человека.

Они вышли на улицу ближе к восьми утра. Небо стянуто свинцом, лёд под ногами хрустел, как старый пергамент. На стене лавки – свежая афиша, мокрая от тумана:

«Доктор Колпаков. Публичная лекция. Внушение как форма милосердия. Вход свободный.»

Климов посмотрел, подошёл. Сорвал листок одним движением.

– Милосердие, значит…

Он сложил афишу, убрал в карман.

– Ну что ж, доктор. Поиграем в врача.

Глава 2 – Тень на сознании

Снег в Петербурге таял медленно, как будто нехотя отпускал зиму. Под ногами было мокро, тяжело, пахло керосином, мылом и чем-то кислым. Свет сквозь небо не пробивался – ни день, ни вечер, а тягучая тень над улицами, как затяжной похмельный час после бала. Всё в городе будто застыло в ожидании чего-то нехорошего.

Пётр Ильич Климов стоял у окна архивного отделения с тонкой папкой в руке. Третья за утро. Дело аптекаря Гавриила Кунца.

«Сказал: „Пожертвуйте на дело добра“. Я дал. Потом он пожал мне руку. Тёплую. Спокойную. А потом – как будто я сам снял ключ с цепочки и вручил. Я даже поклонился.»

Запах? Лаванда. Тонкая. Знакомая. Фразы? Те же, что у купца Плотникова: «Вы устали. Всё уже решено.» Климов закрыл глаза, сосчитал до трёх. Третий раз одни и те же слова. Это уже не совпадение. Это структура. Он положил папку. Открыл следующую – портниха Феодосия Парамонова. «Он говорил, как будто знает меня. Не просто знает – как будто он был там, в Тамбове, когда мне было шесть. Где мама выбирала мне платье. Я заплакала – и сняла серьги. Прямо в руку ему отдала. Он кивнул, как будто это… как будто это была сделка.»

Климов пометил: «Образ из памяти → транс → действие. Структура повторяется. Средства: взгляд, голос, запах.» Он откинулся в кресле, поднял с пола свежий номер «Петербургского листка». На первой полосе – жирным:

ГИПНОТИЗЁР НА СЛУЖБЕ ТЬМЫ?

«По своей воле отдал драгоценности»: сыск гадает, город паникует

Ниже – карикатура: пузатый купец в цилиндре вручает кошелёк монахоподобному гипнотизёру с глазами-блюдцами. В углу – подпись: «Следующий?» Климов нахмурился. Он не любил, когда писали раньше, чем нужно. А Кацман всегда писал – сразу.

Как по заказу, дверь скрипнула, и показалась его шляпа с пером.

– Пётр Ильич, – влетел Лев Исаакович, распахнув пальто, – ты видел? У нас фронт по городу!

– Ты видел себя в зеркале? У тебя стиль – как у бульварного гробовщика.

– Но читают! – Кацман вытянул газету. – Пишу – чтобы люди не сошли с ума от молчания сыскных.

– Успокойся, Лёва. Пока что у меня три «ничего» и один «непонятно».

– Слухи ползут быстрее, чем твои протоколы. Хочешь послушать, что шепчут на рынке?

Климов взглянул через него, как сквозь пар.

– Лучше скажи, кто тебе слил фамилию аптекаря. Я не разрешал.

– У меня чутьё.

– У тебя язва. И если ещё раз сольёшь – я тебя «почую» сам. И глубоко.

Кацман криво улыбнулся, отступил на шаг.

– Ладно. Но если я найду его раньше тебя – не обижайся.

– Если найдёшь, ты уже не сможешь писать. Ни рукой, ни зубами.

В тот же день Климов вызвал пострадавших повторно. Среди них – она. Евгения Аркадьевна Грачёва вошла в приёмную, как будто на генеральную репетицию: ровная осанка, шаг без спешки, лицо строгое, но не высокомерное. Актриса – без сомнения, но не переигрывает.

– Следователь Климов?

– Садитесь, Евгения Аркадьевна. Хочу уточнить. Скажите – он действительно появился прямо в гримёрке?

– Да. Представился как доктор. Сказал, интересуется психологией актёров. Говорил спокойно, но… голос был такой, будто он тебя уже слышал.

А потом – предложил вспомнить сон. Прошлое. Мать. Детство. И вдруг я… я сняла брошь. Старую. Мамино украшение. И отдала ему.

– Вы осознавали, что это – кража?

– Нет. Это было… будто я исполняю роль. Внутри. Не снаружи. Он не просил. Он позволил.

Климов записал:*«Умная. Опасно внушаема – через чувство ответственности.»

– Есть ли у вас хоть что-то от него? Бумага, имя, визитка?

Грачёва задумалась. Потом вытащила из сумочки плотный кусочек бумаги.

– Он оставил это. Сказал, что если я захочу «ещё поработать с воспоминаниями» – могу написать.

Климов взял визитку. На ней:

«Доктор А. К. Колпаков. Психолог. Частная практика. Таврическая улица, 28.»

– Спасибо. Это может стать ключом.

– Вы поймаете его? – спросила она.

– Постараюсь.

– А если он уже не человек? – сказала она тихо. – А система?

Климов не ответил. Только опустил визитку в конверт.

Вечером он вызвал Мезенцева. Старик сел, закутался в шарф, выслушал.

– Это не внушение. Это – перепрошивка воли. Человек не только делает – он хочет делать. Это, Пётр Ильич, уже не улица. Это уже разум.

– Можно защититься?

– Только тем, кто умеет сомневаться. Остальные – падают.

А наутро – новое дело. Студент-психолог. Отдал золотые часы на улице, потом записал в тетради: «Так надо было. Он прав.» У него в кармане – билет на вечернюю лекцию в Обществе Психической Гигиены. Лектор – доктор Колпаков. Климов встал у настенной карты. Четыре булавки: аптекарь, купец, актриса, студент. Они выстраивались в линию. Он знал: пятый будет. И скоро. Он также знал – каждый следующий будет проще. И если не найти источник, он скоро сам начнёт сомневаться, чего хочет – он или тот, кто смотрит через чужие глаза.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.