Тень двадцатого года

Любопытно, что на банках тушенки, на конфетах, да и, в принципе, на всех найденных вещах не было ни маркировки, ни названий. Просто голые, ничем не примечательные упаковки. Словно всё это было специально приготовлено для нас, но без каких-либо опознавательных знаков. Это добавляло еще один штрих к общей картине абсурда, в который мы угодили.

Мы аккуратно сложили все наши находки на учительский стол. Это был самый большой стол в классе, и теперь он служил импровизированным складом наших скудных припасов. Мы, всем классом, склонились над этими вещами, пытаясь осмыслить, что же нам досталось.

«Не густо…» – тихо произнесла Лера, ее голос звучал растерянно. «Действительно,» – согласился Андрей, с горечью глядя на скудный набор.

В этот момент Ваня, всегда отличавшийся практичностью, резко взял нож в руки. Он повертел его, ощущая вес и баланс.

«Острый,» – констатировал он, его глаза внимательно изучали лезвие. – «Заточен великолепно, да и сделан явно не из вторсырья. Чистая сталь!»

«А ты разбираешься в них, что ли?» – с удивлением спросил Женя, никогда не замечавший в Ване такой тяги к ножам. «Немного,» – ответил Ваня, продолжая вертеть нож. – «Батя охотник, и часто их покупает, так как часто их теряет там же, в лесах.»

Его слова прозвучали как луч надежды в этом мрачном хаосе. Если Ваня разбирается в ножах, возможно, он сможет помочь нам и с другими вещами. Возможно, он знает, как выжить в этих условиях.

«Ну вот! Нож уже есть, теперь давайте резать друг друга», – ляпнул Никита и, подхихикивая, ткнул пальцем в плечо Вани.

«Окей, ты первый на очереди», – ответил Ваня с самым серьезным видом, и демонстративно замахнулся ножом. Никита взвизгнул и отпрыгнул в сторону: «Эй, стой! Я ж пошутил!»

Ваня картинно нахмурился, снова замахнулся, на этот раз схватив Никиту за рукав. «А я – нет!» – прорычал он сквозь зубы. В классе воцарилась тишина. Все замерли, готовые заорать от ужаса.

Но тут Ваня расхохотался и отпустил рукав Никиты. «Видели бы вы сейчас свои рожи! Испугались, что я и правда конченный?» Он вытер выступившие от смеха слезы. «Ну вы и дауны!»

Класс выдохнул, как после забега на длинную дистанцию. Напряжение немного спало, и мы, словно стая перепуганных птиц, вновь принялись обсуждать наше кошмарное положение, пытаясь хоть как-то объяснить происходящее и наметить дальнейшие действия. В голове каждого ворочались сотни вопросов, но ответов не было.

«Я вот считаю, что всё происходящее – часть какого-нибудь безумного ток-шоу! Ну, как в Японии, знаете, когда чувака закрывают в комнате и выдают ему всякую рандомную фигню, а он должен выжить. Может, и у нас так же? Только в масштабах целого класса?» – предположил Дима, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие оптимизма и бодрости духа. Он даже попытался улыбнуться, но улыбка получилась какой-то кривой и натянутой.

«Бред какой-то! Мы в России, а не в Японии, и за похищение целого класса для чего-то подобного любому телеканалу светит такой штраф, что они до скончания веков расплачиваться будут», – возразил кто-то из задних рядов, чей голос дрожал от страха. Версия Димы казалась слишком нереальной, чтобы в нее поверить.

«А может, это ток-шоу для даркнета? Знаете, для тех, кто готов платить огромные деньги, чтобы смотреть на чужие страдания?» – тихо, но отчетливо предположила Оля, и в ее голосе прозвучала такая тревога, что по коже побежали мурашки. Версия с даркнетом казалась еще более ужасной, чем просто ток-шоу.

«Как вариант… Но очень мрачный вариант», – сказал Андрей, нахмурившись и почесав затылок. – «Но… Как мы тогда объясним момент, когда этот Антон Павлович рассадил нас по партам? Это же какая-то магия! И как он нас заморозил, что мы и слова сказать не могли? Это точно не похоже на обычное шоу.»

«Пф! Да газом нас усыпили, пока мы в отключке были, расставили по местам, потом вкололи что-нибудь типа анестезии, чтобы мы не дергались. Вот и все», – отмахнулся Дима, пытаясь заглушить страх более правдоподобной, хотя и бредовой версией.

«Ну, хз… Должны же быть следы какие-то, побочки, в конце концов. Ну, вот как когда мы проснулись в начале, нас всех тошнило, в глазах двоилось, голова раскалывалась, и головокружение жуткое было. Вот этот момент можно приписать к снотворному или анестезии. Но в момент с Антоном Павловичем ничего подобного не было. Никаких побочек. Как будто нас просто выключили и включили заново», – возразил Андрей, явно не убежденный версией с газом. Он внимательно оглядел каждого из нас, словно ища ответ в наших лицах. «И потом, как он вообще появился в классе? Двери заперты, окна тоже… Что-то тут не сходится.»

«Ладно тогда, как вариант – гипноз? Как по мне, вполне рабочая тема», – сказал я, решив все-таки принять участие в мозговом штурме, хоть и с трудом. В глубине души я отлично помнил все произошедшее с директрисой и физруком, и прекрасно понимал, что мы реально «попали» во что-то чертовски опасное и необъяснимое. Но озвучивать свои страхи не хотелось, чтобы не сеять панику.

В то время как мы продолжали спор, пытаясь найти хоть какое-то рациональное объяснение происходящему, вдруг со стороны двери раздался резкий щелчок. Звук был настолько громким и неожиданным, что перебил все наши переговоры, заставив замолчать на полуслове.

Повисла тишина, нарушаемая лишь учащенным дыханием и стуком сердец. Медленно, словно по команде, весь класс повернулся в сторону двери. Ваня, крепче сжав в руке найденный нож, первым двинулся к ней, его лицо выражало решимость и настороженность. Следом за ним пошли и остальные парни, образовав импровизированный отряд, готовый ко всему. Страх и любопытство боролись в их глазах. Что ждет нас за этой дверью? Спасение? Или еще большая опасность?

Ваня, с ножом наготове, осторожно подошел к двери и, глубоко вздохнув, распахнул ее, выходя в коридор. Мы, настороженно переглядываясь, пошли следом за ним. Коридор оказался таким же, как и всегда: длинный, с рядами дверей кабинетов по одну сторону и окнами, выходящими на улицу, – по другую. Но что-то было не так. Коридор был неестественно темным, словно свет, даже лунный, отказывался проникать сюда. За окнами царила кромешная тьма. И еще здесь жутко пахло сыростью, словно мы оказались в заброшенном подвале, а воздух был ощутимо холоднее, чем в кабинете.

Переступив порог и выйдя в коридор, мы вдруг услышали жуткий вой, доносящийся со стороны лестничной клетки. Он был похож на вой стаи волков, но в этом вое отчетливо проскальзывали человеческие нотки, вызывая первобытный ужас. Многие парни, не выдержав, с криками бросились обратно в класс. В коридоре остались только я, Ваня, Антон и Дима, застывшие в оцепенении.

Спустя мгновение после жуткого воя, по лестнице, словно черная лавина, молниеносно поднялось огромное количество существ. Они были одеты в черные балахоны, а глубокие капюшоны скрывали их лица. В руках у них сверкали ножи. Я в панике обернулся в другой конец коридора и увидел, что и с той стороны они тоже поднялись, и все бегут к нам. Не раздумывая ни секунды, мы бросились обратно в класс, пытаясь закрыть за собой дверь. Но в суматохе и панике Дима, захлопывая дверь, не заметил, как одна из этих тварей успела проскользнуть внутрь вместе с нами.

Существо, не теряя ни секунды, с диким рыком бросилось прямо в толпу, словно хищник, выбравший свою жертву. Но Никита, проявив недюжинную реакцию, успел огреть тварь стулом, сбив ее с ног. Существо, зашатавшись, попыталось подняться, но тут же Ваня, не давая ему опомниться, с яростным криком вонзил нож прямо в голову.

Существо мгновенно обмякло, перестав подавать признаки жизни. Из раны, расползаясь черным пятном по полу, хлынула странная, темная жижа, которая тут же начала испаряться, оставляя после себя лишь слабый запах гари.

Осторожно приблизившись к поверженному врагу, мы, переглядываясь, сняли с существа капюшон, пытаясь рассмотреть его лицо. Оно было обезображено глубокими, уродливыми шрамами и ожогами, словно его лицо когда-то было объято пламенем. Кожа, натянутая на кости, имела болезненный, багрово-фиолетовый оттенок. Один глаз был затянут мутной пленкой, а на месте носа виднелась лишь кривая, запавшая яма.

Пока мы с ужасом рассматривали изуродованное лицо существа, его тело начало медленно таять, превращаясь в ту самую черную жижу, которая испарялась, не оставляя после себя ничего, кроме запаха гари. Стало очевидно, что ножи, которые они носили с собой, были не просто оружием, а частью их самих, продолжением их тел. Заиметь их оружие, таким образом, не представлялось возможным.

В этот момент ни у кого из нас не осталось ни малейшего сомнения: все, что говорил Антон Павлович, – жуткая, но реальность. Мир, в котором мы оказались, был кошмаром, и мы должны были выжить в нем любой ценой.

Пока мы, словно парализованные, стояли и смотрели, как тело твари тает, превращаясь в зловонную лужу, в дверь нашего кабинета стали неистово ломиться. Дверь, к счастью, открывалась наружу, но твари, словно обезумевшие, пытались выломать ее внутрь, что пока и спасало нас от неминуемой гибели.

Я, как человек, стоявший ближе всех к двери, бросился ее держать, вложив в это все свои силы. Подбежав к двери, я увидел в замочной скважине ключ. Не раздумывая ни секунды, я повернул его, запирая дверь на замок. И тут же, словно по волшебству, твари прекратили ломиться, будто наткнувшись на невидимую преграду.

Я с облегчением выдохнул, сполз по двери на пол, обессиленно прислонившись к ней спиной. И в этот момент по всему кабинету раздался хорошо знакомый голос: «Внимание! Говорит ваш покорный слуга, Антон Павлович. Забыл вам сказать, дорогие мои ученики, вы должны следить за дверями! Пока эти твари достаточно тупые и не понимают, как правильно пользоваться дверями, и как на вас охотиться, но они будут со временем умнее, и такая оплошность, как незапертая дверь, может стоить вам жизни. На этом все. Прощаюсь!»

По классу вновь прокатился хаос, но на этот раз он был иным – куда более диким и отчаянным. Паника, словно зараза, охватила большинство. Кто-то в истерике кричал, что мы все умрем, заламывая руки и прикрывая рот ладонями. Другие, словно обезумевшие, бросились обыскивать каждый угол, каждую щель, выискивая камеры, жучки и микрофоны, надеясь найти хоть какую-то зацепку, хоть какое-то объяснение происходящего, которое не сводилось бы к чистой фантасмагории.

Я же, напротив, будто каменная статуя, не сдвинулся ни на йоту от двери, которую только что удалось запереть. Сидя на холодном полу, прислонившись к дереву, которое казалось единственной преградой между нами и кошмаром, я смотрел на этот разбушевавшийся вокруг меня хаос. Я видел их страх, их отчаяние, их безумные попытки найти логику там, где ее, скорее всего, и в помине не было. Но мой разум был сфокусирован на другом – на двери, на замке, на том, что мы все еще в относительной безопасности. И на том, что слова Антона Павловича, каким бы абсурдным ни казался его тон, несли в себе нечто важное. Слова о том, что они учатся. А это означало, что все только начиналось.

Спустя час, когда первая волна паники схлынула, в классе воцарилась какая-то странная, надтреснутая тишина. Одни, изможденные слезами и страхом, мирно уснули, свернувшись калачиком на партах. Другие, с потерянным взглядом, сидели, выводя на листках бумаги что-то вроде предсмертных записок – их пальцы дрожали, а глаза были полны отчаяния. Я же, как и некоторые другие, просто сидел, уставившись в одну точку, погруженный в собственные размышления, пытаясь уложить в голове всю сюрреалистичность происходящего.

В этот момент к доске вышла Лера. Ее голос, осипший от долгих рыданий, прозвучал удивительно уверенно, хотя и с нотками усталости: «Ребят! Я понимаю, сейчас нам всем нелегко, и страшно до чертиков, но… по всей видимости, нам нужно это принять. Мы люди, и нам не в первой приспосабливаться к худшим условиям. Так что давайте соберемся, возьмем себя в руки и найдем отсюда выход!» В ее словах, несмотря на хрипоту, прозвучала какая-то искра надежды, которая, казалось, смогла разбудить в нас угасающий огонек.

Она прокашлялась и продолжила, обращаясь к классу: «И для начала, нам бы не помешало поесть… Как вам такая идея?»

«Еда!» – эта мысль эхом отдалась в моей голове и желудке. Я вдруг осознал, что с самого утра ничего не ел.

«Отличная идея! Думаю, нам всем нужно плотно похавать!» – неожиданно крикнул Саша, чьего голоса мы до этого не слышали, и который, видимо, притаился где-то в дальнем углу.

Его слова словно разрядили обстановку. Толпа зашевелилась, между ребятами пошли перешептывания, на лицах мелькнуло что-то похожее на радость. Но тут же наступила другая проблема, о которой я и спросил вслух: «А в чем нам, собственно, готовить?» Вопрос повис в воздухе, возвращая нас из хрупкого мира надежды в суровую реальность.

Ну как в чем? А ведро для мытья полов?” – с энтузиазмом воскликнул Никита, подхватывая с пола грязноватое пластиковое ведро. Он поставил его на парту в центре класса, словно предлагая священный артефакт: “Да, оно грязное, но его можно помыть!”

“Хорошо, а как огонь разводить будем? Нет, не так… Из чего?” – тут же подхватил я, чувствуя, как мои последние силы покидают меня от голода, и мысль о еде становилась навязчивой идеей.

Никита резко впал в ступор, беспомощно вертя ведро в руках. “Ну… Э-э…”

“Давайте просто шкаф разберем на дрова!” – неожиданно предложил Женя, подходя к массивным деревянным дверцам шкафа, стоящего у стены, и оценивающе постукивая по нему.

“Не, плохая идея!” – тут же возразила Оля, подходя к тому же шкафу. – “Я там видела небольшой тазик! Давайте просто гречку туда положим, дадим ей набухнуть, и тогда поедим!”

“Сырую, что ли?” – перебила ее Даша, явно скептически настроенная.

“Не сырую, а запаренную! Так она даже полезнее будет”, – парировала Оля, старательно сохраняя спокойствие.

“И сколько ее ждать в таком случае?” – продолжила Даша, и ответ Оли – “Часов пять” – вызвал волну разочарования и недовольства. Пять часов ждать еды, когда желудок сводит от голода? Это было невыносимо. Но в этот момент я решил заступиться за Олю, предложив компромисс, который, как мне казалось, мог бы всех устроить: “Вообщем, давайте сделаем так! Гречку оставим набухать, а сами пока поедим консервы!”

Моя идея была встречена бурной радостью. Все ринулись к банкам с консервами, которые, к счастью, оказались на столе у учителя. Но тут дорогу нам преградил Ваня. Он встал у стола, преграждая всем путь, и, держа в руке нож, грозно заявил: “Так, бля! В сторону, дикари! Налетели, у нас их мало, так что нужно экономить! Или вы хотите до конца месяца этой гречкой давиться? Или, может, вам просто до столовой идти?” Его слова, хотя и были резкими, остановили всех. Нам действительно нужно было думать о будущем, а не только о сиюминутном насыщении.

“Да, что это мы…” – сказал Антон, явно придя в себя от изначальной паники и теперь поддерживая Ваню, чья роль “охранника” казалась ему правильной. Его голос звучал спокойнее, но в нем все еще ощущалась тревога. – “Давайте пока съедим пять банок. Разлив между нами всеми.”

Эта фраза повисла в воздухе, обрисовывая всю нелепость и остроту нашего положения. 24 человека и всего 5 банок консервов – драгоценный, но такой мизерный запас. Но, несмотря на очевидную недостаточность, голод брал свое, и мы все, словно по негласному соглашению, кивнули.

Оля, словно вспомнив о своих наблюдениях, направилась к тому самому шкафу. К нашей несказанной радости, кроме таза, там обнаружились и наши старые добрые тарелки, ложки и кружки – то, что мы, видимо, забыли после какого-то давнего чаепития, когда еще не было ни черных балахонов, ни жутких воев, ни загадочных учителей. Оля, как заботливая хозяйка, быстро раздала всем необходимое. Пока она сосредоточенно заливала гречку водой в тазике, давая ей возможность набухнуть, Ваня, с присущей ему деловитостью, принялся вскрывать консервные банки.

Каждый из нас получил по крошечной ложке содержимого. Это было настолько мало, что казалось издевательством. Не успели мы проглотить первую порцию, как стало очевидно – этого катастрофически не хватает. Скрепя сердце, пришлось открывать еще две банки. Я устроился за партой, сжимая в руке свою тарелку. Мне досталось немного жира и крошечный, буквально в пару миллиметров, кусочек мяса. У моего соседа по парте ситуация была еще хуже – у него был лишь один жирный, маслянистый кусок. Но в тот момент никто не жаловался. Мы ели быстро, жадно, стараясь растянуть это скудное угощение, превращая каждый глоток в маленькое событие, которое помогало забыть о происходящем, хотя бы на несколько мгновений.

Когда мы доели, Ваня, видимо, решил, что нужно хоть как-то подсластить наш первый день в этом кошмаре. Он достал откуда-то небольшую конфету, которую, как он сказал, нашел еще при обыске. Затем, с присущей ему аккуратностью, он мелко нарезал ее ножом, разделив на крошечные, почти невесомые кусочки. Каждому из нас достался по такому микроскопическому угощению, которое, хоть и было мизерным, но ощутимо добавило ощущение чего-то нормального в этот безумный день.

Так, с остатками гречки, консервов и крошечными сладкими крошками, прошел наш первый день в этом странном, пугающем мире. День, который начался с обычного школьного собрания, а закончился борьбой за выживание. И мы не знали, что ждет нас завтра.

После столь “сытного” ужина, если это можно было так назвать, я решил немного вздремнуть. У многих из нас были с собой рюкзаки, полные тетрадей, ручек и прочей школьной утвари, но сейчас мой рюкзак послужил мне подушкой. Я обхватил его руками, положил голову и медленно погрузился в сон.

Спал я крепко, пока резкий крик не вырвал меня из объятий Морфея. Я резко сел и увидел, как Андрей и Александр устроили потасовку.

“Выверни карман, крыса!” – кричал Андрей, держа Сашу за руку, которая была судорожно спрятана в карман. – “Да пошел ты, жирдяй!” ,в этот момент Ваня проснулся и подбежал с криком “Что случилось?”

Андрей, не выпуская Сашиной руки, которая всё ещё была судорожно спрятана в кармане, посмотрел на Ваню: “Этот отброс со стола конфету умыкнул, что нам выдали, и спрятал в карман!”

“Да пошел ты, жирдяй!” – раздалось в ответ, и Саша, наконец-то вырвавшись из цепких пальцев Андрея, отшатнулся. Его обычно спокойное лицо, с легкой смуглотой, обрамленное русыми, немного растрепанными волосами, сейчас было напряжено. Среднее телосложение не выдавало в нем борца, но он стоял, выпрямившись, и пытался выпутаться из обвинений.

“Ты отброс общества, так еще и вор!” – продолжал наседать Андрей, его собственное лицо, припухшее от волнения, выражало неподдельную злость. Он тяжело дышал, явно тратя последние силы на эту словесную битву.

“Это моя конфета! Ты, свиноматка, просто пытаешься ее у меня отнять!” – выкрикнул Саша, снова пытаясь вырваться, но Андрей держал его крепко.

“Если это твоя конфета, достань и покажи”, – резко вмешался Никита, который, видимо, не желал, чтобы остатки нашего скудного пайка делили в таких условиях.

Саша, воспользовавшись моментом, когда Андрей немного ослабил хватку, наконец-то освободился. Он не стал спорить, не стал доказывать. Вместо этого, он пулей рванул к выходу из класса. На бегу, не сбавляя темпа, он судорожно вытащил из кармана ту самую конфету. Не теряя ни секунды, он развернул бумажную обертку и отправил ее в рот, разжевывая ее с такой скоростью, словно боялся, что ее отнимут прямо изо рта.

В этот момент Андрей, который все еще стоял, тяжело дыша, поднял с пола бумажную обертку. Она была простой, белой, без каких-либо надписей – точно такой же, как те, в которые были завернуты наши скудные сладости, выданные нам ранее. Это был неопровержимый факт. В этот момент стало ясно, что Андрей, несмотря на свою внешность и гнев, был прав. Александр действительно украл конфету.

Саша, дожевав последний кусочек, с вызовом крикнул: “Ну и что? Будто бы никто из вас так не хотел бы сделать или не сделал бы?” Его голос, хоть и был слегка приглушен остатками конфеты, звучал дерзко.

Андрей, явно не собираясь останавливаться, снова набросился на Сашу, подойдя к нему вплотную. “Да мы все так думаем, но держим в руках! А ты, сучий потрох, не можешь этого сделать!” – его слова были полны презрения и злости, словно Саша не просто украл конфету, а совершил какое-то немыслимое преступление против всего класса.

В этот самый момент Женя, который, казалось, наблюдал за всем этим со стороны, внезапно подался вперед. Он подошел к Саше со спины, стремительно, без предупреждения, и схватил его за горло. С неожиданной силой он начал медленно, но неумолимо опускать Сашу на колени, заставляя его съежиться под натиском. “А ты извиниться перед нами не хочешь, а?!” – прорычал Женя, его голос был низким и угрожающим, полный сдерживаемой ярости. Саша, задыхаясь и пытаясь выпутаться, оказался в полной власти Жени.

“Мы тебя не слышим!” – снова выкрикнул Андрей, его голос звучал как сквозь зубы. Он стоял перед Сашей, который, сбитый с ног и всё ещё задыхающийся, пытался выпутаться из цепких объятий Жени. Саша был на коленях, но в его глазах всё ещё горела искра неповиновения.

Но в этот момент, будто почувствовав внезапный прилив адреналина, Саша сумел вывернуться из рук Жени. Это было резкое, отчаянное движение, результат чисто инстинктивного желания выжить и защититься. Не теряя ни секунды, не давая себе времени на раздумья, он резко вскинул голову. В следующее мгновение его кулак встретился с лицом Андрея. Удар пришелся точно в челюсть, и Андрей отшатнулся, схватившись рукой за кровоточащую губу. Этот удар, неожиданный и сильный, был первым физическим проявлением ярости, которое мы увидели в Саше.

Женя, невозмутимый и быстрый, как тень, тут же снова бросился к Саше. На этот раз его действия были более расчетливыми. Он схватил Сашу за руки, крепко прижав его к себе со спины, надежно фиксируя его руки и лишая его возможности нанести новый удар или вырваться. Саша беспомощно болтался в его хватке, его тело напряглось в тщетной попытке освободиться, но сила Жени была подавляющей. В его глазах, направленных на Андрея, ещё плескалась ярость, но теперь она была закована в стальную хватку Жени.

Я, как и многие другие, инстинктивно подошел ближе, словно притянутый к эпицентру этого внезапного конфликта. Зрелище было напряженным, воздух гудел от невысказанной агрессии. Андрей, все еще стоявший перед Сашей, который оставался в хватке Жени, отдернул руку от своего лица. Он внимательно рассматривал выступившую кровь, которая тонкой струйкой стекала по его пальцам. Затем он поднял взгляд на Сашу.

“Знаешь,” – произнес Андрей, и его голос, только что кипевший от злости, вдруг стал удивительно спокойным, почти ледяным. – “мы ведь с тобой никогда до крови не дрались. Впрочем, ты как был ничтожеством, которого все избивали, так и остался.” В этих словах не было прежней бравады, скорее, какая-то холодая констатация факта, окрашенная легким презрением. Андрей будто изменился на глазах, как будто сбросил маску гнева и надел другую – маску расчетливой силы.

Он сделал шаг вперед, приблизившись к Жене, и тихо попросил: “Отпусти его.” Женя, без лишних слов, ослабил хватку. Как только Саша почувствовал, что его держат слабее, он тут же, словно пружина, рванул вперед, пытаясь нанести еще один удар Андрею. Но Андрей был готов. Его тело, несмотря на только что полученный удар, среагировало молниеносно. Он увернулся от стремительного удара Саши, а затем сам нанес ответный. Первый удар пришелся в нос, и мы услышали характерный хруст. Лицо Саши исказилось от боли, кровь хлынула сильнее. Прежде чем Саша успел опомниться, Андрей, воспользовавшись его замешательством, подскочил ближе и ударил его коленом в живот. Удар был настолько сильным, что Саша, охнув, согнулся пополам и рухнул на колени.

Это было особенно странно, потому что Андрей никогда не был задирой. Мы знали его как сторонника борьбы, как парня, который мог заламывать людей и просто своим весом давить оппонента на землю, удерживая его там. Его сила была в технике и выносливости, а не в резких, кулачных ударах. Но сейчас он дрался всерьез, и это было пугающе. Саша, всё ещё на коленях, тяжело дыша, тут же получил удар ногой по лицу. Андрей, теперь уже полностью погруженный в эту новую для него агрессию, продолжал бить его ногами, не давая Саше ни единого шанса подняться или ответить.

Я, наблюдая за этим жестоким избиением, больше не мог оставаться в стороне. Зрелище было слишком отвратительным, слишком бесчеловечным. Я сделал шаг вперед, схватил Андрея сзади за плечи и изо всех сил потянул его от Саши. В этот момент Ваня, который до сих пор стоял в стороне, словно оцепенев, наконец-то решил вмешаться. Он подбежал к лежащему Саше и принялся помогать ему подняться, вытаскивая его из-под ног Андрея.

Туша Андрея, пылающая яростью, пыталась вырваться из моей хватки, и я с трудом удерживал его. Его мышцы напряглись, каждый его мускул был готов к новому рывку. “Дай добить мне эту псину!” – выдохнул он, его голос был на грани срыва, словно он вот-вот потеряет всякий контроль.