Главные течения русской исторической мысли

Несмотря на то, что Милюков книгу не дописал (даже до признанных титанов историографии XIX века не довел), первой части почти хватает для изумления. Для усиления впечатления я читал электронную копию издания конца XIX века, с ерами и ятями, но прелесть оказалась не в этом (разница в орфографии удивительно быстро перестает ощущаться), а в том причудливом мире идей, что владели умами в веке XVIII (и начале XIX).Мир этот был молод и потому свободен в построениях. Милюков пишет о том, как складывалась традиция, как появилась стандартная схема, с которой с тех пор все время спорят и/или соглашаются (Киев-Владимир-Москва с легкими вариациями). Схема вроде бы действительно сложилась, но какие вулканы идей ее породили! Сколько отсебятины и удивительного воображения! Милюков тщательно копает работы наших историков, пытаясь найти в них оригинальность или вторичность (по отношению к европейским образцам), но меня увлекли именно странные метафоры и другая, совсем другая канва самих повествований, что у Ломоносова, что у Щербатова, что у Болтина (и других причастных). Начать с того, что Европа делилась не на Западную и Восточную, а на Север и Юг, и довольно долго что наши доморощенные специалисты, что западные визитеры писали общую историю Севера, в которую пытались встроить наши нарративы. Странно осознавать (не в первый раз, конечно), что все или почти все зависит от точки отсчета.Поражают (меня, по крайней мере) и метафоры. Вот сермяжный Ломоносов, узколобый патриот, сильно навредивший развитию чистой науки (если верить Милюкову), пишет, что история наша не уступает римской. Судите сами – у них первые цари, у нас первые киевские князья, у них республика с гражданскими войнами, у нас раздробленность. У них могучая империя, у нас самодержавие. Занятно, насколько даже в наших краях многих зачаровывала античность как непреходящий образец. Милюков, как видно из вышеприведенной характеристики, Ломоносова не любит, что резко контрастирует с устоявшимся взглядом на него как нашего Леонардо, и тем интереснее читать текст Милюкова, без закрепившегося, насколько я понимаю, в сталинские годы канона (хотя порой наезды кажутся странноватыми). Поразила меня (хотя бы потому, что ничего я о них раньше не слышал) и школа Каченовского. Еще в начале XIX века дошли они до мысли, что вся наша ранняя история – выдумка, скорее всего новгородцев XIII века. Школа эта стала пусть короткоживущей и пустоцветной виньеткой, но вполне закономерной реакцией на прежние фантастические представления. Скепсис родился не на пустом месте – взять хотя бы концепцию кожаных кредитных билетов, якобы существовавших в Киевской Руси. Такие небылицы и вызвали к жизни полный скепсис, которой, однако, перегнул палку (заставив, однако же, историков пытаться критически относиться как к источникам, так и к коллегам).В целом интересная и поучительная книга. Люди всегда люди, ссорятся, охотятся за и отстаивают приоритеты, страдают от безденежья (в случае профессионалов) или от нехватки времени (в случае сановных любителей). Все стоят планы, которые редко выполняют. Кто-то считает нужным приукрашивать ради пользы государства, кто-то ради гражданских идеалов, кто-то декларирует непредвзятость, только воплощать ее в жизнь не может. Кому-то кажется, что вся ясно, вот она, история, кто-то видит непаханое поле, необъятное, и посвящает жизнь сбору первичных документов. Все это волнами, на разных витках спирали, все в непрерывном и хаотическом движении. Все как всегда, только следы остаются. Любопытные следы. P.S. Да, Карамзин, по Милюкову, балабол, а Чаадаев – католический реакционер. И если взгляд на Карамзина почти современный, то с Чаадаевым интересно – его при Сталине тоже возвели на пьедестал, а он, оказывается, все о вселенской церкви с милым папой мечтал. Как минимум ракурс необычный.