Голоса улетевших журавлей

ЖИЗНЬ ТЮРЕМЩИКОВ

Наступил август 1937 года. В камере № 17 появились шесть человек новеньких. Выпустили на волю бывшего политрука тылов Полищука. Переведены в общие камеры осуждённые Шевцов, Крижжановский, Пидопрыгора и Недюжий. Недюжему дали три года высылки в отдалённые районы страны с правом работать на спецобъектах. Он оказался таким же несчастным человеком, как и осуждённые на длительные сроки заключения.

В те временя высылка по постановлению тройки по существу заменяла пожизненное тюремное заключение. По окончании трёх лет комиссия, как правило, продлевала срок ещё на столько же, затем ещё, и так три года превращались в бесконечность, пока человек не умирал.

В те жестокие времена в тюрьмах был установлен строжайший режим. От заключённых тщательно скрывались тюремные и гражданские новости. Даже крохотные кусочки газет отбирались и уничтожались, только бы подследственные не читали и не знали, что делается в стране. Отбирались кусочки карандашей и писчей бумаги, чтобы никто никуда не писал. И всё же заключённые много знали, особенно хорошо была поставлена информация о тюремной жизни.

Как узнавали тайны? Дело в том, что ни основная, ни дополнительная тюрьмы, ни казематы органов НКВД при управлении не были рассчитаны на такую массу арестованных. Заключённые всюду и постоянно сталкивались. Бывало достаточно нескольких секунд, чтобы сказать нужное товарищу, хотя за это и слышалось: «Молчать!». А нередко и пинка в спину получать. К тому же, большинство тюремных служащих понимали, что арестованные не виновны. Проводилась кампания, какие в нашей стране были не редкостью. При отсутствии свидетелей надзиратели охотно помогали заключённым.

Химич вспоминает, как однажды у старшего надзирателя было свыше десятка кусков карандашей и кусочки писчей бумаги. И он их тайком раздавал. Вероятно, ему было страшно. К счастью, не всем присуща врождённая трусость. Подследственные знали, кого расстреляли вчера, и кто ждёт своей участи сегодня, и по какой статье лишается жизни.

Два дня назад во второй половине ночи были расстреляны отец и сын Бицы. До 1931 года они проживали в татарском кишлаке Булганак-Кронентал. В том же году осенью они были раскулачены. В чём были одеты, всем семейством ушли в Симферополь и поступили работать. В тот же день их хозяйство сгорело. Они ли его подожгли или поджёг кто-то другой – обвинили их. Почти год длилось следствие. Вина их не была доказана, и в конце 1932 года они были освобождены. В 1937 году их снова арестовали и обвинили в той же диверсии по тому же ранее прекращённому делу. В 1937 году доказательства уже не требовались, по показанию свидетелей их признали виновными, и суд приговорил к высшей мере социальной защиты и расстрелу.

Химич со всем смирился и ко всему тюремному привык. Единственное, что на его психику действовало болезненно и угнетающе – душераздирающие крики по ночам. Крики протестующих женщин на нижнем этаже южного крыла тюрьмы и тех, кого выволакивали из камеры смертников и вовремя не успевали забить кляп, несли, бросали в «Чёрный Ворон» и увозили в последний путь.

Однажды ранним утром по тюрьме разнеслась любопытная весть: из какого-то южного города Украины был доставлен в севастопольскую тюрьму матёрый преступник, по кличке «Удав».

За тридцать два года жизни и неоднократные заключения, он стал грозой в среде воров и преступников уголовного мира.

Первый раз он попал в тюрьму шестнадцатилетним за убийство своего товарища. После этого в соучастии с подобными себе он ещё убил двух человек уже при ограблении. За шестнадцать лет преступной деятельности – пять раз судим. В общей сложности получил 23 года строгача, но только семь лет отсидел, остальные годы ему прощали. Одни говорили, что умел показать себя перевоспитавшимся, другие, – что страх перед силою и ловкостью этого преступника внушали опасение тюремщикам, и они старались любыми путями избавиться от него.

«Удав» был вспыльчивого и необузданного нрава. В его психике негодование клокотало, как внутриземные тектонические силы, постоянно готовые прорваться на дневную поверхность. У воспитанного человека в секунды потрясений наступает стресс и нередки параличи, у «Удава», необузданного и привыкшего к жестокостям над другими, проявляется звериная сила, характерная для наших далёких предков, питекантропов и неандертальцев. Он мог снести голову любому, причём, по малейшему пустяку, оказавшись неудовлетворённым.

Последнее убийство «Удав», как соучастник, а возможно и как организатор, совершил при ограблении сберегательной кассы. В камере той тюрьмы, откуда его привезли, он совершил новое, камерное, убийство.

Прокурор, разбираясь в содеянном, пришёл к выводу, что заключённые той тюрьмы, где «Удав» совершил убийство, могут убить его. Щадя жизнь «Удава», он принял решение перевести его в севастопольскую тюрьму.

По всем законам этого матёрого преступника следовало держать в одиночке. Начались конфликты. Его вызвал начальник тюрьмы. «Удав» заявил: «Я не привык к обращению, которым меня встретили здесь. Я могу стать вам полезным, если вы будете закрывать меня в камере только на ночь». И начальник тюрьмы согласился с доводами, пошёл навстречу преступнику.

В первый день «Удав» выполнил своё обещание блестяще. Когда нужно было выволакивать на расстрел Бицев, он сказал:

– Имею опыт и всё сделаю сам.

Надзиратель открыл камеру смертников, «Удав» вошёл в неё как заключённый, спокойно вступил с Бицем-сыном в разговор. Затем молниеносно набросился на него, скрутил руки и забил тряпкой рот. Сам же вынес одного, а затем с другой камеры и Бица-отца и вбросил их в «Чёрный Ворон».