000
ОтложитьЧитал
Редактор Наталия Рандо
© Елизавета Никитина, 2025
ISBN 978-5-0065-8051-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Е…… посвящается
Глава I
«Путница в степи»
Елена ехала на запряжённой бричке по пыльной дороге уже целый день. Ямщик Егор, лениво подгоняя неторопливую кобылу, изредка покрикивал: «Но-о, милая!». Несколько дорожных сумок были прикреплены сзади, а часть лежала рядом с ней на сиденье. Со стороны могло показаться, что столичная барышня, устав от светской жизни, решила искать приключения вдали от цивилизации.
Но повод для этого путешествия был нерадостный. Хотя боль утраты за прошедшие годы переросла в сердечную грусть, но ещё не до конца отпустила. Вот и сейчас Елена ехала по цветущей степи в открытой повозке, но, погрузившись в воспоминания, этой красоты не замечала.
В те тяжёлые годы после декабрьского восстания, ареста и ссылки, Елена не поехала вслед за мужем в Сибирь только потому, что у неё на руках осталась разбитая горем свекровь. Спустя два года пришло известие, что, не доехав до конечного пункта, Усть-Каменогорской крепости, её Алексей скончался от лихорадки… Похоронили его на берегу Иртыша в городе с незнакомым ей названием Семипалатинск. Так как муж был офицером, хоть и разжалованным, сопровождающий его конвой отнёсся к нему с должным почтением и похоронил по-христиански, даже подрядив какую-то вдовую казачку ухаживать за могилой. Всё это Елена узнала из письма конвойного офицера. Сейчас же вдова отправилась в столь дальнее путешествие, чтобы выполнить последнюю волю свекрови – положить на могилу ее сына медальон с локоном волос старушки. Хотя бы так, пережив Алексея на три года, несчастная мать хотела воссоединиться с сыном.
Поместье, которое приносило доход, осталось от папеньки, поэтому не было конфисковано после того, как Алексея арестовали. Но судебные тяжбы, расходы на адвокатов и забота о больной свекрови существенно уменьшили доставшееся ей наследство. Поэтому к тем наличным средствам, которые она взяла из дома в дорогу, было несколько фамильных украшений и несколько предметов столового серебра.
Солнце начинало клониться к закату, и, опустив полог коляски, Елена стала рассматривать окружающий её пейзаж. Она уже устала грустить. С начала её путешествия прошло достаточно времени. И с каждой верстой, отделяющей её от родного поместья, гнетущее чувство безысходности как будто истекало из неё с каждой слезинкой. На самом деле её жизнь дома была почти беспросветной и унылой. Постоянные мысли о печальной доле мужа и угасающая свекровь непосильным грузом давили на разум.
И вот теперь она ехала по этим бескрайним просторам и словно начала просыпаться от тяжёлого сна. Она вспоминала о покойном муже и о доме. Но теперь это было уже что-то смутное, как далекое отрочество. И даже события её замужества и дальнейшая совместная жизнь казались чьей-то чужой историей, которую она наблюдала со стороны.
Когда шестнадцатилетняя Елена выходила замуж, её муж был почти вдвое старше и достиг возраста Христа. К тому времени он уже успел «проехать» по Европе в составе кавалерии Уварова до самого Парижа, а, вернувшись домой, продолжил службу уже в гренадёрском полку графа Аракчеева. Служил он по интендантской части и постоянно уезжал в столицу по служебным делам, что в дальнейшем для него стало роковым обстоятельством.
Виделись супруги не часто, да и, встретившись, вместе бывали крайне редко. Несмотря на то, что её брак с Алексеем был скорее по договоренности родителей, чем по любви, в душе Елены теплились какие-то чувства к мужу, природу которых она тогда не знала, как определить, и считала их любовью. После же ареста супруга к этим чувствам добавилась ещё и сострадание к его мукам, что у русской женщины совсем уже называется любовью.
Резкий порыв ветра поднял облачко песку и с силой налетел на бричку. Острые песчинки больно хлестнули женщину по лицу, и она, чертыхнувшись, очнулась от вновь нахлынувших мыслей.
Елена достала из дорожного саквояжа небольшое зеркальце. Стеклянный диск выхватывал части лица, как элементы мозаики, которые сложились в весьма неприглядную картину. За последнее время горячий ветер степи осушил её кожу, губы обветрились, а яркое солнце сделало лицо тёмным от загара. Ей невольно вспомнился её портрет, висевший в их доме, который Алексей заказал у какого-то столичного художника на годовщину их свадьбы. После долгих часов позирования картина, по мнению домочадцев, удалась. На зрителя смотрела молодая женщина, хрупкая и белокожая, как фарфоровая статуэтка. Слегка вьющиеся волосы водопадом стекали по плечам, переливаясь мягким золотом. Тёмные, почти прямые брови, стрелами разлетались к вискам. Серо-голубые глаза смотрели спокойно, хотя в жизни их цвет зависел от состояния души: то в них журчал ручей, отражая безоблачное небо, то блестела холодной решимостью сталь. Припухлые губы даже в момент серьезности сохранили тень улыбки. Прямой аристократический нос придавал её лицу благородство. В целом, на портрете, как и в жизни, её красота была неброской, но оттого ещё более завораживающей. Как сказал сам художник в порыве творческого экстаза и откровения: «Елена Александровна! Ваша красота не кричит. Она шепчет! Шепчет древнюю молитву или заговор… Завлекая и маня…» Правда, потом спохватился и долго извинялся за свою несдержанность. Но тогда Елене было приятно слышать такие слова.
А теперь?!
Теперь её волосы цвета спелой пшеницы торчали из-под дорожной шляпки стожком пыльного сена. Нос облупился на солнце, а нижнюю губу пересекла вертикальная трещинка, из которой выступила капелька крови. Елена быстро слизнула её и, захлопнув зеркальце, сунула его глубже в саквояж, чтобы не расстраиваться.
Но, несмотря ни на что, Елена получала странное удовольствие от этого нелёгкого путешествия. Выросшая под постоянной опекой и в достатке, она и не догадывалась, сколько душевных сил было в ней, и теперь испытывала радость от преодоления трудностей пути. И именно это преодоление помогало ей постепенно уходить от выпивающей силы из души и тела мысли о несправедливости событий, что пришлось пережить многим людям в те тяжёлые годы. И по мере того, как душа обретала покой, Елене начало казаться, что в её жизни ещё будет место и любви, и радости. Вот и сейчас, посмотрев в бездонное голубое небо, она, повинуясь внезапному порыву, обратилась куда-то вверх, в бесконечность. Её губы еле слышно прошептали: «Боже… как я хочу быть счастливой…»
Тем временем бричка повернула по пыльной дороге, и совсем рядом с ними блеснула река. Она видела Иртыш и в Омске, но вот так первозданно он открылся ей впервые. Вид с высокого берега был так восхитителен, что Елена не смогла удержаться и, приказав мужику на облучке остановиться, сбросила туфли и побежала к воде. Ноги на крутом спуске вязли в песке, но она продолжала упорно приближаться к столь желанной прохладе. И тут её босая ножка зацепилась за что-то, и женщина кубарем покатилась вниз. Распластавшись у самой кромки воды, Елена приподнялась и потрясла головой, чтобы остановить головокружение. Горизонт вернулся на прежнее место, и она попробовала подняться. Острая боль пронзала ногу, и Елена плюхнулась в воду у самого берега. К ней подбежал перепуганный Егор и, подхватив под руки, помог подняться. Так, вся мокрая и облепленная песком, Елена начала подниматься, при помощи мужика, по откосу высокого берега. Наконец, с матом и стонами, они добрались до брички.
– Устраивайся, барыня, – сказал ямщик, помогая Елене забраться на сидение коляски и подкладывая под травмированную ногу одну из сумок. – Ехать нам нужно быстро, так что ты не обессудь. Малёк потрясет. До темноты нужно добраться до Бобровки.
Усевшись впереди, он хлестнул вожжами кобылу, и та нехотя побрела по еле накатанной в степной пыли дороге. Боль в ноге тревожила, но не нарастала. «Надеюсь, ничего себе не сломала», – подумала Елена, трогая опухшую лодыжку рукой.
– Сейчас доедем до станицы и там покажем вашу ногу дохтуру. Конечно, если он будет дома, а не умчал в какой-нибудь аул. Участливо сказал мужик, будто услышав её мысли.
– А если умчал? – Елена даже поёжилась от мысли, что ей придётся скакать на одной ноге, не зная, что с ней и скоро ли она сможет нормально ходить.
– А если умчал, пойдём кланяться к Луну. Он первый в этих краях костоправ и травник. Даже дохтур к нему отправляет, ежели чего вправить нады…
Телега подпрыгнула, очевидно, наехав на камень, и, недоговорив фразу, ямщик, выругавшись, слетел с облучка. Под колесом что-то хрустнуло, и бричка, осев, резко остановилась. Елену тоже бросило вперёд. И хоть она успела уцепиться за края сидения, но ногу пронзила такая острая боль, что она невольно вскрикнула, и из глаз хлынули слёзы.
Мужик поднялся и, не сдерживая брани, полез под колесо.
– Плохо дело, барыня. Дальше не поедем. Могли бы по дороге дойти до ближайшего аула, но твоя нога… Будь она неладна!..
Елене было так больно, что она пропустила мимо ушей его неучтивость по отношению к своей ноге.
– Так что нам теперь делать? – утирая слёзы, спросила она.
– Будем ночевать здесь. Я сейчас поищу саксаул и разожгу костер, – сказал ямщик, засовывая за пояс топор.
– А я?
– А ты, барыня, сиди. Жди. Разведу костёр, тогда сядешь у огня. Ночи ещё холодные.
Всю дорогу от Омска Елена пыталась научить эту деревенщину, что обращаться к ней нужно на «Вы», но всё было бесполезно. Народ в этих краях жил вольный. Многие из местных были крепостными сибирскими казаками. Услышав в Омске слово «крепостные», Елена, было, приободрилась и попыталась поставить одного из таких на место. Кто, дескать, крепостной, а кто, хоть и заезжая, но дворянка-помещица. Но ей быстро объяснили, что казаки – люди вольные, а «крепостные» – потому как живут в крепостях… Вот и приходилось теперь терпеть столь неучтивое к себе обращение. Да и страшновато было, находясь во многих тысячах вёрст от дома, диктовать свои порядки. Каждый раз, нанимая очередного ямщика, она обращалась за помощью в местный полицейский участок или почтовую станцию, чтобы ей помогли с выбором «порядочного человека».
– А здесь безопасно? – снова спросила она удаляющегося мужика.
– Если про людей, то да. Казаки в этих местах навели порядок. Местные степняки – исключительно мирный народ. А китайские, лихие людишки, озоруют выше по Иртышу. Так что не боись… Люди не тронут.
– А не люди? – насторожилась Елена.
– Не люди… Если будем молиться, не придут. А вот с волками встречаться бы не хотелось, – сказал ямщик и пошёл от дороги в степь, потирая рукой поясницу.
– Волки? – с дрожью в голосе прошептала Елена и полезла в дорожную сумку. Там лежал кремневый дуэльный пистолет отца. Она дрожащими руками начала его заряжать.
Пользоваться оружием её научил ещё папенька. Когда-то он пережил крестьянский бунт и с тех пор считал, что каждый член семьи должен уметь стрелять. Он даже брал Елену на охоту, где и ей доводилось стрелять. Но убивать зверей ей было жалко, поэтому она всегда стреляла мимо. «Как же так, Ленушка?!» – говорил с укоризной отец, – «Ты же без промаха стреляешь по мишени!». «Я просто растерялась, папенька», – с напускной грустью отвечала она, глядя себе под ноги и радуясь, что зверюшка осталась жива.
Теперь, когда перед её мысленным взором возникла оскаленная пасть волка, душа наполнилась решимостью. Она выстрелит без колебаний, без тени сожаления. Хотя опыт подсказывал, что пистолет – не ружьё, и попасть в цель будет большой удачей.
Тем временем Солнце стало опускаться за горизонт, и вид цветущей степи на закате так завораживал, что Елена невольно залюбовалась. Забыв и про волков, и про ногу, она вдыхала прохладный воздух и смотрела вдаль… Сколько же ей ещё ехать по этим бескрайним просторам? Когда она вернётся в своё именье? Она в душе чувствовала, что это путешествие изменит её жизнь… Но в чём и насколько она не могла себе представить. Тем временем уже основательно стемнело и Елена начала беспокоиться.
– Ну что, барыня, – услышала она из темноты бодрый голос Егора, – сейчас разведу костёр и будем устраиваться.
Он подошел к кобыле и освободил её от упряжки. Привязав животное на длинную верёвку к бричке, Егор начал разводить костёр.
Глава II
«Волки»
Темнота степи сгущалась, накрывая путников, словно чёрный купол, подбитый серебристыми щербинами звёзд. Пламя, запрыгавшее в изогнутых ветвях саксаула, оживило тени, превратив их в пляшущих бесов. Угрюмый ямщик помог Елене спуститься на землю. Ворча что-то себе под нос, он расстелил под ногами грубую подстилку, напоминавшую валенки, пропитанные вековой пылью. Где-то за горизонтом загрохотало.
– Впервой от Омска ночуем под открытым небом, барыня, – буркнул он, словно извиняясь за саму природу.
Но едва он достал котелок, намереваясь идти к реке, кобыла рванула постромки, забившись в истерике. И буквально через мгновение, как будто совсем рядом, воздух разрезал волчий вой – низкий и протяжный, словно звук туго натянутой струны над пропастью, отзываясь в бездонном небе зловещим эхом. По спине Елены пробежала ледяная змейка.
– Вот же… – выругался Егор, – Накаркал… Залазь-ка ты, барыня, в бричку. Вещички свои доставай.
– Зачем? – Елена в упор смотрела на него, стараясь не дрогнуть голосом.
– Будем их жечь. Костёр совсем маленький. Он волков не отпугнёт. Волки эти – в степи и на казахских стойбищах, да в аулах – на огонь насмотрелись. Таким костерком их не испугаешь. Им хоть факел под хвост – только злее будут.
Кобыла тем временем всем телом прижалась к бричке, с одной стороны перекрыв проход – словно живой щит… Елена, забыв о раненой ноге, взметнулась на сиденье, достала из саквояжа пистолет и, взведя курок, стала напряжённо вглядываться в сумрак. Свободной рукой она спихнула с сиденья дорожные сумки с вещами. Егор, не глядя, вытряхнул из них кружевные платья, флаконы и письма, облил всё это мутной жидкостью из фляги. Бросил в кучу горящую ветвь. Вспышка ослепила – огонь взвился, как демон из преисподней.
– Весь самогон ухайдокал, – процедил ямщик, сокрушённо качая головой.
Елену передёрнуло: он сжёг её последнее платье, но сокрушался о выпивке.
– Ну что, барыня… Смотри в оба и молись, чтобы твоих тряпок до рассвета хватило.
Она и смотрела, сжимая рукоять пистолета так, что занемели пальцы.
Беснующееся пламя костра то здесь, то там выхватывало из тьмы глаза – жёлтые, немигающие, горящие как угли. Вой повторился. Волки сомкнули кольцо.
Елена почувствовала, как холодный пот стекает между лопаток, а живот сводит свинцовой судорогой. Если бы её волосы не были скручены в плотный пучок, они наверняка встали бы дыбом.
Где-то совсем близко снова раздались завывания. Егор встал рядом со свободной ступенькой брички и перехватил топор поудобнее. Тут лошадь заржала и навалилась на бричку. Елена покачнулась на сиденье и от неожиданности нажала на курок. Грянул выстрел, вспышка от которого на мгновенье озарила кусок степи. Когда звон в ушах начал проходить, она как будто сквозь вату услышала отборный мат Егора, который зажимал свободной рукой ухо, и удаляющийся скулеж раненого зверя. Она, хоть и ненароком, но в кого-то попала.
– Ну ты, барыня, мать… твою… так… молодец, – не переставая материться, проорал мужик. – Хорошо мне башку не прострелила. Но гляди-ка ты, попала в кого-то. Любит тебя Бог! А если в вожака попала, то вообще ох… Хорошо, то есть. Тогда они уберутся восвояси.
Но, похоже, чуда не произошло. И, отбежавшие было волки, стали снова приближаться. Костёр начал потихоньку угасать. В слабеющем свете костра Елена начала, почти на ощупь, снова заряжать пистолет, когда вдалеке послышался пронзительный свист. Она подняла глаза и в густой темноте, откуда исходил звук, увидела прыгающий огонёк. А через несколько мгновений до них донёсся стук копыт. Из темноты в слегка освещённое костром место влетел всадник с факелом в руках. Он быстро достал из седельной сумки какой-то свёрток. Поджёг фитиль, торчащий из него, и швырнул в темноту. Упав на землю, сверток с грохотом начал «выплёвывать» огненные шары, которые со свистом, разлетаясь в разные стороны, начали взрываться. Зрелище было фантастическим. Несмотря на животный ужас от происходящего, и Елена, и стоящий внизу Егор не могли отвести глаза от этой феерии. Кобыла оцепенела и, прижавшись к бричке, только тихонько ржала.
В свете вспышек было видно, как, поджав хвосты, волчья стая уносит ноги в вязкую темноту ночной степи.
Всё это действие заняло не больше нескольких секунд, но для Елены они показались бесконечными. И вот теперь, очнувшись от оцепенения, она посмотрела на того, кто пришёл им на помощь.
В свете догорающего костра она стала разглядывать всадника, который, не выпуская из рук факела, спустился с лошади. Он внимательно огляделся и подошёл к Егору.
– Лун! Слава Богу! – Ямщик кинулся обнимать незнакомца.
Глава III
«Неожиданное знакомство»
– Каким ветром тебя занесло сюда на ночь глядя? – спросил незнакомец, хлопнув по плечу ямщика. От этого дружеского жеста Егор чуть не свалился с ног. – И откуда у тебя эта карета? – с усмешкой спросил он.
– Так это вон, барыню везу… Еённая это бричка. Говорить с самого Питерхбурга на ней едет. Только вот лошадей, да извозчиков, понимаешь, меняють.
– Из Новгорода, – тихо поправила ямщика Елена.
Незнакомец повернулся на голос и осветил факелом бричку, в неярком свете пламени она увидела его лицо. Вернее глаза. Все остальные черты точно отошли на второй план. Стали мутными и неважными.
– Извините, барышня. Я Вас не заметил.
– Не барышня, а Елена Александровна Малова. Потомственная дворянка… С кем имею честь?
– Матвей Куйбышев, – спокойно произнёс мужчина, слегка поклонившись. – А люди мы вольные, поэтому чинов не имеем. – И, понизив голос, с иронией добавил, – Да и на Ваши озираться не будем. – Последнюю фразу он сказал очень тихо, но Елена её услышала, фыркнула и отвернулась, гордо подняв голову.
– Ну что, Егор. Распрягай «карету» и пошли… Путь не близкий.
– Так как же, Лун?! Как же мы пойдём! Барыня вон ногу зашибла…
Эти слова будто толкнули Матвея. Он резко повернулся к женщине, нахмурив брови.
– Держи! – Матвей сунул факел в руки ямщика и уже с другой, требовательной интонацией, обратился к Елене. – Ну что, Елена Александровна, показывайте Вашу ногу.
Демонстрировать ноги незнакомому мужчине было бы верхом неприличия, и Елена уже набрала в грудь воздуха, чтобы возмутиться, но в это время вмешался ямщик:
– Не сумлевайся, барыня. Это же Лун, я тебе про него говорил. Наипервейший костоправ. А я глаза прикрою, хотя чего я, женских ног не видал?! – осклабился он.
– Таких не видал! – язвительно парировала Елена и, поняв, что пререкается с простым мужиком, «прикусила язык», но подол платья всё же приподняла. Смотреть на свою ногу она побоялась, поэтому отвела взгляд. И так удачно, что он вновь упёрся в лицо их спасителя.
Матвей, не слушая их препирательств, аккуратно начал ощупывать травмированную ногу. Иногда его прикосновения доставляли боль, и Елена слегка вздрагивала и закусывала губу. Но стонать, а тем более заплакать она себе запретила. Она же не какая-то избалованная девица!
– Елена Александровна, – голос Матвея был спокойным и уверенным, – У Вас небольшой вывих. Я его сейчас вправлю, но тревожить ногу будет нельзя дней десять. Надеюсь там, куда Вы направляетесь, Вас не потеряют.
– К мужу она едет, – влез в разговор мужик.
Матвей понимающе кивнул. А Елена, удивляясь своей реакции, торопливо поправила Егора:
– К покойному мужу… Я еду поклониться его могиле… И выполнить последнюю волю его усопшей маменьки.
«Зачем я всё это ему говорю?» – подумала женщина, вновь «прикусывая язык».
Но Матвей, будто и не слушая никого, продолжил:
– Судя по тому, как горела ваша одежда, самогона у вас нет, значит и обезболивать Вашу ногу я буду по-другому. Будет немного больно, но не долго.
С этими словами и, не спрашивая разрешения, он задрал нижнюю юбку выше колена, от чего женщина залилась краской, но возражать уже не стала. Твёрдым, как гвоздь, пальцем он нажал куда-то на бедре, и после нескольких мгновений тупой, ноющей боли нога стала неметь, будто она её отлежала. Елена удивилась, насколько разными были его руки. Когда он ощупывал её лодыжку, она почти не чувствовала его прикосновений. Казалось, что он касается её пером. А теперь его пальцы были твёрдыми, как железо.
Всё это время Матвей пристально смотрел ей в лицо и в какой-то момент потянул за стопу. Что-то в ноге щёлкнуло. Боли практически не было, но Елена от неожиданности ойкнула.
Матвей удивлённо поднял на неё глаза:
– Было больно?
– Извините, – прошептала она. – Я просто испугалась…
Тут «лекарь» вытащил откуда-то нож и, не говоря не слова, отхватил от юбки край полотна. Елена от такой наглости даже онемела. Она как заворожённая смотрела на то, как уверенными движениями Матвей бинтует ей ногу.
– Ну вот, – послышался довольный голос Егора, – А ты, барыня, сумлевалась. Я же говорил, Лун своё дело знает.
От неожиданности Елена даже вздрогнула. Она и забыла, что рядом стоит ямщик. Ей казалось, что есть только она и Его руки.
– Нам и, правда, нужно поторопиться, – сказал Матвей. – Скоро погода начнёт портиться, может и дождь пойти. А неподалеку есть место, где можно переждать непогоду.
Он подвёл свою лошадь поближе к бричке и тихонько свистнул. Животное опустилось на землю.
– Забирайтесь в седло, Елена Александровна. Майка – лошадь казацкая. Боевая. Приучена подбирать раненых на поле боя.
Елена, прыгая на одной ноге, спустилась с брички и уселась на седло. Лошадь, почувствовав тяжесть, поднялась.
– Всё, Егор! Забирай свою клячу и пошли. Нужно поспешить! – поторопил Матвей.
Словно в подтверждении его слов, ночное небо разрезала молния и гигантской змеёй уползла за черту горизонта. И уже через несколько мгновений, постепенно нарастая, по степи покатились раскаты грома.
– Но как же повозка и мои вещи? Их могут украсть! – возмутилась Елена.
Матвей громко вздохнул, а его губы что-то беззвучно прошептали. Елене хотелось думать, что молитву. Мужчина достал свой нож и воткнул его в деревянную часть облучка.
– Теперь можете быть спокойны! Теперь Ваши вещи никто не тронет. Посторонних здесь, кроме Вас, нет на сотни верст вокруг, а остальные мой нож знают.
Сказав это, он взял под уздцы свою лошадь и пошёл в степь, освещая перед собой дорогу факелом. Елена тихо покачивалась в седле и смотрела за горизонт, где время от времени небо рассекали молнии. Сзади, тихо напевая себе под нос какую-то песню, плёлся Егор со своей кобылой…