Стальной обруч, Ваша милость! Истории полярной мыши

– Я знала такие секреты, в которые и сам король не был посвящён.

Курт ответил ей ироничной улыбкой:

– Я в тебя верю.

Он ещё раз её поцеловал и поднял с пола шарф. Посмотрев на Мию, снова наткнулся на вопросительный взгляд.

– Я обязательно позвоню, когда вернусь, Мия – Курт первый раз назвал девушку по имени, и от этого ему стало неприятно – между ними возникала невидимая связь, чего ему совсем не хотелось бы.

В его голове стучало непреодолимое желание покинуть комнату.

– Ты прекрасна, и я тебя люблю, – Курт махнул рукой сидящей на кровати девушке и вышел из номера, захлопнув дверь.

С какими мыслями он её оставил, можно было только гадать. Размышлять по этому поводу мужчина не собирался, он отгонял все свои думы о произошедшем.

Бесшумно спускаясь по лестнице, Курт повязал шарф, надел куртку и, пройдя мимо гостиничной стойки, вышел на улицу. Его удаляющуюся спину провожал насмешливый взгляд портье. Курт как будто почувствовал это и оглянулся, но через секунду дверь за ним захлопнулась, и он окунулся в промозглый холод октябрьского Стокгольма. Мужчина зябко поёжился и поднял воротник куртки, во внутреннем кармане нащупал вязаную шапку, вынул её и натянул на коротко стриженые волосы. Ситуация с Мией всё больше и больше начинала его раздражать, хотя он и старался об этом не думать, но не получалось.

Сейчас Курт направлялся на свою квартирку, на восточной окраине района Норрмальм. Основную часть старых домов к этому времени здесь уже снесли – на их месте построены современные бетонные коробки, но его жильё располагалось в старинном доме, который пока ещё избежал этой участи, как и вся улочка. Строения продолжали упрямо упираться среди одинаково аккуратных параллелепипедов, как забытые старики на молодёжной вечеринке.

Но сейчас мужчину не волновали метаморфозы архитектуры старого города: в нём клокотало беспричинное раздражение. Беспричинное? Это ему казалось только первые минуты, затем приходило понимание, что вся его жизнь является причиной его злости.

Проходя через небольшой дворик нового дома, он услышал громкую музыку, доносящуюся из-за угла. Курт поморщился, меньше всего сейчас ему хотелось слышать музыку.

Повернув за угол, мужчина обнаружил небольшую группу «отдыхающих» иммигрантов: двое негров сидело на корточках, прижавшись спинами к стене дома, на мостовой стоял магнитофон, из которого доносилась мелодия в стиле рэгги.

Взглянув на них, Курт определил их как сомалийцев. Проходя мимо, он с силой ударил ногой по магнитофону: аппарат подлетел вверх и, приземлившись на булыжники мостовой, издал хруст, кассета вылетела, музыка прекратилась. Курт, не спеша, пошёл дальше.

Пару секунд сидящие негры смотрели на обидчика изумлёнными глазами. Затем один из них, крупный, вскочив, почти бегом направился к медленно удаляющемуся прохожему. Негр что-то выкрикнул в спину Курту на гортанном языке. Мужчина медленно обернулся – этот чернокожий окончательно вывел его из равновесия. В кармане он уже нащупал нож. Здоровяк угрожающе двинулся вперёд, в руках у него появился кусок арматуры. Курт не стал дожидаться нападения, его большой палец уже нажимал рычаг на ручке, когда он резко вытащил нож из кармана. Прикрывая левой рукой голову, мужчина сделал правой выпад вперёд, его рука неслась навстречу противнику, из ручки ножа выпрыгнуло лезвие, чтобы блеснуть на свету и войти в тело жертвы. Всё произошло очень быстро, сначала негр недоумённо смотрел на Курта, но через мгновение металлический прут со звоном выпал из его ладони. Курт выдернул из противника нож и толкнул грузное тело чернокожего мужчины, тот завалился назад. Курт нагнулся к упавшему негру, искоса следя за его другом. Сначала тот стоял, прижавшись к стене, но через несколько секунд бросились наутёк. Тело лежало без движения, широко раскинув руки, глаза закрылись. Курт брезгливо поморщился, вытер нож о штаны негра и, не оглядываясь, быстрым шагом покинул место инцидента.

Шёл он недолго: минут пять, прежде чем достичь своего дома. Войдя в подъезд, поднялся на третий этаж и попал в свою квартирку. В прихожей Курт повесил на вешалку куртку и вошёл в комнату. Обстановку помещения можно было назвать спартанской, если не убогой: стол, шкаф, пустой холодильник, старые жалюзи. Из роскоши – только приёмник «Grundig» на столе и, конечно, кровать. Наверное, у Курта это был некий фетиш – спать на кровати королевских размеров. Откуда появилась у него такая привычка, он и сам не мог бы объяснить. Жизнь никогда не баловала его королевскими ложами: частный пансион, куда он попал в детстве, оставшись сиротой, казармы лётного училища в Бельгии, съёмные квартирки в Брюсселе и Стокгольме и, наконец, бараки и палатки военно-полевых лагерей в южной Африке. Купив эту небольшую квартиру после демобилизации из бельгийских ВВС, он заказал такую кровать. Возможно, это досталось ему по наследству от предков – баронов фон Ротенвальд, почивавших ещё с XIV века на больших кроватях под балдахинами в своём замке. А, может быть, обыкновенная реакция на отсутствие в жизни комфортной постели?

Курт медленно подошёл к кровати, но потом, вспомнив о ноже, прошёл в ванную комнату, открыл кран и подставил лезвие под струю. Вода окрасилась в красный цвет. Он, не мигая, смотрел на водоворот кровавой жидкости в раковине. Мужчина продолжал смотреть вниз, не отрываясь, пока вода не стала снова прозрачной. Он расслабился, чувство спокойствия накрыло его. Постояв так ещё пару минут, Курт вытер нож, выключил воду и вернулся в комнату. Здесь он лёг на кровать, закинув руки за голову.

После уличной драки ему стало значительно лучше: какое ему дело до этого негра? Обыкновенная уличная крыса с бессмысленным и паразитическим существованием, не стоящим и одного эре. Но для того, чтобы выпустить пар он пригодился. Курт улыбнулся, напряжение спало, ситуация с Мией уже не казалась такой безобразной. «Жизнь есть жизнь», – умозаключение, прощающее все прегрешения на твоём пути.

Головная боль, наконец, утихла. Курт наслаждался своим состоянием, когда внезапно зазвонил телефон. Чертыхаясь, он протянул руку к трубке: «Кто бы это мог быть?» В трубке он услышал тихое шуршание.

– Кто это, чёрт возьми? – раздражённо бросил мужчина.

На том конце раздался звонкий женский смех.

– Ты меня не узнал? – удивлённо-протяжный голос.

– Грета, я не экстрасенс, чтобы угадывать по тишине в трубке твоё присутствие, – в его голосе сквозило недовольство.

– А почему бы и нет? – прозвучал томный ответ.

Курт не ответил, ожидая продолжения. Оно не заставило себя ждать.

– Ты должен ждать моего звонка. Разве нет?

– Очевидно, я его уже дождался, – раздражение Курта постепенно испарялось.

– А меня ты ждёшь? – в женском голосе появились требовательные оттенки.

«Сейчас я должен, наверно, выразить безумный восторг!» – пришло ему на ум, но со стороны это выглядело бы фальшиво и глупо. «Ещё бы! Тридцатитрёхлетний мужик играет Ромео!» – фыркнул он про себя.

– Где на этот раз встретимся? – он перевёл разговор в прагматичное русло.

– У тебя… – голос на том конце продолжал звучать немного загадочно.

– Угу, – Курт был удивлён, – ты не боишься, что тебя услышит муж?

– Я говорю из телефона-автомата, – голос отразил оттенок лукавства.

– Но ты не знаешь, где я живу. Где тебя встретить? – прозвучал его резонный вопрос: действительно, Маргарет никогда не была у него в гостях.

– Я оставила машину в паре кварталов и направляюсь к тебе, – наверно, она думала поразить его. Пожалуй, ей это удалось, судя по недоумённому выражению лица Курта.

– Тебе здесь вряд ли понравится, – хмыкнул мужчина.

– Позвольте мне самой в этом убедиться, господин барон, – сейчас в её голосе чувствовалась насмешка. – Через десять минут буду у тебя, – добавила дама и повесила трубку.

Курт посмотрел на телефон как на существо, сошедшее с ума, и, покрутив трубку в руке, положил её на аппарат, будто открыл новые грани таланта говорящей коробки с наборным диском.

Мужчина обвёл взглядом обстановку своей квартирки и улыбнулся: он вспомнил Жоржа Дюруа, героя «Милого друга» Мопассана, перед приёмом светской дамы в своём убогом жилище этот герой-любовник украшал стены бумагой и мишурой в попытке скрыть бедность своего жилья.

«Я тоже превратился в Дюруа?» – возник у него невольный вопрос, но девиз таких героев – «будущее принадлежит пройдохам» заставил Курта громко рассмеяться: «В пройдохи я не гожусь», и отбросить эту мысль в мусорную корзину глупостей, иногда приходящих на ум.

Прозвучавший звонок прекратил его смех. Мужчина повернул голову в сторону двери и громко выкрикнул:

– Входи, открыто!

Через секунду Курт услышал звук открываемой двери. Он лёг на бок, подперев рукой голову и приготовившись к представлению.

В комнату вошла дама лет двадцати восьми – тридцати, среднего роста, светло-каштановые волосы до плеч плавными волнами обрамляли красивое лицо. По нехитрой классификации шведских женщин Курт относил её к типу Фриды Лингстад: овальное лицо, прямой нос, миндалевидные глаза, высокий лоб, брови вразлёт. Но не эти черты её лица заставляли его, не отрываясь, наблюдать за ней – кое-что другое. Это были глаза – зеркало человеческой души. Светло-зелёного цвета они притягивали своей необъяснимой «панорамностью». Откуда возникало это ощущение, Курт объяснить не мог. Ему казалось, что куда бы ни был устремлён её взгляд, она всё равно тебя видит. Маргарета (он звал её Гретой – имя Маргарета для него было слишком официальным и тяжеловесным) редко поворачивала голову – она была гордо поднята, и только глаза медленно переплывали с объекта на объект в окружающем её мире.

Вот и сейчас она стояла в проёме входа в комнату и рассматривала помещение, не поворачивая головы. Только её глаза холодно блуждали по углам жилища, не останавливаясь на главном – лежащем вполоборота на кровати мужчине. Маргарета как будто не замечала его. К этому светскому приёму трудно было привыкнуть. Он заставлял тебя следить за зелёным блеском, надеясь, что когда-нибудь этот взгляд остановится на тебе. Но Курту сейчас эта игра нравилась – он заранее знал о её положительном исходе. Эта разыгрываемая Маргаретой головоломка волновала своей неопределённостью только в первый раз, может быть, во второй, но уже не сейчас.

Курт вспомнил их первую встречу полгода назад на официальном приёме в стокгольмском дворце по случаю дня рождения одной из принцесс. После получасового бесцельного блуждания по приёмному залу между несколькими сотнями гостей он увидел её: свободное вечернее платье, декольте, высокая шея, аристократические черты («Игра природы, – как впоследствии отметил Курт. – Ведь она всего лишь дочь простого стокгольмского бакалейщика») заставили его обратить на неё пристальное внимание. Дама лёгкими движениями глаз успевала оценить каждого проходящего мимо гостя, её взгляд порхал от дамы к кавалеру, от кавалера к кавалеру, не забывая улыбаться и кивать. Однако её глаза упорно перескакивали мимо фигуры молодого мужчины в смокинге с орденской ленточкой. Мужчина не спускал с неё взгляда, иногда кивая знакомым. Эта игра начала забавлять Курта: как долго она сможет его игнорировать? Наконец, взгляд дамы, перепрыгнув через упрямого наблюдателя, неожиданно вернулся к нему. Теперь она смотрела в упор на наглеца. Так они смотрели друг на друга несколько секунд, пока уголок её рта медленно не пополз вверх – на лице дамы появилась насмешливая улыбка с оттенком высокомерности. В ответ Курт вежливо улыбнулся, дама отвернулась. Мужчина поймал за рукав знакомого.

– Кто это? – Курт кивнул на даму с зелёными глазами.

– А-аа, это Маргарета Виклунд, супруга Хальстена Виклунда, министра сельского хозяйства, – его знакомый уже намеревался продолжить свой путь.

– Представь меня ей, – Курт настойчиво задержал мужчину.

– Зачем это тебе? – но, пожав плечами, его знакомый всё-таки подвёл Курта к даме…

Сейчас в комнатке Курта её взгляд остановился на лице мужчины, насмешливая улыбка медленно появлялась на её губах. Он внимательно наблюдал: «Что последует дальше?» Прагматизм взял вверх – она вынула из бумажного пакета бутылку «Моэт Брют Империал» и, повернувшись к нему спиной, поставила шампанское в холодильник.

Затем Маргарета повернулась к мужчине лицом, уронив пакет на пол. Очевидно, там что-то ещё оставалось, поэтому он упал с глухим стуком, заставив Курта оторваться от глаз женщины и невольно посмотреть на серый комок бумаги на полу. Но через мгновение мужчина уже снова смотрел на неё. Маргарета подошла к окну и задёрнула шторы – в комнате воцарился полумрак. Затем дама медленно развязала пояс и расстегнула своё длинное тёмно-синее пальто из кашемира. Под ним скрывалась белая блузка и чёрная шерстяная юбка до колен. Она подошла к кровати. Курт сел, опустив ноги на пол. Она смотрела на него сверху вниз, продолжая насмешливо улыбаться. Курт ответил ей ожидающим взглядом, иногда громко выдыхая воздух через нос. Она слегка приподняла юбку и, раздвинув ноги, села к нему на колени, лицом к лицу, улыбка исчезла, женщина стала серьёзной – как будто ей придётся совершить священное действо. «Она так и не сняла пальто и не сказала ни слова… Забавно», – последняя мысль в его мозгу, перед тем как он перестал думать. Наступила вечность…

Вечность закончилась, и она ушла в душ. Курт проводил её взглядом, почему-то вспомнил Мию: «У меня там всё-таки два полотенца». Надел джинсы, заглянул в пакет, лежащий на полу: там оказалась банка русской чёрной икры, усмехнулся: «Она берёт от жизни всё, даже в мелочах». Внутренний голос ехидно бросил: «И тебя тоже?» Курт отмахнулся от очередной чепухи: «Отставной инвалид. Без гроша за душой. Меньше надо думать – голова опять будет раскалываться. И так приходится эти чёртовы таблетки есть горстями!» Подкатил столик к кровати, на кухне нашлась пара тамблеров вместо фужеров для шампанского и консервный нож.

Когда Маргарета вышла из ванной комнаты, Курт уже вовсю «сервировал» столик для шампанского с икрой. Укутанная в полотенце дама посмотрела на столик, усмехнулась уголком рта.

– Впервые буду пить шампанское из стаканов для виски.

– Может быть, тогда виски? У меня есть бутылка, – предложил мужчина.

Маргарета не удостоила его ответом. Сморщив носик, она посмотрела на свою одежду, разбросанную на кровати. Курт заметил её взгляд. На этот раз была его очередь улыбнуться: он включил светильник и протянул ей ажурные колготки.

Маргарета раздражённо вздохнула, показав всем своим видом: «Ну уж нет, одеваться при тебе я не буду – это слишком!» Дама собрала свою одежду под насмешливым взглядом Курта, подававшему ей детали её туалета, и гордо удалилась в ванную комнату.

Через пять минут дама вернулась одетой, только пальто и сапоги оставались лежать на полу.

Хлопок открываемой бутылки и пенная жидкость разлилась по стаканам. Маргарета пила маленькими глотками, французский напиток становился завершающей точкой в её сегодняшнем приключении. Курт разглядывал женщину поверх стакана – она сидела боком к нему: снова гордый профиль, прямой нос. Маргарета смотрела перед собой, не поворачивая головы в его сторону. Хотя… Хотя он замечал, как её изумрудные глаза («Изумрудные? – он поймал себя на этой мысли и тут же отпустил сам себе колкость: – Они зелёные, просто зелёные! Что это тебя потянуло на романтический слог и юношеские слюни?») иногда искоса посматривали на него. Но неожиданно её внимание сосредоточилось на репродукции картины, висевшей на противоположенной стене. На ней была изображена молодая дама в шляпе с большими полями, в простом белом платье, сливающимся с бледностью лица, заставляя зрителя сосредоточиться на грустных серых глазах. Однако взгляд Маргареты остановился на странной детали туалета дамы, изображённой на картине, – металлическом обруче, надетым на тулью шляпы.

– Кто это? – спросила Маргарета, продолжая рассматривать портрет.

Курт допил шампанское, потом коротко ответил:

– Луиза фон Ротенвальд, моя мать.

С губ женщины быстро слетело:

– Прости! – она, конечно, знала историю гибели родителей Курта в автокатастрофе в швейцарских Альпах двадцать лет назад, но никогда не видела их фотографий.

В ответ мужчина только пожал плечами и разлил ещё по бокалу игристого вина. Тем временем Маргарета повернулась к нему лицом, слизывая с ложечки икру. Она смотрела на Курта немного туманными глазами, думая о чём-то своём. Наконец, она опустила голову, потом, глубоко выдохнув, посмотрела на мужчину.

– Завтра вечером устраиваю небольшой приём на яхте. Хотела бы, чтобы ты пришёл, – она вопросительно смотрела на него.

– На «Миледи»? – он вспомнил из светской болтовни название яхты её отца.

– Да, она сейчас стоит в марине королевского яхт-клуба, – Маргарета ожидающе смотрела на него.

– Ты так этого хочешь? – Курт заглянул в её глаза, ему захотелось признания, что он для неё что-то значит. Зачем? Он об этом не задумывался – сейчас это его просто забавляло: гордая светская дама может сейчас признаться в слабости к нему – убогому военному пенсионеру.

Но его ожидания были напрасны – она только раздражённо фыркнула.

– Если не хочешь, то можешь не приходить!

Но он не оставил надежды хоть как-то её вывести из состояния холодной невозмутимости.

– Это будет вечеринка в клубном стиле?

– Да, конечно, – прозвучал естественный ответ.

– Смокинг у меня есть, но клубного костюма нет, – Курт поставил бутылку на столик.

– Скажи размеры, и я куплю, – Маргарета положила ложечку на стол.

– Ты меня упаковываешь и заворачиваешь? – мужчина поднял бокал.

Женщина последовала его примеру, взяв свой стакан.

– Но если ты не хочешь, я вообще отменю приём, – она смотрела на него в упор.

«Она опять меня переиграла, – подумал Курт, глядя на неё с некоторым восхищением. – Иногда, мне кажется, что она всегда будет на полшага впереди меня, – он сделал пару глотков игристого напитка. В его голове промелькнула смутная мысль: – Хотя… думаю, это продлится недолго». Но что именно: её первенство в игре или сами отношения? Он вряд ли мог сейчас ответить самому себе – просто шальная мысль!

Женщина молча допивала шампанское. Мужчина поставил свой стакан на столик, его глаза с усталым умиротворением пробегали по её лицу.

– Я хочу в декабре уехать в Австрию, – Маргарета снова взяла ложку с икрой. – Не хочешь поехать со мной?

Он не ответил сразу. Тогда дама добавила:

– В австрийские Альпы. Там ведь недалеко твоя родина – Лихтенштейн?

Лихтенштейн… Сказочное княжество в Альпах. Наверное, оно не существует, превратившись в милую рождественскую открытку. Курт не был там больше двадцати лет. Горы, горы, аккуратные домики собрались в маленькие городки, круглобокий замок Вадуц князей Лихтенштейна на зелёном холме. Всё это на мгновение выглянуло из дальних закоулков памяти Курта. Мужчина щёлкнул по пустому стакану.

– А как же твой муж?

– У него заседание правительства, парламентские слушания, затем поездка в Париж на международную конференцию – у Хальстена очень напряжённый рабочий график, – Маргарета улыбнулась, но не ему, а какой-то своей мысли.

Её взгляд был прикован к ложечке с икрой, которую она держала подобно сигарете, зажав между указательным и средним пальцем. Ложечка плавно покачивалась между тонкими пальцами. Заниматься психоанализом её взаимоотношений с супругом у него не было никакого желания – ему хватало иногда подумать о её отношении к нему. По этому вопросу вывод он сделал давно: интрижка скучающей светской дамы, не более того. Его мучил… – нет, это слишком сильное выражение – мучили его головные боли, а здесь скорее возникало естественное любопытство: «Почему она выбрала именно меня?» Ясного ответа Курт не находил – только догадки. Но может быть, это и неважно для такого рода взаимоотношений?

Маргарета подняла на него глаза.

– Что ты решил?

На этот раз наступила его очередь рассматривать чёрные шарики икры в своей ложке. Затем он обвёл взглядом комнату, остановив, наконец, взгляд на зелёных глазах женщины. При тусклом освещении они казались особенно тёмными.

– Ты опять будешь за меня платить? – на её вопрос прозвучал его вопрос.

– Ну и что? Это какой-то твой мужской комплекс? – она продолжала смотреть ему в глаза.

«Мужской комплекс?» – честно говоря, ему было безразлично, платит она за него или нет. Курт старался свести явления окружающего мира к собственным упрощённым понятиям. Так легче давать оценку событиям и встречающимся людям и не подвергать глубокому анализу целые классы явлений, возникающих на жизненном пути. Вот и в этом вопросе он делил всех мужчин на две категории: на Жигало, живущих за счёт женщин, и на тупых мужских шовинистов, испытывающих приступы панического страха и одновременно ненависти к богатым представительницам слабого пола. Себя он не относил ни к тем, ни к другим – его скорее забавляла эта грань их отношений – это было какое-то мальчишество: дразнить светскую львицу, пытаясь по её реакции составить пазл, открывающий потайную дверцу куда-то внутрь мироощущений этой гордой дамы.

Она ждала ответа.

– Я боюсь за твою репутацию, – он продолжал игру.

В глазах Маргареты промелькнуло удивление, потом она искренне рассмеялась, её тихий смех зазвенел, обескуражив его.

– Мою репутацию пытаются испортить уже не первый год, – она криво улыбалась. – Каждая жёлтая газетёнка считает своим долгом приписать мне что-нибудь.

– Как к этому относится муж? – он снова вспомнил о её супруге.

Маргарета холодно блеснула глазами.

– Тебя волнует Хальстен? Он занимает своё место, и этого уже для него достаточно.

Курт понял, что уколол её слишком сильно. Делать ей неприятно ему не хотелось, поэтому развивать эту тему он не стал. Более того, ему наоборот захотелось сделать ей приятное.

– Хорошо, приду на приём и поеду с тобой в Австрию, – он смотрел на неё: на её лице ничего не отразилось. Усмехнувшись, Курт добавил: – В декабре.

Она улыбнулась ему в ответ, слегка приоткрыв рот. Его потянуло к ней, но Курт остановил себя: «Не надо. Всё это будет выглядеть каким-то неестественным и наигранным». Показаться в её глазах приторным мальчиком ему не хотелось.

– Завтра к восьми вечера я пришлю такси, оно доставит тебя на яхту, – ему показалось, что в её глазах промелькнуло удовлетворение.

Она встала, мимолётный поцелуй.

– Провожать не надо, до машины дойду сама, – она натянула сапоги, подняла с пола пальто, укуталась в шарф. Мгновение, и Маргарета исчезла в прихожей, раздался хлопок закрывающейся двери. Курт откинулся на смятую кровать, положив руки под голову. Его глаза бессмысленно блуждали по белому потолку. Думать ни о чём не хотелось. Однако мысли всё равно лезли в голову.

Снова на него нахлынули впечатления от глупого приключения с Мией. Конечно, она не первая и не последняя в такой ситуации, но он чувствовал взвесь в душе, щипавшую его изнутри. Ему не хотелось больше с ней встречаться и даже вспоминать о произошедшем этой ночью. Но память и элементарная логика были неумолимы, предсказывая новые встречи с девушкой и неизбежность объяснения с ней.

На службу идти не хотелось: бурная ночь с Мией, затем продолжение с Гретой – всё это могло отбить у любого трудовой порыв. Хотелось просто отдохнуть, не видя никого. Глаза его закрылись, и через пять минут мужчина заснул. Сон лечит, но не в случае с Куртом: снова и снова повторялись слайды из прошлого. Он уже иногда не понимал, когда это был сон, а когда отключение мозга, или скорее переключения разума на другую реальность – реальность прошлого…

Опять под ним колыхающиеся зелёные волны джунглей. Интуиция больно ударила его – он не осознавал, что делает: ручка на себя, и зелёная туша Сикорского со свистящим рёвом резко взмыла вверх. Ему показалась, что одновременно с этим раздался вопль Жана, второго пилота:

– Курт! Дьявол…

Но его крик утонул в миномётных разрывах, вертолёт подбросило взрывной волной. По бронированным листам под кабиной пилотов ударили осколки. Курт не слышал – он чувствовал, как остальную незащищённую обшивку машины пронзали куски мин. Пытаясь уйти от эпицентра взрывов, пилот бросил вертолёт вправо, краем глаза видя отключившегося Жана – по лицу второго пилота текла кровь.

Курт кричал в лорингафоны на шее, надеясь, что рация не пострадала: «Гент, Гент, я Льеж. В квадрате высадки засада. Назад! Уходим!» С надрывным рёвом вертолёты разворачивались на юг. Удар по голове – боль…

Курт открыл глаза. Немного полежав, встал, распахнул шторы – на улице унылость серых стен старых домов – до этой улицы ещё не дошла реконструкция со сносом старинных построек, взглянул на часы – четыре часа вечера, за окном сумрак и холод. Курт поёжился: Стокгольм – столица сумрака и холода. Наверное, таким должно быть чистилище, чтобы полностью погрузиться в себя, не отвлекаясь на постороннее и обдумывая всю греховность своего прошлого бытия. Голова раскалывалась, но таблеток пить больше было нельзя. «Надо прогуляться», – решил он. Курт оделся и вышел из квартиры.