- -
- 100%
- +
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта история родилась из вопроса, который преследует человечество с тех пор, как оно посмотрело на звезды: «А что, если мы найдём Рай?».
Но что такое Рай? Отсутствие боли? Конец борьбы? Вечный покой? Мы привыкли мечтать об идеале, не задумываясь о цене, которую может потребовать за него само совершенство.
«Эдем» – это не просто история о первой встрече с непостижимым инопланетным разумом. Это исследование самой сути человеческой природы, поставленной перед самым трудным выбором. Что делает нас людьми? Наши достижения, наш разум? Или же наша боль, наши воспоминания, наши шрамы и наша способность любить, даже зная, что любовь неизбежно принесёт страдание?
В центре этого повествования – экипаж корабля «Искатель-2». Каждый из них – не просто функциональная единица, а личность со своим грузом прошлого, своими демонами и своими представлениями о долге и счастье. Капитан Анна Коваль, несущая бремя вины за потерю сына. Циник Маркус Рид, чей скепсис – броня от старой травмы. Идеалистка Лена Орлова, видящая в чудесной планете воплощение гармонии. Прагматик Олег Воронов, доверяющий только силе и простым решениям. Рационалист Дэвид Чен, верящий только данным и протоколам.
Именно через их призму я хотел исследовать, ради чего люди готовы сопротивляться и какую цену каждый из них готов за это заплатить. Когда сталкиваешься с системой, которая предлагает избавить тебя от всех страданий, твоя личная травма, твоё самое больное место, становится полем битвы. Сопротивляться ли, цепляясь за своё «я» со всеми его недостатками, или сдаться, позволив стереть себя ради блаженного покоя?
Эта книга – также размышление о значимости принятия решений. Не только управленческих, капитанских, от которых зависят жизни других, но и глубоко личных, экзистенциальных. Каждый выбор, который делают герои, – это голосование за или против человечности в её самом настоящем проявлении. Можно ли принять решение за другого, даже если ты уверен, что ведёшь его к гибели? Имеешь ли ты право отнять у него его Рай, даже если для тебя он – Ад?
«Эдем» не даёт простых ответов. Он лишь задаёт мучительные вопросы, заставляя читателя вместе с героями пройти через соблазн, боль и потери, чтобы в итоге решить для себя: что для него важнее – безупречное, вечное спокойствие или право на свою, уникальную, полную ошибок и боли, но подлинную жизнь.
Это история о том, что наша сила – не в стремлении к недостижимому совершенству, а в мужестве принять своё несовершенство и нести его вперёд, как единственное и самое ценное, что у нас есть.
Пролог
Тишина после взрыва была оглушительной. Она висла в ушах Анны Коваль густым, звенящим вакуумом, сквозь который пробивался лишь далёкий, неумолимый вой сирены. Запах гари, раскалённого металла и чего-то сладковато-приторного – того, чего не должно быть в воздухе, – въелся в лёгкие, становясь частью каждого прерывистого вдоха.
Она не помнила, как оказалась на земле. Колени были содраны в кровь о битый асфальт, а в ладонях застряли острые осколки кафельной плитки, в которую когда-то был выложен смеющийся динозавр – её сын обожал динозавров. Теперь динозавр был разорван надвое, а под ним, на сером бетоне, расползалось алое пятно.
«Миша».
Имя вырвалось беззвучным шепотом, застрявшим комом в перехваченном горле. Она отбросила обломок с уродливым оскалом, ползая на четвереньках, её тело, привыкшее к перегрузкам и невесомости, отказывалось подчиняться, дрожа мелкой, предательской дрожью.
Они были всего в ста метрах от выхода. Всего в ста метрах от жизни. Кафе-мороженое «Галактика» с его синими неоновыми вывесками и липкими столиками должно было стать точкой отсчёта для нового счастливого воспоминания. Праздник за успешную симуляцию стыковки. Её последний полет перед долгой миссией на «Искателе-2». Его восемь лет – возраст, когда космос кажется не работой, а приключением.
– Мам, смотри! – он кричал, задрав голову и указывая на огромный экран под куполом торгового центра, где проплывали виды туманности Андромеды. – Мы когда-нибудь полетим туда? Прям к самым настоящим звёздам?
– Обязательно, мой космонавт, – ответила она, сжимая его маленькую, горячую ладошку. В этот миг она чувствовала себя не капитаном звездолета, не офицером с безупречным послужным списком. Она была просто матерью. Щитом. Обещанием.
Щит оказался стеклянным. Первый взрыв прогремел где-то на верхних уровнях, обрушив потолок галереи. Люди не кричали – они не успели. Лишь оглушительный грохот, а затем – странный, затяжной звук, похожий на вдох гигантского зверя, втягивающего в себя воздух перед рёвом. Потом рёв обрушился, и мир превратился в падающие конструкции, летящие стекла и чёрный, едкий дым.
Анна рванула его на себя, накрывая своим телом, падая на пол. Он вскрикнул – коротко, удивлённо, больше от испуга, чем от боли. Она чувствовала, как его маленькое тельце бьётся в такт её бешеному сердцу.
– Всё хорошо, птенчик, всё хорошо… – бормотала она, цепляясь взглядом за аварийный выход, до которого, казалось, можно было дотянуться рукой. – Держись за меня.
Второй взрыв, более мощный и целенаправленный, вырвался из зоны ресторанов. Его волна подхватила их и швырнула, как щепки. Её ударило о стену, мир на мгновение погас, а когда вернулся, в нем не стало веса на её груди. Его руки, цепко вцепившейся в её куртку, больше не было.
– МИША!
Её крик растворился в хаосе. Она встала, вернее, поднялось её тело, ведомое слепым, животным инстинктом. Она металась в дыму, разгребая обломки окровавленными руками, звала его, обещала все на свете, клялась всем, во что когда-либо верила.
Она нашла его у самой стены, возле развороченного фонтана. Он лежал на боку, подобрав ножки, словно заснул. Лицо было удивительно спокойным, лишь на лбу алела маленькая, аккуратная ранка. Он был жив. Он дышал. Его глаза были открыты и смотрели на неё без страха, с тихим, недетским вопросом.
– Мама… – его голосок был слабым, как шелест. – Я… испачкал новую футболку.
Она посмотрела вниз. Его синяя футболка с рисунком ракеты быстро темнела от алого пятна, расползающегося по животу. Осколок, длинный и острый, как лезвие, торчал чуть ниже рёбер.
– Ничего… ничего, родной… – её голос сорвался, пальцы дрожали, пытаясь заткнуть рану, остановить жизнь, утекающую сквозь них. – Сейчас… сейчас все будет…
Он перевёл взгляд с футболки на её лицо, и в его глазах вспыхнула та самая, доверчивая искорка, что всегда заставляла её сердце сжиматься от любви.
– До самой Луны и обратно? – прошептал он, повторяя их кодовую фразу, их вечное «люблю тебя».
Она не смогла ответить. Только кивнула, давясь слезами, прижимая его голову к своей груди, чувствуя, как его дыхание становится все тише, все реже. Его рука бессильно упала.
Тишина, наступившая потом, была страшнее любого взрыва. Она была тяжёлой, абсолютной и безвозвратной. Она была виной. Виной человека, который должен был защитить, но не смог. Капитана, который потерял своего самого главного пассажира.
Спустя недели, месяцы, в стерильной тишине кабинета психолога, она все ещё слышала тот вопрос. Не обвинение, а доверие, которое она не оправдала. «До самой Луны и обратно?»
И когда на её стол легла миссия «Искателя-2» – найти пропавший «Первопроходец», спасти экипаж, – она увидела в ней не приказ. Она увидела искупление. терять ей было нечего поэтому она подписала контракт.
Она входила в состав экипажа Волкова. Это был отличный опытный капитан, мужественно проявивший себя уже в четырёх спасательных компаниях.
Она не искала приключений. Она не гналась за славой. Помощник капитана Анна Коваль летела к звёздам, чтобы в очередной раз попытаться обогнать собственное прошлое и спасти тех, кого ещё можно было спасти… Это был её долг.
Акт 1
Обломки «Первопроходца»
«…атмосфера идеальна, биосигнатуры многочисленны,но не агрессивны.
Кажется, мы нашли рай. Высаживаемся завтра.
Запись закончил командир Эванс…»
– судовой журнал «Первопроходца».
Объект: Корабль «Искатель-2»
Цель: Спасательная экспедиция
Продолжительность полёта: 600 земных суток
Тишину на мостике «Искателя-2» нарушал лишь ровный, едва уловимый гул работы систем корабля, да мерное потрескивание статики на главном коммуникационном экране. Они вышли на заданную орбиту, и теперь застыли у иллюминаторов, словно заворожённые паломники перед алтарём.
За стеклом, в бархатной черноте космоса, висел Элизий. Это не был просто синий шарик, каким с орбиты кажется Земля. Нет. Это было полотно, сотканное из неземных красок, живое, дышащее произведение искусства. Континенты, причудливые и незнакомые, проступали сквозь пелену облаков, окрашенные в фиолетовые, медные и шафрановые тона. Это не было буйством осенней листвы – это была сама суть жизни, выбравшая для себя иную палитру. Леса, похожие на гигантские скопления аметистовой пыльцы и кованой бронзы, сползали к побережьям, где начиналось настоящее чудо.
На ночной стороне планеты океаны сияли. Не тусклым отражением луны, а яростной, изумрудной биолюминесценцией. Мириады микроорганизмов, целые континенты фосфоресцирующего планктона, выписывали сложнейшие узоры, похожие на гигантские нейронные сети или карты неизведанных галактик. Свет был настолько ярким, что отбрасывал призрачное зеленоватое сияние на изнанку облаков, создавая иллюзию сияющего изнутри небесного свода. Ни одного огонька города. Ни единой прямолинейной черты дороги или следа выработки полезных ископаемых. Только совершенная, девственная, пугающая своей чистотой красота.
– Так вот как выглядит рай… – прошептала Лена, её лицо, отражаясь в толстом иллюминаторе, было бледным от восторга. Пальцы молодого биолога бессознательно потянулись к стеклу, как будто она могла дотронуться до этой невероятной живой картины.
– Слишком уж красиво, – раздался сзади скептический, хриплый голос. Ксенопсихолог Маркус Рид, его грузная фигура казалась ещё массивнее в свете мерцающих консолей, не отрывал взгляда от датчиков. – Природа не терпит идиллии, капитан. Где-то тут должен быть подвох. Такой яркий ковёр – это или пир, или ловушка. Чаще – и то, и другое.
Капитан Волков, молчавший до этого, медленно повернулся от иллюминатора. Его взгляд был серьёзным.
– «Первопроходец», это «Искатель-2». Ответьте. – Его голос, привыкший к командам, сейчас звучал непривычно тихо. В ответ – лишь шипение космической статики, белый шум, абсолютно безжизненный и пустой. – «Первопроходец», прием. Докладывайте ваше состояние.
Тишина.
Она повисла в воздухе мостика, густая и тяжелая, заглушая даже гул корабля. Эта тишина была громче любого сигнала бедствия. Ни маячка, ни записанного сообщения, ни обрывочного сигнала SOS. Ничего.
«Первопроходец», их предшественник, колониальный модуль с экипажем из двадцати самых лучших, должен был быть здесь. Он должен был подать сигнал, выйти на связь, зажечь огни своего лагеря на тёмной стороне, стать первым рукотворным пятнышком на этом нетронутом полотне. Но планета сияла лишь холодной, природной красотой. И эта красота, минуту назад казавшаяся раем, внезапно обрела леденящее душу безразличие. Она была совершенна. И в этом совершенстве как будто не было места для людей.
Тишина на мостике становилась все более гнетущей, пока её не нарушил резкий, деловой сигнал детального сканера.
– Есть что-то, – отчитался Маркус, его скепсис сменился сосредоточенным вниманием. Его пальцы затанцевали над панелью управления, увеличивая и очищая изображение. – Металл. Чистый титановый сплав, без сомнений, наше производство. Обломок «Первопроходца».
На экране выступили контуры – не бесформенная груда обломков, а целый, но и повреждённый, модуль. Казалось, это была капсула жизнеобеспечения.
– Координаты? – коротко бросил Волков.
– Умеренный пояс, северное полушарие. Континент Медных Лесов.
Изображение с увеличительной камеры вывело на главный экран картину, от которой у Лены вырвался сдавленный вздох. Не ужаса, а изумления.
Модуль лежал не в воронке от взрыва, не на склоне, куда его могло занести при падении. Он стоял на огромной, идеально круглой поляне, посреди леса, чьи деревья источали мягкое фиолетовое сияние. Поляна выглядела так, будто ее выстригли гигантскими ножницами. Трава вокруг была ровной, словно бархатный ковёр. А посередине, будто экспонат в музее под открытым небом или забытая игрушка на идеально ухоженной лужайке, покоился металлический корпус «Первопроходца». Он блестел под светом местного солнца, нетронутый растительностью, не тронутый, насколько можно было судить, огнём или сильным ударом. Это было нарочито. Словно кто-то его аккуратно поставил и отступил, ожидая зрителей.
Рид первый нарушил оцепенение.
– Капитан. Это… ловушка. Так и пахнет ловушкой. Ни одного повреждения на деревьях вокруг, никаких следов посадки. Он просто… стоит.
– Или нам его оставили, – тихо сказала Лена, не отрывая глаз от экрана. – Чтобы мы нашли.
Капитан Волков медленно поднялся с кресла. Его лицо было каменной маской, но в глазах горели огни принятого решения.
– Готовим шлюпку к высадке. Экипаж второго состава – я, Орлов, Морис. Полное снаряжение.
– Капитан! А кто же останется за Вас?! – удивлённо спросила Лена.
– Все по протоколу мой заместитель – Анна Коваль. – жёстко ответил Капитан.
– Сэр, спасибо за доверие – я не подведу! – одухотворённо ответила Анна.
– Я на это надеюсь… – сказал Волков, посмотрев ей прямо в глаза.
Он обвёл взглядом замерший мостик, его голос зазвучал жёстко и ясно, рубя тишину, как топор:
– Скафандры – герметичные, с усиленной защитой от неизвестных биологических агентов. Подключение к системе жизнеобеспечения проверить лично. Оружие – импульсные винтовки, настройка на среднюю мощность. Но помните: мы не солдаты. Огонь только в случае прямой угрозы жизни. Протокол карантина активируется немедленно по возвращении. Если вы потеряете с нами связь или с нашей экспедицией что случится. Сразу доклад на Землю – пусть присылают боевую экспедицию. ВЫ В ЭТОМ НЕ УЧАСТВУЕТЕ. Вы не спасатели. Никаких исключений. Никаких несанкционированных спусков на эту планету. Никаких образцов с поверхности до полного анализа и обеспечения безопасности экипажа и корабля.
Он сделал паузу, давая словам улечься.
– Мы не знаем, что там. Но «Первопроходец» молчит. И этот… макет… наш единственный ключ. Напряжённость на корабле выросла, став осязаемой, как сжатый воздух в шлюзовой камере. Предстоящая высадка пахла уже не открытием, а испытанием.
Спуск на Элизий был похож на падение в чрево какого-то гигантского, дышащего существа. Шаттл «Скарабей», отсек для десантирования, вибрировал, а за его иллюминаторами бушевало багровое зарево плазмы. Капитан Волков, пристёгнутый в кресле пилота, чувствовал каждое колебание, каждый вздох атмосферы, будто это была плоть планеты, не желающей их принимать.
– Проходим верхние слои. Турбулентность в норме, – его голос, усиленный в шлемах команды, был единственной стабильной точкой в этом хаосе.
За спиной у него, в тесном отсеке, сидели двое. Орлов, почти сонным взглядом, методично проверял предохранитель на своей импульсной винтовке. Ему было всё равно на эту высадку – ещё одна плановая экспедиция, единственное в этой суматохе он не обнял напоследок Лену. Поспешил отмахнулся от её рук с мыслью о том, что не зачем прощаться: «Мы же быстро…» – только ответил ей и сел в шаттл. Напротив него сидел Морис. Её пальцы в перчатках бессознательно барабанили по крышке портативного биосканера.
– Атмосфера в допуске, – доложила он, глядя на данные. – Кислород даже выше земного. Но состав микрочастиц… Кажется, половина таблицы Менделеева здесь летает в виде органической пыльцы.
– Значит, не задохнёмся. И не отравимся, если скафандры не подведут, – бросил Орлов, не поднимая глаз от винтовки.
«Скарабей» выровнялся, выйдя из облачного слоя. И тут их накрыло.Не звуком. Не запахом. А самой «жизнью». За стеклом иллюминатора открылся Медный Лес. Но с орбиты он казался лишь скоплением цвета. Снизу же он был оглушительным симфоническим оркестром, где каждый инструмент – это форма жизни. Гигантские деревья, больше похожие на грибы-великаны, простирали к небу купола, сотканные из чего-то, напоминающего патинированную медь и аметистовое стекло. Они не просто стояли – они звучали. Ветер, гуляя по их перфорированным шляпкам, рождал низкий, вибрирующий гул, похожий на звук гигантских тибетских поющих чаш. Воздух был густым и сладковатым, как от перезрелых фруктов, и мерцал от мириад летающих спор, каждая из которых светилась изнутри тусклым рубиновым или изумрудным светом.
– Матерь божья… – выдохнула Морис, прилипшая к иллюминатору. – Это же не лес. Это единый, дышащий, мыслящий… биом.
Орлов свистнул:
– Красиво. Жутко, но красиво. Словно внутри какого-то колоссального ювелирного украшения.
Волков молча вёл шаттл к координатам, которые были вычислены ещё на орбите. Он видел на карте ту самую идеально круглую поляну. Сейчас она была похожа на лунную площадку, аккуратно вырезанную неведомой силой в этой оглушительной симфонии жизни.
«Скарабей» с мягким шипением посадочных опор коснулся грунта. Вибрация прекратилась. Наступила тишина, если только оглушительный гул леса можно было назвать тишиной. Она была плотной, физической, давящей на барабанные перепонки.
– Проверка связи, – сказал Волков, поднимаясь. – «Искатель», приём. Посадка успешная. Приступаем к выходу.
Голос оператора Петрова доносился с лёгким шипением: «Вас слышим, капитан. Будьте осторожны. Эта… симфония… у нас тут на датчиках отображается как сплошное фоновое излучение. Никаких точечных источников. Сплошной ковёр жизни».
Волков кивнул, хотя его никто не видел.
– Выходим. Орлов – первый. Морис – за мной. Протокол «Тишина». Минимум переговоров.
Они выстроились у шлюза. Три громоздкие, серебристые фигуры в скафандрах, отражавшие в своих визорах призрачные отсветы медного леса. Орлов с винтовкой наизготовку. Морис с дрожащим в руках сканером. Волков – с холодной решимостью в глазах, скрытой за затемнённым стеклом шлема.
Капитан посмотрел на панель управления шлюзом. За этой стальной дверью лежала величайшая загадка, с которой сталкивалось человечество. И ответ, почему двадцать их лучших товарищей молчали. Его рука в перчатке легла на рычаг. Люк шлюза шаттла с шипением отрёкся от устья «Скарабея», и на мир Элизия обрушилась стена чуждой, оглушительной жизни.
Первым делом – жара. Даже сквозь системы терморегуляции скафандра она ощущалась как плотное, дрожащее марево, поднимающееся от тёмной, почти чёрной почвы. Воздух – а вернее, то, что они видели сквозь его дрожащие потоки – был густым и сладким. Через фильтры шлемов пробивался букет запахов: тяжёлый аромат незнакомых цветов, свежесть влажной земли и что-то ещё, пряное и неуловимое, чего не существовало в каталогах земных ботаников.
И звуки. Отключив внутренний комм-канал на секунду, капитан Волков услышал их. Не рык и не щебет, а странные, мелодичные переливы, свист и поскрипывание, будто невидимый оркестр настраивал инструменты, сделанные из стекла и дерева. Все вокруг дышало, пело, пульсировало жизнью. Фиолетовые стебли тянулись к небу, биолюминесцентные мхи мягко светились у их подножий, в медной листве что-то непрестанно шелестело. Эта жизнь была буйной, прекрасной и абсолютно, тотально чужой.
– Никаких признаков агрессии. Показатели атмосферы в норме, – доложил Орлов, но его рука не выпускала приклад винтовки.
Коротким переходом по бархатной траве, оставляя первые за всю историю этого мира следы, они достигли «Первопроходца».
И замерли.
Корабль не просто был цел. Он выглядел… ухоженным. Словно его только что выкатили из сборочного ангара. На полированном титановом корпусе не было ни копоти от плазмы двигателей, ни царапин от абразивной пыли, ни следов экзоатмосферной коррозии. Он сиял под двойным солнцем Элизия, как новенький.
– Этого не может быть, – пробормотал Морис, обходя корпус. – Даже в стерильном доке на орбите на нем оседает микропыль.
Их взгляды притянуло к себе главное повреждение. Разлом возле аварийного шлюза. Но это не было клубком перекрученного металла, как должно было быть при взрыве или аварийной посадке. Края разлома были идеально ровными, гладкими, словно гигантскую банку консервов вскрыли невероятно точным и мощным лезвием. Оплавленные края выглядели слишком аккуратно, будто их не разорвало давлением, а аккуратно прорезали лазером ювелирной точности.
Капитан Волков медленно снял с пояса сканер, но потом, повинуясь внезапному импульсу, поднял руку в массивной перчатке. Он провёл ладонью по обшивке «Первопроходца» в сантиметре от гладкого металла, не решаясь коснуться, будто боялся разбудить что-то спящее.
– Ни пыли, – его голос, искажённый встроенным комм-каналом, прозвучал приглушенно. – Ни налёта. Ничего.
Чистый, отполированный до ослепительного блеска металл холодно отражал искажённые фигуры в скафандрах и буйство неземной жизни, окружавшей их. Это был не обломок. Это был артефакт. Аккуратно выставленный на бархатной подложке идеальной поляны, в самом сердце живого, дышащего музея под открытым небом. И этот музей, казалось, затаил дыхание в ожидании их следующего шага.
– Герметичность шлюза нарушена, – глухо прозвучал голос Петрова в шлемах. – Протокол принудительного открытия… активирован.
Массивная дверь с шипящим звуком отъехала в сторону, открыв чёрную пасть. Капитан первый переступила порог, луч фонаря на его шлеме выхватывая из мрака знакомые, но до жути изменённые очертания.
Внутри царила тишина. Не та, что была снаружи – наполненная жизнью, а абсолютная, гробовая. Нарушало её лишь собственное тяжёлое дыхание в шлемах, звучащее оглушительно громко в этой давящей пустоте. Аварийное освещение работало, вырисовывая на стенах длинные, искажённые тени, которые двигались и срастались, словно живые существа.
Они вошли в жилой отсек. И замерли.
Жизнь здесь застыла в одну секунду, но не была прервана хаосом или насилием. Это был не побег, а… остановка. На столе, закреплённые магнитами, лежали столовые приборы. Рядом – открытая панель с фотографией улыбающейся семьи: муж, женщина, двое детей на фоне земного леса. Чашка с тёмным, засохшим в твёрдую корку напитком стояла как памятник самому себе.
На прикроватной тумбе лежала книга-дисплей, её экран все ещё светился тусклым серым светом, застыв на середине предложения.
– Где… все? – прошептала Лена, смотря с орбиты на этот застывший памятник. Её голос дрогнул. – Экипаж? Их… тела?
Морис, не отрываясь от портативного сканера, медленно обводил им отсек.
– Ничего. Ни биологических останков. Ни следов крови. Ни признаков борьбы. Воздух… капитан, здесь стерильно. Как в операционной.
Волков провёл рукой в перчатке по поверхности стола. Ни пыли. Ни малейшего налета. За десять лет в заброшенном, пусть и герметичном, отсеке должны были скопиться микрочастицы, конденсат, плесень. Но здесь было чисто, как в день запуска.
– Энергия на минимуме. Жизнеобеспечение отключено, – Орлов перешёл к центральной консоли, касаясь сенсоров. Его голос звучал ошеломленно. – Системы целы. Двигатели, навигация… все в норме. Но… пусты. Логи удалены. Камеры наблюдения – чистая память.
Они стояли в сердце корабля-призрака, в идеально сохранившейся оболочке, из которой было аккуратно, словно пинцетом, изъято все живое. И самое жуткое было не в том, что случилось что-то ужасное. Самое жуткое было в полном, абсолютном отсутствии ответа. Это была не трагедия. Это была загадка, от которой стыла кровь.
Геннадий Волков медленно обернулся, его луч фонаря скользнул по застывшим бытовым мелочам, по детской улыбке на фотографии, по открытой книге.
– Ничего, – повторил он, и в его голосе впервые прозвучала не командирская твёрдость, а леденящее недоумение. – Как будто их… просто стёрли.
Геннадий медленно двинулся вперёд, к двери капитанской рубки. Она была приоткрыта, и из щели лился тот же неровный свет аварийных ламп. Сердце его бешено колотилось, отдаваясь в ушах гулом, заглушающим даже собственное дыхание. Он толкнул дверь, и створка бесшумно отъехала.
Одновременно их канал связи начал сильно искажаться, причём эквивалентно приближению к створу этой загадочной двери.
– Капит… Что… там… Пропадает..... Шшшшшшшш… – голос оператора с орбиты этой загадочной планеты сменился сильным шипением. Космонавты автоматически отключили связь с их экипажем – они остались одни.
Оставшийся экипаж «Искателя-2» был погружен в какой-то транс. Их поглотило отчаяние за их товарищей, оставшихся в одиночку на незнакомой, но до жути красивой планете. Кто-то пытался установиться сигнал, кто-то просто сверлил взглядом, изображение на мониторе в надежде увидеть своих товарищей вновь.