- -
- 100%
- +
Добро пожаловать в Подстолье
Она появилась из ниоткуда, большая и громкая, закутанная будто в чум, а вместо волос на ее голове красовался пышный ком сахарной ваты.
Федька чихнул дважды. Ее резкий сладковатый запах продирал нутро.
– Явилось Лох-несское чудовище! – рассмеялась она, завидев в зеркале собственную шевелюру.
Скинув с плеч безразмерный чум, она с ухмылкой, напоминающей оскал, протянула его папе. В его руках чум походил уже на вигвам. В мгновение ока гостья сунула руку куда-то внутрь одеяния и извлекла оттуда коробку «Птичьего молока».
– Это вам! – прогремела гостья и протянула конфеты маме.
Мама благодарно кивнула и, распечатав коробку, подложила ее крышку под дно.
Федя просяще протянул руки к конфетам.
– Только одну, – сказала мама.
Одну так одну. Но руки было две, и каждая схватила по одной.
– Я сказала – одну, – строго напомнила мама.
Не зная, что ему делать, Федька попятился, поочередно запихнув конфеты в рот, и вытер ладони о шорты. Довольный своей проделкой, он показал язык.
Гостья словно громом разразилась. Федя увидел смеющуюся пасть, усыпанную кривыми рядами клыков, по которым лениво стекала слюна. Ядовита она или нет, он не знал. Но сомнений не было: коснись его хотя бы капля, ему несдобровать.
Он закричал и прижался к маме.
– Ну чего ты испугался? – спросила мама. – Пойдем в комнату лучше.
Это был зал, посередине которого стоял большой стол и высокие стулья. Федька забрался на один из стульев. Посреди стола располагалась жареная курица, затем лежали тарелки с копченой рыбой и разнообразными бутербродами. Маленькими дырками смотрели на него ломтики сыра, огромными блюдами громоздились салаты, а небольшие прорехи между яствами занимали высокие разноцветные бутылки.
Сладостей не было, и Федя тут же потерял интерес к столу.
Квартира была чужая, но многое в ней напоминало о доме, где жили и они. Стену украшал ковер, узорчатый как папин галстук. У окна лучился голубым светом пузатенький телевизор с салфеткой сверху, на ней занимал место кассетный магнитофон. Тут же возвышались шкафы. Их полки занимали книжки, фотографии незнакомых беззубых детей и белые слоники. Одного такого Федька как-то раз дома разбил.
Он сделал несколько шагов по длинному коридору, и замер у одной из дверей. На ней улыбался и писал в ночной горшок голенький мальчик.
– Мама, иди сюда! – крикнул Федя.
– Что ты увидел? – спросила мама.
– Смотри! Мальчик плохо себя ведет!
– Это просто такая чеканка. Пойдем лучше с дядей Сережей поздороваемся.
Почему-то мама ни капельки не возмутилась тому, как беззастенчиво вел себя мальчик. Федьке всыпали бы за такое поведение по первое число, и потому он затаил на чеканку обиду.
Вместе с мамой прошли в прихожую, и он застыл от ужаса. Перед зеркалом крутился Мужчина с бледно-розовым воздушным шариком вместо головы. Он водил расческой по чистой гладкой поверхности шара, на которой играл блик комнатной лампы. Из-за его спины появилась Серебристая тетя. Ее серое платье, волосы и стальные зубы переливались на свету холодным мертвенным блеском. Тяжелой поступью прошагал к Федьке исполинских размеров Красный человек и протянул Федьке ладонь размером с лопату.
– Здорово, племяш! – прогрохотал великан. – Не узнал меня? Это же я – дядька твой!
Федька таращился на Чужаков. Они отвечали ему немигающим взглядом и говорили странные, непонятные слова:
– Ко-пи-я-от-ца-ко-пи-я-от-ца.
– Глаза зеленущие – ты взял их у мамы.
– Кучерявый! С твоей головой бегал папа, когда у него было Время.
Губы задрожали, он приготовился плакать, если Чужаки не исчезнут сейчас же. И выкрикнул во весь голос:
– Это мои глаза! Это моя голова!
Мама взяла его за руку, и они зашагали куда-то вперед. Прошли сквозь череду запутанных коридоров, некоторые из которых заканчивались тупиком. Миновали несколько закрытых дверей. Взглянув на них, Феде тотчас же захотелось исследовать содержимое комнат.
В конце концов, они оказались в просторной Светлой комнате. Стены украшали плакаты: дядьки в черных костюмах с зачесанными назад волосами смотрели на Федьку ясными глазами, под потолком парили в воздухе самолеты, а в углу комнаты стоял шкаф, набитый игрушками. Сокровищница! Машинки и вертолетики, пистолеты, автоматы, роботы, солдатики, музыкальный телефон, пружинка-радуга и водная игрушка с колечками.
Возле шкафа крутился мальчик, одетый в футболку с телепузиком. Уши мальчика смешно оттопыривались, словно у обезьянки. Он подпрыгивал и тянулся за автоматом на верхней полке. Рядом переминалась с ноги на ногу девочка в светлом сарафане и двумя косичками на белокурой голове. Она с упоением баюкала в руках куклу, которая сонно хлопала голубыми глазами.
Мальчик оглянулся на Федю, вынул из носа козявку и размазал ее по футболке.
– Поиграй с двоюродными братиком и сестричкой, – наказала мама и покинула Светлую комнату.
Федя не сводил взгляд с сокровищницы.
– Как тебя зовут? – спросил лопоухий.
– Федя. А тебя?
– Дима.
– А ты кто? – спросил Федя у девочки.
– Ая, – тихо ответила она.
Дима подпрыгнул и дотянулся до автомата, но уронил кубик Рубика. Игрушка упала, громко ударилась о пол, и несколько цветных кусочков откололись. Мальчик не обратил на это внимания, послал автоматную очередь в плакат на стене и забегал по Светлой комнате. Ая указала пальчиком на музыкальный телефон, жалостливо посмотрела на Федю. Он взял игрушку с полки, протянул девочке. Сам же приметил фигурку бионикла.
Из-за двери слышались голоса Чужаков:
– Вздрогнули! Будем! Лю-юд! Ко-ко-ко? Оль, мне чуть-чуть. Я с трудом добралась! Хо-хо-хо! Сегодня – ни-ни! Ножка или крыло? Кому сказала: «Огурец малосольный»!
Дверь распахнулась, и на пороге возник толстяк. Он был намного длиннее и шире Феди, и вполне мог сойти за взрослого, отчего хотелось назвать его «дяденькой». И все же он не сидел сейчас за столом с Чужаками, а недобро косился на автомат в руках Димы.
– Привет! – поздоровался Дима. – А тебя как звать?
– Костя, – буркнул упитанный мальчик. – Короче, мелюзга! Сломаете мои игрушки – на ремни порежу. Усекли?
Федя и Дима ответили хором:
– Да, дядя Костя!
Дима от души поковырялся в носу и схватил игрушечный автомат грязными пальцами. Ая затрясла музыкальный телефон так, словно собралась вытряхнуть из него все ноты. А Федя уронил на пол фигурку бионикла, и какая-то деталь отлетела.
– Э, бандиты, але! – схватился за голову дядя Костя. Нагнулся, чтобы поднять бионикла с пола, и заметил кусочки кубика Рубика. – Вы че, пацаны, вообще, что ли?!
Он вырвал из рук Димы автомат, погрозил кулаком Феде. Ая сама отдала телефон. Прижала к себе куклу, словно боялась, что дядя Костя ее отнимет.
– Сего ты крисись? – спросил Дима. – Се тебе, жалко сто-ли?
– Мы тоже хотим поиграть! – сказал Федька.
– Цыц, мелюзга! Все! Базар закончился!
Без игрушек сделалось скучно. Дима плюхнулся на пол и с наслаждением почесал коленку. Ая закрыла кукле глаза и приложила указательный палец к губам: «Тс-с!»
– Давайте играть в прятки? – сказал Федя.
В глазах Димы зажглись огоньки.
– Я хосю в прятки! – сказал он.
– И я, – добавила Ая.
– Чур, ты водишь, – кивнул Федька Диме.
Мальчик согласился, и ребята вышли из Светлой комнаты. Отвернувшись лицом к стене, Дима замер, а Федя и Ая разбежались в разные стороны. Федька хотел прошмыгнуть мимо гостиной, где собрались Чужаки, но заметил кое-что.
– Руки у нас не пустые! – воскликнула за столом Серебристая тетя. – Прими в дар туалетную воду!
В руках появилась маленькая ярко-синяя коробочка, переливающаяся на свету. Из нее Серебристая тетя вынула прозрачный флакончик с водой. Тогда Федька решил, что вернется домой, наберет из унитаза воду в бутылочку и подарит папе. Только надо придумать, где взять такую же красивую упаковку.
В подарке была какая-то тайна, как и во всем, что касалось взрослого мира.
– Что ты делаешь? – спросил он однажды у мамы.
– Ценник отклеиваю, – сказала мама.
– Зачем?
– Нехорошо дарить вещь, если на ней виден ценник.
– Почему?
– Ну… Потому что так не принято.
– Кем не принято?
– Не принято, потому что некрасиво так делать.
– Почему некрасиво?
– Никто не дарит подарки с ценником! Человек может обидеться, если увидит ценник. Принеси лучше ножницы – никак не могу оторвать наклейку.
Федя представил тогда, как одаряемый взрослый заревел бы и затопал ногами:
– На коробке некрасивый ценник! Не хочу, не буду эти конфеты! Вы испортили праздник, уходите домой!
Это напомнило ему, что где-то там, на столе Чужаков, должны быть конфеты «Птичье молоко». Он отогнал от себя эту мысль. Сейчас нужно было найти, где спрятаться.
Перед ним выросла белая дверь. Он толкнул ее и оказался в долине, прохладной и сумрачной. Пейзаж был скуп на краски. Лунный свет, рассеянный по необъятному простору, освещал обширный потолок светлого неба, увядающую березу и одинокий валун, на котором ночевала настольная лампа с голубым абажуром. Мшистая поляна под ногами пружинила и резко выделялась белизной. Впереди, на высоком холме, возвышались шалаши, вигвамы и тот чум, в котором пришла Гостья с сахарной ватой на голове.
Вскарабкавшись на холм, он юркнул в юрту. Она пахла усталым взрослым, который только вернулся с работы. Федька перебрался в вигвам, где пахло сладостью, пусть и не такой удушливой, как от таинственной Гостьи. В вигваме он почувствовал, что вспотел, и перелез в шалашик полегче. Его же стенки сохраняли дух стирального порошка. Вот здесь было уютно.
– Федя-я! – звал его Дима. – Федя-я, ау-у!
Федька, задержав дыхание, чтобы себя не выдать, вслушивался в каждый Димкин шаг и боялся пошевелиться. Скрипнула дверь, значит, Димка отправился в другую комнату.
От радости Федька широко улыбнулся и хлопнул в ладоши.
– Ты что это делаешь на моей кровати? – вдруг проскрипел чей-то голос. – Зачем залез в одежду гостей? Вдруг порвешь кому-нибудь курточку или шубу испачкаешь?
Колючие руки схватили его и вытащили наружу.
Он увидал, что его держит сухими ветвями Древесный человек. Лицо Чужака было сморщенное и узловатое, взамен рта зияло дупло, а вместо носа торчал сучок.
– Ма-ма-а! – закричал Федька.
Крепко зажмурил глаза. Его куда-то понесли, и он полетел сквозь лабиринт коридоров, но вскоре понял, что снова стоит на ногах в Светлой комнате. Вытерев глаза, увидел перед собой Димку.
– Насли тебя, да? – улыбнулся мальчик.
Дверь в комнату распахнулась, и незнакомая Женщина с розовыми ногтями привела Аю.
– В шкаф забралась, хулиганка.
От нее пахло чем-то приторным, шоколадным, и Федя вспомнил о конфетах.
– «Птичье молоко», – произнес он, когда Женщина вышла из комнаты.
– Сто-сто? – спросил Дима.
– Пойдем – хочу «Птичье молоко». Оно там – на столе.
Дима взглянул на Аю:
– Ты с нами?
Девочка кивнула.
Ребята подошли к дверному проему, возле которого хрустел костяшками пальцев дядя Костя. Он посмотрел на Федю, перевел взгляд на Диму и, почуяв неладное, нахмурил темные брови. В этот миг он до того походил на сторожевого пса, что Федя даже огляделся по сторонам, не лежит ли на полу какая-нибудь палка, которую можно было закинуть подальше, чтобы толстяк погнался за ней.
– Выпусти, – попросил Федя.
– Не-а, – помотал головой дядя Костя. – Мне сказали – вас охранять, мелюзга, а то снова куда-нибудь заберетесь!
Федя, Дима и Ая воскликнули хором:
– Ну пожа-алуйста…
– Осень нада!
– Мы конфет принесем.
– «Птисье молоко»!
– Мы никуда не залезем!
– Сесно-сесно!
Толстяк сжал мясистые пальцы в кулаки и оскалил зубы. Федька с Димой отступили, но Ая не сдвинулась с места.
– А-а-а! – закричала она тоненьким голоском. – А-а-а-а!
Дядя Костя закрыл уши руками, зачем-то зажмурил глаза. Но голосок Аи зазвенел сильнее, сильнее…
И он сдался. Сделав вид, что плюнул, махнул на ребят рукой.
– Ладно, мелюзга, валите. Неохота мне с вами возиться. Только давайте в темпе! Метнитесь туда и обратно!
– Молодца, Ая, – сказал Дима, когда ребята вышли из комнаты.
На цыпочках Федя, Дима и Ая пробрались к гостиной. Оттуда тянуло душной усталостью, копченым сервелатом и лимонадом для взрослых. Ребята притаились возле дверей и стали тихонько подсматривать.
Что-то стряслось с Чужаками, понять разговоры стало труднее.
– Да-а-арога-ай дли-инною, да ночкой лунною!..
– Заррруби на носу: этот – он наведет порррядок! Этот – он тебе не тот, что пррродал и пррредал!
– Он – перепел, и с балкона вылетел, а жена из-за него почему страдать должна?
– Я прошу сюда внимания! – гаркнул Красный человек, мокрое лицо которого напомнило спелый помидор. – Дайте слово человеку пусть сказать!
Из-за стола поднялась Печальная тетенька с тучкой на голове. Взволнованно, девчоночьим придыханием заговорила:
– Широкая душа собрала нас за одним столом. Человек помог пережить Трудное Время. Если бы не он, то все бы мы, не дай-то бог, но давно бы уже!
Тетенька с тучкой прикоснулась губами к коре Древесного человека. В ответ он обнял ее сухой веткой. По узловатой щеке пробежала слезинка и исчезла в поросли мха под носом-сучком.
Заиграла музыка на магнитофоне, и Чужаки побежали беситься. Серебристая тетя закружилась, звонко расхохотавшись. Мужчина с головой-шариком прыгал вокруг Гостьи с сахарной ватой, словно хотел ее откусить. Даже Древесный человек топтался на середине комнаты и взмахивал ветвями.
За столом остался один лишь Красный человек.
– Пора! – махнул рукой Федька.
Шепотом изложил ребятам план. Дима кивнул головой, Ая замялась.
– Справисся? – Дима внимательно посмотрел на нее.
Девочка тяжко вздохнула и опустилась на четвереньки. То же самое сделали мальчики. Федька пополз первым. Убедился, что Чужаки не смотрят, и юркнул в Подстолье. Дима последовал за ним. Ребята оглянулись, и замахали руками Ае, призывая ее следовать за ними и скорее. Медленно-медленно Ая заползла в Подстолье вместе со своей куклой, и мальчишки облегченно выдохнули.
Перед ними открылся целый мир неизведанного и опасного. Темная небесная твердь Подстолья опиралась на тонкие деревянные ножки. Федька показал на них пальцем и аккуратно отполз в сторонку, как бы сообщая: «затронете опоры, и небо над нами схлопнется». Дима кивнул, и прижался ближе к Феде, дабы ненароком не задеть подпорку. Ая вдруг покачнулась, но Дима успел схватить ее за платьице. Зыркнул на нее строго, Ая ответила виноватым взглядом.
Впереди виднелись безобразные ноги Чужака. Угольно-черные носки скрывали толстые великаньи пальцы. Через тонкую ткань уже различался оранжево-желтый коготь. Большой палец просился наружу. Лапы великана источали дурманящий смрад. Ая закрыла руками нос и умоляюще посмотрела на Федю. Он глубоко вздохнул через рот, и ребята последовали примеру. Старались не дышать носом, осторожно ползли.
Не успели миновать препятствие, как впереди возникло другое: перед ними выстроились бутыли из цветного стекла. Великанья рука опустила на землю еще одну бутылку, и она звякнула о стекло других.
Лимонад был таким же загадочным, как подарок Серебристой тети. Федя любовался мутно-зеленым стеклом, разглядывал пенные лимонадные остатки на дне. Волшебная жидкость превращала взрослых в детей. Этим вечером они были не хмурыми и скучными, наоборот, им хотелось плясать и прыгать, говорить глупости и хохотать над чем-то своим, смешным только для них. Ему не разрешали делать ни единого глоточка их лимонада, и Федя не понимал – почему.
Федька указал на пустую бутылку – осторожно! Ползком, ребята, ползком. Смотрите, не опрокиньте.
Пустая посуда осталась за их спинами. Дима спросил Федю взглядом, скоро ли они найдут угощение. Федя задрал голову на небесную твердь. Оно там, наверху. Надо только поймать мгновенье.
Хоть бы Красный человек исчез. Лишь бы их не заметили в царстве Подстолья.
– Таня! – послышался голос. – Таня, ты где?
– Мама-а! – закричала Ая в ответ. – Не теяй мея, я пйясюсь!
Раздался топот великаньих ног, задрожала земля. Волосатые лапы утащили Диму. Огромные руки с розовыми когтями сцапали Аю и ее куклу. Федя почувствовал, как великан схватил его за подмышки.
Красный человек вытащил его из Подстолья и усадил на колени.
– Эй, племяш! Ты что там забыл?
Федька не ответил. Его план провалился, но среди объедков и грязной посуды он увидел «Птичье молоко»: осталась единственная конфета. Он потянулся за ней, но не смог достать. Великан протянул ему угощение. Федька разломил конфету на три части, свою сразу съел. Во рту сделалось сладко, и он указал на лимонад в стеклянном стаканчике.
– Хочешь попробовать, что взрослые дядьки и тетки пьют? – хмыкнул Красный человек. – Ну, будь по-твоему! Прополощи горло и выплюнь.
Федя заглянул в стакан с лимонадом: крошечные пузырьки газа поднимались со дна и лопались. От напитка шел странный запах, и Федька поднял взгляд на Красного человека. Великан ответил улыбкой на широком лице и хитро прищурился.
Отпив немного, Федя выплюнул и скривил лицо. Схватил салфетку, вытер язык, как следует.
Все стало понятным: лимонад превращал взрослых в детей, а детей делал взрослыми. Но становиться взрослым горько. Взрослые хмурились, когда возвращались с работы. Ругались, когда видели по телевизору скучных дяденек в костюмах и галстуках. Не любили мультики, не раскрашивали раскраски и не играли в машинки и кубики. И о чем-то все время думали, думали, и мысли эти отнюдь не делали их счастливее.
– Это пьют не ради вкуса, – произнес Красный человек. – Вырастешь, и поймешь. Хотя, лучше бы ты этого так и не понял. Иногда лучше не начинать. Потому что не знаешь потом, как закончить.
Великан помолчал немного.
– Только мамке с папкой не говори, чем тебя дядька поил. Не выдавай дядьку-то своего. Все, гуляй!
Он опустил Федьку на пол и отдал ему остатки конфеты. Федя решил отыскать Диму и Аю, но перед этим сделать еще кое-что. Только забыл он, где видел писающего на двери мальчика.
Бродил из комнаты в комнату и петлял по коридорам, натыкался на двери. Толкал их и встречался с темнотой, недружелюбной, как голодный волк. С каждым поворотом терял надежду найти заветную комнату, не решался позвать маму.
Куда-то свернул и остановился, почувствовал смутно знакомый запах дыма. Он помнил его по снам, в которых кутался в «олимпийку», стоя на перроне, и вглядывался в провода и железные конструкции, шпалы и рельсы, а потом долго слушал, как стучит колесами поезд.
Он заглянул в темную комнату, вдохнул прохладный воздух. Увидел папу и Древесного человека у подоконника, чью поверхность занимали кофейная банка, электрическая зажигалка и цветочный горшок. В нем жил крохотный укоренившийся старичок, согнутый в три погибели, чахлый и растерявший почти всю растительность на макушке.
Мужчины склонили головы над кофейной банкой. В нее Древесный человек стряхивал труху с тлеющей палочки, которую зажал тонкими веточками.
Как завороженный, Федя следил за огоньком и слушал, что говорил папа.
– Семьдесят – это что? Старость, что ли? Фигня это, слышишь?! Дочь хозяюшка вон какой стол накрыла! Костя как вымахал! Не внук – загляденье! Жить да радоваться надо!!! Ты понял, да?
Кто-то появился за спиной и положил руку ему на плечо. Обернулся и увидал маму.
– А ты что здесь делаешь? – сказала она. – Простынешь! Форточка вон открыта. А в руках что? Осспади, опять ты этой конфетой измазался! Почему сразу не съел?
Вдвоем они добрались до ванной. Пока журчала вода, Федя сбивчиво и торопливо рассказывал маме про фигурку бионикла, которую увидел у дяди Кости, про долину шалашей и вигвамов и о том, как его сцапал Древесный человек, и про Подстолье, где он оставил новых друзей.
Мама вытерла его руки и лицо полотенцем, и они вышли в прихожую.
Чужаки толпились и хором кричали друг другу:
– У-ух, позззорище! Говорила тебе: «Огурец малосольный!»
– Не навернись в подъезде! Лампочку выкрутили, сволочи…
– О-о-ольга, Времени больше нет – такси прибыло!
– Спасибо вам, все! Живы будем – не помрем!
– На посошок!
– Я тте дам посошок!
Мама надела на Федю его пуховик и шапку. Он ждал долго-долго, но ничего не происходило – папа все разговаривал и разговаривал с Чужаками. Стало жарко, и Федя вышел в темную прохладу подъезда. А папа все никак не хотел уходить. Федя потянул его за рукав куртки:
– Папа, пойдем домой? Па-а-апа!
– Что?
– Пойдем домой?
Вспомнилось, когда было тепло и солнечно, папа звал Федьку домой из песочницы, а Федька никак не хотел уходить. Теперь же, в холодной ночи, они поменялись ролями, и причиной тому был горький сказочный лимонад.
И они брели по заснеженным улицам – Федя, мама и папа. Снег скрипел под ногами и искрился в свете уличных фонарей.
– Я себя хорошо вел? – спросил Федя.
– Хорошо.
Он смотрел, как порхали снежинки. Вдыхал чистый прохладный воздух. Думал: купит ли мама «Птичьего молока» по дороге домой, найдет ли он Аю и Диму, когда вернется в Подстолье. А еще – где отыскать ту самую синенькую коробочку.
Букет из перьев Жар-птицы
– Папа, почему часы не идут?
Солнце пригревало, ласковый ветер приятно шевелил волосы. Откуда-то лился душистый, едва уловимый запах черемухи, слышались негромкие разговоры прохожих и шум проезжающих автомобилей.
Федя не сводил взгляд с ослепительно-белой стены часовой башни. На огромном голубом циферблате длинная стрелка замерла у палочки и кружочка, напоминавшего бублик, а короткая указывала на перевернутый стул. Фасадная штукатурка потрескалась, местами осыпалась и обнажила старые кирпичи.
Однажды папа рассказал, что высокий шпиль на верхушке башни когда-то украшала модель атома. Это был серебряный шар, к которому металлическими прутьями крепились шарики меньшего размера. Потом модель бесследно исчезла.
Папа взглянул на циферблат:
– Ничего удивительного. Это ведь не только башня с часами, но и жилой дом. Представляешь, что чувствовали жильцы, которые целыми днями слушали тиканье стрелок и вращение шестеренок? А ведь часы еще и били время от времени! Вот жильцы и посодействовали поломке.
Мама поправила висящую на плече сумку и посмотрела на башню:
– Возможно, что обитатели дома не виноваты, – сказала она. – После того, как медведь сломал теремок, наступило такое Время… как бы тебе объяснить…
Немного подумав, она продолжила:
– В общем, жителям поселка стало не до часов. Никто больше не следил за часовым механизмом, колесики с шестеренками пришли в негодность. Часы перестали идти, а Время замерло в стрелках, и превратило башню в памятник былой красоте поселка.
Федя знал, что они жили в рабочем поселке под названием Чудь. Иногда родители уточняли, что Чудь – не просто поселок, а непременно городского типа. В этих словах звучало оправдание.
Ему нравилось место, где он родился и жил. Бывало, зимние вьюги наметали сугробы величиной с дома, и Федя вместе с другими ребятами бежали играть в царя горы. Весной улицы превращались в бурные реки, а ребятня – в капитанов парусных кораблей. Летом же довольные мальчики и девочки наблюдали за сгорающим в лучах солнца тополиным пухом, который мягкой подстилкой покрывал аллеи и переулки, чтобы осенью уступить место ковру опавших листьев.
Поселковую тишину часто нарушал лай бродячих собак да протяжные гудки товарных составов. Выкрашенные в красно-белые полосы, трубы на горизонте дымили ночью и днем. Это был химический завод, где трудились жители Чуди. Федя частенько провожал папу и дедушку до заводского автобуса, которым была огромная буханка, остекленная светлыми окнами. Со временем возникла убежденность, что жизнь в поселке теплилась лишь благодаря дымящим трубам.
– Папа, когда прилетит Жар-птица?
– Чуточку терпения, уже скоро.
– Мы ее не пропустим?
– Не волнуйся. Ближе к ночи она появится над поселком и махнет крылом.
– Не обманываешь?
– А я когда-нибудь тебя обманывал?
Федя помотал головой.
– Но ты должен мне кое-что обещать, – сказал папа.
– Что?
– Вести себя хорошо и нас с мамой слушаться.
И папа взъерошил его кудри.
Миновали башню с часами, прошли заброшенную таверну, деревянная дверь которой была закрыта на дубовый засов, и продуктовый магазин с вывеской, где не хватало букв. И оказались на аллее с пышными, давно не стриженными кустами акации.
Навстречу шла девушка.
Ее босые ноги бесшумно ступали по асфальту, покрытому мелкими трещинами. Движения выходили неестественные, изломанные, будто каждый шаг причинял боль. На лице застыло странное выражение, которое никак не вязалось с походкой: задумчивое и сонное, но одновременно радостное, словно девушка тоже надеялась повстречаться с Жар-птицей. Густые белокурые волосы и складки легкого голубого платья развевались на ветру. Она была сильно моложе родителей Феди, потому назвать ее взрослой не поворачивался язык.