За витражами

Девушка поравнялась с мамой и папой и негромко сказала:

– Помогите, пожалуйста.

Незнакомка смотрела куда-то перед собой, будто припоминая, кто она и куда держит путь. Федя чувствовал едва различимый сладостный запах, похожий на аромат цветущей черемухи.

– Прошу, помогите.

– Что стряслось? – спросила мама.

– Как мне выйти на Ленину улицу?

Папа стал объяснять дорогу. Девушка несколько раз кивнула, рассеянно и задумчиво. Выражение ее лица не позволило Феде понять, запомнила ли она что-нибудь из папиных слов.

Забыв поблагодарить папу, незнакомка отправилась своей странной походкой дальше. Сделав несколько шагов, обернулась и нервно заломила руки.

– Будь осторожен, мальчик, не доверяй красной сумке, – сказала она, – это всего лишь мираж, он мигом рассеется на ветру.

Еще долго Федя провожал ее взглядом, но Босоногая девушка больше ни разу не оглянулась.

– Почему тетя сказала мне бояться маминой сумки?

Папа пожал плечами, а мама велела не обращать внимания.

Вскоре они пришли в парк «Сокольники». Сегодня здесь было особенно шумно и людно, раздавались детские крики и смех. По краям узкой петляющей тропки стояли старые, будто вросшие в землю скамейки, занятые пожилыми людьми. В траве приветливо рассыпались желтые цветочки: весенние солнышки, что красовались не в небе, а на земле.

Федя сорвал одно солнышко. Стебель был шершавым, не очень приятным на ощупь. Поднес пушистый ярко-желтый цветок к самому носу и как следует втянул. Аромат впечатлил нежной сладостью. Вспомнилась банка благоухающего янтарного меда, которую бабушка хранила в кухонном шкафу рядом с лимонной карамелью и коробочкой монпансье.

Мама и папа рассмеялись, глядя на его лицо. Федька попросил объяснить, почему они смеются над ним, и тогда мама достала из сумки зеркальце. В нем он увидел, что кончик носа сделался желтым.

– Как называются эти цветочки? – спросил он.

– Мать-и-мачеха, – ответила мама.

– Как-как? Мачимачиха?

– Да нет же! Мать. И. Мачеха.

Милый цветок окончательно сбил его с толку. Отчего сложилось такое название? Обращаясь к маме, Федя никогда не говорил «мать», это слово казалось ему черствой краюшкой хлеба. А уж «мачеха» из-за сказок, которые родители читали ему перед сном, и вовсе окрасилось в мрачные краски. Всегда злая и несправедливая женщина, которая почем зря обижает ни в чем не повинную падчерицу.

По тропинке они прошли к деревянным домикам. Федька заскочил в бревенчатый красный теремок и ощутил себя хозяином сказочных владений. Помахал маме и папе из окна с голубыми ставнями, и помчался к разноцветным пенькам. Мама взяла его за руку, и он сделал шаг, другой, третий.

Федька остановился возле пеньков, на которых ссутулившись сидели три мужика. Они напоминали шахтеров, отдыхающих после тяжелой смены. На лицах, чумазых, словно покрытых угольной пылью, различались только сверкающие глаза. Взгляд прожигал насквозь, посыпая сердце золой, а душу пеплом из обгорелых кусочков беззаботной радости.

Нечесаные седеющие волосы старшего дядьки торчали в разные стороны, у второго блестела лысина, обрамленная жидкими прядями рыжеватых кудрей, а на голове третьего была черная засаленная шапка, напоминающая носок.

Растопырив пальцы, седовласый несколько раз возмущенно потряс ладонями:

– Уселся медведь на крышу теремка, ну ты понимаешь!

Лысый безнадежно махнул рукой:

– Дык, елы-палы, и мышка, и лягушка, и зайчик, и лисичка тут же разбежались кто куда!

Шапка-носок смачно плюнул на половик из шелухи семечек и сигаретных окурков:

– Я вам так скажу, мужики. Теремок развалился, а кому от этого лучше стало? Кому, я вас спрашиваю?

Как зачарованный, Федька наблюдал за иссиня-красными огоньками, которые загорались у дядек прямо на языках. Огоньки тотчас же затухали, едва он успевал их заметить, а потом появлялись вновь.

Мама потянула его за руку и увела от мужиков.

– Это нехорошие огоньки, – сказала она, – тебе они не нужны.

– Но я тоже хочу такие на языке! Можно?

– Нельзя, – сказал папа.

– Почему?

– Жар-птица не прилетит. Ты обещал себя хорошо вести, помнишь?

– Помню.

Вышли на главную площадь, и Федя ахнул от удивления. Он не припоминал, когда здесь в последний раз собиралось столько народу. Шумный людской поток наводнял площадь, разбиваясь на множество небольших ручейков.

Неспешно бродили старики и старушки, искали свободные лавочки. У одной женщины он заметил пух одуванчика вместо волос и немало удивился, когда порыв ветра почему-то не сдул его с головы.

Парень, лицо которого облепляли божьи коровки, держал за руку миловидную девушку и что-то рассказывал ей голоском, удивительно нежным для такого крупного тела, а девушка отвечала ему серебристым хихиканьем.

Малышня бежала к огромной надувной горке, скидывала сандалии, карабкалась по ступенькам, скатывалась и верещала от восторга.

Столпотворение было возле дощатой сцены у здания, которое взрослые называли Дворцом. При слове «Дворец» в мыслях Феди всегда возникали округлые купола башен, принцесса на балконе одной из них, и некто, летящий к ней на ковре. Но поселковый Дворец выглядел совсем иначе: строгий, с рядом массивных колонн и треугольной крышей. И все же сегодня вокруг него и вправду творилось чудо: на сцене суетились какие-то дядьки в синих комбинезонах, устанавливали колонки, настраивали прожекторы.

Дойдя до середины площади, Федька потрогал шершавый невысокий постамент, пространство возле которого занимали четыре обшарпанные скамейки. Папа рассказывал, что когда-то на постаменте жил отлитый из бронзы мужчина и провожал взглядом автобусы, уезжающие на завод. Бронзовый человек куда-то исчез в то же Время, когда в поселке перестали идти часы.

– А человек был раскрашенный?

Отчего-то папа удивился столь очевидному вопросу.

– Нет, конечно, – ответил он.

– А-а, – протянул Федька, – тогда ясно. Никто его не раскрасил, вот он обиделся и ушел.

Словно из ниоткуда на площади появились торговые палатки в бело-голубую полосу. Воздух пропитался всевозможными ароматами: рядом, истекая соком, шкворчал на мангале шашлык, неподалеку выстроилась очередь за карамельным попкорном, а чуть дальше продавали сахарную вату. От столь благоуханной симфонии потекли слюнки.

– Папа, хочу шашлык! – сказал Федя.

– Неизвестно еще, из какого мяса его здесь делают, – ответил папа, бросив неодобрительный взгляд на палатку с мангалом. – Мы с тобой сами шашлык приготовим, договорились?

– Когда?

– Да хоть завтра!

– Тогда купи сахарную вату.

Будто в ответ из палатки со сладостями послышался звонкий голос:

Словно бурное торнадо

Звезд эстрады нам встречать!

Подкрепиться прежде надо,

Чтоб весь вечер танцевать,

На концерте веселиться,

В хороводе закружиться!

Эй, прохожий, налетай,

Сладку вату покупай!

Они заглянули в палатку, где двое черноволосых мальчишек, похожих друг на друга как две капли воды, выпрашивали у родителей сладости. Продавщица оказалась пышной блондинкой в белоснежном халате и таким же платком на голове. Федьку впечатлили ее глаза, ясные и светлые, напоминающие голубые льдинки в свете апрельского солнца.

Женщина протянула Федьке маленькое небесное облачко, пойманное на палочку. Надкусил, и сладость мигом растаяла на языке, а пальцы прилипли друг к другу. Продавщица наклонилась, чтобы дать салфетку.

– Если доверишься теплой руке, то найдешь выход из лабиринта, – прошептала она в самое ухо, – и тогда посреди ночи наступит день, а небосвод превратится в клумбу. Успей загадать желание до того, как завянет последний бутон.

Федька уставился на нее во все глаза, а Продавщица, подумать только, улыбнулась и подмигнула ему.

Хотел спросить, что означают эти слова, но родители поторопились выйти из палатки. Федя поспешил за ними, и услышал вслед заливистый голос:

Чтобы встретиться с Жар-птицей

Всем нам нужно подкрепиться!

Житель Чуди, не зевай,

Сладку вату покупай!

Мама и папа решили пойти к Дворцу культуры. Приходилось протискиваться через людскую толпу, которая постоянно двигалась туда-сюда, а из глубин ее раздавались смешки, восторженные крики и раскатистый хохот. Чем ближе к сцене, тем теснее, и папе уже некуда было развести руки, когда он начинал что-то громко рассказывать маме. Федька старался прикрыть беззащитное облачко сладкой ваты от тычков и взмахов сотен рук.

На сцене стояли дядьки в строгих костюмах и говорили в микрофон слова, утопающие в несмолкаемом гвалте. Федя слышал странные, порой непонятные обрывки фраз, повторяемые эхом:

– Приветствуем жителей поселка, елка, елка! Акционерная фирма «Химград», ад, ад! На сцене – гениальный директор, ор, ор! С Днем химика, мика, мика! С праздником, товарищи, ищи, ищи! Поздравляем, я ем, я ем! Ура, ура, ура-а!

Послышались электронные звуки, волнующие и динамичные, нарастающие в неистовом ритме потусторонней музыки. То была космическая мелодия невероятной красоты. На сцену выбежали трое парней в серебристых балахонах. Принялись странно, угловато двигаться, подскакивать, размахивать руками и ногами, словно сломавшиеся роботы. Свет прожектора загорался то зеленым, то синим, то красным, порой медленно затухая, а потом зажигаясь снова. Толпа перед сценой двигалась без остановки, ликовала и раскачивалась, и когда послышалась новая мелодия, все громко захлопали в ладоши.

Федька не заметил, как сахарная вата закончилась, и в липкой ладони осталась одна лишь палочка.

– Я пойду мусор выкину, – крикнул он.

Никто его не услышал, потому он решил не вопить понапрасну, а сбегать к ближайшей урне и вернуться.

Неподалеку как раз был мусорный бак. Сунул в него палочку, облизал сладкие пальцы, а потом вытер руки о штаны. Обернувшись, увидел, как промелькнула красная сумка: мама отправилась по извилистому людскому коридору в самую глубь толпы. Он припустил вдогонку, стараясь не выпускать из виду яркую сумку, и вскоре преодолел расстояние.

Они свернули в боковой проход, прошли вправо, затем немного влево, и вышли к центру площади, где возвышался пустой постамент.

Мама обронила салфетку. Подхваченная потоком ветра, салфетка описала пару изящных кругов, и приземлилась на асфальт.

– Мама, ты бросила мусор на землю! – сказал Федька.

Она не обратила на него внимания. Тогда он потянул ее за водолазку. Обернувшаяся женщина оказалась ему не знакомой: заметно выдающийся вперед подбородок, нос, похожий на клюв, и тяжелые веки, густо намазанные синими тенями.

Женщина взглянула на Федю, и ее без того вытянутое лицо вытянулось еще сильнее.

– Чего тебе, мальчик? – сказала она низким голосом.

Федька попятился и наткнулся на кого-то спиной. Холодным, чуть презрительным взглядом темных глаз она смерила его с ног до головы и, усмехнувшись, произнесла:

– Посмотрите на него – молчит, будто воды в рот набрал! Ты что, немой?

– Не твой! – выкрикнул он и юркнул в первую попавшуюся галерею.

Несколько мгновений двигался прямо, не обращая внимание на толкотню, и очутился у развилки. Решил идти вправо, но быстро уткнулся в тупик. Развернулся и в новом открывшемся ходе остановился перевести дух.

Громкая музыка и голоса людей внушали тревогу, от которого терялся дар речи. Оставаться на месте не хотелось, и он решил исследовать путь по правую руку.

Долго шагал в выбранном направлении, осматривая каждый новый проем, не мелькнут ли мама и папа, бабушка и дедушка, тетя Наташа, хоть кто-нибудь. Но в толпе не встречалось никого из знакомых ему людей. Кто-то чуть не залепил ему затрещину. Федя увидал старуху, под носом которой чернела расческа. Будто отгоняя от себя мошкару, она взмахивала одной рукой, а второй опиралась на изогнутую клюку. Метнулся от нее в сторону. Наступил на кроссовки одетого в спортивный костюм парня с бычьей головой, покрытой густой лоснящейся шерстью. Полубык-получеловек резко дернулся всем телом, и несколько капель лимонада из жестяной банки в его руке выплеснулись на асфальт. Брызги едва не долетели до сандалий Феди.

Сузив маленькие, налитые кровью глаза, чудовище фыркнуло, выпустив из ноздрей струи смрадного пара.

– Смари куда прешь! – рявкнуло оно.

Впереди маячил узенький лаз. Федька помчался туда изо всех сил, и чуть не влетел в толстое пузо мужика в свитере с ромбиками. Дядька расхохотался столь оглушительно, что зашелся в приступе хриплого кашля и смачно сплюнул под ноги.

Он не заблудился ни в коем случае, такого просто не может быть. И все-таки с каждой минутой надежда таяла.

– Огоньку не найдется? – услышал он за спиной сиплый голос.

Обернулся и заметил испачканные грязью широкие мужские штаны. Поднял голову, увидал знакомое закопченное лицо. Перед ним стоял Шапка-носок. Мужик осклабился, показав Федьке ряд кривых сероватых зубов, и зыркнул недобрым взглядом.

Федька бросился наутек. Стал петлять наугад сквозь штанины и подолы юбок, боясь, что страшный человек пустится следом.

Трясина отчаяния засасывала его, он чувствовал зловоние топи, слышал, как со дна поднимались пузырьки газа и лопались с тихим шепотом: «Шапка-носок утащит тебя в черную шахту, и ты никогда больше не увидишь родителей!» Ценой неимоверных усилий он не давал волю слезам.

Каким-то образом оказался возле палатки с мангалом. Запах мяса на углях снова дразнил его, но на сей раз вызывал не голод, а желание зарыдать. Папа обещал приготовить завтра шашлык, но завтра не наступит, если лабиринт не отпустит его.

Осталось только продираться через живую изгородь, бежать, мчаться вперед.

Вновь остановился перед скамейками возле пустующего постамента и понял, что сделал круг. Стало смеркаться, и он решил остаться здесь, чтобы встретить ночь. Кто-нибудь или что-нибудь скоро спасет его, непременно… если только его не утащат чумазые мужики с огоньками на языках.

Он вздрогнул и постарался прогнать нехорошие мысли. «Доверься теплой руке, чтобы выйти из лабиринта», – сказала Продавщица. Но Федька не понимал, что она хотела ему сообщить. Нужна была крошечная подсказка, хотя бы малейший намек на разгадку.

Над площадью разнеслись усиленные микрофоном слова:

– Поднимите ваши руки!

Федька встал на скамейку, дотянулся до постамента и вскарабкался на шершавый прохладный бетон. Отряхнул руки от мелкой крошки и поднял заплаканные глаза.

Молодая артистка в серебристом блестящем платье, которое переливалось в свете прожекторов всеми цветами радуги, держала в одной руке микрофон, а второй приветливо махала толпе. Никогда прежде он не встречал девушек с волосами цвета клубничного киселя.

Толпа мгновенно откликнулась на призыв, но девушка словно не заметила:

– Не вижу ваших рук!

Люди скандировали и кричали.

– Ну, где же ваши ручки? – не унималась певица.

Федька подпрыгнул на постаменте что было силы.

– Я здесь, – крикнул он во всю мощь легких, – здесь!

Она махнула рукой, и он был готов поклясться, что именно ему. Его одного приметила девушка среди многих людей и послала ярко-желтый лучик. Он поймал его и, повинуясь внезапному порыву, обернулся.

Медленно, стараясь не столкнуться с бритоголовыми дядьками в спортивных костюмах и лохматыми тетками в джинсовых куртках, к постаменту шагала Босоногая девушка. Она не смотрела на Федю, обводя рассеянным взглядом запруженную людьми площадь. Тем не менее, возникло смутное чувство, что она здесь ради него, словно их связывала незримая ниточка.

Девушка остановилась у постамента. Как-то странно и неестественно выгнула руку, поправила светлую челку, а потом замерла в немом ожидании.

Чтобы приблизится к ее лицу, Федя стал на колени у края бетонной площадки. Надеясь, что шум толпы и громкая музыка не заглушат его, прохрипел:

– Помоги мне.

Девушка ненадолго закрыла глаза, а потом ответила едва заметным кивком. Он перелез на скамейку, спрыгнул на асфальт и позволил взять себя за руку. Федька до ужаса не любил, когда чьи-то руки оказывались мокрыми и холодными, но от прикосновения ее мягких пальцев по телу бежало тепло. Он чувствовал, что эта ладонь могла быть только у доброго и честного по отношению к детям взрослого.

Дорожка, выбранная девушкой, была довольно узкой. Они миновали стадо полубыков-полулюдей, которые с жадностью глотали газировку. За очередным поворотом куда-то бежавшая компания мальчишек чуть не сбила Федю и девушку с ног. Потом они долго-долго шли прямо, не говоря друг другу ни слова, ибо все их слова утонули бы в шуме толпы.

Даже примерно Федя не мог прикинуть, сколько продлился их путь, но в конце концов они вышли на окраину лабиринта. Здесь он увидел знакомый газетный киоск, рядом с которым стоял белый автомобиль. Возле него серьезные дяди, одетые в серую форму, что-то говорили в нагрудную рацию. Федя заметил маму и папу, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

Забыв обо всем на свете, он побежал, чтобы скорее прижаться к родным.

– Хвала небесам, нашелся! – воскликнула мама. – Как же ты нас напугал! Мы с папой чуть с ума не сошли!

– Как сквозь землю провалился! – выкрикнул папа. – По всей площади бегали, искали тебя, звали…

– В милицию обратились…

– И в «скорую»…

– Вдруг что случилось с тобой…

– А мы и не знаем…

– Ну где ты был?! – закончили они хором.

Папа взял его на руки, и Федя разрыдался у него на груди. Захлебывался солеными теплыми слезами, чувствовал запах папиной джинсовой куртки и вытирал о нее нос. Обещал никогда-никогда не теряться и не отходить ни на шаг.

И только потом, когда ужас пережитого немного утих, его посетила мысль. Босоногая девушка исчезла в толпе, а сказать ей спасибо он не успел. Нехорошо получилось…

Стемнело. Артисты тянули грустные серенады о расставании, заводили разбитные песни про нежданные встречи, и ни капли усталости не слышалось в их голосах. Они то и дело выпрашивали у публики припевы своих песен, а народ горланил слова охрипшими радостными голосами, и тонкая грань между людьми на сцене и людьми на площади незаметно стиралась.

Но больше всего удивляло то, что с наступлением ночи никто не спешил домой. Взрослые продолжали делать странные телодвижения под громкую музыку, пить лимонад и смеяться по поводу и без. Казалось, они перепутали ночь и день, отчего детвора получила долгожданную возможность не спать с наступлением темноты. Федька не помнил, когда он последний раз любовался звездным небом и ясной Луной, напоминавшей вареный желток.

Сильные руки вдруг подхватили его. Папа усадил Федю на плечи и взял его озябшие ладони в свои, крепкие и теплые.

Взору открылось волнующееся море людей. Он наблюдал, как круглый мужик с соломенными волосами танцевал с сушеной рыбой в руке, как три тетки с алыми тучками на головах плясали, взявшись за руки, а старушка с пухом одуванчика на голове вынула из кармана халата запасную пару глаз и взглянула в небо. Рядом со взрослыми сияли счастливые дети, многие также сидели на плечах отцов. Неподалеку виднелась тройка знакомых мужиков с огоньками во рту, но они больше не казались страшными и неприятными, потому что на плечах у папы ничто не могло испугать.

Хор голосов воскликнул:

– Три!

Федя видел, как из заводской трубы медленно выплывал сизый дым, словно джинн из волшебной лампы.

– Два!

Продавщица сказала ему: «Успей загадать желание…»

– Один!

Все звуки мира исчезли, воздух застыл, запахи испарились. Грянул рокочущий гром, и в черное небытие над головами людей взмыла Жар-птица. Огненные перья ее искрились, из клюва вырывалось яркое пламя. Она обернулась огненным вихрем. Небо посветлело, посреди ночи наступил день. Мгновение, и вихрь рассыпался на тысячи искр, которые тут же сгорели, подобно метеоритному дождю.

Небосвод превратился в бескрайнюю клумбу, где расцвели огненные цветы. Изумрудные, золотистые, рубиновые бутоны раскрывались на один миг и увядали, а на их месте появлялись новые, чудеснее и восхитительнее прежних.

Было слышно, как заходились в отчаянном плаче напуганные малыши и как ребятня постарше охала от удивления. «Я люблю тебя!» – прокричал необычно нежный юношеский голосок. В ответ послышался серебристый смешок и девичий вскрик: «А я тебя еще больше!»

Люди приветствовали каждый цветок, искренне радуясь полуночному натюрморту.

– Какая же красота-а! – выдохнула мама.

Вскоре последние искры растаяли на небосводе. Жар-птица оставила после себя облачко белесого дыма.

Федька взглянул на сотни человеческих лиц в полутьме и увидел трех мужиков. Они изменились до неузнаваемости. Их лица были румяными, чистыми, будто мужчины только что вышли из бани. Глаза лучились по-детски восторженно, однако во взгляде ясно читалась мудрость прожитых лет. Изморозь седины серебрила аккуратно причесанные волосы старшего дядьки, роскошные золотистые кудри среднего окружали его крепкую голову, а шапка-носок на голове третьего сменилась лихо сдвинутым на затылок голубым беретом.

Папа снял Федю с плеч, и взглянул на часы:

– Ого, сколько Времени! Спать пора, уснул бычок. Пойдемте-ка домой.

Федька почувствовал, что если помедлить еще немного, то он отключится прямо здесь, сию же минуту, и папе придется нести его на руках до кровати. Так было минувшим вечером, когда Федя смотрел допоздна телевизор и нечаянно заснул на диване, а позже проснулся в теплой постели своей комнаты.

И тогда он, вглядываясь в глаза папы, прошептал:

– Папа, сможешь понести меня домой на руках?

По улицам поселка Чудь растеклась людская река. Люди оставили позади Дворец культуры и парк «Сокольники», миновали аллею с опрятными кустами акации, таверну, в окнах которой приветливо горели огни, и свернули к башне с часами.

С блаженной полуулыбкой на устах Босоногая девушка порхала в танце на гладком и ровном асфальте. Легкое голубое платье колыхалось чистой водой и, казалось, вот-вот разольется на землю. Она танцевала под бой часов, возводила нежные девичьи руки, словно хотела воспарить к циферблату на башне.

Девушка бросила на Федьку взгляд, просияла и сделала изящный пируэт. Проплыла к нему, и он услышал теплое дыхание и мягкий запах черемухи.

– Я искала эту улицу долго-долго, – сказала она, – и я нашла ее благодаря тебе. Именно здесь живет Лена…