Истории Кваэр
- -
- 100%
- +
Девушка чувствовала, как её собственные губы непроизвольно сжимаются в тонкую линию. «Где Ансорус, там и Сор», – пронеслось у неё в голове. Эти двое давно стали братьями, пусть и не имели общей крови – если Сор был неудержимой горной рекой, то Ансорус оставался каменной плотиной на его пути.
Её пальцы судорожно сжали деревянную перегородку. Внутри всё кипело: «Подойти к обмундированию волка с таким невежеством, а теперь ещё и гоняет брата как посыльного».
Ансорус шёл с привычной неторопливостью. Одной рукой он придерживал аккуратный бумажный сверток и кажется совсем не замечал раздражения Холаны.
– О, Холана, рад тебя видеть, – радостно воскликнул Ансорус – Как… удачно, что ты здесь.
Холану едва не передернуло от этой наигранности. В ответ на приветствие девушка молча кивнула.
«Удивительно, что главного волчьего можно найти рядом со стойлами агилканов», съязвила про себя девушка, хотя несомненно эти слова отразились на ее лице.
Как только они поравнялись, Холана вытянула руку вперед, преграждая путь.
– Никаких угощений. Он ещё не поправился, – бросила она, подчеркнуто хмуря брови, хотя в голосе уже слышалась фальшивая строгость.
– Тогда пусти на угощение кого-нибудь другого, – Ансорус ухмыльнулся, протягивая свёрток с нарочито невинным видом.
Бумага шуршала знакомо, а лёгкий рыбный запах уже выдавал содержимое. Сушёные угри – «золотая валюта» во всем Волчьем дворе.
– Пытаешься подкупить меня, чтобы выпустила Грома раньше срока? – спросила она, уже чувствуя, как гнев тает, словно снег на горячей шкуре волка.
Но в тот момент, когда пальцы коснулись лакомства, до неё дошло.
Угри были не для Грома. Для неё.
Ансорус стоял, скрестив руки, с выражением человека, который только что выиграл партию в кости без единого броска. Он знал: лучший способ растопить гнев Холаны – принести угощение её подопечным. Особенно то самое, от которого каждый агилкан терял остатки достоинства, начиная выпрашивать кусочки как щенок.
– Ни в коем случае. Просто хочу узнать, как Гром себя чувствует. Сор с ума сходит в четырех стенах, как медведь в клетке.
Холана аккуратно завернула лакомство обратно в бумагу, но было уже поздно – острые волчьи носы уловили вожделенный запах. Из соседних денников послышался нетерпеливый топот, а через прутья начали протискиваться любопытные морды с горящими глазами. Ледяная маска недовольства наконец соскользнула с её лица. Вместо неё появилось то особенное выражение, которое бывало только перед выгулом агилканов – лёгкий румянец, блеск в глазах и едва заметная улыбка, заставлявшая молодых волков вилять хвостами в предвкушении.
– После такого отдыха он в идеальном состоянии, – Холана невольно погладила ближайшую мохнатую голову, протиснувшуюся к её руке. – Остались лишь пара царапин от тех дурацких ремней…
Она резко повернулась к Ансорусу, указательный палец угрожающе поднялся:
– Передай моему ненаглядному братцу: если он ещё раз так халатно подготовит волка, я сама запрягу его вместо агилкана! Пусть побегает по манежу с седлом на спине и посмотрим, как долго его хваленая наездничья гордость продержится.
Глаза её сверкали, но в голосе уже слышались смешанные нотки – напускная строгость поверх искренней заботы. Ансорус лишь усмехнулся, он-то знал, что это «страшное» наказание Сор бы принял с восторгом, лишь бы снова оказаться в седле.
Гром просунул морду между прутьев. Желтые глаза внимательно наблюдали за всем происходящим, а острые уши поворачивались из стороны в сторону. Казалось невероятным, что эти грозные хищники, «Короли морей», с клыками способными прокусить металл, порой вели себя как любопытные щенки.
Гром внезапно замер и начал принюхиваться. Его ноздри задрожали, улавливая знакомый запах, а пристальный взгляд устремился на Ансоруса. В желтых глазах словно стоял немой вопрос: «Где он?» Но юноша только улыбнулся и нежно потрепал любопытную морду.
Ансорус вырос в тени Великого Дома. Таких как он называли хутэ – принятый в семью чужак, но для Моробэев он давно перестал быть чужим. С самых первых мгновений в Доме он уяснил главное: Моробэям было плевать на внешность и даже характер человека, преданность семье и ее идеалам, вот что охотничий Дом всегда ставил во главу угла. Верность Ансоруса стала тихой и нерушимой: ни громких клятв в верности, ни показательных выступлений за честь семьи – она жила в мелочах. Например в маленьком подарке для главного волчьего, чтобы смягчить гнев к ее брату. Просто потому, что так должно быть.
– Кстати, как Пепел? Файс завалил меня поручениями под потолок. Вряд ли смогу скоро вывести его.
Холана пожала плечами:
– Неплохо справляется. Выводила его с молодняком, дисциплинирует получше некоторых взрослых волков. До вожака конечно пока не дотягивает, но хорошее подспорье.
На лице Ансоруса проступила улыбка. Пусть Пепел и числился одним из стайных волков, но между ними сформировалась прочная связь, когда взгляда было достаточно вместо приказа. Пальцы Ансоруса непроизвольно сжались в кулак. Если он когда-нибудь получит право на фамилию Дома, то сделает Пепла свои волком.
Тень тревоги скользнула по лицу Холаны:
– Следующий выезд Вулкана… Не хочешь попробовать его вместо Пепла?
– Прошу, не начинай, – глухо проронил Ансорус, потирая переносицу.
– Я же вижу, как ты горбишься после долгой езды! – пальцы её впились в бока. – Пепел тебе не по росту. Ты не мальчишка, чтобы на пони кататься.
– Новое седло с удлиненными стременами скоро закончат. И ты уже забыла, что мы не раз проходили твои «испытания»? – на последних словах он сделал кавычки в воздухе. – Брус, лестница и все в полной амуниции! Даже твой любимый Вулкан не может похвастаться таким чувством баланса.
Повисшую тишину нарушил тяжелый вздох Холаны. В ее глазах читалось признание поражения.
– Как хочешь, – бросила девушка через плечо, отворачиваясь.
Внутри Холаны всегда горело одно стремление – создать идеальную гармонию между всадником и агилканом. В далеких морских просторах охотник мог полагаться только на своего волка и именно от их сыгранности могла зависеть жизнь обоих. Девушка не раз видела, как Пепел и Ансорус понимают друг друга без лишних слов. Волк без команд разворачивался по едва заметному движению ноги в стремени, а на слепых маршрутах полностью доверял наезднику. Но где-то внутри ее все равно поджидало сомнение. Страх ошибиться и заставлять страдать ее любимых агилканов всегда был где-то глубоко в сердце девушки. Ее забота порой перехлестывала через край, превращаясь в бесконечные испытания наездника и волка.
– Тогда хотя бы не забывай как следует затягивать подпруги и … – только начала Холана очередные наставления, как Ансорус перебил ее и сказал со всей серьезностью.
– Ну не знаю, на затяжку подпруг Пепел точно не жаловался. А вот на то, что ты лишний раз дергаешь стропы – регулярно.
Холана замерла и через мгновение вся ее строгость испарилась. Всё здание с десятком стойл залилось ярким, звонким смехом, даже самые сонные агилканы разворачивали уши в сторону прохода. Ансорус не знал, что веселит девушку больше, абсурдность его шуток или серьезность с которой он их выдавал. Но действовало это всегда хорошо, а большего ему и требовалось.
– Думаю Файс меня уже заждался, я пойду, – бросил Ансорус, направляясь к выходу.
– Я угощу Пепла угрями от твоего имени! – громко крикнула Холана ему вслед.
Ансорус не поворачиваясь, помахал ей рукой и скрылся за поворотом, Холана снова осталась наедине с волками. Окутавшая стойла тишина была куда привычнее для девушки. Она вдохнула запах соломы и шерсти. Теперь все было идеально.
Глава 14
Ансорус шагал по коридорам с тяжелой пачкой документов в руках. Каждый лист казался очередным камнем на плечах Великого Дома. В своем кабинете его уже ждал Файс – один из старших охотников. В последнее время дела у Великого дома шли хуже некуда, что очень скверно сказывались на настроение наставника. Охота – дыхание и хлеб Великого дома, теперь приносила только убытки и потери.
Ригель был слишком далек от угодий Великого чудовища и внутреннее море, опоясанное туманом, превратилось в непроходимую преграду. Охотники и их агилканы, привыкшие к молниеносным атакам, не выдерживали долгих переходов. Жажда добычи заставляла их бросаться в бой раньше времени – и тогда жертвами становились они сами. Некоторые слишком долго стояли на месте в тумане, пока холод не проникал в кости. Другие теряли бдительность и пропадали без следа. Туман, плотный, как молоко, лишал даже надежды на ориентиры – ни звезд, ни берегов, только белая пустота с блуждающими хэкиде. После пары провальных попыток, вылазки оказались под запретом. Пересечь внутреннее море от края до края, чтобы просто добраться до угодий само по себе было нелегкой задачей. Но в трапезном зале всё так же звенели кубки, а старшие охотники спорили о том, как лучше муштровать своих подопечных.
Ансорус переложил бумаги под мышку и расправил плечи перед дверью кабинета. Он нёс не отчёты о поражениях – а донесения для нового плана. Потому что, если бы глава сомневался – в кузницах бы стояла тишина. Моробэи верили, что их глава найдет выход, как находил всегда.
Кабинет Файса располагался в шаге от «Волчьего двора», намеренно близко, чтобы старый охотник мог в моменты спокойного одиночества наслаждаться видом первых тренировок буйного молодняка. Сквозь высокое окно открывался идеальный вид на манеж, где необузданная энергия юных агилканов била через край. Это доставляло ему глубокую радость. Неуемная жажда жизни в молодом существе била ключом, как когда-то и в нем самом – когда его собственное сердце стучало в унисон с диким ритмом охоты.
В дверь постучали и вошли без разрешения. Ансорус застал наставника в привычной позе – недвижимого, как утес. Файс был воплощением охотничьей дисциплины. Строгий и тонкий, с бледным цветом лица, он казался каменной статуей, что вечно может наблюдать за происходящим. Волосы – смесь вороньего крыла и седины, уложенные с безупречной точностью. На плоском лице сияли два голубых глаза. «Глаза волка» – редкий дар в семье Моробэев. Они всегда видели больше чем мог бы заметить обычный человек, от пронзительного взора не спасало ничто.
Зачастую при первом знакомстве с Файсом люди невольно одергивали руку во время рукопожатия. Все ладони и даже предплечья старшего охотника были покрыты глубокими уродливыми шрамами – не осталось ни единого целого места. Сетка рваных отметин будоражила даже самых прожженных бойцов.
Ансорус разложил бумаги в абсолютной тишине и отметил, что его наставник еще более задумчивый чем обычно. Однако он не стал нарушать тишину, а лишь подбросил несколько дров в камин из поленницы и сел на мягкое кресло. Файс не обратил никакого внимания на своего нового гостя, а лишь продолжил наблюдать за небом и крышами, и снующими белыми чайками.
Кабинет Файса был небольшим, но удивительно уютным. Он был будто выточен под нужды старого охотника, здесь царил строгий порядок. В затейливом орнаменте массивного стола стая волков загоняла добычу, а на тяжелых ножках распустились цветы из дерева. Пара потертых кресел с выцветшей зеленой обивкой пережили сотни «воспитательных бесед» и даже если бы они протерлись до дыр Файс бы их все равно не сменил. Именно на этих креслах бесчисленное количество раз сидели Ансорус и Сор после своих выходок. И теперь они служит напоминанием не только о строгости, но и о доброте наставника. Ведь до отца Сора доходила только половина выходок сына.
Внезапно Файс словно ожил. Он подошел к столу, посмотрел на новые бумаги и глухо цыкнул. Его пальцы на мгновение замерли над стопкой отчетов, затем его ладонь тяжело опустилась на бумаги.
– Это все? – спросил он хриплым прокуренным голосом.
Ансорус кивнул в ответ, но тут же осекся – старший охотник терпеть не мог немых ответов.
– Да. Это последние отчеты, – торопливо добавил он.
Файс оглядел комнату с таким подозрением, будто в ней прятались шпионы. Резким движением он дернул шнур – плотная штора упала, отрезая кабинет от внешнего мира. Небольшую комнату освещал только дрожащий свет от камина.
– Как ученику, хочу тебе кое-что рассказать, – начал он, доставая из ящика длинную трубку с резным морским змеем на мундштуке. Табак сыпался из мешочка ровными порциями, в этих руках не было и тени дрожи. – …ты должен это знать.
– Внимательно вас слушаю, – Ансорус выпрямился, чувствуя, как по спине пробежал холод.
– Положение дел у нас печальное, это ты и без меня знаешь. Судя по толщине отчетов от нас ушла еще дюжина мастеровых. Но это предсказуемо. Мы не можем дать им достаточно работы или денег, чтобы они могли накормить свои семьи.
Файс крепко затянулся трубкой и выдохнул целое облако дыма. В глаза защипало. Комнатку наполнил запах крепкого табака, обжигающего горло.
– Почти весь старший состав охотников скоро отправиться в достаточно длительное путешествие. Подробности только по возвращению.
Файс сделал еще затяжку и замер, словно еще раз взвешивая свои мысли.
«Наставник говорит об айлунах и старших охотниках? Даже если они покинут Ригель на время, вряд ли случится что-то по-настоящему страшное. Файс не из тех, кто станет переживать за остров, полный опытных охотников и бойцов. Здесь на тревогу стянется вооруженных людей больше, чем охраны в столичном дворце. Мастеровые, охотники из других Домов тоже в стороне не останутся. Нет, тут что-то другое.» Начал думать про себя Ансорус, сдерживая подходящий приступ кашля от дыма.
– Я беспокоюсь, что вожак, оставшийся без вожжей может затянуть всех нас в пучину.
В словах Файса была горечь. Он медленно повертел трубку в пальцах, наблюдая, как пепел осыпается на стол.
Ансорус не поверил своим ушам:
«Нет, нет, наставник же может говорить такое о ноёне (господин). Затянуть в пучину? Решения главы неоспоримы и всегда верны!».
– Старшие охотники просто советники. Наши голоса могут только шептать, предостерегать. Для представления интересов Дома хватило бы только этого. Но айлуны…
Трубка резко стукнула о стол, а в глазах Файса пробежала глубокого скрываемая искра ярости:
– Они единственные могут оспорить решение главы, и они почти всем составом покинут остров.
Ансорус не выдержал, он вскочил со своего места, так что кресло грохнулось на пол.
– Если ноён так решил значит это самый лучший из вариантов!
Старший охотник лишь углубился в кресло и продолжал делать одну глубокую затяжку за другой. Его лицо оставалось непроницаемым. Вся комната медленно заполнялась дымом.
– Это лишь предположение, – спокойно продолжил Файс. – Но я ставил свою жизнь на карту бесчисленное количество раз еще до того, как брат стал главой. Интересы Дома для меня на первом месте.
Наставник трубкой ткнул в сторону Ансоруса:
– Просто держи ухо востро, наблюдай и анализируй. Как я тебя учил. Он уже давно не тот, кто подбирает маленьких оборванцев и даёт им кров и заботу.
Комната превратилась в дымовую пещеру. Ансорус пытался глубоко вдохнуть, чтобы усмирить гнев, но табак только сильнее драл горло. Горечь быстро отрезвляла горячий и пульсирующий мозг юноши. Ярость мимолетно стихала, оставляя за собой лишь стыд и заставляя горло сжиматься, словно в нем застряла кость.
– Я вижу, как нити сплетаются в узел, но не могу понять на чьей шее они затянутся. Мойры путают мне все карты.
«Мойры…», с презрением подумал Ансорус. «Что вообще эта троица из Дома Тогонэри забыла в нашем доме. Может все беспокойство Файса из-за них? Наверняка. Не верю в то, что наставник может сомневаться в ноёне.»
Он бросил взгляд на занавешенное окно, где плотная ткань шторы даже в солнечную погоду создавала полумрак.
«Все же не зря кличка „Мойры“ к ним так легко прицепились. Даже Файс, всегда такой принципиальный в формальностях, теперь называет их только так. У живых так называли богинь судьбы и чего-то подобного, в хрониках Нокта – три чудовища в человеческом обличье. И в отличие от мира живущих эта история не была вымыслом.»
– Не беспокойтесь, – голос Ансоруса прозвучал тверже, чем он ожидал. – В ваше отсутствие я буду вести домовую книгу, все отчеты будут в порядке. И если возникнут проблемы…
Он намеренно замолчал, давая понять, что не станет уточнять, какие именно методы применит.
– Рад, что могу на тебя положиться.
Старший охотник улыбнулся, хотя это и было больше похожа на оскал – немного хищный. Однако в глазах Файса было спокойствие.
Покидая кабинет, Ансоруса не покидало беспокойство. «Нужно было быть сдержаннее, так глупо вышел из себя. Все же не верю, что наставник сказал такое в лоб! Искать подвох в решениях Ноёна, все равно что сомневаться в клятве на шрамах! Это было предупреждение об опасности Мойр, не больше… ” Когда кожи Ансоруса коснулся ядовитый свет, а волосами заиграл морской бриз, все тревоги стихли.
«Да, именно так».
***
По золотистому песку пляжа, оставляя четкие следы босых ног, шла девушка. В ее руках – потрепанная записная книжка, страницы которой вздулись от обилия вложенных бумаг и заметок. Каждый шаг сопровождался шелестом – будто стая насекомых перебирала крыльями. Она писала графитовым стержнем, обмотанным веревкой – странный инструмент, больше похожий на обгоревшую кость, чем на пишущую принадлежность. Ее правая рука была испещрена чернильными пятнами, въевшимися так глубоко, что кожа местами приобрела синеватый оттенок старого пергамента.
Внезапно поднялся ветер, теплый воздух с моря сменился на холодный. Девушка сразу же сделала пометку на полях. Ёна не замечала испачканных рук, все ее внимание приковал необычный ветер. В Ламинарном заливе господствовало теплое течение и холодный ветер был тут редким гостем. Длинные каштановые волосы, стянутые синей лентой, развевались позади, а несколько упрямых прядей так и норовили попасть в глаза.
Ёна закрыла книгу, она наконец сделала все необходимые записи.
«Откуда ты идешь и что с собой несешь». Даже в своих мыслях девушка шептала эти слова.
Картография была не просто увлечением Ёна – это была одержимость, пронизывающая каждую клеточку ее существа. Если бы позволили обстоятельства, она потратила бы века на то, чтобы запечатлеть каждый изгиб береговой линии, каждую подводную скалу, каждый капризный поворот течений. Ёна готова была провести вечность над пергаментом, выводя глубины, течения и ветра. К счастью, ее отец – глава Дома Моробэев – видел в этом не женскую прихоть, а стратегический дар.
В комнате Ёна прямо над рабочем столом висела жемчужина ее коллекции – детальная карта Ригеля, на которой был отмечен каждый пирс, док и порт острова. Ее работы были бы достойны самых известных мореплавателей.
И сейчас, чувствуя незнакомый холодный ветер на коже, Ёна размышляла, а не стоит ли дополнить свою коллекцию новой картой – картой аномалий.
Серое платье выделяло девушку на фоне песка и пробивающейся на небольшом берегу зелени. Короткие рукава зачастую были не погоде, но так на одежде было меньше пятен от чернил и угля. Серый цвет Ёна выбирала с теми же мыслями. Изумительные голубые глаза поражали своей проницательностью, не смотря на то, что часто взгляд был расфокусирован. Многие считали, что она витает в облаках или просто не обращает внимание на происходящее. Но когда девушка была собрана, от ее взора не ускользала ни одна деталь – «глаза волка» видели все насквозь.
Ёна не могла найти себе места. Все ее знания, даже внутренние инстинкты говорили, что скоро грядет буря. Девушка хотела найти больше подсказок о характере грядущего урагана, ведь это могло помочь сохранить обитателям острова имущество и даже жизни.
Синие глаза искали подсказки. Прибившийся мусор, поднявшиеся со дна водоросли, хоть что-нибудь необычное. Но все, как на зло было на своих местах. Создавая карту острова Ёна не раз обходила эти места и знала весь берег вдоль и поперек.
Внезапно взгляд девушки зацепился за небольшой островок, что виднелся совсем недалеко от берега – до него было рукой подать. На первый взгляд это был всего лишь каменистый выступ, чуть приподнятый над водой. Но он оказался достаточно просторным, чтобы на нем уместились пара низкорослых деревьев, а поверхность покрывал мягкий ковер мха и травы.
Здравый смысл подсказывал: крошечный клочок земли, на котором едва хватит места десятку кустов, не может поведать больше, чем берег. Но интуиция подсказывала обратное. И Ёна доверяла ей безоговорочно – ее внутренний голос еще никогда не подводил. Добираться вплавь – было плохой идеей, но идти до пирса, на котором можно найти простенькую лодку показалось идеей еще хуже. Некоторые моряки с опаской относились к Ёна, ведь ее предостережения о бурях всегда были верными. Другие наоборот встречали ее как хорошего друга, предлагали выпить или других угощений за «предсказание» погоды. Девушке не хотелось испытывать судьбу и узнавать какой именно тип попадется ей в этот раз. Если первые в худшем случае просто откажут и пошлют на дно морское, то от вторых иногда слишком тяжело отвязаться. Ищущие выгоду в капризах Ноктийской погоды были, есть и будут. Так что девушка оглянулась, сняла платье, оставаясь в льняной рубашке и отправилась вплавь.
Сам островок был больше похож на большой плоский камень. Его поверхность, обточенная морем и временем, была холодной и гладкой.
В паре шагов от воды начинал расти мягкий мох. Ходить по такому было сплошным удовольствием – в мягкости он не уступал перине и нежно щекотал ступни. Ёна наслаждалась каждым своим шагом по зеленому ковру. В небольшом углублении, где не было мха, девушка заприметила дерево. Его корни идеально повторяли изгибы камня, цепляясь за самый крошечный уступчик. Со стороны казалось, что этот куст переросток не мог крепко стоять, а уж тем более выдерживать бушующую стихию. Но внешность была обманчива, чтобы вырвать такое дерево потребовалось бы пара человек.
С соседнего дерева вспорхнула стая маленьких птичек, их напугало присутствие человека. Где-то на уровне земли послышалось шуршание. Даже такой крохотный остров был полон живыми созданиями.
Внезапно девушка услышала глухой стук. Он был слишком противоестественным для такого места. Будто два камня били друг об друга. Прислушавшись Ёна поняла, что источник был где-то в высокой траве со стороны моря. Внутренняя часть островка заросла и пересекать ее значило оставить хорошую рубашку в дырках, так что девушка решила обойти его по берегу. Идти все равно было недалеко.
Впереди показался тростник. Берег здесь был поглощен стеной зелени, стебли, толщиной с руку, поднимались выше головы, а их острые листья шептались на ветру в такт морскому прибою. Ёна нырнула в эту чащу, ощущая, как влажные стебли скользят по коже. Через несколько шагов ноги нащупали воду, тростник рос прямо из моря, стирая границу между сушей и пучиной.
И тогда она увидела голубую льдину. Застрявшая в иле, она билась о ближайшие камни, истончая еле заметный синий свет.
Внутри девушки все замерло.
«Этого не может быть», голос Ёны прозвучал слишком громко, нарушая тишину островка.
«Я узнаю его и тысячи. Эстэдрис… Только Великое Чудовище могло создать лед, способный пережить путь через все внутреннее море.»
Ёна присела на корточки, не сводя глаз с глыбы. Даже отсюда ощущалась обжигающая прохлада.
«Лед слишком чистый, слишком прозрачный, слишком …»
Внезапно внутри что-то блеснуло. Перо. Словно птичье, но ядовито-синее.
«Пока сила пера не иссякнет – лед не растает», тихо прошептала девушка.
Теперь все вставало на свои места: холодный ветер с моря, изменение течений – лед всегда приносит с собой шторм. Ёна не стала медлить, она сразу же отправилась обратно. Нужно было плыть назад. Предупредить.
«Люди в порту превратят это в кошмарное предзнаменование, рыбаки встревожатся. Об этом должен узнать только отец», думала Ёна, отжимая тяжелые волосы на песчаном берегу. Сердце стучало так громко, что, казалось, отзывается эхом в грудной клетке. Последний фрагмент мозаики занял свое место. Там, где раньше была тревожная пустота, теперь лежала четкая карта – с меридианами причин и параллелями последствий. И это знание было крепче любой брони.
Глава 15
В одной из комнат на верхнем этаже черного здания были распахнуты настежь все окна. Темные шторы, словно крылья гигантской птицы, выбивались наружу, трепыхаясь в такт морскому бризу. Хозяину было наплевать на беспорядок – чувство заточенности давило на него сильнее, чем могла бы любая душная комната. Бескрайняя синева моря, разрезаемая пестрыми парусами, крик чаек, скрип канатов – открытые окна впускали прохладу и звуки улицы, что немного смягчало ощущение скованности.
Внутри просторная комната выглядела почти пустой: мебели было минимальное количество, лишь самое необходимое. На темных стенах висели махровые гобелены с вышитыми агилканами, а в центре выделялся огромный гобелен шириной с двуспальную кровать, на котором была изображена сцена охоты на Великое чудовище. От выдающейся и тонкой работы, с множеством деталей, в груди закипала кровь. Небольшие потертости по краям только добавляли ощущения древности, гобелен прошел через не одно поколение.