Из всех негативных чувств в течение жизни
человека – чувство напрасно потраченного
времени, не оправдавшихся надежд…
В семье нас три брата – Александр, Алексей и Петр… Отчий дом стоял около железнодорожной станции. От дома начиналась улица, тянувшаяся до самого левого берега реки. Дома стояли необъятные, выделяясь большими белыми окнами и высокими крышами. Если пройти немного вдоль улицы, то перед вами появится речка с крутым левым берегом и отлогим правым… Река тихая многоводная, неся родниковые воды, дарящая людям силу, радость и жизнь. Каждый житель знал, что воды ее лечебные и пребывание в них снимало усталость, гнев и даже заживляло раны… Река разрешала входить в свои воды нагими. Заведенное правило исполняли, как дети, так и взрослые. Мы, дети, летом и зимой на реке и ее берегах играли, катались на лодках, коньках, учились плавать, загорали, собирали грибы, ягоды, ловили рыбу и, конечно, варили уху… Река учила нас быть осторожными, находчивыми, ловкими и сильными! Любая ошибка на воде приносила нам беды, а иногда грозила нам жизнью, особенно в паводок, когда река входит в свои берега…
А в летнее, обеденное время мы, дети, заполняли высокие места берега реки. И оттуда с большим интересом смотрели на отлогий берег реки. Туда пригонял пастух коров – на отдых и водопой.
К этому времени спешили и наши молодые мамы, и старшие сестры к буренушкам за молоком. Хотя перейти на правый берег реки было нелегко: водная преграда каждый день меняла свой характер, как в глубине, так и в скорости…
Знали об этом все. Поэтому шли на правый берег осторожно, крепко держа в руке ведра и другое кой что поверх воды. Характер реки чувствует телом и душой каждый, задумавший ее пересечь. Оно за коротко время становилось иловым, мягким, низким, то твердым, высоким… Их так же, как нас река бросала, как щенков – учила плавать и жить…
Шли и шли через речку наши мамы с криками и песнями. А волны кольцами расходились по водяному зеркалу реки. Волны, достигнув их интимных мест заставляли вздрагивать и подниматься на носки или поднимать одежду – все выше и выше до самой крыши…
Если вода доходила до уровня пояса – это благодать, до уровня рта, носа, глаз – многие пускались плыть. Все это демонстрировалось как шоу. И смотрелось очень легко и весело… Как будто находясь в цирке. Хотя это все было знакомое и родное, такое происходило и с нами. Их движения и поведение в воде очень хорошо передавалось нам. Голубая вода реки еще сильнее украшала их движения, и укрепляло каждое слово, произнесенное ими. Все это приводило нас в восторг… Это у каждого из нас было написано в глазах, на лице. Смотри! И читай!.. И вода от этого шоу становилась прозрачнее и голубее. Хорошо просматривались мелкие камни, крупный песок и плавающие рыбки с серебристой прядью и с мощным килем в конце, острым панцирем в носу. Мы, дети села, имели обязанности по дому: опекать младших братьев и сестер. Вести уборку внутри дома, двора, пасти скот, бороновать землю до и после посева, полоть в огороде, обеспечивать водой и дровами. Конечно, зависимо от возраста и количества детей…
С восьми лет дети шли учиться в школу: моложе восьми лет в школу не принимали. Старше – пожалуйста. Перед зачислением в первый класс, каждый абитуриент должен прийти в школу на собеседование. И только тогда ученика зачисляли в I класс. Что я и сделал.
При собеседовании задавали вопросы: фамилия родителей, имя собеседника, адрес и возраст, сколько в году месяцев, сколько в месяце дней.
Школа находилась от дома на расстоянии двух километров, и стояла на левом берегу реки, на правом – церковь. Предки умели хорошо выбирать красивые места для церквей, школ и поселений. Спасибо им за это!
Первый раз в первый класс
Первого сентября я пошел в школу без родителей. В этот день они были очень заняты. А главное потому, что родители не предавали большого значения – хочет учиться – пусть ходит в школу, не хочет – пусть не ходит. В школу я пошел рано: очень хотел учиться. С этого дня школа была на первом месте…
На площадке около главного входа в школу стояли школьники и родители. Все ждали торжественных минут, когда на площадку пойдут учителя и директор, и поздравят всех нас с наступившим новым учебным годом. И правда, так и получилось: зазвенел школьный звонок, дверь у парадного подъезда тихо открылась. Вышел директор школы с преподавателями. Все выглядели празднично. Все рады были увидеть своих родных преподавателей. Все затихли. В это время директор произнес: "Дорогие наши дети! Дорогие родители! Сегодня у нас с вами особый день… День начала учебного года", – директор говорил тихо и чувствовалось, что слова шли от души, такое родное, близкое… Потом директор просил учителей и учеников построиться по классам. И нас, первоклассников, тоже просил войти в школу, каждому в свой класс. Мы сразу пустились наперегонки. Но учителя сумели остановить наш порыв, хотя и чувствовали, что мы привилегированный класс. Мы очень устали стоять. С радостью мы опробовали ступеньки парадного подъезда школы. Они действительно оказались широкими, устойчивыми. Двери высокими. Коридоры длинные и просторные. Классы величавые и светлые, окна большие и белые. Справа – большая черная доска. Напротив к партам – маленький беленький стол для учителя. Под столом табуретка. И много, много черных парт, стоящих рядами, навытяжку перед нами, как бы приветливо зазывают к себе в класс…
Зинаида Петровна Зверева – так звали мою первую учительницу. Жила с родителями на селе. А раз так, то сельчане знали о ней все, больше, чем она о себе. Отец – начальник железнодорожной станции, ставленник при царском правительстве. Семья жила в здании станции. Родитель всегда ходил в форме железнодорожника. И форма к нему очень шла. Летом в белом костюме, в фуражке с кокардой. Зимой в дубленке и на голове шапка ушанка с кокардой. Сейчас Зинаида Петровна стояла у двери и приглашала нас в класс, садиться за парты вдвоем. В классе стоял шум и возня. Шла потасовка. Неугомонная молодая энергия двигалась – за парты, под парты и на парты, и вдруг перекличка. Она для всех была первая. И наступила тишина.
После знакомства перешли к выявлению, кто умеет хорошо читать? Зинаида Петровна стояла около классной доски и просила надрываясь: "Дети поднимите руку, кто из вас умеет читать?" – и она подняла свою руку, показывая, как это нужно делать.
– Руку держите вот так, ладонью к лицу, – ласково произносила каждое слово раздельно.
Рук поднятых было мало. Я тоже поднял руку. После короткой паузы начался вызов к доске тех учеников, которые преуспевали в чтении. Читали последние страницы букваря. Этот букварь многие знали наизусть: старшие братья и сестры учились по этой книге. Ученики, читавшие хорошо – тех спрашивали по арифметике и другим школьным дисциплинам. Пришла очередь и моя. Когда чтение закончилось, учительница объявила трем ученикам пофамильно – в том числе был и я – прийти в школу на один час раньше, чем начинались занятия. Почти тут же зазвенел наш школьный колокольчик.
– Дети, сегодня уроки закончились, – ласково произнесла Зинаида Петровна, – идите домой. А завтра я вас жду.
Каждого, провожая, обводила глазами, хотела крепко запомнить нас.
Каждому вдогонку говорила: – До свидания… Слова простые, но как близкие и родные были нам. Она стояла около двери, провожая каждого глазами, не иначе, она хотела крепко полюбить нас.
Когда вышли на улицу, встретило нас солнце. Оно изо всех сил старалось снять с нас усталость. Поднять наш дух.
Все мы спешили домой: хотели рассказать родителям все то хорошее, что услышали и увидели в школе, и, конечно, о своей доброй учительнице и о самостоятельном шаге. Все так удивятся.
На второй день я пришел в школу так рано, что двери парадного подъезда были закрыты. Около школы никого не было. Правда, сторож возился где-то в огороде.
Прошло мгновение. На территории школы появились школьники и учителя. И моя Зинаида Петровна и Татьяна Андреевна. А также и потерявшиеся два ученика. Я со всеми доброжелательно и охотно здороваюсь: "Здравствуйте!" – Все быстро отвечают: здравствуй!
– Все в сборе? – спросила Зинаида Петровна меня. Татьяна Андреевна, стоявшая рядом со мной, ответила за меня быстрее, чем я открыл рот: "Все! Все здесь! Идемте к директору, он нас ждет. Идемте", – поддерживала ее Зинаида Петровна. И нас всех троих пригласили к директору. У директора в кабинете было шумно. Кто-то возбужденно доказывал, что не хватает учебников. Кто-то благодарил директора за оказанную помощь. Скоро подошел и наш черед. Директор сам доброжелательно поздоровался со всеми нами раздельно, и сразу приступил к нашему делу. И очень его приветствовал. Татьяна Андреевна, учительница второго класса, со всеми доводами директора соглашалась. И считала их очень разумными. А нас троих все хвалили. Какие мы молодцы. Так, хваленые и обласканные, мы сидели на стульях и швыряли сумки ногами…
Директор смотрел ласково на всех нас и сказал: "А теперь, молодежь, за работу! Будем учиться, учиться и учиться!" На таком предложении он остановился. Мы вышли из кабинета. С этого дня я стал учиться во втором классе. Но и здесь мне повезло: Татьяна Андреевна жила на квартире недалеко от нашего дома. И еще она была такая молодая и красивая, как будто мы были ровесники. Она не прочь поиграть. Вдвоем мы с ней катались на салазках, коньках, иногда и на полу.
Так меня из первоклассника сделали второклассником. У меня отняли детство. Правда, в детстве я много читал тем, кто не умел и не хотел читать. Я занимался громкой читкой на улице книг и газет…
Учеба во втором классе шла тяжело. Прошло некоторое время, и все выровнялись в учебе, но отношения с товарищами-учениками остались напряженными до окончания школы: все ученики старше меня на два – три года. И меня каждый мог толкнуть, ударить и даже избить. Больше всего я получал ударов от второгодников. Второгодники были, как правило, крупные и сильные подростки.
За партой сидел с девочкой крупного сложения и старше года на четыре – пять. Она меня крепко швыряла. К счастью, в четвертом классе вышла замуж. Тогда замуж выходили 15 – 16-летние. Было и такое. Однажды три девочки собрались меня проводить. И по дороге меня так избили. Били кулаками, ногами. Я сильно сопротивлялся руками и своей сумкой…Они мне надавали так, что и сейчас помню.
В это время в селе создавались комитеты бедняков. Их детям в школах предоставляли большие льготы, как в учебе, так и в обеспечении учебниками и одеждой. Мне нравилось все, что получали от комитетов: обувь, одежда, летний пионерский костюм – белая рубашка, шорты и др. Правда, старые люди очень не любили такую одежду. И говорили, что это все от антихриста.
Мои родители не были бедняками, но жили плохо: в детстве они были сиротами. Потому не успели разбогатеть. Я ходил в одежде с плеч брата. Сапоги крепко стоптаны – один сапог вовнутрь, другой наружу. Один пропускал воду, другой – и песок. Ноги мокрые. Я охотно надевал лапти, когда шел на улицу. Лапти плел сам из лыка. А лыко приносил из леса. И вот я задумал тайком от родителей во чтобы то ни стало получить сапоги. В один из дней написал заявление, что я есть ученик начальной школы. Хожу в школу босиком. Прошу вас найти возможности в выдаче мне одной пары сапог. Свернул заявление и положил в карман. Одел пиджак, на ноги портянки и лапти. Шапку в охапку. Так ушел из дома. Дорога шла через лужи. А мне было все равно. Конечно, я крепко, крепко намочил обувь… Вот здание, которое мне нужно. Внутри горит слабый свет керосиновой лампы. Открываю дверь, сразу чувствую запах мытого пола. У входа уборщица: трясет половую тряпку.
– Можно войти? Спрашиваю.
– Можно, можно, – через зубы получаю ответ.
– Здравствуйте! Скажите, Григорий Яковлевич у себя?
– Здравствуй, – окинув меня большими голубыми глазами, – Григорий Яковлевич у себя. Проходи, – отвечает нехотя.
Я в этот момент прохожу мимо нее, оставляя на чистом полу грязные следы от лаптей. Этот поступок я очень переживал. Крепко ругал себя. Вот и кабинет начальника районо. Открываю дверь. Передо мной большая комната, большой стол. За столом сидит Григорий Яковлевич.
– Григорий Яковлевич! Можно войти?
Он кивнул головой.
– Здравствуйте!
– Здравствуй! Здравствуй! Заходи. —
Григорий Яковлевич окинул меня своими умными глазами с ног до головы, спросил: – "Рассказывай, что привело тебя ко мне в такой ранний час?" —
Я подробно рассказал о своем горе и показал свою обувь. В тоже время я подошел поближе к столу и протянул заявление Григорию Яковлевичу. Он охотно взял заявление. И почему-то долго читал. Потом взял ручку и что-то писал, и сразу протянул руку ко мне и сказал: "Вот заявление! Ладно. Получи сапоги. Хорошо учись. Проверю". – Я взял заявление и прочитал: – "Выдать одну пару сапог".—
Я так был рад. Внутри я прыгал до потолка. Я благодарил директора школы, учителей и, конечно, начальника районо. Благодарил весь мир, что он есть. Сапоги я носил долго, так долго, что не помню. Я был счастлив. Все лужи были мои. Наслаждался тем, что ноги мои чувствовали уют и тепло внутри…
В селе девушки организовывали посиделки, где обязательно присутствовала гармонь. И, конечно, парни. На посиделках выступали девушки, распевая частушки. Много говорили о любви и пели, а потом снова говорили о любви… Девушки тем самым соперничали друг перед дружкой… Парни большинство сидели слушали. Иногда танцевали. Особенно многолюдные посиделки были в субботу и воскресные дни. В одну из августовских посиделок я вернулся домой очень поздно. И когда я вошел вол двор, увидел открытую калитку в огород. Я кинулся ее закрывать. И сразу увидел, что по огороду шли два человека. Один вел корову, второй сзади ударами палки ее погонял. Я сразу узнал, что это наша буренка. Не раздумывая о последствиях, я бросился бежать к бандитам. Хотелось кричать, но голос мне не повиновался. Но они поняли, что я бегу…
Но все же мой шум заставил воров оставить корову в огороде. И это слава богу…, что хорошо обошлось…
Утром к нам в дом ворвалась соседка со своей неугомонной энергией. О ней на селе говорили, что она работает за троих, доброжелательна за двоих, а думает за все село.
Мои родители к Ане относились как к хорошим соседям, приветливо принимали. Она была всегда у нас желанным гостем. А сегодня Аня была на редкость взволнована. Говорила шепотом: "В селе ходят слухи, что кулаков увезут туда, откуда никто не возвращался, Сибирь". "Сибирь" – слово объемное и злое. Оно всех будоражит…
Вскоре Аня ушла. А разговор остался. У каждого из нас была работа… Я отправился куда-то. А вернулся домой поздно и вижу, что-то в доме произошло: на окнах шторы занавешены, калитка входная закрыта. И свет в доме отсутствовал. На стук никто не отвечал. Я кой как пробрался во двор, а отсюда к дверям хаты. Но и здесь на стук в дверь не отзывались. И только после продолжительного времени и настойчивых просьб дверь открылась. И я оказался внутри комнаты. Почему-то все сидели по углам комнаты, каждый уткнувшись в свое место – ждали кого-то. Узнаю, что у нас прячутся соседи, семья Ани от ареста… Соседям кто-то сообщил, что они находятся в списке которых должны арестовать и отправить в Сибирь… Новость хмурая и бедная… Мать приказала всем: – Если кто-нибудь будет стучаться, то никому двери не открывать, и не отвечать. – С этих слов мне было все понятно.
Учась в начальной школе, я был свидетелем создания колхозов. По улицам села ходила по дворам агитбригада из 4 – 5 человек. Она заставляла хозяина каждого двора написать заявление, что он просит сельский совет принять его и его семью в организуемый колхоз. Если хозяин двора заявление такое писал, скот – корова, лошадь и т. д. – оставался во дворе. А если не писал, то корову уводили со двора. И дети оставались без молока… Из-за детей, чтобы они не голодали, было бы все спокойно, такие заявления писали почти все жители села.
Колхоз создавался под большим прессом местной власти. Власть добилась того, что открытым голосованием избрали правление колхоза. В правление колхоза вошел и мой отец – занял должность полевода…
Весна пришла быстро. Теперь село – единое хозяйство. Работали сообща: кто на совесть, кто дурака валял. Многие думали – шутка. Кстати, земля была засеяна. Урожай удался на славу, хорошим. Колхозники получали на трудодень весомое количество зерна, и что-то еще… и рубль… На работу женщины ходили сообща с песнями. Многие жили во время сельхозработ в бригадных домах, где-то в поле, для того, чтобы преуспеть в работе. В некоторых колхозах дела шли удовлетворительно. В других – плохо. Время шло. Отношение к колхозу менялось в негативную сторону. Местная печать под нажимом властей все время печатала, что кулак пробрался в правления колхозов на ответственные должности. И изнутри орудует против коллективного труда. По стране то там, то здесь открывались карательные суды над вредителями, шпионами. Выносились суровые приговоры: расстрелять…
Вот и к нам в село приехала агитбригада комсомольцев. Молодая поросль знала одно, что в каждом колхозе активно орудует кулак. Его надо найти и изгнать… А потом ликвидировать как класс… Агитбригада быстро собрала женщин и мужчин на сходку, где активно выступали члены агитбригады против кулаков…
Я присутствовал на сходке: слышал и видел их выступления – они рвались в бой.
Один молодой человек, черноволосый, черноглазый с большим подбородком из агитбриагды смело обрушился против моего отца. Отца на собрании не было – он находился в командировке. Потом стало известно, что он специально был командирован. На собрании знали, что мои родители сироты. С двенадцатилетнего возраста воспитывался у фабриканта, который собирал в селе всех сирот и кормил до двадцатилетнего возраста. Вот этот фабрикант построил хороший дом отцу, женил, купил лошадь, корову – все то, что нужно для ведения хозяйства… А теперь собрание колхоза голосует, что он, отец мой, кулак. Собрание в конце концов решило, что отец – кулак. И он с целью пробрался на руководящую должность, чтобы вредить колхозу… Присутствующие на собрании ревели. Хотели крови. Все же отца судили. Приговорили к двум годам лишения свободы.
А я оставил учебу в школе. И стал заниматься хозяйством – помогать обрабатывать огород, зимой обеспечивать топливом – ходить в лес за дровами, чтобы отапливать дом. Лес находился от села в 8 – 10 км. Вот я зимой каждое утро в четыре часа вставал и уходил в лес за дровами, а вечером возвращался домой, привозил дрова на салазках. Дровами поддерживали тепло в доме и общий настрой в семье…
Однажды, в студеную зимнюю пору я собирал в лесу сосновые сучья. И вдруг я почувствовал всем телом злой взгляд. Я оглянулся и встретил глазами глаза волка. Он был от меня в пятидесяти метрах, не более. Он следил за мной. В руках у меня был топор. Это, конечно, не оружие против волка. Я это хорошо понимал. Я хотел крикнуть, позвать к себе на помощь, испугать волка, но сил не было…Я задом, тихо шагнул к дороге. Глаза мои и волка все время находились в натяжении. И оба шли: я к дороге, он – вперед ко мне. Расстояние между нами уменьшалось. Когда я подошел к салазкам, взял в руки веревку, чтобы сдвинуть их с места, волк стоял с поднятыми ушами, с вытянутой мордой, глядел в мою сторону с горящими, злыми глазами, готовясь к последнему прыжку. Тревожная дрожь пробежала по мне. Я стремился к дороге. Она вот, рядом, двадцать – тридцать метров, но ее не ухватить. Что же мне делать? Снег глубокий – мешал идти. А в присутствии волка тем более нужна скорость. Бежать! Куда?! К дороге! А что на дороге? Я боялся! Вдруг споткнусь. Тогда – волк на мне. Да!.. И вдруг неожиданно я услышал шум полозьев. Они в лесу слышны далеко. Я уверен, что ко мне шли подводы. Я собрал всю силу и бросился бежать навстречу шуму, не обращая внимания на действия волка. И когда был я близок к встрече с обозом, взглянул в сторону волка – его не было… Я бросился к мужикам и просил у них помощи. Мужики проявили ко мне сочувствие. Но зверя не было. Мужики успокаивали меня. И проверяли след зверя, куда ушел…