Золоту – жизнь, человеку – смерть

Полковник Дышло сказал, что этот майор подчинялся только Александре Федоровне, и в полицейском управлении на него дела нет.

Его лично знают Великие князья Николай Николаевич и Михаил Александрович. Много раз полковник Дышло видел майора на приеме у Милюкова и Гучкова. Это было в десятом году, после этого полковник не видел и не слышал о нем ничего.

У Александры Федоровны был любимый художник, ученик профессора Балабы, он часто бывал в доме майора. Хозяева дома уехали за границу, а новые о них ничего не знают.

– Сегодня у нас мало данных о майоре, это темная личность, она появлялась на арене, когда семье императора грозила опасность.

Геннадий Иванович, я вас правильно понял, что майор – это кличка, а человек, стоящий за ней, является потомственным защитником царской семьи.

– Мы не уверены, но, возможно, это так. Материалы полицейского фонда говорят, что потомки майора, миргородские казаки, спасли царицу Екатерину II, когда она возвращалась из Крыма в Петербург.

– Данные надо искать на Украине, а там, как и здесь, беспорядок. А вы, Геннадий Иванович, постарайтесь, запросите своих товарищей из Киева, Полтавы, Миргорода. Кто-то, да что-нибудь скажет.

– Есть у нас не разгаданное, на расшифрованное письмо, в нем говорится о каком-то казачьем царском фонде в Швейцарии.

– Этим фондом пользовались отдельные доверенные лица царской семьи. Из этого фонда награждались казаки и агенты полиции, охранявшие царскую семью.

– Владимир Ильич, я лично сам проверил все банковские переводы наших банков за последние десять лет, там нет казаков и «майора». Но многое нашим работникам не понятно.

– Связь русских банков с иностранными банками, а особенно со Швейцарским, во многом утеряна. Исчезли первичные документы, и нет людей. Одни умерли, другие выехали за границу.

Геннадий Иванович вышел из Смольного, зашел к Дзержинскому, взял разрешение на встречу с членами Государственной думы, сидевшими в тюрьме.

– Зачем вам пропуск с моей подписью, вы со своим положением имеете такой же вес, как и я. Подпишите пропуска своим помощникам и выпишите себе.

Все документы, касающиеся Тобольска, исходят от вас, и я не имею права ваши указы и постановления подменять своими. Они идут сверху вниз и снизу вверх.

Баштанов вышел от Дзержинского, зашел в свой отдел, взял двух помощников и отправился в тюрьму. Предъявив документы начальнику тюрьмы, они попросили его дать им личные дела на каждого члена Государственной думы.

– У меня нет никаких первичных документов, их посадили после октябрьских событий. Они сидят, мы их охраняем. Я был начальником тюрьмы при его императорском величестве, при временном правительстве и остался при советах. За это время в распорядке тюрьмы никаких изменений не произошло. Разве только то, что стали мы хуже кормить в тюрьме. Наполовину срезали паек заключенным.

Личные дела членов Государственной думы лежат в Смольном, возьмите их там. Вы находитесь в одном крыле здания, а досье на членов Думы лежат во втором.

– С кем желаете поговорить?

– С Пуришкевичем.

Начальник тюрьмы вызвал своего помощника.

– Будьте любезны, приведите Владимира Митрофановича.

Помощник вышел в коридор, крикнул стоявшему красноармейцу.

– Извольте привести из камеры к начальнику тюрьмы господина Пуришкевича.

– Оставьте нас наедине, нужны будете, позову.

Начальник тюрьмы со своим помощником оставляют кабинет и идут в игровую комнату.

Долго Советы не тревожили членов Государственной думы, зачем им понадобился Пуришкевич, человек с двойным дном. В одно время он стоял за монархию, потом за республику.

– Как живется, как здоровье, Владимир Митрофанович? Кажется, мы с вами не виделись с февраля месяца. Помню ваше выступление в думе о конституционной монархии. Вас тогда Великий князь Николай Николаевич поздравил с победой.

– Было время, Геннадий Иванович, но с той поры утекло много воды, все изменилось, все преобразилось. Одни остались, кем и были, другие изменили своим взглядам, а третьи перекрасились.

– А вы к кому примкнули сегодня?

– Такие, как мы, вне закона. Любая страна судит своих нарушителей или оправдывает. Страна, именуемая Революцией, не имеет законов, она не судит а производит разбой. Вернее сказать, уничтожает без суда и следствия своих сыновей. Мы, осужденные Революцией, не пользуемся ни правом, ни законом.

Ленин в своих выступлениях говорит о том, что мы на развалинах строим коммунистическое будущее.

– Владимир Митрофанович, вы что, не верите в то, что все заводы и фабрики будут достоянием народа, а землю получит народ, крестьяне?

Это внешняя оболочка, Ленин делает опору в своей революции на рабочих и крестьян, они ему поверили. Сегодня его идеи самые прогрессивные. Но кто будет хозяином заводов, фабрик, земли. Народ – это нарицательное слово. Кто будет основным хозяином, кто будет беречь и умножать богатство, которое в будущем создаст этот народ?

Советы уже управляют страной, готовят новые законы о земле, о заводах и фабриках.

– Законы можно издать, Геннадий Иванович, но выполнять их в куче сообща не всегда удается, наступит когда-то кризис, провал.

– А как поживает ваш отец Иван Николаевич, как его здоровье и самочувствие. Я с ним виделся за день до моего ареста.

– Отец болеет, просит разрешения на выезд за границу. Прошу его не позорить меня, а он и слушать не хочет. Все твердит свое, что я предал Россию с Лениным немцам.

– Завидую ему, завидую его мечтам попасть в тот мир, в котором родился и вырос. Сегодняшний мир не для нас с твоим отцом. Дети стали не понимать отцов, а мы, в свою очередь, не понимаем их.

– Моих часто видите, Геннадий Иванович?

– Они замкнулись в своем одиночестве, хотел вчера поговорить с ними, но разговор не состоялся. Жена и дети, увидев меня, ушли, а отец с матерью еле терпели мое присутствие.

Я тот человек, который посадил вас сюда, так я слышу от многих семей членов Государственной думы. И этот крест мне нести всю жизнь. Одни сажают, а другие расплачиваются за это. У каждого своя судьба.

– Прекрасная у вас судьба, Геннадий Иванович, вы стоите у вершины нового государства, а я у могилы со своим отмирающим государством. Мы, прозаседавшиеся, ничего не сделали для спасения отечества. Дрались за свои портфели и в итоге потеряли их, а скоро потеряем и свои головы.

Хочу все спросить, что думают Ленин и Дзержинский о нас, о членах Государственной думы. Или вас этот вопрос не касается?

– После беседы с вами буду у Ленина и Дзержинского, непременно спрошу о вашей судьбе. Передам весточку родителям, жене, детям, что мы любезно с вами поговорили один на один.

Владимир Митрофанович, вы можете сказать, как производилась охрана царской семьи и что за особые привилегии у миргородской сотни.

– На этот вопрос вам ответит мой отец. А из членов последней Государственной думы никто вам ничего не ответит.

Если бы миргородская сотня пошла в защиту Государственной Думы, то большевики не взяли бы Зимний, а потерпели бы поражение. Большевиков спасло то, что сотник – ярый монархист – обвинил нас в предательстве Родины, в изгнании с престола царя.

– Он прав, мы голосовали за Конституционную монархию и за Республику. Но ничего не дали народу. Мы распылились в спорах, а конкретного ничего не предложили.

Почему сотник пользовался большим уважением у Александры Федоровны и кто он такой? Меня интересует он и майор.

– Загляните в архив Екатерины II, там вы найдете ответ на этот вопрос. Зайдите к Великому князю Николаю Николаевичу, он любит сотника, как своего сына.

Что можно сказать о майоре. Это казак-сотник императрицы, дослужившийся до майора. Это бывает редко, обычно сотня служит при дворе три-четыре года и уезжает домой. На смену ей приходит новый сотник со своей сотней.

– Это что, Владимир Митрофанович, потомственная почетная служба при ее величестве императрице России дана кем-то миргородским казакам?

– Да, Геннадий Иванович, со времен Екатерины II. Даже Петр I не одержал бы победу, если бы миргородские казаки не разбили бы шведов в 22 километрах от своего города. Около тысяч шведов сложили там свои головы.

Своих погибших товарищей казаки увезли домой, а шведов схоронили в одном кургане.

–Кто может сказать фамилии сотника и майора?

– Списки казаков были у Великого князя и Александры Федоровны.

– Они состояли в партии восстановления монархии?

– Нет и еще раз нет. Всех монархистов Родзянко и Керенский разогнали, а их руководители сидят в соседней со мной камере. Они ждут своего часа, но пока о них все забыли. Не дошли руки до них у советов.

– Геннадий Иванович, если не секрет, его императорское величество и семья живы?

– Живы, Владимир Митрофанович, и слава Богу!

– И кто готовит суд над царской семьей, и где они,

если не секрет?

– Там, куда вы их определили.

– Значит, вам морочат голову монархисты, видать снова пытаются освободить и поставить на престол Николая II. Это у них не выйдет. Они хотят видеть его на престоле, но управлять империй хотят сами, без царя. Они распались на группы, а когда соединятся, то нечего им будет делать.

– Сегодня Николай II не в моде, он игрушка, для тех, кто пытается его восстановить.

– Там полковник Зарев, ярый монархист, отказался служить идеям февральской революции. Он обещал Родзянко и Керенского повесить их голяком на колышке и вывесить на посмешище в Питере, если освободит императора.

На второй день Баштанов отправился в загородный дом старшего Пуришкевича. Митрофан Карлович сидел в библиотечке, перебирал книги. То, чем он гордился всю свою жизнь, стало не нужным, превратилось в домашний мусор.

Вошел слуга, долго топтался на месте, не решаясь заговорить с хозяином. Непрошенные гости вызывали нервное раздражение у хозяина дома. Зная это, слуга всегда долго не решался говорить о приходе нового посетителя.

– Кто пришел? Говори и не топчись на месте.

– Ваш мучитель и сосед Геннадий.

– Эта чекистская крыса никому не дает покоя. Что ему нужно?

– Он пришел с военным поручением от Дзержинского.

– Феликс Эдмундович по пустякам посылать своих сотрудников не будет и такую важную чекистскую птицу нельзя выгнать. Накличешь беду. Пусть войдет.

Митрофан Карлович холодно встретил Баштанова. Не предложив сесть, он спросил, что желает гость знать, и что за дела привели такого важного человека, как он, в его дом.

– Желаю, с вашего позволения, сесть и поговорить с вами.

– Только со мной или может с моей женой, сыном, снохой? – спросил усталым обиженным голосом хозяин дома.

– Я не против, если при нашем разговоре будут присутствовать ваша жена, ваш усыновленный младший сын и сноха.

– Вы и это знаете, что он не мой сын.

– Да, знаю, что он сын князя Вирко, казненного Александром II.

– Вы пришли собирать мусор в моем доме и кому подарить его собираетесь?

– У меня, Митрофан Карлович, такая служба – рыться в чужом белье, собирать и вытряхивать пыль со своих клиентов и посетителей.

– Моя семья относится к вашим клиентам, и какую пыль нынче вы пустите нам в глаза?

Тихонько входит жена с приемным сыном, снохой и внуками, они садятся и смотрят молча на Баштанова.

– Прибыли все, можете говорить. Секретов у меня от моей семьи нет.

– Владимир Митрофанович шлет вам большой привет, желает вам большого здоровья, долгих лет жизни. Он в хорошем здравии, желает поскорее выйти на свободу и крепко вам всем пожать руку. Отцу и матери шлет свой низкий поклон.

Чтобы не быть голословным, я передаю вам лично от него письмо и жду ответ, который он завтра получит. Пожалуйста, напишите письмо, а мне разрешите погулять в вашем саду. Дадите ответ, позовете!

– Прошу, Митрофан Карлович, разрешить вам задать несколько вопросов, касающихся семьи его величества Николая II.

Входит в дом профессор Балаба со своей женой Лорой.

– А, здесь гости, причем большого полета, от самого главного чекиста. Не ожидал увидеть такую важную персону в этом доме. Коль вы здесь, Геннадий Иванович, то что-то у вас неладно. Слышал, вас интересуют какие-то майор и сотник.

– Садитесь, Владимир Алексеевич, разрешите сначала хозяину несколько вопросов задать, а потом вам.

– Как фамилия сотника, отказавшегося защищать членов Государственной думы?

– Зовут Василий, а фамилия Васильев.

– Почему только из Миргорода казаки могли охранять покой царицы?

– Этот указ издала Екатерина II, это почетная ответственность дается лучшей миргородской сотне. В ней служили только отличившиеся казаки под руководством сотника Фуголь, но не Васильева.

На этот вопрос точно ответит только Великий князь и никто больше, поезжайте в Тобольск, спросите у царицы.

– А кто такой Фуголь?

– Это старший сын Фуголя, который является почетным потомственным сотником миргородской сотни. Старший сын назначается сотником над лучшей миргородской сотней.

– Может ли сотник стать майором?

– Любой казак может дослужиться до майора в армии его превосходительства. Но есть одно «но». Сотник служит при Царском селе, охраняет Александровский дворец и в нем царскую семью. Но почему не царя, и не царицу?

– Таким был указ Екатериной II, что сотник служит четыре года и уезжает со своей семьей домой. И за все годы ни один сотник при дворе не получил высшее офицерское звание.

– Прослужил старший сын четыре года, а кто потом охраняет покой царицы?

– Новый сотник, старший сын Фуголя.

– В семье один старший сын, а царица живет пятьдесят-семьдесят лет. Кто ее после ушедшего сотника Фуголь, охраняет?

– А их старших развелось много, как у нас великих князей…

– Почему сегодня охраняет царскую семью Васильев Василий, а не Фуголь.

– Это знают великие князья и ее величество Александра Федоровна.

– А кто такой «майор»?

– Вы имеете в виду фамилию или звание, кличку?

– Митрофан Карлович, вы мне расшифруйте этого майора многоликого.

– Майор Зарев – монархист, граф, лишенный всех царских привилегий за участие в антигосударственных бунтах, выслан в Сибирь.

Майор Зарев – член географического общества, председатель общества сибирских золотопромышленников. Майор, уничтоживший всех монархистов и меньшевиков в Уральске. Это один и тот же человек.

– И да и нет!

– В полицейском управлении были заведены дела «майор» и «Зарев». После февральской революции дела исчезли и истинного майора отличить от майора Зарева, никому не удастся. Дела утеряли, но человек-то жив. Его должен кто-то знать.

Его императорское величество и великие князья знают их лично. Перед утерей личного дела я прочитал письмо матери Николая II, вдовы императрицы Марии Федоровны майору с просьбой и скорейшем спасении ее сына и семьи.

Кто-то в полицейском управлении занимался делами «майора», собирал материал с отречением царя от престола. Этот материал либо уничтожили, либо кто-то выкрал.

Съездите в Тобольск. Там Зарев, поговорите с ним.

– Митрофан Карлович, вы в одно время контролировали работу банков. Знаете хорошо систему банковских операций. Что за банковские операции «сотник» и «майор»?

– Это ежегодные премии казакам за участие в защите земель России.

– А в чем она проявилась, эта защита?

– Есть устав «Сотник» банковских операций. Казаки имели свой денежный фонд. Казак – это защитник отечества. Он живет на окраине империи, он первый встречает врага, он первый гибнет в бою, пока подойдет армия. Казак – это тот же солдат.

– Вы много фантазируйте, Геннадий Иванович. У вас, военных, есть лозунг «Жизнь – это борьба». Если есть революция, то есть и враги революции.

Тяжелую ношу вы взяли на себя: «перманентность революции». Непрерывных процессов не бывает, одно исчезает, на смену приходит обновленное другое.

– Митрофан Карлович, мы строим новое государство, которое из пепла поднимется ввысь.

– Опасны для здоровья дым и пепел. Дым медленно отравляет человека, а пепел его чернит не только снаружи, но и внутри.

– Это вопросы философии, Митрофан Карлович.

Геннадий Иванович раскланялся и ушел, пообещав передать письмо сыну и поговорить о его судьбе с Дзержинским.

Остались в комнате профессор со своей женой Лорой и хозяин дома.

– Вы слышали, Владимир Алексеевич, как Советы упорно ищут руководителей – монархистов, придет время, они казнят императорскую семью. Сделают то, что не успели сделать Родзянко и Керенский.

– Они ищут, Владимир Карлович, сотника – художника Александры Федоровны и майора Фуголь. У меня был ученик Петр Ковалевский – художник с большим будущим. В последнее время окунулся в революцию. Так он хорошо знает художника и покровительствует ему во всем.

– Мне кажется, что в скором будущем все монархисты станут большевиками. Все монархисты Питера, переехав с Лениным в Москву, стали на сторону большевиков, произошла большевизация монархистов.

– В Тобольске, Владимир Алексеевич, монархисты взяли в свои руки основные ключевые посты, и этого боятся Ленин и Дзержинским. Они ищут руководителей монархистов Тобольска, считают, что эти две личности являются главным связующим звеном в монархическом движении Тобольска. Но по моим сведениям, оно не усиливается, а, наоборот, ослабевает.

Те группы, которые готовил Великий князь Николай Николаевич, распались на мелкие частицы, а объединиться они не хотят. Кому нужен беспомощный монарх, сам отказавшийся от престола.

Сотник без своей сотни сам беспомощен. Майор имеет реальную силу, но ему противостоят местные монархисты, анархисты и белоказаки, которые путаются в его ногах и мешают ему сделать свое благородное дело.