И были схватки боевые…

Прославленный полководец, магистр византийской армии Велизарий взял город в крепкое кольцо, окружив его своими укреплениями: глубоким рвом и валом. Вырваться из осады готы уже не способны. Единственно, что они могут – это тайком по ночам выходить из-за стен крепости на разведку. Или еще для того, чтобы в нешироком пространстве, отделяющем их от врага, потихоньку собрать валежник, так как дров для приготовления пищи у них уже давно нет. Однако сопротивляются осажденные отчаянно, и это не может не беспокоить Велизария. Ему необходимо точно знать обстановку в осажденном городе и возможности его защитников. Вот почему в походном шатре магистра стоит рослый воин-славянин и внимательно слушает «толмача», который переводит ему приказ Велизария: в эту же ночь идти к стенам крепости и во что бы то ни стало взять языка.

К разговору со славянином внимательно прислушивался секретарь магистра Прокопий, и как только они остались с полководцем в шатре одни, Прокопий обратился к нему с вопросом: «Скажи, Велизарий, почему ты прикатал взять языка именно славянину? Это была случайность?»

– На войне и так слишком много случайностей, чтобы полководец мог допускать их в своих приказах, – улыбнулся Велизарий. Он знал, что его секретарь ревностно собирал материалы, чтобы написать историю войн Визатии с варварами. В первую очередь войн, которые вел он – Велизарий.

– Не должен ли я понять тебя так, что ты предпочитаешь славянских воинов грекам-византийцам?

– снова допытывался Прокопий.

– Конечно же, нет! Славяне, правда, отважные бойцы.

Они очень быстро научились владеть нашим, непривычным для них оружием и владеют им отнюдь не хуже византийцев. К сожалению, даже лучше. Но ведь они же совершенно незнакомы с нашим военным строем, не владеют нашей сложной осадной техникой. Это всего лишь иррегулярная армия варваров. Но вот если возникнет необходимость сходить в разведку, и особенно взять языка, то, поверь мне, здесь славяне вне всякого сравнения. Они отлично умеют спрятаться даже за небольшим камнем или за первым кустом и неожиданно схватить неприятеля.

Вот поэтому-то, Прокопий, в подобных делах я решительно предпочитаю славян всем другим.

Едва ли мог предполагать средневековый византийский историк, что его труды будем читать и мы, дальние потомки тех самых варваров-славян, воинской доблести которых он дал такую высокую оценку. И, читая, будем понимать, что выполнение такого рода разведывательных «спецзаданий» было возможно лишь при высоком умении славянских воинов справляться с врагом без оружия, голыми руками.

Путешествуя по страницам наших летописей и сказаний, мы тоже не раз встретим упоминание о том, «то на поле боя русские воины умели врагов «поясти руками»,

то есть захватить в плен не силой оружия, а ловкостью и силой своих рук, «взять голыми руками», обезоружить, точно так же, как и в сложных, опасных условиях умели под самым носом неприятеля «язык изымать». Совершенно очевидно, что требовалась здесь не только храбрость, сила и ловкость, но и еще особый навык: знание каких-то специальных «ухваток» – приемов безоружного рукопашного боя. Тех самых приемов, которые сегодня мы не совсем точно именуем приемами самозащиты.

Под 1170 годом летописец записал о победе русской рати: «настигша Половцев в Чернего леса, и ту притиснувше к лесу, избиша е, а ины руками изоимаша», то есть часть врагов обезоружили, скрутили и взяли в плен.

Год 1396-й. Карелы с поселений, принадлежащих Новгороду, «приобижены с немецкой стороны». И сейчас же на «свейских немцев», грабивших и убивавших карел, двинулся во главе новгородской дружины и карельского ополчения князь Константин Белозерский. Он погнался за шведскими разбойниками и «язык изыма, приела в Новгород».

В канун славной Куликовской битвы отряд из пятерых русских разведчиков получил приказ двигаться навстречу неприятелю и взять языка, но не простого воина, а достаточно осведомленного военачальника. Оторвавшись на сотню верст от своего войска и приблизившись к самой ставке Мамая, разведчики незамеченными долго выжидали удобного случая. И наконец двоим из них – Петру Горскому и Карпу Александровичу удалось выследить и скрутить нужного им пленника из свиты самого хана, да так ловко, что никто из врагов даже не успел ничего заметить. А ценный «язык» дал Дмитрию Донскому возможность строить свои боевые планы с точным учетом необходимых сведений о неприятеле.

Рассказывая о взятии Казани, летописец пишет о жесточайшей рукопашной схватке: «в теснотах резались ножами». И конечно, в узких улочках пошли с обеих сторон в ход не только ножи, кинжалы, но еще и захваты за руки, обезоруживания, удары, броски, болевые приемы…

И еще – из сказания об опытном воине, великом князе владимирском Андрее Боголюбском. Тихой июньской ночью 1174 года по каменным ступеням винтовой лестницы в башке княжескою замки в Боголюбове осторожно, стараясь не шуметь, поднимались вооруженные мечами и копьями люди. У дверей опочивальни князя Андрея Боголюбского они приостановились и чутко прислушались к ночной тишине: все спокойно. Значит, никто не подозревает о задуманном вероломном убийстве, и никто не помешает им. Князь спит один, а его оружие предатель-слуга еще загодя тайно вынес из опочивальни. Высадить дверь было минутным делом, и вскочивший с постели Андрей уже окружен вооруженными изменниками. Но одинокий и безоружный князь, осыпаемый со всех сторон ударами, вовсе не подумал просить пощады. Бывалый воин, он с голыми руками отважно вступил в эту, такую неравную и последнюю в его жизни схватку. Уже раненый, уклоняясь от ударов вражеского оружия, он ловким приемом обезоружил близстоящего изменника и так сноровисто рубился с толпой заговорщиков, что, уходя, пришлось им одного своего товарища даже уносить на руках…

Когда через восемь столетий археологи вскроют его каменный саркофаг, то увидят на скелете князя многие следы рубленых и колотых ран. Но свою жизнь Андрей продал дорого. Убийцы ощутили на своей шкуре мощь ударов его меча.

А вот битва на Альте 1018 года, одна из жесточайших битв злосчастной княжеской усобицы: Ярослав Мудрый против своего брата Святополка. Летопись говорит о ней так: «…и была сеча жестокая, какой не бывало на Руси. И за руки хватаясь, рубились и сходились трижды, так что кровь текла по низинам».

Что же стоит за этими словами – «за руки хватаясь»?

Дело в том, что приемы широко использовались не только в безоружных единоборствах, но и в схватках вооруженных противников, где фехтовальные атаки активно дополнились ударами нога, подножками, а левая невооруженная рука проводила сковывающие захваты и обезоруживание.

В вооруженной рукопашной схватке было очень важно хотя бы на секунду лишить врага подвижности, ошеломить его неожиданным захватом. И если левая рука не была занята щитом, то, блокировав своим мечом удар меча противника, можно было тотчас захватить левой рукой его

вооруженную руку за запястье и обрушить на него клинок меча или даже обезоружить его. С той же целью проводились захваты за одежду или даже… за бороду, которую тогда носили все. Сейчас подобный захват выглядит для нас откровенно комическим, однако его можно видеть на многих изображениях, относящихся к самым различным временам и народам. Утверждают даже, что Александр Македонский приказал своим воинам брить бороды, чтобы лишить врагов возможности использовать в бою столь выгодный для них захват.

В безоружных же боевых поединках при возможности широко использовались привычные по состязательным схваткам борцовские приемы. Ян Усмарь взял печенега на обычный борцовский захват поперек туловища, но при этом за счет огромной силы задушил врага в своих объятиях, сломав ему ребра. Казалось бы, безобидная борьба «в обхват», а обратилась в смертельную схватку.

Нужно заметить, что таким же исходом заканчивались своего рода дуэли – судебные поединки, если они проходили без оружия, и даже чисто состязательные схватки, когда победа слишком много значила для борцов, и особенно для престижа их повелителей. Например, при состязании борцов из различных стран.

Один из таких трагических «международных матчей» двух славянских борцов описал известный польский исторический романист Генрик Сенкевич в романе «Крестоносцы». При этом писатель счел нужным специально отметить в примечании, что эпизод этот отнюдь не вымышлен им, а заимствован из исторических хроник.

Польский король Казимир III Великий гостил у короля Карла I Чешского. Гостям показали невероятно сильного борца. Карл очень уж похвалялся своим силачом, который в присутствии гостей облапил и задавил подряд двух медведей голыми руками. Тогда польский король, желая доказать, что его подданные отнюдь не слабее, предложил чеху побороться с одним из рыцарей его свиты. Это был Станислав Цёлик, сын мазовецкого воеводы Анджея. Год рождения Станислава – Сташко – точно не известен, а умер он, уже став подканцлером и епископом в 1437 году.

Сенкевич пишет: «Наш король очень был озабочен, как бы не пришлось ему уехать с позором. «Мой Цёлик, – сказал он, – не даст себя посрамить». Порешили через три дня устроить единоборство. Понаехало знатных дам и рыцарей, и через три дня во дворе замка схватились чех с Целиком; только, не долго они поборолись, потому не успели схватиться, как Цёлик сокрушил чеху хребет, переломал ему ребра и к великой славе короля только мертвым выпустил из рук». За победу в этом печальном единоборстве Сташко получил прозвище Сокрушителя. Вероятно, помогла ему не только огромная природная сила, но и борцовская сноровка, которая дала возможность первым обхватить чеха поперек туловища под руками и не позволить тому сделать то же самое. В противном случае исход поединка мог бы быть и иным…

Еще более широкое применение в рукопашном бою находили подножки и другие броски с помощью ног из арсенала борьбы «не в схватку». Совершенно естественно, что арсенал безоружных единоборств кроме обычных борцовских приемов включал еще и специально выработанные – боевые, сочетаемые с ударами. Такие действия вели уже не просто к повержению противника на землю, я к его полному обезвреживанию, подчинению своей воле, а при необходимости – и к уничтожению.

В одной из былин описан такой эпизод. Могучий Иванище «хватил» кулаком вражеского воина «под пазуху», вытащил погана во чисто поле и начал у погана доспрашивать». Здесь для захвата языка был применен мощный удар в солнечное сплетение, лишивший врага возможности сопротивляться, нокаутировавший его.

В былинах вообще проявляется значительно больший интерес к описанию непосредственно приемов, чем в летописях. Летописцы, конечно, меньше всего заботились о том, чтобы рассказать, какими именно приемами побеждали русские воины своих врагов в безоружных схватках. Как и все историки, они описывали лишь сами исторические события. И все же, внимательно вчитываясь в текст, можно иногда рассмотреть хотя бы, так сказать, общие контуры приема. Например, в летописи Нестора можно увидеть, что, описывая одно из единоборств, он говорит там не о чем ином, как о приеме обезоруживания. Больше того – можно даже реконструировать технику этого

приема.

В монастыре у Нестора был друг по имени Ян Вышатич, сын воеводы и в прошлом сам опытный воевода. С его слов летописец описал немало важных исторических событий. Вышатич поведал своему другу и о том, как ходил он когда-то с дружиной к Белоозеру собирать для князя дань. А там в это время языческие жрецы – волхвы, пользуясь начавшимся голодом, подняли мятеж. Мятежники укрылись в лесу, и Ян с двенадцатью отроками – младшими дружинниками – пошел за ними.

В лесу один из мятежников внезапно бросился на Вышатича с топором и замахнулся, чтобы нанести смертельный удар. Ян, разумеется, был при оружии, но обнажить его времени уже не оставалось. Однако воевода и безоружным смело вступил в бой. В тот момент, когда топор приближался к цели и враг не мог ни остановить удара, ни изменить его направления, Ян стремительно отклонился так, чтобы лезвие секиры прошло мимо, не задев его. Нападавший, промахнувшись, как бы «провалился» вперед, потерял равновесие; и тут, используя невыгодное, неустойчивое положение противника, Вышатич ухватился за топорище и мощным рывком на себя вырвал его из рук мятежника. Еще мгновение, и тот снова утвердится на ногах и, в свою очередь, сможет избежать удара.

Но воевода не дал ему такой возможности: не тратя ни мгновения, чтобы перехватить топорище для рубящего удара лезвием, он сейчас же возвратным движением обрушил обух на голову врага.

Должно быть, в долгой боевой жизни воеводы это был далеко не единственный случай, когда, спасая свою жизнь, приходилось обезоруживать неприятеля и пользоваться его же оружием.

Описание боевых приемов, может, даже еще более подробное и интересное, мы находим и в других летописных сообщениях. Как это ни удивительно, но речь

пойдет об уже знакомом нам единоборстве Яна Усмаря с печенежским богатырем. Точнее – еще об одном варианте описания подробностей этой схватки, несколько отличном от рассказа Нестора.

В Малой Львовской летописи приводится, хотя тоже краткое, но уже явно отличное от всех остальных, сообщение о том, что в поединке применялись удары.

Большая же Львовская летопись рисует уже значительно более подробную и яркую картину боя.

О печенеге в ней говорится: «… человек толст и плечист, а возрастом (то есть ростом. – М. Л.) второй Голиаф, изыде и ста на средине, плещима и мышцами движущи». Замечание летописца о толщине печенега весьма показательно. Дело в том, что печенеги являлись тюркоязычным народом, а из древних тюркских сказаний не трудно понять, что одним из критериев силы ба

тыра было… количество съедаемой им за один присест пищи.

Сойдясь в единоборстве, славянин и печенежский великан схватились в крепком захвате и начали бороться. Печенег старался использовать свое преимущество в росте и весе, но быстрота и ловкость юноши сделали свое дело. Удачно выбрав момент, он сумел нанести противнику сильнейший удар головой и сбил его на землю. «Удари крепко печенега в толстое чрево главой повыше лона его», то есть в солнечное сплетение. Печенежский великан, «не стерпев повалился». Однако тут же вскочил на ноги «и посрамлен сущь, лютым гневом и яростью разъярился, аки лев, и удари сильно кулаком». Но пудовый кулачище только со свистом рассек воздух там, где за мгновение до этого находилась голова увертливого соперника. «Лютого розмаху ради» гигант не устоял и, потеряв равновесие, всей своей многопудовой тушей ничком рухнул па землю. Но теперь уже, не дав ему времени подняться, юный славянин подскочил к поверженному врагу и сделал нечто похожее на современное удержание, оседлав печенега «аки коня». Из этого выгодного положения отрок сейчас же нанес несколько сильнейших ударов в челюсть. Говоря современным языком, он серией ударов отправил Печенежского Голиафа в глубокий нокдаун и тотчас сделал оглушенному врагу удушающий захват, который и завершил эту смертельную схватку…

Большая Львовская летопись сравнительно «молодая», и ко времени ее написания подвиг Яна уже слился в памяти потомков с целым рядом последующих таких же героических схваток и обрел их подробные детали.

Впрочем, для нас с вами это уже не имеет особого значения. Ведь имеем мы в Львовской летописи интереснейшее подробное описание какого-то действительного единоборства, имевшего место в древности. И показаны в нем не только подлинные боевые приемы поединщиков, но и тактическое построение схватки. Великан-печенег пытался задавить своего значительно более легкого противника весом и немалой силой в плотном борцовском захвате. Однако сообразительный юноша сумел перевести бой в выгодное для себя тактическое русло. Значительно более быстрый и ловкий, он сорвал захват и повел схватку, удачно используя свои сильные стороны, равно как и отсутствие у массивного противника достаточной скорости как в движениях, так и, говоря современным языком, в реакции. Таким образом, единоборство являлось не простой борьбой «в обхват», а по-настоящему беспощадным рукопашным боем, в котором использовались разные средства: как приемы борьбы, так и различные действенные удары. Это, однако, нисколько не противоречило условиям схватки. Ведь понятие «борьба» в те времена включало любые безоружные боевые действия против врага.

Говоря по-современному, борьба была не только отличной тренировкой для воина, но и незаменимым подспорьем в рукопашной схватке вторым невидимым оружием для безоружного, оружием, которое всегда с тобой. Так повелось еще с давних лет: есть сведения, что при сборе войска или на привалах во время похода воины специально боролись между собой, определяя наиболее ловких, сильных и отважных, тех, кого можно в сражении поставить на самое опасное и ответственное место – в первые ряды рати, чтобы отразить натиск врага и самим перейти в наступление.

И совсем не случайно в старинном сказании, повествующем об осаде в середине XVII века сильной крепости – восставшего Соловецкого монастыря, воевода так просит царя:

«Мне-ка дай ты силы много,

Мне стрельцов-борцов, солдатов»

Вероятно, лучше всего закончить эту главу многозначительными словами некоего Гваньини, выходца из Вероны, офицера польской армии XVI века. Он считал нужным специально и недвусмысленно предупредить о необходимости всячески избегать безоружного рукопашного боя с русскими воинами: «Сражающиеся с московитянами должны весьма умеючи действовать оружием, чтобы не попасть в руки их; ибо они весьма крепки плечами, руками и всем телом. Они столь сильны, что без всякого оружия, надеясь на одну силу свою, отваживаются сражаться со свирепыми и неукротимыми медведями и, схвативши их за уши, дотоле утомляют их, доколе сии последние не упадут на землю».

«Мосхи весьма способны переносить всякого рода трудности, так как их тела закалены от рождения холодом. Они спокойно переносят суровость климата… Последствием сего являются знаменитые, закаленные тела, и мужчины, хоть и не великаны по росту, но хорошо и крепко сложенные, из которых иные, совершенно безоружные, иногда вступают в борьбу с медведями и, схватив за уши, держат их, пока те не выбьются из сил; тогда они им, вполне подчиненным и лежащим без сил, надевают намордник».

Яков Рейгенфельс. «Сказание о Московии», издано и Падуе в 1680 году после того, как автор два года прожил в России.

«Есть между ними такие, которые очень хорошо умеют бороться, в чем они иногда упражняются, подобно англичанам, которые весьма ловки в этом упражнении».

Гвидо Миет (член английского посольства, направленного в Россию в 1663 году).

«Описание Московии при реляциях гр. Карлейля».

«Эта закаленная и воинственная нация является одной из самых замечательных в современном мире как в физическом, так и в политическом отношениях. Физические упражнения как палестрического, так и орхестического характера составляют у русских важнейшую часть общественных увеселений… Может быть, не так уж несообразно считать эту склонность к увеселениям, и именно к увеселениям такого рода, мерилом национального здоровья…

Если говорить о физических упражнениях русских —это значит говорить об их увеселениях; и ни у одной нации нет большей склонности к увеселениям, чем у них…

Борьба – это упражнение, которое еще часто можно наблюдать в России, но, конечно, как и в других странах, она, несмотря на свои отличные качества, спустилась в более низкие слои народа. Можно сказать, что это не посрамляет ее, так как она разделяет эту судьбу со многими совершенствами, которые скрылись в сердцах низших классов, так как сердца высших слишком полны другим».

Геркард-Ульрих-Антон Фит.

«Опыт энциклопедии телесных упражнений».

Том I. Берлин, 1794 год.