000
ОтложитьЧитал
От автора
Эта книга – не просто исторический рассказ. Это зеркало, в котором можно разглядеть настоящее и, возможно, наметить путь в будущее.
Хотя действие романа разворачивается в провинциальном уездном городе XIX века, все персонажи, все конфликты и открытия, стремления и сомнения – о нас с вами. О тех, кто верит, что перемены начинаются не с высоких указов, а с человеческого участия, ответственности и силы сообщества.
Каждый герой этой книги вымышлен, но каждый из них – собирательный образ. Это люди, которые ежедневно делают выбор: оставаться в стороне или включаться в общее дело. И именно их действия – пусть даже незаметные на первый взгляд – меняют жизнь двора, улицы, района и целого региона.
Мне хотелось показать, что общественное самоуправление – это не абстрактная теория. Это живая ткань, сплетённая из заботы, труда и доверия. И у каждого из нас есть возможность вплести в эту ткань свою нить.
Если вы, читая эту книгу, узнаете в героях себя или задумаетесь, каким мог бы быть ваш вклад в общее дело – значит, она написана не зря.
Глава 1: Прибытие
Пронзительный свисток паровоза разорвал сонную тишину привокзальной площади. Поезд из Петербурга, выпустив облако пара, замер у деревянной платформы станции Заречье.
Алексей Нестеров стоял у окна вагона первого класса, разглядывая унылый пейзаж провинциальной станции. Редкие пассажиры, в основном крестьяне да мелкие торговцы, сновали по перрону. Носильщик в выцветшей форме дремал у своей тележки.
«Годы идут, а здесь ничего не меняется», – пробормотал Алексей, поправляя манжеты накрахмаленной рубашки.
Пять лет назад он покинул это место с твердым намерением никогда не возвращаться. И вот теперь выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета с блестящими перспективами вынужден вернуться в эту глушь из-за смерти отца и вопросов наследства.
– Прибыли, Ваше благородие, – кондуктор почтительно распахнул дверь купе. – Заречье.
Алексей вздохнул, поднял саквояж и, набросив пальто, направился к выходу. Прохладный майский воздух ударил в лицо запахом сирени и прелой листвы.
– Алексей Михайлович! Господи, неужто Вы?! – к нему бросился пожилой возница в потертом армяке. – Да я б Вас не признал, кабы не телеграмму получил! Возмужали-то как!
– Здравствуй, Тимофей, – Алексей пожал руку старику, которого помнил с детства. – Отец распорядился экипаж прислать?
Улыбка Тимофея погасла.
– Так ведь батюшка Ваш… – он замялся, словно не решаясь произнести слово «умер».
– Я знаю, – оборвал его Алексей. – Потому и приехал.
Пока Тимофей грузил чемоданы, Алексей оглядел станцию. За пять лет почти ничего не изменилось – те же облупившиеся колонны, та же треснувшая вывеска. Прогресс, о котором так любили рассуждать в петербургских гостиных, обошел Заречье стороной.
Выехав со станции, экипаж двинулся по разбитой грунтовой дороге. Верстовые столбы мелькали за окном, а вместе с ними – картины российской глубинки: покосившиеся избы, чахлые поля, тощий скот на пастбищах.
– А что, дорогу так и не починили? – спросил Алексей, когда колесо экипажа в очередной раз провалилось в глубокую колею.
– Да кто ж чинить-то будет, барин? – вздохнул Тимофей. – Земство хотело, да денег не собрали. Купцы говорят – пусть дворяне платят, дворяне – пусть купцы, а крестьянам и вовсе не до того.
– Всё как всегда, – хмыкнул Алексей. – Каждый за себя.
– Оно конечно, – согласился старик, но как-то неуверенно. – А только при покойном батюшке Вашем иначе было. Он ведь в земской управе состоял, многое сделать успел. Мост через Студёную начали строить…
– Который двадцать лет строят и никак не достроят? – перебил Алексей с усмешкой.
Тимофей обиженно замолчал.
Дорога пошла вниз, к реке. Вдали показались купола церквей Заречья. Город, некогда процветавший на торговом пути, теперь выглядел заброшенным. Только у пристани виднелись признаки жизни: грузчики разгружали небольшую баржу.
Экипаж остановился у переправы через реку Студёную. Старый паром, скрипя, перевозил телегу с мешками. На берегу собралась небольшая толпа – крестьяне с возами, несколько горожан.
– Что здесь происходит? – спросил Алексей.
– Паром теперь по расписанию ходит, – пояснил Тимофей. – Третий день так. Говорят, мост совсем плох стал, сваи подгнили. Урядник запретил по нему ездить после того, как подвода купца Саввина чуть не провалилась.
– И что теперь, все через паром?
– Так-то да. Беда только в том, что паром старый, много не увезёт. А ведь из деревень каждый день народ едет.
Словно в подтверждение его слов на другом берегу появилась крестьянская подвода, гружённая мешками. Возница что-то кричал и махал руками, но паромщик только разводил руками.
– Опоздал, – вздохнул Тимофей. – Теперь до вечера ждать придется.
Алексей равнодушно смотрел на эту сцену. Таких картин безысходности и неустроенности он навидался еще в студенчестве, когда ездил с народниками по деревням. Именно тогда и пришло понимание: Россия – это болото, и никакими благими намерениями его не осушить.
– Помню, отец говорил о проекте каменного моста, – произнес Алексей, когда они наконец переправились и экипаж покатил по мощёным улицам города.
– Был такой, – оживился Тимофей. – Михаил Андреевич всю душу вложил. Земство уже и деньги выделило, и камень завезли. Да только после смерти председателя управы всё застопорилось. Новый-то больше о своём кармане печется.
Экипаж въехал на Дворянскую улицу. Здесь стояли добротные каменные особняки, утопающие в зелени садов. Дом Нестеровых выделялся среди них строгой классической архитектурой и огромными окнами.
– Приехали, барин, – Тимофей остановил лошадей у ворот.
Алексей вышел из экипажа и посмотрел на родовое гнездо, которое не видел пять лет. В памяти всплыл образ отца – высокого седого человека с умными глазами, который вечно был занят какими-то общественными делами. «Каждый должен служить общему благу», – любил повторять Михаил Андреевич Нестеров. Алексей давно перестал верить в эти слова.
– Кто сейчас в доме? – спросил он, поднимаясь по ступеням.
– Я да жена моя, Агафья. Ухаживаем за домом, как батюшка Ваш наказал. Экономку пришлось отпустить – средств не хватало.
Алексей кивнул. Отец никогда не был богат, весь доход от небольшого имения уходил на его благотворительные затеи.
В доме пахло воском и травами. Полумрак прихожей, старые портреты на стенах, знакомый скрип половиц – всё вызывало непрошеные воспоминания.
– В кабинете Вас ждут, – неожиданно произнес Тимофей.
– Кто? – удивился Алексей.
– Нотариус, Семён Маркович. Сказал, важное дело до Вас есть.
Алексей нахмурился. Он планировал отдохнуть с дороги, а потом заняться формальностями с наследством.
Кабинет отца остался таким же, каким Алексей его помнил: книжные шкафы до потолка, массивный письменный стол, старинная карта уезда на стене. За столом сидел худощавый человек в строгом сюртуке.
– Алексей Михайлович! – он поднялся навстречу. – Рад видеть Вас, хоть и при печальных обстоятельствах. Семён Маркович Гринберг, уездный нотариус.
– Здравствуйте, – сухо ответил Алексей. – Полагаю, Вы по поводу завещания?
– Именно так, – нотариус достал из портфеля бумаги. – Ваш батюшка оставил весьма… нестандартное распоряжение.
Он протянул Алексею документ. Пробежав глазами первые строки, Алексей почувствовал, как внутри поднимается волна раздражения.
– Это что, шутка? – он бросил бумагу на стол. – Я не могу продать имение в течение года? И обязан лично участвовать в земских делах?
– Таково условие, – развел руками нотариус. – В противном случае имение отойдет земству для устройства больницы.
Алексей сжал кулаки. Даже из могилы отец продолжал навязывать ему свои идеалы.
– И как Вы предлагаете мне поступить? У меня работа в Петербурге, перспективы…
– Это Ваше решение, – спокойно ответил нотариус. – Но позвольте заметить: Ваш отец был мудрым человеком. Возможно, у него были причины поставить такое условие.
После ухода нотариуса Алексей остался один в кабинете. За окном сгущались сумерки, где-то вдалеке прогудел пароходный гудок. В гостиной часы пробили шесть.
Он подошел к окну. С холма, на котором стоял дом, открывался вид на весь город: купола церквей, дымящие трубы небольших фабрик, россыпь деревянных домишек и, конечно, река с недостроенным мостом – две опоры, торчащие из воды как памятник несбывшимся надеждам.
«Год, – подумал Алексей. – Целый год в этой глуши».
В дверь тихо постучали. Вошла седая женщина с добрым морщинистым лицом.
– Агафья! – впервые за день Алексей искренне улыбнулся. В детстве эта женщина заменила ему рано умершую мать.
– Алёшенька, – она всплеснула руками. – Какой же ты стал! Совсем как отец в молодости.
– Только характером не в него, да? – усмехнулся Алексей.
– Характер – дело наживное, – загадочно ответила Агафья. – Ужинать будешь? Я щи сварила.
– Буду, – кивнул он. – Только сначала выйду, пройдусь по городу. Надо размяться с дороги.
Выйдя из дома, Алексей направился к реке. Майский вечер был тёплым, в палисадниках цвела сирень. Город готовился ко сну – в окнах зажигались огни, на улицах становилось малолюдно.
Спустившись к реке, Алексей остановился у моста. Вблизи разруха выглядела еще удручающе: прогнившие доски настила, полуразрушенные опоры, предупреждающие знаки. Несколько мальчишек удили рыбу с берега.
«И ради этого отец потратил полжизни?» – с горечью подумал Алексей.
– Осторожнее, сударь, там ненадежно! – окликнул его женский голос.
Алексей обернулся. К нему приближалась молодая женщина в простом, но опрятном платье, с небольшим саквояжем в руке. Её каштановые волосы были забраны в строгую прическу, а в карих глазах читались ум и решительность.
– Благодарю за заботу, – сухо ответил Алексей, – но я вполне способен сам оценить опасность.
– Как знаете, – женщина пожала плечами. – Но на Вашем месте я бы поостереглась. Этот мост – символ всех наших бед: начали с энтузиазмом, а закончили… – она махнула рукой на разруху.
– Вы, я смотрю, из местных философов? – с легкой насмешкой спросил Алексей.
– Я из местных врачей, – спокойно ответила она. – Варвара Андреевна Морозова, земский доктор. А Вы, судя по столичному акценту и скептическому взгляду на нашу действительность, должно быть, приезжий?
– Алексей Михайлович Нестеров, – представился он, слегка удивленный её прямотой. – Сын… покойного Михаила Нестерова.
Лицо женщины изменилось.
– Михаила Андреевича? – она с искренним сожалением покачала головой. – Примите мои соболезнования. Ваш отец был одним из немногих, кто действительно заботился о благе уезда. Его очень не хватает земству.
– Благодарю, – Алексей почувствовал легкое раздражение: похоже, весь город считал его отца чуть ли не святым.
– Вы надолго к нам? – поинтересовалась доктор Морозова, внимательно изучая его лицо.
– Пока не решил, – уклончиво ответил Алексей. – Дела наследства требуют времени.
В этот момент со стороны реки донеслись крики. Одного из мальчишек, видимо, снесло течением – он барахтался у опоры моста, цепляясь за выступающие балки.
Варвара Андреевна мгновенно бросила саквояж и побежала к воде. Алексей, помедлив секунду, последовал за ней.
– Держись, сейчас! – крикнула она мальчику и, не раздумывая, вошла в воду.
Алексей оценил ситуацию: течение было сильным, но не смертельным. Мальчик вполне мог бы выбраться сам, если бы не паника.
– Стойте, – он схватил Варвару за руку. – Так вы оба утонете. Нужно действовать иначе.
Он быстро снял пальто, схватил валявшуюся на берегу длинную жердь и протянул ее мальчику.
– Хватайся и держись крепко!
Ребёнок, справившись с первым испугом, ухватился за жердь. Алексей, напрягая все силы, вытащил его на берег.
Мальчишка, весь мокрый и дрожащий, сидел на песке, а его товарищи радостно галдели вокруг.
– Спасибо, барин! – выдохнул он. – Я думал, всё, конец мне.
– В следующий раз будь осторожнее, – строго сказал Алексей. – Река не прощает ошибок.
– Как и жизнь, – тихо добавила Варвара Андреевна, с новым интересом глядя на Алексея. – А Вы быстро соображаете в критических ситуациях.
– Университетская гребная команда, – пожал плечами Алексей. – Случалось и не такое.
– Что тут происходит? – раздался властный голос. К ним подходил полицейский урядник в форме.
– Ничего особенного, господин урядник, – ответила Варвара. – Мальчик чуть не утонул, но благодаря господину Нестерову всё обошлось.
– Нестерову? – урядник пристально посмотрел на Алексея. – Михаила Андреевича сын? Наслышан, наслышан. Фомин, Степан Ильич, урядник Заречья.
Он протянул руку, которую Алексей пожал с необходимой вежливостью.
– Надолго к нам? – поинтересовался урядник.
– Все об этом спрашивают, – усмехнулся Алексей. – Пока не знаю. Как решатся дела с наследством.
– Что ж, добро пожаловать, – кивнул Фомин и, обращаясь к мальчишкам, грозно добавил: – А вам, оболтусы, запрещаю здесь рыбачить! Мост аварийный, ещё не хватало, чтобы кто-то утонул. Марш по домам!
Ребята, подхватив удочки, быстро скрылись. Урядник, козырнув, тоже удалился.
– Вот так и живём, – вздохнула Варвара Андреевна. – Всё запрещаем, но ничего не делаем для исправления. Мост разрушается, дорога в ужасном состоянии, в деревнях за рекой тиф… А земство бездействует.
– Вы так говорите, будто я могу что-то изменить, – заметил Алексей.
– А разве нет? – она пристально посмотрела на него. – Вы сын уважаемого земского деятеля, образованный человек с петербургским опытом. Возможно, именно такого свежего взгляда нам и не хватает.
Алексей невесело рассмеялся.
– Боюсь, Вы ошибаетесь во мне, Варвара Андреевна. Я не питаю иллюзий относительно возможностей что-то изменить. Россия слишком… – он запнулся, подбирая слово.
– Инертна? Косна? Отстала? – с вызовом подсказала она. – Все эти слова я слышала сотни раз от таких же разочарованных идеалистов. Но знаете, что я Вам скажу? – её глаза сверкнули. – Пока мы сидим и рассуждаем о неисправимости России, люди умирают от излечимых болезней, дети тонут в реках, а мосты разрушаются. Кто-то должен действовать здесь и сейчас. Ваш отец это понимал.
Она подняла свой саквояж и, не дожидаясь ответа, направилась прочь. Через несколько шагов обернулась:
– Возможно, мы ещё увидимся, Алексей Михайлович. Надеюсь, к тому времени Вы решите, зачем на самом деле вернулись в Заречье.
Алексей смотрел ей вслед, чувствуя странное смешение раздражения и невольного уважения.
Небо над Заречьем окрасилось в тёмно-синие тона. Из-за реки доносился собачий лай и приглушённые голоса крестьян, возвращавшихся с поля. Алексей в последний раз взглянул на полуразрушенный мост и медленно побрел обратно к дому.
«Год, – снова подумал он. – Всего один год».
Он и представить не мог, насколько этот год изменит его жизнь.
Глава 2: Тени прошлого
Дом встретил Алексея тишиной и запахом вощёных полов. Старинные часы в гостиной мерно отсчитывали время, словно ничего не изменилось с тех пор, как он покинул это место пять лет назад.
Агафья накрыла ужин в малой столовой – той самой, где семья обычно собиралась в обычные дни. Большая использовалась лишь для приемов.
– Твоя комната готова, – сказала она, ставя перед ним тарелку со щами. – Всё как прежде, только книги я переставила, пыль вытирала.
Алексей рассеянно кивнул, размешивая сметану в щах. Есть не хотелось, мысли занимали странное завещание отца и неожиданная встреча у реки.
– Агафья, – наконец спросил он, – какие у отца были дела в земстве последнее время?
Женщина оживилась, словно ждала этого вопроса.
– Да всё мост, мост этот треклятый, – она перекрестилась, словно извиняясь за грубое слово. – Михаил Андреевич душой болел за него. «Мост, – говорил, – не просто переправа, это символ. Соединить берега – значит соединить людей».
– А что случилось? Почему строительство остановилось?
– Так Гаврила Петрович, председатель управы, помер, Царствие ему Небесное. А новый, Саввин Николай Игнатьевич, купец первой гильдии, – Агафья понизила голос, словно боялась, что её услышат, – больше о своём радеет. Выделенные деньги куда-то пропали, рабочим платить нечем стало. Батюшка Ваш ходил, требовал отчёта, да где там.
Алексей хмыкнул. История банальная – казнокрадство процветало во все времена.
– А болел отец долго?
Агафья вздохнула, присаживаясь на край стула.
– Недолго, но мучительно. Сердце. Доктор Лебедев говорил – от переживаний. Всё из-за земских дел. В последние дни он часто о Вас вспоминал, говорил: «Алёша вернется, он поймет».
– Что я должен понять? – нахмурился Алексей.
– Этого не знаю, – пожала плечами Агафья. – Но батюшка Ваш говорил с большой верой.
После ужина Алексей поднялся в свою комнату. Ничего не изменилось – та же узкая кровать, книжный шкаф, письменный стол у окна. На стене – карта Российской империи, которую он исчертил в юности, мечтая о путешествиях.
Он открыл окно. Из сада пахнуло сиренью. Вдалеке виднелись огни города, слышался отдаленный шум с пристани, где, вероятно, разгружали очередную баржу.
«Что это за место, где даже спустя годы ничего не меняется?» – подумал Алексей с горечью.
Утро началось с визита управляющего имением. Савелий Кузьмич, худой старик с цепким взглядом, принёс счётные книги и подробный отчёт о состоянии дел.
– Долгов нет, это главное, – он постучал костлявым пальцем по бухгалтерской книге. – Михаил Андреевич всегда был аккуратен в делах. Но доходы в последний год сильно упали.
– Почему? – Алексей просматривал столбцы цифр.
– Неурожай, засуха. Да и отец Ваш последний год арендную плату с крестьян снизил вдвое. Говорил – тяжёлое время, надо помочь. А еще на лечебницу в Заозерье много пожертвовал.
Алексей поморщился. Таким он и помнил отца – вечно пекущимся о благе народном, но не о благосостоянии собственной семьи.
– Что ж, придётся разобраться с этим, – он закрыл книгу. – Управляющий из Петербурга приедет через месяц, а пока продолжайте, как прежде.
Савелий Кузьмич недоуменно поднял брови.
– Так Вы не сами будете имением управлять?
– У меня карьера в столице, – отрезал Алексей. – Как только уладим формальности с завещанием, я вернусь в Петербург.
– Как скажете, барин, – покачал головой старик. – Только позвольте заметить: земля любит хозяйский глаз.
После обеда Алексей решил осмотреть отцовский кабинет. Именно здесь Михаил Андреевич проводил большую часть времени, и если где-то можно было найти ответы, то только здесь.
Письменный стол, как и ожидалось, был идеально организован – отец всегда отличался педантичностью. Папки с документами, аккуратно подписанные, стояли на полках. Алексей начал методично просматривать их.
Большая часть бумаг касалась имения – договоры аренды, сведения об урожаях, переписка с поставщиками. Но в нижнем ящике стола он обнаружил папку с надписью «Земство».
Внутри оказались проекты, сметы, протоколы заседаний. Алексей пробежал глазами документы – стандартная бюрократическая писанина. Но под ними он нашел тетрадь в кожаном переплете.
Это был личный дневник отца.
Алексей помедлил, чувствуя некоторую неловкость. Затем решительно открыл тетрадь. Первая запись датировалась 1869 годом – годом основания земства в их уезде.
«Сегодня великий день! Мы наконец-то получили возможность самим решать нашу судьбу…»
Алексей перелистывал страницы, следя за мыслями отца через годы. Михаил Андреевич писал о строительстве школ, больниц, дорог. О конфликтах с губернскими властями. О разочарованиях и победах.
«Земское дело – не для быстрых результатов. Это как посадка дуба: плоды увидят только твои дети, но без тебя дерево никогда не вырастет…»
К дневнику была приложена газетная вырезка – небольшая заметка из «Санкт-Петербургских ведомостей». Алексей с удивлением узнал свое имя в тексте: «…молодой перспективный юрист А.М. Нестеров блестяще выступил на дебатах, посвященных реформе местного самоуправления…»
Отец следил за его карьерой. Собирал заметки о нём. Гордился.
Последние записи были датированы незадолго до смерти:
«Боюсь, что не успею закончить начатое. Мост останется недостроенным, а с ним и всё остальное. Саввин действует всё наглее, открыто присваивая земские деньги. Я подал жалобу губернатору, но ответа нет. Если бы Алёша был здесь… с его юридическими знаниями и молодой энергией мы могли бы…»
Запись обрывалась. Алексей закрыл дневник, чувствуя непрошеный комок в горле. Он никогда не думал, что отец так на него надеялся.
В дверь тихо постучали.
– Алексей Михайлович, к Вам посетитель, – сообщил Тимофей. – Павел Ильич Сомов. Говорит, срочное дело.
– Сомов? – Алексей смутно припомнил это имя. – Кто это?
– Друг Вашего батюшки. Вместе в земстве работали, еще со старых времён.
– Проси в гостиную.
В гостиной Алексея ждал пожилой господин с окладистой седой бородой, одетый в старомодный, но безупречно чистый сюртук. На его лице играла доброжелательная улыбка.
– Алексей Михайлович! – воскликнул он, поднимаясь навстречу. – Как же Вы выросли, а я-то помню Вас вот таким, – он показал рукой рост ребенка.
– Павел Ильич? – Алексей пожал протянутую руку. – Простите, смутно вас помню.
– Неудивительно, батенька, – рассмеялся старик. – Последний раз мы виделись, когда Вас в гимназию отправляли. С тех пор утекло немало воды.
Они сели в кресла у камина. Тимофей принёс чай и пирожки.
– Я пришел выразить соболезнования, – начал Сомов. – Михаил Андреевич был не просто моим другом, но и соратником. Мы вместе начинали земское дело в уезде.
– Благодарю, – кивнул Алексей. – Отец, я вижу, был очень увлечен этими идеями.
– Увлечен? – переспросил Сомов с удивлением. – Нет, дорогой мой, это было гораздо больше, чем увлечение. Это было делом его жизни.
Старик отхлебнул чай и продолжил:
– Знаете, когда в 1864 году вышло Положение о земских учреждениях, многие восприняли это как формальность. Очередная бюрократическая реформа. Но не Михаил. Он сразу увидел в этом возможность реальных перемен. «Павел, – говорил он мне, – впервые мы можем сами решать свою судьбу, не ожидая милости от губернских властей».
– И что же вам удалось сделать? – скептически спросил Алексей.
– О, немало! – оживился Сомов. – Начнем с того, что до земской реформы в уезде не было ни одной больницы – теперь их три. Школы были только церковно-приходские, а сейчас у нас восемь земских школ. Оспопрививание, агрономическая помощь, страхование… Список можно продолжать.
– А почему тогда здесь всё в таком… – Алексей запнулся, подбирая слово.
– Запустении? – подсказал Сомов. – Потому что последние два года всё пошло наперекосяк. Новый председатель управы, Саввин, превратил земство в кормушку для себя и своих прихлебателей. Средства расхищаются, проекты заморожены. Ваш отец пытался противостоять этому…
– И надорвался, – мрачно закончил Алексей.
– Можно и так сказать, – вздохнул Сомов. – Но знаете, в чём ирония? Саввин сейчас уязвим, как никогда. Губернатор начал проверку по жалобе Вашего отца. Если найти доказательства растрат…
– Стоп, – прервал его Алексей. – Если Вы пришли просить меня продолжить дело отца, то напрасно. Я не собираюсь задерживаться в Заречье.
Сомов внимательно посмотрел на него.
– Вы очень изменились, Алексей Михайлович. Помню Вас мальчиком, который горел желанием изменить мир. Что с Вами случилось в Петербурге?
Алексей отвел взгляд. Что он мог рассказать? О своих юношеских иллюзиях, разбившихся о реальность? О том, как, работая в адвокатской конторе, убедился, что закон в России – лишь инструмент в руках власть имущих? О том, как постепенно научился играть по правилам этой системы, чтобы получить своё место под солнцем?
– Я повзрослел, – коротко ответил он. – И увидел, как устроен реальный мир.
Сомов покачал головой.
– Знаете, – сказал он, поднимаясь, – Ваш отец до последнего верил, что Вы вернетесь и поймёте. Не обязательно разделите его взгляды, но поймёте. У Вас его глаза, Алексей Михайлович. А глаза – зеркало души.
Он достал из кармана конверт и положил на стол.
– Это Вам от Михаила Андреевича. Он просил передать, если с ним что-то случится. Прочтите на досуге. И если захотите поговорить – мой дом на Садовой, 15. Дверь для Вас всегда открыта.
Старик попрощался и ушёл, оставив Алексея наедине с конвертом.
Письмо было написано твёрдой рукой отца, без исправлений, словно он точно знал, что хочет сказать.
«Дорогой Алёша!
Если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет в живых. Не скорби слишком сильно – я прожил достойную жизнь и сделал то, что считал своим долгом.
Знаю, мы с тобой во многом расходились во взглядах. Ты считал меня наивным идеалистом, я видел, как цинизм разъедает твою душу. Мы оба могли ошибаться.
Но есть одна истина, в которой я уверен: человек не может быть по-настоящему счастлив, живя только для себя. Рано или поздно приходит понимание, что твоя жизнь имеет смысл лишь тогда, когда служит чему-то большему.
Я не прошу тебя отказаться от своих планов и амбиций. Прошу лишь об одном: не спеши с решениями. Проведи в Заречье хотя бы год. Посмотри на земские дела не как на обременительную повинность, а как на возможность. Возможность понять, почему я посвятил этому жизнь.
Мост через Студёную должен быть достроен. Это не просто инженерное сооружение, это символ того, что люди разных сословий, разных взглядов могут объединиться ради общего блага. Если сваи выдержат этой весной, есть шанс завершить строительство до осени. Но нужен человек, который возьмётся за это дело – честный, образованный и, главное, с верой в то, что перемены возможны.
Я верю в тебя, сын. Что бы ты ни решил, я буду любить тебя всегда.
Твой отец, Михаил Нестеров».
К письму была приложена еще одна страница – список имён и фактов, касающихся растрат Саввина. Отец успел собрать немало доказательств.
Алексей отложил письмо и подошёл к окну. Сумерки опускались на Заречье. Где-то вдалеке лаяли собаки. В доме пахло воском и пирогами – запахами его детства.
Впервые за долгое время он почувствовал сомнение. А что, если отец был прав? Что, если изменения возможны – не в масштабах всей России, но здесь, в маленьком Заречье?
Мысль была мимолётной, как вспышка молнии. Алексей решительно тряхнул головой. Нет. Это наивно. Он не может позволить себе такую роскошь, как идеализм. У него своя жизнь, своя карьера.
Алексей сложил письмо и убрал его в ящик стола. Завтра новый день. Нужно осмотреть имение, встретиться с городскими властями, начать оформление документов. Год – это долго, но если других вариантов нет, придется потерпеть.
Он ещё не знал, что судьба готовит ему совсем другие планы.