Адмирал Империи – 46

Глава 1

Место действия: столичная звездная система HD 32752, созвездие «Орион».

Национальное название: «Южный Урал» – сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: не определен.

Точка пространства: 36 миллионов километров от планеты Нургуш-4.

Борт легкого крейсера «2525».

Дата: 27 июля 2215 года.

Гулкий звон плазменных сабель разливался по тесному отсеку крейсера «2525», рикошетируя от серых стальных стен, гудевших подобно древним колоколам в бурю. Звук обрел собственную жизнь – метался в замкнутом пространстве, искал выход и, не находя его, возвращался эхом, сплетаясь с новыми звонами в симфонию, понятную лишь тем, кто постиг язык стали и плазмы.

Мы с Таисией выкроили час среди бесконечной гонки за выживание. Отсек, переделанный из грузового трюма, стал нашим прибежищем. Голые переборки скрылись под голограммой тропического леса, где зелень клубилась, словно туман, а щебет ярких птиц вплетался в звон клинков. Песок хрустел под ногами, мелкие крупицы взлетали от каждого шага, а рассеченные бамбуковые стебли растворялись в воздухе, как дым от выстрелов – иллюзия совершенства, которую помог нам организовать профессор Гинце.

Я стоял в центре поляны в простом тренировочном костюме с тонкой защитой, без громоздкого «Ратника». Влажная от пота ткань липла к телу, напоминая, что оно еще не восстановилось после ранений. Напротив Таисия Константиновна крутанула тонкую саблю, целясь мне в плечо, но я отразил выпад легким поворотом кисти, чувствуя, как мышцы все еще ноют после трех плазменных ожогов, оставленных мне мадьярами Вереша – болезненные метки воспоминаний, обреченные остаться навсегда.

– Ну что, сдаешься, Тасёк? – поддел я, княжну. – Или еще побегаем?

В моих словах не было злого умысла лишь давняя теплота, связывавшая нас крепче любых официальных уз. Я видел, как она напряглась, как ее пальцы сильнее сжали рукоять, как в глазах промелькнула не обида, но решимость.

– Это ты сейчас от меня побегаешь, – огрызнулась она, вытирая пот тыльной стороной ладони. Ее голос дрожал от напряжения, но не терял язвительности. – Думала, ты после медкапсулы еле ноги таскаешь, а ты вот скачешь, как юнец на учениях ВКС!

Она была красива в этот миг – с растрепанными волосами, блестящими от пота щеками, с огнем в глазах. Красива той особой красотой воина, понятной лишь тем, кто сам прошел через пламя сражений.

– А что, не похоже? – ухмыльнулся я, перехватывая ее следующий удар. Наши сабли скрестились. – Может, мне прилечь да постонать, чтоб ты себя героем почувствовала?

Она фыркнула, и ее сабля снова мелькнула в воздухе, оставляя за собой сияющий след – тонкую голубоватую нить, прорезающую пространство. Я отступил, любуясь ее упрямством, тем, как она не сдавалась, даже понимая, что ей не победить. Вот уже десять стандартных минут мы кружили по это голографической поляне, где песок взлетал под ногами, а птицы шарахались от наших клинков, создавая иллюзию испуга, запрограммированную невидимым творцом этого виртуального мира.

В эти мгновения Тася была такой же, как в старые добрые времена – упрямой, веселой, жизнерадостной девчонкой, ни какой ни княжной и регентом – просто моей подружкой.

– Ты точно был ранен? – буркнула она, пропустив мой укол и отскочив к голографическому дереву, чьи листья задрожали от ее движения. Ее дыхание стало тяжелым, на щеках играл румянец, а в глазах затаилось недоверие. – Потому что это просто нелепо – так скакать после трех ударов штыка, что чуть тебя не добили!

– Может, я притворялся, чтобы ты меня пожалела? – подмигнул я, глядя, как она вспыхивает, подобно факелу в ночи. – Лежал в капсуле, а ты вокруг суетилась, как наседка над цыпленком.

– Вот уж не суетилась! – хмыкнула она, и ее сабля взмыла в воздух, целясь мне в грудь. Весь ее гнев, вся сила сконцентрировались в этом движении – безупречном, смертоносном, если бы не тренировочный режим нашего оружия. – Никакая я тебе не наседка, а ты, между прочим, чуть не погиб! А теперь стоишь тут и смеешься надо мной, как над дурочкой!

Я действительно рассмеялся, легко уклонившись, и нарочно замедлил шаг, давая ей шанс – мой маленький дар, иллюзия того, что она может победить, если постарается сильнее. Не теряя времени, княжна обрушила на меня лавину выпадов. Ее сабля пела, мелькая перед глазами, каждое движение было точным, выверенным, отточенным годами тренировок. Я отступал, подыгрывая, наслаждаясь этим танцем. И, кстати мои мышцы, все еще слабые после медкапсулы, все чаще стали напоминать о себе тупой болью, прострелами, гнездившимися под кожей, и я решил закончить поединок.

– Хватит, Тасёк, – выдохнул я, перехватывая ее запястье и приставляя лезвие к горлу девушки. В настоящем бою она уже лежала бы бездыханной. – Прости, но ты продула.

Великая княжна замерла, тяжело дыша, ее грудь вздымалась, как волны на штормовом море, а взгляд буравил меня снизу вверх – пронзающий, полный невысказанных слов. Затем с коротким выдохом она швырнула саблю в песок так сильно, что голограмма мигнула, а виртуальные птицы с криком разлетелись, пронзая зеленые кроны деревьев.

– Да чтоб вас, контр-адмирал Васильков! – выругалась она, откидывая волосы назад резким движением. – Это все твои проклятые стимуляторы, точно говорю! Медики тебя накачали, вот ты и скачешь, как на шарнирах!

Ее слова были лишь защитой, за которой пряталась уязвленная гордость. Я видел это, понимал и не мог ее в этом винить.

– Ты серьезно? – я опустил саблю, не сдерживая улыбки. Лезвие со свистом прорезало воздух, оставив легкий шлейф тепла. – Думаешь, я глушу химию, чтоб тебя уделать? Давай еще раз, когда твоя выдуманная отрава, по-твоему, выветрится.

– Да-да, я тебя раскусила, – прищурилась она, ткнув мне пальцем в грудь, прямо в то место, где под костюмом скрывался один из шрамов. – И скоро докажу, что ты жульничаешь, вот увидишь!

В это время в дверях появился Аякс Пападакис, наш храбрый и неуемный капитан «2525». Его круглое лицо, похожее на полную луну, сморщилось от недовольства, а руки взлетели вверх в привычном жесте раздражения – театральном, почти комическом, но ставшим его визитной карточкой.

– Это что, я теперь ваш мальчик на побегушках? – пропищал он, топнув ногой. – Почему я, капитан третьего ранга космофлота Российской Империи, должен лично вас на завтрак звать, если вы переговорники вырубили? Мне за это не платят?

Его возмущение было очень искренним. Я шагнул к нему, вешая эфес сабли на пояс, и бросая взгляд на Тасю.

– Расслабься, мой друг Аякс, – сказал я, хлопнув его по плечу. – С жалованьем разберемся, благо империалов в контейнере у нас хватает.

Он замер, его маленькие глазки заблестели, как звезды в космосе – жадные, голодные огоньки, разжигаемые мыслью о богатстве, после этого Пападакис потер ладони с такой алчностью, что я едва сдержал смех. Айк был предсказуем в своей жадности, и это делало его, как ни странно, надежным. Всегда знаешь, чего ждать от человека с прозрачными мотивами.

– Вот это слова настоящего командующего! – оживился он, выпятив грудь, словно павлин перед демонстрацией хвоста. – Не то что тот скряга Гинце, от которого лишнего рубля не выпросишь! Сидит в своей лаборатории, заваленный бумагами, и даже не смотрит на меня, когда я про деньги заикаюсь!

Он говорил с таким возмущением, словно неполучение денег было величайшим преступлением во вселенной. Может, для него так и было – ценности у каждого свои.

– Ты уже и с Густавом Адольфовичем поругался? – усмехнулся я, наблюдая за его обиженной миной, делавшей его похожим на ребенка, у которого отняли игрушку.

– Ага, говорю же, был в его чертовой лаборатории, – буркнул Пападакис, пнув носком ботинка пол. – С малышом-императором там копался в каких-то картах, а мне на просьбу увеличить расходы на содержание и эксплуатацию нашего крейсера – ни слова!

– Да, тяжело тебе в ВКС, – вздохнул я. – Ну, терпи, что я еще могу посоветовать…

– Напомню, между прочим, что эти самые ВКС несколько месяцев тому назад реквизировали мой транспортник, мой заработок, мою жизнь и до сих пор не вернули. – загундел Аайк, заводя свою старую пластинку.

Его голос поднялся на октаву выше, став почти плаксивым. В другой ситуации это показалось бы комичным, но я понимал его боль. Потеря корабля для капитана – все равно что потеря части себя. Корабль становится продолжением тела, домом, крепостью. А «Македония» была для Аякса еще и источником заработка.

– Бедняга ты наш, – поддела его Таисия, скрестив руки. В ее голосе звучала ирония, но не злость – лишь усталость от бесконечного нытья. – Может, тебе еще медаль за страдания выдать? Или новый сухогруз купить?

Аякс осекся, поймав ее острый взгляд, и поспешно сменил тон, отступив на шаг, будто опасаясь физического выражения ее недовольства. Инстинкт самосохранения у него работал безотказно.

– Было бы неплохо, – пробормотал он, теребя воротник, словно тот внезапно стал слишком тесным. – Ладно, оставим пока эту тему… Пора жрать, господа, а то малой опять без еды сидит. И совет ваш там же проведем, раз уж вы все такие занятые.

Последние слова он произнес с ноткой сарказма, но быстро убрал ее, встретившись с моим взглядом. Я кивнул, посмотрев на Тасю. Она все еще хмурилась, но уголки ее губ дрогнули в легкой улыбке, выдававшей ее веселое настроение..

– Ну что, тогда идем – спросил я, кивнув ему. – Или ты еще поворчишь для порядка, господин капитан?

Через несколько минут, перед этим разойдясь по каютам, приняв душ и переодевшись, мы снова собрались уже в офицерской столовой, которая встретила нас уютным теплом и вкусными запахами. Длинный стальной стол был уставлен тарелками с жареной курицей, гарнирами, хлебом и бутылками с водой и напитками. Вдоль стен тянулось узкое панорамное окно иллюминатора, за которыми чернел космос, усеянный звёздами.

Иван Константинович, наш мудрый восьмилетний император, сидел в центре. Его худенькие плечи едва виднелись за голограммами имперских архивов, чьи страницы хранили больше информации, чем любой электронный банк данных. Рядом с ним сидел Густав Адольфович Гинце, седой и сутулый, который в это время водил своим пальцем по карте сектора, шепча что-то себе под нос.

Лейтенант Рубан, старший помощник Пападакиса, застыл в углу с пылающим лицом, нервно теребя край мундира. Он сливался со стеной, как хамелеон, избегающий внимания хищников.

– Ваше Величество, вы опять в своих книгах? – Таисия шагнула к брату, и её голос смягчился, обнажая ту часть души, которую она скрывала от остальных. Она взъерошила его русые волосы, закрывавшие слишком серьезное для ребенка лицо.

– Я с Густавом Адольфовичем карты смотрел, Тасенька, – отозвался Иван, подняв голову. Его бледное лицо озарилось улыбкой, а глаза блестели, яркие, полные любопытства. – Там столько всего, ты себе не представляешь!

В его голосе звучало детское восхищение – чистое, незамутненное, свойственное тем, кто ещё не научился скрывать эмоции.

– Это точно – не представляю… Всё равно поешь сначала, – она легко коснулась его макушки, и мальчик кивнул, нехотя оторвавшись от голограммы, которую разглядывал с таким напряжением, словно в ней скрывалась какая-то тайна или путь к сокровищам.

В словах Таисии звучала теплая забота, особый тон для детей, оказавшихся в центре взрослых проблем. Свет сейчас падал на её лицо, смягчая черты и превращая столовую в островок уюта посреди космической пустоты.

– Лейтенант, а вы что стоите? – посмотрел я на хлопающего глазами и по-прежнему стоящему в углу Рубана, – присоединяйтесь к нам…

– А я ему курицу положу! – оживился Иван, хватая блюдо с решимостью, словно командовал эскадрой перед сражением. Он развернулся к Рубану, неподвижному, как часовой, и торжественно протянул дымящуюся тарелку. – Вот, берите, господин лейтенант и еште! Это приказ!

Глаза мальчика сверкнули озорством – он наслаждался возможностью командовать взрослыми, особенно сейчас, когда его трон был так далеко.

Рубан подскочил с такой поспешностью, что едва не опрокинул стол. Он вытянулся в струну, и его руки, больше привыкшие к джойстикам управления и винтовке, дрожали, пока император лично накладывал ему еду. Я перехватил взгляд Таси – в её глазах плясали искорки веселья, и мы оба не сдержали тихого смеха, прозвучавшего неожиданно громко.

Пападакис с грохотом плюхнулся на стул и к нашему общему удивлению налил себе вина, явно не первый раз за это утро. Он бросил хмурый взгляд на эту сцену и буркнул:

– Может, хватит Рубана откармливать и начнём уже то, зачем собрались? Я сюда не развлекаться пришёл, у меня дел по горло!

– А что ты такой кислый, Аякс? – подмигнул я, усаживаясь напротив. – Не любишь, когда твой помощник оказывается в центре внимания? Или завидуешь, что тебе император лично обед не накладывает?

Я знал, что провоцирую его, но иногда Пападакиса нужно было встряхнуть.

– Да какой из него помощник! – хмыкнул Пападакис, осушая бокал одним глотком и тут же наливая ещё. – Только и умеет, что краснеть да молчать, как курсант на выволочке! Ошибка это, Александр Иванович, брать его на совет – никакого с него толку! Лучше бы взяли любого механика с нижней палубы, у тех хоть мозги имеются…

Рубан, слыша, что говорят про него, снова вскочил и тут же опустил взгляд в пол, словно надеялся провалиться сквозь металлические пластины прямо в открытый космос. Его уши пылали, как два маяка.

– Я… я действительно крайне мало смыслю в стратегии, господин контр-адмирал, – выдавил лейтенант, теребя край рукава. – Капитан Пападакис прав, я… я больше по обеспечению и сопровождению специализируюсь…

Его голос сейчас звучал как-то по-детски жалобно.

– Да сиди ты уже, лейтенант, – перебил я, хлопнув его по плечу так, что он плюхнулся обратно на стул. – Никто от тебя стратегий не ждёт. Но ты пятый по старшинству офицер на этом корабле после меня, капитана-командора Романовой, полковника Дорохова и Аякса, так что без тебя военный совет будет не полным.

Я говорил искренне и чувствовал что лейтенант Рубан был из тех, кто никогда не предаст, даже если шансы будут один к миллиону. Таких офицеров теперь не найти.

– Я согласна с контр-адмиралом, – Таисия кивнула Рубану, и её улыбка осветила столовую ярче корабельных ламп. – Вы преданы дому Романовых и своей присяге, господин лейтенант, а это главное. Преданность сейчас – редкость более ценная, чем стратегический гений.

Рубан замер, его глаза расширились, будто ему вручили высший орден Российской Империи. В его взгляде читалось такое благоговение перед княжной, что я невольно улыбнулся. Таисия всегда умела одним словом залечить раны, которые другие наносили целыми тирадами.

Иван Константинович тоже довольный произведённым эффектом, подвинул Рубану полную тарелку, с которой соус почти переливался через край. Пападакис закатил глаза к потолку, но, к моему удивлению, промолчал, уткнувшись в свой стакан с рубиновой жидкостью.

Я обвёл взглядом стол, ощущая, как тепло этой странной команды разгоняет холод сомнений после всех этих перипетий, что случились с нами за последнюю неделю.

– Ну, раз все в сборе и трапеза начата, давайте к делу, – сказал я, постучав пальцем по столу. – Контейнер с империалами у нас, но что дальше? Куда двигаться? У кого есть мысли?

Пападакис оторвался от выпивки и задал неожиданный для меня вопрос.

– А что с Зубовым? – спросил он, наклоняясь вперёд. – До сих пор в толк не возьму, почему он мадьяр Кантор как баранов вырезал прямо у нашего контейнера, где вы все прятались? Это что, дружба такая? Или долг у него перед тобой, Александр Иванович? А может, двойная игра?

– Демид, похоже, догадался, что я внутри, и дал нам шанс уйти, – ответил я, пожав плечами. – К тому же не своих он резал, а личных штурмовиков Доминики Кантор. Долг чести, наверное, дружище. Или что-то другое, о чём мы не знаем.

Я с благодарностью вспомнил поступок Демида Александровича, оценив его ум, находчивость и смелость в принятии очень сложного в тот момент для себя решения.

– Долг чести у Зубова? – Таисия вскинула бровь, и её голос стал колючим. – Напомню вам господин контр-адмирал, что это тот человек, который убил моего отца и нашего с вами императора! Тот, что с Самсоновым поднял мятеж! Тот самый, что сражался с нами! У него совесть проснулась, надо же!

В её словах звенела старая, неутихающая от потери отца боль.

– Я до этого в подобное не верил, но похоже, люди меняются, Таисия Константиновна, – пожал я плечами, глядя ей в глаза. – Он мне жизнь спас, и не только мне, но и всем нам – этого уже достаточно, чтобы простить контр-адмиралу многие его прежние прегрешения. Если бы не Демид Александрович мадьяры Доминики Кантор нас бы рано или поздно выкурили из хранилища, и тогда…

Я не стал говорить, что сам не уверен в мотивах Зубова. Некоторые сомнения лучше держать при себе.

– Твоя Доминика Кантор, – фыркнула княжна, отворачиваясь к иллюминатору. – Всё ещё за тобой гоняется, да? Не может забыть?

В голосе девушки четко слышалась едва заметная нотка ревности.

– Она давно не моя, – отрезал я, чувствуя себя не очень комфортно обсуждая личные теми в такой компании. – И вообще не во мне дело. Ей наш император сейчас нужен, как и всем остальным нашим противникам. Иван Константинович – ключ к трону, а мы – препятствия на их пути.

Таисия промолчала, но её плечи расслабились, а взгляд смягчился, словно буря внутри утихла. Я повернулся к столу. Иван жевал курицу с блаженством на лице, Гинце склонился над картами, Пападакис потягивал вино, Рубан неловко орудовал вилкой. Я ясно понял – вот она, моя сегодняшняя команда.

«Да, забавная компашка, – подумав, улыбнулся я. – Император, практически ребенок, трон которого украден… Княжна, готовая даже ценой жизни вернуть брату Империю… Чокнутый профессор… толстяк Пападакис – человек, проклинающий всё живое… Лейтенант Рубан – верный солдат, каких немного… И я – адмирал космофлота без дивизии, изгнанник и предатель для большинства своих прежних товарищей… Но мы еще поборемся. Это я вам обещаю…»

Глава 2

Место действия: столичная звездная система HD 32752, созвездие «Орион».

Национальное название: «Южный Урал» – сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: не определен.

Точка пространства: 29 миллионов километров от планеты Нургуш-4.

Борт легкого крейсера «2525».

Дата: 27 июля 2215 года.

– Может и забавно мы все сейчас смотримся, но в чём-чём, а в удаче нашей команде точно не откажешь, – улыбнулся профессор Гинце, у которого откуда-то появился завидный аппетит. – Как можно было так удачно выскользнуть из такой ловушки, когда против тебя собрались практически все соперники с сотнями кораблей – это мне представить трудно. Многое я повидал за свои годы: и невероятное везение, и перипетии судьбы, о которых даже помыслить не мог, но недавнее наше приключение могу поставить на одно из первых мест…

Я поднял бокал и с удовольствием отпил прохладный сок, наблюдая за оживившимся стариком. Казалось, профессор наконец-то сбросил с себя груз тревоги последних дней.

– Думаю, это только начало нашего весёлого путешествия, – поддержал я позитивный настрой старика. – Приготовьтесь, дамы и господа, к новым приключениям и впечатлениям. Их, поверьте, будет в большом достатке в ближайшие месяцы.

Капитан Пападакис, до этого молча поглощавший закуски, вздрогнул и поднял маленькие ручки вверх в умоляющем жесте:

– Нет уж, спасибо, не надо! – его круглое лицо выражало неподдельный ужас. – Мне хватило того побоища в грузовом отсеке крейсера, когда от сабли этого страшного вице-адмирала Зубова головы и разрубленные тела мадьяр летали по всему ангару! Не смейтесь, я чуть не скончался от сердечного приступа! Всем весело, потому как вы в тот момент находились за тридцатисантиметровым слоем нимидийской стали в контейнере, в который вы так удачно спрятались… А я в это время, между прочим, спасал ваши шкуры… – толстяк внезапно осёкся, заметив на себе осуждающий взгляд Таисии. – Извините, Ваше Высочество, я хотел сказать не шкуры, а персоны…

Я с трудом сдержал улыбку. Даже в безвыходных ситуациях Айк оставался Айком – трусоватым, но верным до последнего вздоха.

– Ты проявил себя с лучшей стороны, Айк Пападакис, – похвалил я толстяка. – Другой на твоём месте сдал бы нас щитоносцам или вице-адмиралу Хромцовой… А ты выдержал испытание верностью и поэтому сидишь сейчас на военном совете как равный.

Капитан расплылся в довольной улыбке, но тут же, словно вспомнив что-то важное, принял серьёзный вид и театрально поклонился:

– Спасибо, конечно, за добрые слова, господин контр-адмирал, – проговорил он с деланной скромностью, – но не забывайте, лучшая благодарность солдату – это денежная премия, лучше в бриллиантовых империалах.

Гинце, сидевший напротив, раздражённо фыркнул и ударил кулаком по столу:

– Этот вымогатель опять за своё! – недовольно воскликнул он, обращаясь за поддержкой одновременно ко мне и княжне. – Уже в который раз этот алчный капитан пытается заговорить о жаловании, будто несколько лет его не получал и страдает от голода!

Таисия покачала головой, но в её глазах мелькнула снисходительная улыбка. Она начинала привыкать к вечным перепалкам между профессором и капитаном.

– Я лишь пару раз напомнил вам о своём бедственном положении, – стал оправдываться Айк, для которого деньги, видимо, имели особый смысл. – Знаете, не очень-то хочется тянуть солдатскую лямку, если не знаешь, зазвенят ли в твоём электронном кошельке рублики в конце месяца верной службы или нет…

Внезапно, к удивлению всех присутствующих, в разговор вступил маленький император. До этого момента Иван Константинович молча наблюдал за беседой, словно изучая каждого из нас.

– Зазвенят и в достаточном количестве, – твёрдо произнёс он, и в его детском голосе послышались стальные нотки. – Вы и все ваши люди можете не переживать. Жалование экипажу крейсера «2525» будет увеличено вдвое и выплачено, как и премия, в самое ближайшее время.

Лицо Пападакиса преобразилось мгновенно. Он просиял, будто начищенная монета, и, поднимая бокал, восторженно воскликнул:

– Вот это слова настоящего правителя и моего любимого господина! – Айк залпом опустошил бокал и с громким стуком поставил его на стол. – Представители династии Романовых всегда отличались щедростью, но у Вашего Величества все шансы превзойти вашего славного отца в доброте и благодарности своим верным слугам…

Таисия, сидевшая по правую руку от брата, нахмурилась. Её тонкие пальцы нервно забарабанили по столу.

– Не слишком ли вы щедры, Ваше Величество? – осторожно спросила она императора. – К двойному окладу космоморяки быстро привыкнут, и потом уже не так охотно служится, если жалование снова уменьшится до прежних размеров.

Мальчик повернулся к сестре, и на его лице появилась такая недетская уверенность, что даже я, знавший об особенностях юного императора, на мгновение опешил.

– Так ведь оно не уменьшится больше уже никогда, – спокойно ответил Иван Константинович. – Наши дивизии получали недостаточное финансирование, а экипажи, их составляющие недостаточное количество личных денег. Кстати, я думаю, что во многом именно такое бедственное положение людей, служащих в имперском военном космофлоте, стало причиной того, что большинство космоморяков перешли на сторону мятежников и сепаратистов адмиралов. В результате, теперь вместо того, чтобы охранять покой Российской Империи от внешнего врага, они выполняют приказы своих новых господ… Это недопустимо!

За столом воцарилась тишина. Таисия растерянно смотрела на брата, словно видела его впервые. Профессор Гинце, недавно назначенный исполняющим обязанности министра финансов с тревогой переводил взгляд с меня на императора.

– Из ваших слов следует, что жалование нашим космоморякам будет повышено вдвое, так?! – наконец выдавил из себя Густав Адольфович. – Я, если честно, немного обескуражен. Когда вы, Ваше Величество, утром расспрашивали меня о финансировании флота, я и предположить не мог, чем это обернётся… Видите ли, наш бюджет не может позволить себе вот так в одночасье удвоить вознаграждение всем имперским экипажам. Это огромные суммы, которых просто нет в казне…

Иван Константинович улыбнулся, и эта улыбка, такая детская и одновременно такая взрослая, заставила профессора смешаться.

– Вашей отговорке бы я поверил, не находись на нашем крейсере контейнер с миллионом бриллиантовых империалов, – спокойно парировал мальчик. – Нет, господин Гинце, денег в государстве хватает, они лежат мёртвым грузом вот уже почти двадцать лет и не приносят никакой пользы, кроме затрат на их создание, хранение и охрану… Деньги должны работать, питать экономику освоенного сектора пространства и давать прибыль…

Гинце поморщился, словно от зубной боли:

– Пока я только слышу об убыли, а не о прибыли, – запротестовал он, всё ещё пытаясь переубедить императора. – Средств, которые находятся в данный момент на корабле, только на первый взгляд в достатке. Я уже смирился с тем, что двести тысяч империалов безвестно растворились в темноте космоса, когда наш адмирал, – Гинце кивнул в мою сторону, – щедро одарил своих боевых товарищей и, так сказать, снарядил их в долгую дорогу… Но даже эти оставшиеся восемьсот тысяч – слишком маленькая сумма для тех грандиозных планов, которые мы перед собой ставим… Вы только начинаете своё восхождение, и эти деньги понадобятся вам все без остатка. Поэтому прошу, подумайте хорошенько ещё раз, прежде чем быть таким щедрым со своими «моряками».

Я наблюдал за этой сценой, скрывая улыбку за стаканом с соком. Юный император показывал себя с новой стороны, и это восхищало не только меня, но и Таисию, которая смотрела на брата с нескрываемым удивлением.

– Награда эта отнюдь не бездумна, как вы выразились, – спокойно ответил мальчик, выслушав эмоциональную речь профессора. – Перед этим я, конечно, говорил не только о контейнере, который находится сейчас в ангаре данного крейсера, а имел в виду всю имеющуюся Казну Российской Империи. Но об этом после, а что касаемо имеющихся у нас в наличии средств, то вы меня не переубедите, и даже не старайтесь. Мне необходим флот из преданных космоморяков, флот, равный всем остальным моим конкурентам и открытым врагам. Сегодня лояльность и верность в том числе покупается изумрудами, рубинами и тем более бриллиантами. Вы это знаете куда лучше, чем кто-либо другой. Поэтому если наличие империалов – это действенный способ, то я хочу использовать его на все сто процентов. Своей щедростью и благодарностью за службу императорскому дому я привлеку огромное число сторонников на свою сторону. Что касаемо остальной Казны, то по мере того, как оставшиеся контейнеры будут оказываться в наших руках, они также будут вскрываться, и их содержимое использоваться по прямому назначению прежде всего для оздоровления экономики Империи. Надеюсь, все меня поняли…

Мы замерли, потрясённые. Маленький мальчик говорил как опытный банкир, как прожжённый финансист, всю жизнь проведший в подсчётах прибыли. Я переглянулся с Таисией, и в её глазах прочитал тот же вопрос, что терзал и меня: откуда у восьмилетнего ребёнка такие знания?

Но, несмотря на общее удивление, я не мог не улыбнуться. Снова убеждался, что не ошибся в выборе того, кому служить. Юный император обладал редким даром государственного мышления, которое проявлялось столь ярко в столь юном возрасте.

Профессор Гинце, напротив, выглядел так, словно проглотил что-то невероятно кислое. Старик явно остался недоволен услышанным и с трудом сдерживался, чтобы не повысить голос на столь высокую особу. Тася, несмотря на первоначальные сомнения, казалось, проникалась доверием к брату и готова была поддержать его во всех начинаниях.

Что касается капитана Пападакиса и его старшего помощника Рубана, то они, как простые солдаты, которых никаким образом не касались вопросы баланса и верстки бюджета Российской Империи, были откровенно счастливы. Глаза Айка светились такой преданностью, какой я никогда раньше не видел. Сегодня император Иван Константинович завоевал ещё одно сердце.

– Через некоторое время я положу вам на стол, господин министр, мои расчёты в письменном электронном виде, – между тем продолжал император, не обращая внимания на всеобщее замешательство. – Об использовании денежных средств, которые находятся в нашем распоряжении. Надеюсь, когда вы более тщательно посмотрите на эти цифры, то ваше настроение заметно улучшится…

Гинце скривился и покачал головой:

– Не уверен в этом, Ваше Величество, а именно в том, что колонки расходных статей способны каким-либо образом улучшить моё настроение, – буркнул он в ответ. Недавно проснувшийся аппетит профессора, казалось, бесследно испарился. – Однако буду с нетерпением ожидать ваших расчётов…

– Тогда, думаю, мы пока закроем тему финансов, – подытожил мальчик, обводя всех присутствующих взглядом, – а то настроение за столом как-то заметно испортилось…

– Ничуть, государь, – весело икнул уже изрядно захмелевший Айк, – настроение как никогда превосходное!

Капитан потянулся было к бутылке за очередной порцией вина, но был остановлен моей рукой. Я молча покачал головой, и Пападакис замер, недоумённо моргая.