Стальной обруч, Ваша милость! Истории полярной мыши

Ход его мыслей перебила Маргарета:

– Я соберу твои вещи, – она начала собирать разбросанную по полу одежду, потом неожиданно подняла на него глаза и, глядя в упор, спросила:

– Я тебя искала. Где ты был эти два дня?

Он ответил, не задумываясь:

– У друзей. Надо, кстати, позвонить, – он потянулся к телефону.

– У друзей? – зеленоглазая красавица недоверчиво взглянула на пиджак. – Заботливые они у тебя – почистили костюм.

Она выдвинула ящик комода, что стоял в углу комнаты.

– Ты номер помнишь? – не скрывая сарказма, спросила Маргарета.

Он непонимающе взглянул на женщину. Та держала в руке серый блокнот. Курта передёрнуло: «Откуда он там мог взяться?»

– Здесь в белье почему-то лежит твоя записная книжка, – она открыла её, – с телефонами, именами.

Маргарета подняла глаза на лежащего мужчину.

– А про меня в нём… – она осеклась, увидев неприятно прищуренные глаза Курта.

Она не ожидала такой прыти от больного в постели: он пружиной взвился с кровати и в один прыжок оказался рядом с ней; мгновение, и книжка в его руках.

– Где ты его взяла? – он требовательно смотрел на свою даму. Безумные искорки вспыхивали в его взгляде.

Несколько секунд оторопевшая Маргарета не могла вымолвить ни слова. Её округлившиеся глаза испуганно смотрели на него. Первый приступ злости у Курта прошёл, взглянув на её застывшее лицо, он взял себя в руки и медленно направился к кровати.

– Больше так не делай! – прозвучал глухой голос Маргареты – женщина, наконец, пришла в себя. Её красивые глаза ожили и снова привычно заиграли зелёными переливами уверенной в себе дамы.

– Прости. Не хотел. Я не в порядке, – произнёс он, не оборачиваясь к ней, и швырнул блокнот на постель.

Маргарета молчала, глядя ему в спину. Курт как будто почувствовал её взгляд. Поняв, что этого мало, он развернулся к ней лицом. Шаг, и мужчина крепко обнял свою Грету, впившись в неё губами – она ответила ему. Но продолжалось это недолго – его ноги начали подкашиваться. Маргарете пришлось поддержать его, чтобы он не упал. Она даже улыбнулась.

– Давайте, Ваша милость, в кроватку, иначе я тебя не дотащу, – её испуг окончательно прошёл.

Женщина, придерживая Курта за талию, помогла ему лечь в постель. Но прежде, чем уложить его, она захотела убрать мешавший блокнот, Курт опередил её, схватив первым злосчастную книжку.

Маргарета устало вздохнула.

– Ты смешон со своей игрушкой.

Лежащий мужчина, зажав в руке блокнот, молчал, немигающий взгляд упирался в потолок. Пожав плечами, женщина вернулась к сбору вещей, благо, что их было не так уж много.

Курт повернул голову в сторону Греты: стройная фигура, затянутая в шерстяное облегающее платье, перетянутое в поясе лакированным чёрным ремнём, высокие кожаные сапоги (сиреневое пальто она уже сняла и бросила на стул). Его взгляд изучал её с новой стороны: по деталям одежды, движению тела, причёске он пытался найти ответ на волнующий сейчас его вопрос: «Как в комоде оказалась записная книжка? Или она лежала на комоде?» Конечно, логика говорила, что серое платье или светло-каштановые пряди вряд ли подскажут ему ответ на мучивший вопрос. Но отсутствие здравых объяснений произошедшему заставляло Курта нервно оглядывать даму в поисках хотя бы каких-нибудь подсказок: «Этого не может быть, ведь блокнот был притянут приклеенной верёвкой к обратной стороне портрета матери. Выпасть он никак не мог. Да к тому же картина висит далеко от комода!»

Ход его мыслей перебил звонок в дверь. Маргарета направилась в прихожую. Воспользовавшись её отсутствием, он набрал номер начальника своего отдела – Стига Бьёрна. Здесь его ждала удача – в шуршании и треске помех раздался глухой голос: майор был на месте. Курт попытался максимально кратко сообщить ему причину своего отсутствия – болезнь и подтвердить неизменность всех планов, не выдавая деталей. Он не успел договорить, как в комнату вошли Маргарета и мужчина в медицинском халате. Курт быстро попрощался и положил трубку. Женщина положила собранную одежду в холщёвую сумку, найденную шкафу, и повернулась к больному.

– Одевайся, Курт, надо ехать. Машина ждёт, – она взглянула на медика, тот молча кивнул, Маргарета начала одевать пальто.

Курт последовал её примеру, натягивая брюки. Через пару минут он был готов, не забыв положить записную книжку в карман. Женщина улыбнулась: он надел клубный костюм. Курт не заметил её мимолётной улыбки, как, впрочем, и то, что надел подарок Греты – костюм просто лежал рядом с кроватью. Поддерживаемый санитаром больной спустился вниз к машине, позади шла Маргарета…

Не прошло и часа, как больничная койка клиники святой Екатерины заполучила очередного пациента – гражданина королевства Бельгии Курта фон Ротенвальда, который со стоическим спокойствием воспринял свою участь. Во всяком случае, такое впечатление сложилось у молоденькой медсестры, проводившей его в одиночную палату: «Кстати, высокий статный мужчина, к тому же, говорят, барон!»

Переодевшись в больничную пижаму, Курт упал на кровать и, закрыв глаза, попытался уснуть, что ему вскоре без труда удалось…

Невропатолог Анит Йоран проходила по коридору клиники – она спешила к заведующей терапевтическим отделением, когда увидела в окне палаты знакомое лицо, безмятежно дремлющее на белой наволочке. Она остановилась: сомнений не могло быть – это её пациент, господин Ротенвальд. Анит остановилась и присмотрелась к лежащему человеку: «Выглядит он очень хорошо для нашей клиники, этот Курт Ротенвальд!» – она мстительно поджала губы. Он как будто почувствовал её взгляд и открыл глаза. Увидев своего врача, мужчина улыбнулся. Доктор Йенсен вынуждена была улыбнуться в ответ и толкнуть дверь, чтобы войти в палату…

***

Экскурсии по районам Сити и Сёдермальм, походы по улицам Дротнингатан и Хамнгатан, магазинам и торговым галереям Аленс Сити основательно наскучили Йенсену, тем более, что результата никакого не было. Продавцы смотрели на снимок, пожимали плечами, показывали подошвы стоящей на полках обуви. Ничего похожего не наблюдалось. Поэтому в управлении инспектор появился не в лучшем настроении. Бросив шляпу на стол, Йенсен отправился разыскивать Линдгрена. Искать его долго не пришлось – тот находился в буфете.

«Действительно, чашка кофе сейчас мне не помешает», – Йенсен понимал, что раздражение надо чем-то запить.

Взяв кофе и булочку с корицей, он подсел за столик к сержанту. Тот был слишком увлечён, чтобы обращать внимание на других, поэтому подняв глаза и увидев перед собой инспектора, даже вздрогнул.

– Инспектор, ты уже вернулся? – и, вспомнив о чём-то, спросил: – Как снимки следов преступника?

– Да, вернулся, – пожал плечами инспектор, – но ничего не вышло. Никто ничего не знает. С отпечатками ботинок пока глухо.

– Понятно, инспектор, – сержант флегматично принялся за свой пирожок с клюквой.

– Да, глухо, – задумчиво повторил Йоран, делая глоток терпкого напитка.

Каждый из них думал об одном и том же, но по-своему. Пока, наконец, Линдгрен, доев свой пирожок, не поделился блестящей идеей:

– Инспектор, я вспомнил одного старика на Хамнгатане, он держит магазинчик одежды в стиле Military. Работает там тысячу лет – в детстве мы часто забегали к нему поглазеть на военную форму разных стран. Думаю, нет ни одной детали одежды, которой он бы не знал. Записывайте, господин Йенсен.

Инспектор без особой надежды, скорее в силу служебного долга записал в свой блокнот координаты лавки старика Якова Розенблатта, торговца армейской амуницией.

Мозг инспектора методично прорабатывал варианты расследования для поиска деталей и зацепок, но пока тщетно. Однако, посмотрев на часы, он вспомнил о необходимости составления фоторобота и отправился в отдел криминалистов…

Прозвенел звонок, подвешенный к потолку магазинчика «Звезда шерифа», и в полутёмную лавку вошёл инспектор Йенсен. Из-за прилавка на него смотрел благообразный старик непонятного возраста – такое случается после преодоления определённого возрастного рубежа (у каждого человека он свой), когда становится непонятным: то ли пятьдесят пять, то ли семьдесят. Безволосое лицо улыбалось очередному посетителю магазинчика. Улыбка делала его лицо ещё более морщинистым, но придавала его физиономии какое-то рождественское настроение, вынуждая даже серьёзного полицейского вспомнить военные игры из детства – ведь вокруг и под потолком висело столько разных мундиров, фуражек, сапог, кокард и прочей военной дребедени: от шведской (в силу профессиональной привычки инспектору нельзя было не отметить: «Продажа запрещена на территории королевства») до русской. Подсветка тусклыми лампами вырывала из темноты блестящие аксельбанты и погоны, придавая некую сказочную загадочность окружающему антуражу.

– Добрый день! Чем могу быть Вам полезен? – услышал Йенсен. Инспектор мысленно смахнул несерьёзные воспоминания давно прошедшего детства и вытащил фото со следом подозреваемого с заброшенной фабрики.

– Помогите мне в одном деле, – полицейский положил на прилавок фотографию.

Продавец даже не взглянул на снимок – он пристально смотрел на посетителя.

– Извините, но Вы кто? – задал вопрос хозяин лавки.

Йенсен продемонстрировал своё новенькое удостоверение – это заставило старика Якова, внимательно изучившего документ, обратить взгляд к фото.

– И что же Вы хотите узнать? – после нескольких секунд разглядывания отпечатка ботинка хитрый прищуренный глаз смотрел на инспектора снизу вверх.

– Хотелось бы узнать Ваше мнение: что это за обувь, след от которой заснят? – полицейский посмотрел на висящие вдоль стены грубые армейские и туристические ботинки. – Полагаю, Вы специалист в этом и сможете помочь нам.

Старик Яков пригладил седые волосы и ещё раз взглянул на запечатлённый на снимке протектор ботинка.

– А что здесь смотреть? Странно, что Вы сами не видите, – хозяин отодвинул от себя фотографию.

– И что же я должен увидеть? – Йенсен смотрел в прищуренный глаз хозяина лавки. Ему казалось, что благодушный еврей играет с ним как Санта Клаус с ребёнком. Йенсен взял фото и нетерпеливо постучал его ребром по столу, но Розенблатт только продолжал улыбаться, чем вызвал у полицейского приступ раздражения.

– Ну так что же я должен увидеть? – повторил вопрос инспектор.

– Может быть, хотите приобрести пару таких же отличных ботинок? – в глазах старика плясали лукавые искорки.

«Торговец остаётся торговцем, даже в преисподней, – иронический взгляд на забавного продавца начал смягчать возникшее у Йенсена раздражение. – Почему у евреев нет ада – их не пускают туда: боятся, что они продадут все котлы». Инспектор улыбнулся собственному анекдоту, но старик расценил это как согласие – он был неисправим.

– Вы какой размер носите?

«Ладно, пускай несёт, посмотрим», – пожал плечами инспектор.

– Сорок третий!

Йенсен не успел и глазом моргнуть, как хозяин лавки исчез из поля зрения.

– Хороший выбор, – глухо раздался голос уже из подсобки, дверь в которую находилась позади прилавка. – Сорок третьего нет, но есть сорок четвёртый. Вам всё равно необходимо будет надевать шерстяные носки. Стокгольм, я Вам скажу, это Вам не Леопольдвиль.

Не прошло и минуты, как перед инспектором стояли высокие армейские сапоги чёрного цвета, а рядом лежала пара ярко полосатых шерстяных носок.

– Что это? – полицейский провёл рукой по мягкой зернистой коже одного из ботинок.

– Как «что это?» – старик Яков перевернул другой ботинок, показывая Йенсену знакомый по фотографии протектор.

– Великолепная обувь бельгийских парашютистов. То, что Вы и хотели!

Йенсен ещё раз внимательно взглянул на подошву: «Сомнений не оставалось – те самые двойные Y-образные грунтозацепы». Даже размытый бугорок в середине следа на фото оказался надписью из трёх букв: «ABL».

– Значит, это обувь бельгийских парашютистов? – тоном вопроса задумчиво сделал вывод полицейский.

– Лучшие армейские ботинки, которые видел свет!

Инспектор давно не видел Санта Клауса, рекламирующего свои небесплатные подарки. Хозяин лавки продолжал заливаться соловьём:

– Любой уважающий себя солдат, а тем более такой бравый инспектор как Вы, мечтает о такой обуви. Увидев Вас в таких ботинках преступность нашего славной столицы упадёт на пять процентов, – старик сделал паузу и, как будто подумав, добавил: – Да что там пять процентов – минимум восемь!

«Этих евреев не поймёшь – он смеётся над тобой или, действительно, так думает: у них всегда добродушно-хитрое лицо. Наверное, Гитлер так и не смог разрешить эту головоломку и, не пережив этого, сошёл с ума!» – опять улыбнулся про себя Йенсен.

– Посмотрите, господин полицейский, на прошивку по бокам, настоящая кожа. Непромокаемые. Кожа толстая. Каблук на гвоздях. Семейное дело Geska-Rugak из Тестельта до сих пор создаёт по своим секретам этот шедевр. Даже, если не хотите этими ботинками снижать уровень преступности, то где-нибудь на горных тропах Емтланда Вы вспомните меня добрым словом.

– А что такое «ABL»? – инспектор указал пальцем на надпись.

– О! Это означает Armee Belge – не спутаешь с ботинками других армий, – с таинственным видом открыл «великий секрет» продавец и ехидно улыбнулся.

– И кто же в последнее время покупал такую обувь у Вас? – Йенсен повернул беседу на прагматичные для себя рельсы.

Старик печально вздохнул.

– Истинных ценителей, знающих толк в одежде для настоящих мужчин, сейчас всё меньше и меньше, – он посмотрел на посетителя взглядом, требующим сочувствия. И он его получил от собеседника: полицейский понимающе кивнул несколько раз.

– А ведь армия это первооснова нашей безопасности. Каждый мужчина в глубине души должен быть солдатом, – он печально расправил шнурки на ботинках, – и обязательно в таких берцах.

– Ну так кто же он? – попытался вернуть старика к своему вопросу Йенсен.

– Кто он? – удивлённо посмотрел на полицейского хозяин магазинчика.

«По-моему, старик валяет дурака», – уже как-то равнодушно заметил про себя инспектор и повторил свой вопрос:

– Кто-нибудь покупал в последнее время такую обувь?

– Покупал ли кто-нибудь такие прекрасные ботинки? – старик Розенблатт, задумавшись, нахмурил брови, как будто вспоминая что-то.

Наконец, он покачал головой. «Вспомнил или нет?» – Йенсен не очень надеялся на удачу. Но…

– Да, такие вещи не забудешь, – удача улыбнулась инспектору. – Месяц назад у меня купил такие ботинки, только сорок пятого размера, молодой человек…

– Молодой человек? – на лице Йенсена появилось заинтересованное выражение. – Можете его описать?

Старик опустил глаза к ботинкам и потёр лоб, сосредотачиваясь.

– М-да-а, высокий молодой человек в кожаной куртке, вязаной шапке, надвинутой на лоб, и джинсах, – описывал покупателя хозяин лавки.

– Особые приметы? Усы? Борода? Более точный возраст? – нетерпеливо уточнил полицейский.

– Не было никаких примет, усов и бороды. На вид лет тридцать, – пожал плечами Розенблатт. Потом, припомнив что-то, добавил: – Вот только…

– Что только? – Йенсен, предвкушая чудо, указательным пальцем сдвинул шляпу назад.

– Этот молодой человек говорил с явным французским акцентом, а ещё… – старик Яков откашлялся и продолжил: – он завязал сложную шнуровку привычными движениями – этот парень явно не в первый раз примеряет такую обувь. Вот и всё, – развёл руками Розенблатт.

– То есть это был француз примерно тридцати лет, служивший в парашютных войсках? – Йенсен настойчиво попытался подвести итог.

– Я паспорт у него не проверял, – проворчал хозяин. – Но он мог быть и швейцарцем, и бельгийцем, и даже алжирцем или тунисцем.

– Так у него была арабская внешность? – искренне удивился сбитый с толку инспектор и приподнял брови: «Значит, это был всё-таки не он?»

В глазах старика читалось: «Наша полиция либо обладает слабым чувством юмора, либо…», но вслух он ничего не сказал, а только хмыкнул, затем всё же ответил с усталым вздохом:

– Нет, у него была совершенно европейская внешность: прямой нос, ярко выраженные скулы, брюнет. Такие обычно нравятся женщинам. Часто прищуривает глаза.

– Близорукий? – тут же попытался уточнить Йенсен.

– Нет, просто оценивающий взгляд – он прекрасно всё видит издали, – ответил Розенблатт.

– Как Вы это заметили? – не унимался полицейский.

– Как, как… – проворчал старик. – Я сразу вынес несколько берцев: американские, бельгийские и немецкие. Он издали сразу показал на бельгийские.

– А французские? – новый вопрос инспектора.