Тень двадцатого года

“Не знаю”, – выдавил я из себя. Образы директрисы и физрука, их последние мгновения, пронеслись в моей голове, вызывая новый приступ тошноты. Говорить об этом было невыносимо.

Внезапно его тело дёрнулось. Он потерял равновесие и пошатнулся, цепляясь за меня, чтобы не упасть. Я инстинктивно подхватил его, моя собственная рука дрожала. Мы стояли так, поддерживая друг друга, две сломленные фигуры в этом проклятом месте, минуты казались вечностью.

И тогда, постепенно привыкая к сумраку, мои глаза начали различать детали. Это был наш класс. Знакомые парты, но не такие, как прежде. Некоторые стояли ровно, а на них лежали тела наших одноклассников, словно сломанные куклы. Другие парты были опрокинуты, и под ними виднелись сплетённые в жутком хаосе конечности. Я и Антон оказались в той части класса, где парт не было, на полу. И там тоже лежали наши одноклассники. Я медленно начал считать. По одному, по два, по три… Двадцать четыре. Весь наш класс.

Внезапно, с другого конца класса, там, где когда-то гордо возвышался учительский стол, возвещая о власти знаний, теперь царил хаос. Послышались шорохи – тихие, едва уловимые, но в этой гнетущей тишине они звучали как выстрелы. Я, чьи глаза уже начинали адаптироваться к полумраку, смог разглядеть движение. Это была Даша. Моя одноклассница, всегда такая жизнерадостная, сейчас медленно, словно пробуждаясь от летаргического сна, поднимала голову.

Как только её сознание вернулось, осознание реальности ударило по ней с такой силой, что она не смогла сдержаться. Её тело напряглось, и из её груди вырвался крик. Крик, полный первобытного ужаса, пронзительный, словно рёв раненого зверя, эхом отразился от стен нашего некогда родного класса, пробуждая остальных.

Словно по команде, началось пробуждение. Один за другим, словно проклятые души, наши одноклассники стали приходить в себя. Их тела, ещё недавно неподвижные, теперь сотрясались от медленных, мучительных движений. Тяжёлые стоны вырывались из их уст, перемешиваясь с хватанием за виски, словно пытаясь удержать расколовшийся мозг. Некоторые прикрывали рот рукой, сдерживая рвотный позыв, вызванный, вероятно, запахом крови, вид которой, как оказалось, пробивался сквозь тусклый лунный свет, и общим гнетущим ощущением нереальности происходящего.

Класс наполнился этой какофонией боли и страха. Крики, стоны, приглушённое рыдание – всё смешалось в ужасающий хор. И посреди этого безумия, раздался голос Антона. Его собственный голос, когда-то полный уверенности, теперь был хриплым, ослабленным, но пронзительным: “Даша, завались! Видишь, и без того людям херово.”

Его слова, как ни парадоксально, достигли цели. Крик Даши, что только начинал набирать силу, резко оборвался. Словно кто-то выключил звук. Наступила короткая, напряжённая пауза, в которой лишь тяжёлое дыхание и приглушенные стоны тех, кто ещё не оправился от шока, нарушали эту мёртвую тишину.

Я и Антон, что стояли, обреченные на взаимную опору, наконец, разъединились. Тяжесть ситуации, осознание всего произошедшего, высасывало последние силы. Антон, собрав остатки воли, пошел куда-то вперед, к началу класса, туда, где когда-то располагался учительский стол. А я же, словно обессиленный, опустился на пол. Ноги отказывались держать, и единственное, что мне оставалось – это прислониться к холодному линолеуму, пытаясь перевести дух.

В этот момент, когда я сидел, уставившись в пол, ощущая, как мир продолжает вращаться, чья-то рука легла мне на плечо. Я вздрогнул, но не от страха – от внезапного прикосновения. Рядом со мной сел Женя. Он посмотрел на меня, и его лицо, слегка прыщеватое, как всегда, выражало не страх и не панику, а лишь непонимание обстановки. Будто бы для него происходящее было чем-то обыденным, чем-то, что не выбивало его из привычного ритма.

“Слушай,” – начал он, его голос звучал ровно, без тени того ужаса, который, я был уверен, отражался на моих чертах, – “а где мы?”

Я посмотрел на него, и в его глазах, несмотря на окружающий мрак и очевидность беды, я не увидел того же отчаяния, что захватило меня. Его спокойствие, его будто бы невозмутимость, казалось, были куда более странными, чем весь этот кошмар, в который мы попали.

“Не знаю,” – ответил я, отвернувшись обратно к полу. Мой голос звучал глухо, словно я говорил с самим собой. Женя же просто сидел рядом, тоже уставившись в пол, видимо, пытаясь осмыслить новую реальность.

“А ты не видел мой телефон?” – спросил он снова, его тон всё так же был невозмутимо ровным.

В этот самый момент меня словно облило ледяным потом. Точно, телефон! Где мой телефон? Паника, которую я так старательно пытался подавить, тут же вернулась с удвоенной силой. Я начал лихорадочно ощупывать свои карманы, переворачивая их, вытряхивая всё, что там было. И понял – моего телефона тоже нет. Пустота.

В голове пронеслась мысль: если у меня нет телефона, и у Жени нет, то, возможно, их нет ни у кого? Возможно, их специально забрали? Эта мысль была хуже всего. Я резко встал, почувствовав, как комната начала вращаться, перед глазами поплыли темные пятна. Собрав последние силы, я крикнул, мой голос дрожал от смеси страха и отчаяния: “У кого-нибудь из вас есть телефон?!”

Я и Антон, связанные общей бедой, наконец-то, с трудом, разомкнули свои объятия. Физическая опора, которую мы так отчаянно искали друг в друге, теперь не казалась столь необходимой, но ощущение пустоты от разрыва этой связи было почти осязаемым. Антон, собрав остатки сил, медленно двинулся вперед, к передней части класса, туда, где когда-то стоял учительский стол – символ порядка и знаний, а теперь просто еще один источник тревоги. Я же, измотанный до предела, опустился на пол. Ноги отказывались держать, и единственное, что я мог делать – это позволить себе погрузиться в это странное, гнетущее состояние.

Именно в этот момент, когда я сидел, словно выжатый лимон, уставившись в пол, пытаясь найти ответы в его унылой поверхности, чья-то рука мягко, но ощутимо легла мне на плечо. Я вздрогнул, не от страха, а от неожиданности. Рядом со мной присел Женя. Его лицо, слегка припудренное прыщиками, как всегда, было непроницаемым. В его глазах не было той паники, которая, я был уверен, отражалась на моем лице, ни страха, который я чувствовал сам. Вместо этого – чистое, незамутненное непонимание. Словно он очнулся посреди обыденного дня, и единственная его забота – это понять, где именно он находится.

“Слушай,” – начал он, его голос был ровным, лишенным какой-либо эмоциональной окраски, – “а где мы?”

Я посмотрел на него, пытаясь отыскать в его глазах хоть малейший намек на понимание, на осознание всей чудовищности нашего положения. Но его спокойствие, его будто бы невозмутимость, казались куда более пугающими, чем все кошмары, пережитые мной. Это было не просто непонимание – это было какое-то странное, пугающее безразличие к происходящему.

“Не знаю,” – ответил я, мой голос прозвучал глухо, словно из дальнего колодца. Я снова отвернулся к полу, пытаясь собрать свои мысли в кучу. Женя же просто сидел рядом, так же уставившись в пол, видимо, тоже погруженный в свои, совершенно иные, размышления.

“А ты не видел мой телефон?” – спросил он, и в этот момент меня словно облило ледяным потом. Телефон. Телефон! Где мой телефон? Внезапная, острая волна паники накатила на меня. Я начал лихорадочно ощупывать свои карманы, выворачивая их, вытряхивая все, что там могло быть. Пустота. Моего телефона тоже не было. И если у Жени его нет, и у меня нет… возможно, их забрали у всех? Мысли о том, что это не просто случайность, что нас лишили средств связи, еще больше усугубили страх.

Я резко встал. Комната поплыла перед глазами, перед взором пронеслись темные пятна. Собрав последние силы, я крикнул, мой голос дрожал от смеси ужаса и отчаяния: “У кого-нибудь из вас есть телефон?!”

По классу пронесся коллективный гул. Шуршание одежд, приглушенные вздохи, отрицательные покачивания головами. Из этого хора голосов, из этой массы беспомощных ответов, вырисовывалась удручающая картина: телефонов не было ни у кого.

В отчаянии я подбежал к окну. За стеклом виднелся двор. Привычный двор. Но что-то было не так. Приглядевшись, я заметил, что там, где обычно виднелись дома, их не было. Исчезла и дорога, ведущая в город. Остался только этот пустынный, неестественно чистый двор. “Может, темнота и дождь?” – попытался я себя обмануть. Но тут же понял, насколько это абсурдно. Дом напротив школы, с его вечно светящимися окнами, должен был быть виден даже в такую погоду. Но его не было. И окна… наши окна были пластиковые, современные. А эти, что смотрели на меня из темноты, были старые, облезлые, с деревянными рамами – советские.

Я обернулся, чтобы еще раз осмотреть класс. Теперь, когда мое внимание было привлечено к деталям, я видел их отчетливее. Стены, которые раньше казались мне просто тусклыми, на самом деле были другого цвета – какого-то болезненно-зеленого. Вместо привычных ламп, освещавших наш кабинет, зиял пустой потолок. Доска, которую я всегда помнил зеленой, здесь была красной, как те, что стояли в старых советских школах. Государственной символики, которой мы были окружены, здесь не было и следа. Но парты… и шкафы… они были точно такими же, как у нас. И даже баннеры, висевшие на стенах, с правилами ОБЖ, выглядели до боли знакомо, словно их просто перенесли сюда из нашего времени. Я замер, пытаясь осознать этот кошмар. Мы оказались не просто в другом месте. Мы оказались в другом времени

По классу разнесся гул. Школьники, приходя в себя, шептались, пытаясь понять, что произошло. Многие пытались вспомнить последние события, но воспоминания были обрывочными, туманными, как дурной сон. Кто-то, охваченный паникой, попытался выйти из кабинета, но двери были заперты. Окна, эти старые, советские, без единого следа современных пластиковых рам, оказались запертыми изнутри, без малейшей возможности их открыть.

Вдруг за окном сверкнула молния. Яркая, ослепляющая вспышка, на мгновение осветившая весь кабинет, вырвав его из объятий темноты. И в этот самый момент, у доски, там, где еще секунду назад была лишь красная, старая поверхность, появился человек. Неизвестный.

В кабинете резко стало светло. Источников света, казалось, не было, но каким-то образом помещение наполнилось ровным, неестественным светом, который отчетливо выделил появившуюся фигуру. Это был мужчина лет сорока пяти. Он был одет в элегантный смокинг-костюм, а в руке он держал трость. Почти такую же, как та, что была у Абердина. Только эта была из темного дерева, с рукоятью, инкрустированной чем-то, что слабо поблескивало в новом, странном освещении. Его лицо, обрамленное аккуратно подстриженными седыми висками, казалось спокойным, но в глубине глаз таилось что-то, что заставляло кровь стыть в жилах.

Весь класс, завороженный и подавленный страхом, застыл в молчании. Неподвижность, словно могильный холод, окутала все вокруг. Незнакомец окинул нас долгим, оценивающим взглядом, словно взвешивая каждый наш вздох. И после того, как его взгляд пробежал по каждому, он, словно профессиональный тамада, с лукавой усмешкой на губах, начал свою речь:

“Доброго времени суток, юноши и девушки!” – его голос звучал громко и уверенно, наполняя собой весь класс. С каждой его фразой холод, царивший в аудитории, все больше сменялся паникой. “Меня зовут Антон Павлович Романов, и я являюсь глашатаем, что прибыл к вам, дабы сообщить одну занимательную деталь, от которой ваша жизнь перевернется с ног на голову: вы все, в полном составе, будете участвовать в… Эксперименте!”

Слово “Эксперимент” прозвучало как приговор, от которого все вздрогнули, предчувствуя самое худшее.

Фигура Антона Павловича была подтянутой, энергичной, с широкими плечами, выдающими в нем, возможно, бывшего спортсмена. Волосы, густые и каштановые, с легкой проседью на висках, были аккуратно уложены. Лицо его, широкое и открытое, с высоким лбом и выразительными карими глазами, излучало не столько строгость, сколько игривость. Ровный нос, тонкие губы, которые так и норовили растянуться в ехидной улыбке, и небольшая, но аккуратная бородка, придавали ему вид одновременно интеллигентного джентльмена и лукавого проказника.

Одет он был, как и положено глашатаю, в элегантный смокинг-костюм безупречного кроя, с белой рубашкой и галстуком-бабочкой, подчеркивавшими его безупречный вкус. В его руке, тонкой и ухоженной, он держал трость из темного дерева, с рукоятью, вырезанной в форме головы змеи, чьи глаза, казалось, поблескивали в странном свете. В целом, Романов производил впечатление человека, который, несмотря на всю свою кажущуюся легкость и иронию, был опасен. В его облике сочетались интеллект, харизма и какая-то скрытая сила, которая заставляла невольно подчинятся его воле.

«Что же!» – воскликнул Антон Павлович, резко повернув тростью, словно дирижируя оркестром кошмаров. – «Когда все ваши глаза, наполненные ужасом и недоумением, устремлены на меня, я начну вам рассказ о том, что вам предстоит делать!» Он сделал паузу, позволяя каждому впитать его слова.

«Вы, уважаемые ученики,» – продолжил он, его голос приобрел зловещий оттенок, – «будете выживать в этом здании! Сразу же отмечу, что выйти отсюда невозможно. Понимаете ли, это здание находится в карманном измерении. Поэтому выход отсюда будет проходить исключительно так, как мы это установили!»

После его слов по классу снова прокатился гул, словно мы оказались внутри гигантского улья, полный встревоженных голосов. Кто-то, не выдержав, выкрикнул: «Так мы тебе и поверили!» Другой подхватил: «Да ты несешь бред!»

На эти дерзкие слова Антон Павлович, казалось, даже не вздрогнул. Он лишь невозмутимо ударил тростью в пол. В тот же миг что-то неуловимое изменилось. Мир вокруг нас сжался, словно диафрагма фотоаппарата. Мы все, как по волшебству, оказались сидящими за партами, причем в той позе, в которой находились до его слов. Любое движение, любая попытка что-то сказать, стали невозможны. Словно наши тела были скованы невидимыми цепями.

«Ну вот!» – произнес Антон Павлович, обводя нас взглядом, в котором читалось явное удовлетворение. – «Надеюсь, теперь вы убедились, что вы полностью находитесь в нашей власти. Если мы хотим, то вы сидите неподвижно и без возможности сказать и слова!»

«Ну, продолжу,» – произнес Антон Павлович, вновь обратив свой взгляд на нас, словно прокурор, готовящийся огласить приговор. – «Ваша главная задача – выжить здесь, в этом здании. Под зданием подразумевается вся школа, а также дополнительные секретные помещения и этажи, о существовании которых вы даже не догадывались.»

Он сделал небольшую паузу, давая нам возможность осознать масштаб нашего нового “дома”. «И чтобы выбраться отсюда,» – продолжил он, – «вам дано три варианта. Первый: найти все пятьдесят шесть манускриптов и собрать их в альманах. Тогда вы сможете завершить эксперимент.»

Он посмотрел на нас, словно ожидая нашей реакции, но, не получив ее, продолжил: «Но! Не всё так просто. Эти манускрипты хрупкие, они могут порваться, сгореть или ещё чего доброго. Вам разрешено утерять лишь три листа. Если больше – то выход по данному пути для вас будет закрыт.»

Его глаза сверкнули. «Второй вариант – это одолеть всех Покровителей и Господина. Это самый сложный способ, но! Покровители, как и Господин, лишены девяноста девяти процентов своих сил. Так что вы можете спокойно их одолеть, если у вас есть такое желание!»

Он сделал драматичную паузу, словно опытный актер, предвкушающий кульминационный момент. Затем, резко, с хищной улыбкой на лице, он добавил: «Ну, и есть третий способ.» Он оглядел нас, наслаждаясь нарастающим в классе напряжением. «Вы устроите королевскую битву. Но выйти в таком случае сможет лишь один.»

Эта последняя фраза повисла в воздухе, тяжелая и мрачная. Королевская битва. Один против всех. На лицах одноклассников отразилось все: от шока до жуткой решимости. Эксперимент только начинался, и он уже обещался быть кровавым.

«Кроме вас,» – произнес Антон Павлович, его улыбка стала еще шире, предвещая что-то зловещее, – «есть и остальные классы. Так что, после моего ухода, не спешите пускать друг другу кровь!» Он окинул нас снисходительным взглядом, словно мать, поучающая непослушных детей.

«Конечно же,» – продолжил он, – «за любой из этих способов выхода вы получите награду. В первом варианте, когда вы соберете альманах, вам будет сделан подарок Господином. Во втором варианте, одолев Покровителей, вам будет даровано право выбрать любой артефакт Покровителя либо манускрипт. А в третьем пути…» Он сделал еще одну паузу, и на этот раз его глаза заблестели от предвкушения. «…в третьем пути вы получите возможность забрать Покровителя.»

Его слова повисли в воздухе, каждый из вариантов звучал как новая, еще более сложная ловушка. Убить, украсть, найти… или просто выжить, сражаясь друг с другом. И все это ради некой “награды”, которая в этом жутком месте могла значить лишь одно – возможность выбраться из ада, в который нас бросили.

«Я вижу по вашим глазам,» – произнес Антон Павлович, с удовлетворением наблюдая за нашим выражением полного замешательства, – «что у вас возникает главный вопрос: а в чем же подвох? И я с удовольствием на него отвечу.»

Он сделал эффектную паузу, медленно обводя взглядом наш класс, словно хищник, предвкушающий свою трапезу. «Дело в том, что на каждом этаже этого здания обитают определенные существа, которые жаждут вашей смерти. Именно поэтому ваша дверь была заперта. Она откроется после моего ухода, и вы сможете выйти в коридоры и встретиться с ними лично!»

Упоминание о существах, жаждущих нашей смерти, вызвало новую волну паники. «На каждом этаже их немало,» – продолжал он, – «так же, в определенных комнатах, вас поджидают особые, более опасные твари.»

Он перевел дух, словно вспоминая важные детали. «У каждого этажа есть свой Покровитель, который обитает в определенных кабинетах. Например, на втором этаже его место – в актовом зале, на первом – в спортзале. У вас же, на третьем этаже, Покровителя нет. Но взамен здесь гораздо больше обычных тварей.»

Затем он перешел к самому насущному: «Что касается ресурсов. У каждого класса начальные запасы отличаются. У вас, к примеру, есть двадцать банок тушенки, десять литров воды, пятикилограммовый мешок крупы и прочее. Эти ресурсы восполняются раз в месяц, но каждый раз это будет что-то новое, как по составу, так и по количеству. В конце концов, к концу года мы перестанем вам выдавать ресурсы, и вам придется самим как-то выкручиваться.»

Последние слова повисли в воздухе, как зловещее предзнаменование. Как нам готовить еду, как выживать без постоянной подпитки?

«Что касается вопросов,» – продолжил Антон Павлович, предугадывая наши невысказанные сомнения, – «например, как нам греть еду? Вы можете без страха разжигать костер. В этом мире угарный газ вам не страшен, и поэтому костры в замкнутом помещении абсолютно безопасны. Но! Пожары никто не отменял. И если вы не уследите, то мы не вправе будем винить себя.»

Он сделал глоток из небольшой бутылочки, которую извлек из кармана. «И так же насчет ран и смерти. Здесь у вас будет повышенная регенерация. Раны заживают в три раза быстрее, заражение крови вам не страшно, как и столбняк. Но от смерти вам не уйти. Если вы умрете здесь, вы умрете и в вашем мире.»

Эти слова прозвучали как окончательный приговор. Мы попали в ловушку, из которой выход был лишь один – либо через кровь, либо через смерть.

«Вроде бы всё рассказал…» – произнес Антон Павлович, поправляя воротник своего смокинга, – «Хотя нет! Есть кое-что еще.» Он снова сделал паузу, и эта пауза казалась особенно значимой.

«Так как воды вам может не хватить, или еды, к примеру,» – продолжил он, – «вы сможете её восполнить в столовой либо с любого крана. Но учтите, это будет для вас рискованно. А! Точно!» Он хлопнул себя по лбу, словно вспомнив что-то важное. «Вы можете зачистить этаж. В определенных манускриптах содержится информация об этом, и, следуя им, вы сможете обезопасить свои этажи. Но опять же, не победив Покровителя, этаж вы не зачистите. Вам в этом плане, кстати, повезло больше, чем другим.»

Он окинул нас взглядом, в котором читалось некое подобие снисхождения. «На этом, пожалуй, всё.» Его тон стал более личным, словно он обращался к нам уже не как к подопытным кроликам, а как к… чему-то другому. «Я лишь от себя вам хочу сказать: не верьте никому. Некоторые артефакты и манускрипты прокляты, и у них есть свои хозяева. Не спешите убивать друг друга, ведь лишь единившись, вы станете сильнее!»

Последние слова прозвучали как последний совет, или, возможно, как предостережение. С этими словами он резко исчез. В тот же миг, словно по его сигналу, неестественный свет, наполнявший кабинет, погас. Нас вновь окутала темнота, более густая и жуткая, чем прежде. И тишина. Тишина, которая была предвестником чего-то худшего.

Как только Антон Павлович растворился в воздухе, мы разом обрели контроль над своими телами. И тут же разразилась всепоглощающая паника. Девушки, испуганные и растерянные, начали плакать, их всхлипы смешивались с глухим ропотом. Парни же, поначалу ошеломленные, теперь, словно очнувшись от гипноза, начали проявлять свою реакцию. Кто-то нервно расхаживал по классу, сжимая кулаки, кто-то пытался с силой открыть дверь, кто-то просто замер, глядя в пустоту. Мое сердце колотилось в груди, словно пойманная птица. Стены, казалось, давили на меня, а окружающий шум – гомон паники, всхлипы, нервные шаги – давил на мозг, усиливая ощущение безысходности.

Внезапно, сквозь этот хаос, раздался громкий крик. Это Антон, мой одноклассник, тот самый, что всегда отличался спокойствием и здравомыслием, вышел к доске.

“Так! Все заткнулись и послушали меня!” – его голос, обычно ровный, теперь звучал напряженно, но властно. И, как ни странно, сработал. В классе моментально воцарилась тишина, нарушаемая лишь редкими, запоздалыми схлипами.

«Мы попали в какую-то задницу,» – продолжил Антон, его взгляд скользил по нашим испуганным лицам, – «и нам нужно успокоиться и переварить всё, что на нас сейчас скинули. Мы где-то в каком-то измерении, и тут на нас ведется охота. А выйти отсюда можно, найдя какую-то фигню, перебив каких-то челиков, либо перебив друг друга. И это всё звучит как полная шиза, в которую никто из нас не верит, так?»

«Да,» – выдохнул кто-то. «Так,» – отозвался другой. «Конечно, нас просто похитили! Нас хотят напугать, заставить думать, что отсюда нет выхода!» – продолжали по очереди доноситься ответы из разных уголков класса, в каждом из которых слышались нотки недоверия, возмущения и надежды на скорейшее пробуждение от этого кошмара.

Антон, словно подтверждая их слова, кивнул, его спокойный взгляд скользнул по растерянным лицам одноклассников. «Ну вот!» – повторил он, его голос звучал ровно, но в нем проскальзывали нотки решимости, – «Давайте проверим. Нам сказали, что дверь должна отпереться после его ухода. Что ж, посмотрим. Это первое, что нужно сделать.»

Он сделал небольшую паузу, и затем, словно вспомнив что-то важное, направился к окну. Его взгляд задержался на прочном стекле, которое теперь выглядело совсем иначе, чем раньше. Оно уже не казалось просто окном в школьный двор. Оно было чем-то большим, чем барьером, отделяющим нас от внешнего мира. «И давайте ещё кое-что проверим,» – добавил он, его голос теперь звучал более серьезно.

С этими словами Антон, не раздумывая, подошел к одному из стульев. Он схватил его, ощущая, как налились мышцы от напряжения, и со всей силы швырнул его в окно.

Мы замерли, ожидая если не чуда, то хотя бы хрупкости стекла. Но стул, пролетев несколько метров по воздуху, с грохотом ударился о поверхность окна. И… отскочил. Не оставив на нем ни единой царапины, ни единого скола.

Тишина, повисшая в классе, была оглушительной. Надежда, еще недавно теплившаяся в сердцах, погасла. Изумление сменилось страхом, неверие – осознанием. Стул упал на пол, а мы, потрясенные, осознали, что находимся не в обычном классе. Мы были в ловушке, в ловушке, из которой просто так выбраться не получится.

«Так…» – пробормотал Антон, подходя к окну и проводя пальцем по гладкой, неповрежденной поверхности. – «Ну, стекло, скорее всего, закаленное. Это объясняет прочность.» Он кивнул, словно сам себе, и продолжил, обращаясь к классу: «Нам сказали, что у нас тут есть припасы, но не сказали, где. Кто-нибудь осматривал шкафы?»

Понятное дело, никто из нас, ошеломленных и напуганных, не занимался такими бытовыми вопросами, как осмотр шкафов. Все наши мысли были заняты нелепым исчезновением, странным классом и загадочным исчезновением Романова.

«Хорошо,» – решил Антон. – «Давайте проверим все шкафы. Вместе.»

И мы, как один, начали методичный обыск. Проверяли каждую полку, каждый ящик, каждый закоулок. И действительно, вскоре начали появляться первые находки. В одном из шкафов обнаружились десять литров воды в пластиковых канистрах. В другом – пара десятков банок тушенки. Потом нашли мешочек с гречкой, который, казалось, был единственным видом крупы. Внезапно кто-то вытащил из-под парты острый охотничий нож, а из дальнего шкафа – пару подушек и одеял. Были также найдены сладости – конфеты, заботливо уложенные в мешок, и, что самое странное, мешок с землей, весом килограммов десять, как мы потом прикинули.