Стражи миров

Глава 1

Ночь Трёх Лун

«Чара?» – послышался тихий оклик, и она, вздрогнув, открыла глаза. В доме было очень тихо. «Сегодня! прилетят сегодня!» – радостная мысль встряхнула её, прогоняя остатки сна. Ветхая серенькая занавеска, отделяющая топчан от остального жилища, таяла во мраке. Легко ступая босыми ногами по скрипучим половицам, Чара пересекла тёмную комнату и бесшумно выскользнула на широкое, скособоченное крыльцо. Утро только занималось, первой огненной полосой высветив далёкий горизонт. Они

Разрезая крыльями предрассветную тьму, запоздалая ночная птица торопилась к густому лесу на краю долины. Она бесшумно скользнула над огромным, спящим в тумане лугом, над старым бревенчатым домом, стоящим на самой макушке пологого холма, над девочкой в полотняной рубахе, застывшей на крыльце.

Чаре исполнилось пятнадцать прошлой зимой, но, глядя на худенькую, угловатую фигурку с едва наметившимися холмиками грудей, на бледное, заострённое личико – угадать возраст было сложно. И только глаза, сияющие изумрудным блеском, чудесным образом оживляли невыразительный облик, делая её почти хорошенькой. Налетающий ветерок теребил длинную прядь волос, выбившуюся из неплотной, совсем светлой косы. Девочка не отрываясь смотрела вниз, сжимая у груди, словно в немой молитве, сухие, в цыпках, руки. Сердце билось всё быстрее, подгоняя время: «Сегодня!» Какие-то часы отделяли шесть лет ожидания от того, что должно было случиться – не могло не случиться! – будущей ночью.

Чара поёжилась. Босые ноги застыли на отсыревших за ночь ступенях. В доме звякнула посуда – значит, уже проснулась мать. Девочка вздохнула и вернулась к бесконечной рутине своей пресной, словно сухая лепёшка, жизни.

Тинка, деревенский пастушок и её единственный приятель, как всегда, ждал у колодца.

– На Лугу палаток понаставили, тьма! – радостно сообщил он, подхватив пустые вёдра. – И музыканты будут! Ты как, решилась?

Он был крупным, нескладным и сильно шепелявил из-за отсутствия трёх передних зубов, выбитых пьянчугой-папашей, но оставаться добрым и весёлым это ему не мешало. О том, что задумала, Чара рассказала одному Тинке.

– В темноте затеряться среди ? Не думаю, что это будет так уж сложно. Труднее к ним подобраться, но если ты подстрахуешь, не струсишь, то всё получится, – уверенно отозвалась Чара, налегая вместе с ним на колодезный ворот. кандидатов

Тяжёлое ведро под скрип ворота поднималось вверх, а девочка засмотрелась вдаль, поверх теснящихся крыш деревни, туда, где вставал другой холм, куда более высокий. Его опоясывали крепкие городские стены. Уже неделю по большой дороге, огибая деревню и Луг, стекались к городу люди. Пешком и верхом, в повозках и затейливых экипажах прибывали торговцы, менялы, зеваки, высокие гости Лугового замка и  – юноши и девушки возрастом от семнадцати до двадцати лет, счастливо рождённые с благородной кровью в венах. Этой ночью, когда сойдутся в строгую вертикаль над горизонтом три луны, с неба спустятся . Крылатые кони. Никто не знает, сколько их будет в этот раз. Никому не ведомо, кого выберут они себе в наездники. Кому из кандидатов посчастливится стать новыми Стражами… кандидаты они

Она побывала на Лугу в этот праздник уже дважды – ей тогда было девять, а до этого – три года. Тогда она сидела на плечах у отца. Тогда у неё ещё был отец. И с тех самых пор всё, что по-настоящему согревало её в жизни, было связано с мыслями о … них

Тинка помог Чаре донести воду до самого крыльца. Её мать, болезненно-худая, желчная и начисто лишённая теплоты женщина, встретила их появление молча, поджав губы. Девочке с трудом верилось, что она была доброй и смешливой, пока отец был ещё жив. Но, потеряв мужа, она остыла сердцем и к дочери, и к самой жизни, навсегда превратившись в ту, которая провожала их сейчас тяжёлым взглядом. А что до Тинки – мать невзлюбила его давно, ещё с тех пор, как он здорово поколотил Колдея, её очередного сожителя, заступаясь за Чару.

Тинка мгновенно исчез, подмигнув девочке напоследок. Но полные вёдра были уже во дворе, и она принялась за работу. Пришлось ходить к колодцу ещё три раза, и теперь помочь ей было уже некому.

…Чара замерла над лоханью с помутневшей водой. Мокрой рукой она машинально коснулась кулона с аккуратным силуэтом Крылатого коня на фоне плоского диска, то ли луны, то ли солнца. Единственную памятку об отце, этот прямоугольник на кожаной тесемке, она не снимала с шеи никогда. Откуда у отца появился предмет, больше подходивший Стражу, чем сапожнику, Чара не знала. Ей едва исполнилось четыре, когда его не стало. С тех пор мать больше никогда о нём не упоминала, а Чара – не спрашивала. Но спрашивать – одно, а помнить – совсем другое. Она бережно хранила и этот кулон, и свои воспоминания. Весёлые морщинки в углах глаз, большие добрые руки… Ведь именно он, отец, что-то негромко сказал ослепительно-белому Крылатому коню на самом первом празднике в её жизни. И тот послушно остановился возле отца и сидящей на его плечах маленькой Чары. Удивительный великан позволил крохотной ладошке робко коснуться гладкой шерсти на тёплой щеке и прикрыл глаза, словно это невесомое прикосновение что-то для него значило.

Она сердито отмахнулась от вьющейся над лоханью мухи и от ранящих воспоминаний. Во всём этом не было никакого смысла. Ей, рожденной не в срок, дочери сапожника и прачки, никогда не промчаться по небу на широкой спине Крылатого коня, обгоняя ветер и пригибаясь навстречу шёлковым прядям гривы… Не носить вести от города к городу, от острова к острову. Не охранять границы мира людей у Мрачных гор или за Водопадами… Не постигать тайны Стражей, служащих всем, но не подчиняющихся никому.

Ей оставалось только увидеть их снова, этой ночью. Так близко, как сможет подобраться. И всё же сумасшедшая, отчаянная надежда на чудо не покидала её, вопреки доводам рассудка.

Чара часто сетовала на своё неумение жить, как все, в маленьких печалях и радостях сегодняшнего дня. Но как же это было возможно, если в одном мире с этим мокрым бельём, с раскисающей по осени дорогой, с беспросветной серостью деревенских забав живут Крылатые кони, Стражи и их тайна? Она столько лет боролась со стойким, неизвестно откуда взявшимся убеждением, что её судьба неразрывно связана с Крылатыми конями, столько раз одёргивала себя, замечтавшуюся о подвигах Стражей, что иногда начинала сомневаться. Но – не сегодня! Сегодня самым важным было не опоздать и чётко следовать плану.

Место на лавке рядом с лоханью закончилось – она и не заметила, как перестирала всю гору грязного белья на сегодня. Полоскала и чинила бельё мать, а Чаре оставалось только подняться в город, отнести то, что было выстирано и заштопано накануне. Сложив в заплечную корзину кипы, переложенные пучками сухой душистой травы и аккуратно завёрнутые матерью в чистые полосы холста, она быстро переоделась за занавеской в углу и отправилась в путь.

Верёвочные лямки корзины, как всегда сильно отяжелевшей к концу долгого подъёма, врезались в худенькие плечи. Чара просовывала под них руки, но ладони резало тоже. Узкие, мощёные неровным булыжником улицы города, обычно немноголюдные, сегодня заполонили приезжие. Девочка ловко огибала их, уворачивалась от столкновений, обходя грязь и кучки навоза, сгибаясь под тяжестью ноши. И всё же в городе, затерявшаяся в людской суете, она чувствовала себя куда спокойнее, чем в деревне. Там, внизу, её не слишком жаловали. За диковатый нрав и нелепые мечты даже самые добрые считали странной, остальные – чокнутой. Люди не любят, когда кто-то не желает жить, как все…

Девочка поднималась улица за улицей вверх, до самого замка. Там она сдала бельё ворчливому кастеляну, получила причитающиеся монеты и наконец разогнулась.

Обратный путь был лёгким. Чара зашагала вдоль городской стены к неприметной тропке, по которой до деревни идти было ближе. Охваченная радостным предвкушением, она ничего не замечала.

– Куда спешишь, чокнутая? – Порция яда в голосе за спиной была так велика, что Чара замерла на месте, вместо того чтобы немедленно броситься бежать. Это был Колдей, бывший ухажёр матери, пьяница и дебошир, которого она однажды огрела по голове тяжёлым валком для белья за то, что распускал руки.

Он дёрнул её сзади за пустую корзину, и Чара попятилась, едва устояв на ногах. Оказавшись лицом к лицу с невысоким, немногим выше её самой, щуплым, но жилистым мужчиной, она медленно повела плечами, сбрасывая лямки корзины, готовая обороняться. В щёлочках мутноватых серых глаз Колдея тлел огонёк мстительной ярости: мало того, что девчонка чуть не искалечила его прошлой осенью сама, так и её верзила-дружок добавил позже, ещё и угрожая при этом… Сцепиться с козопасом в открытую деревенский задира не решился – Тинкин вздорный папашка не спустил бы ему такого с рук, но Колдей поклялся отомстить. Обоим. И сегодня пришла очередь «дрянной недотроги» Чары. Он нехорошо усмехнулся: «Девчонка с ума сходит по Крылатым коням? Отлично. Она их не увидит!»

Колдей двинулся ей навстречу, дыша перегаром, слегка расставив руки. Чара сбросила корзину и, схватив её за обе лямки, размахнулась изо всех сил. Корзина описала широкую дугу, но противник увернулся с хриплым смешком.

«Не надо было уходить с дороги! Срезала, называется!» – проскочило запоздалым раскаянием. На узкой тропинке, петляющей в густом кустарнике многолиста, они были одни. «Он следил за мной», – холодея от страха, сообразила наконец Чара и присела, потянувшись за увесистым булыжником, как раз тогда, когда Колдей ринулся на неё. Он схватил руками воздух, запнулся о девчонку, и они оба, потеряв равновесие, кубарем покатились вниз по тропинке и слетели в замаскированный кустарником овражек. Чару немного предохранила куртка, а затасканная рубаха Колдея оказалась разодранной. В прорехах краснели свежие ссадины.

Он зарычал диким зверем. Из налившихся кровью глаз исчезло всё человеческое. Первоначальная идея запереть девчонку на время праздника, чтобы погоревала вволю, а после, подломив её непонятную гордыню, добиться наконец желаемого, растворилось в приступе безумной ярости. Колдей схватил Чару за горло.

Кашляя и задыхаясь, она отчаянно рванулась. Тщетно. Рискуя сломать себе шею, девочка упёрлась рукой в чужой колкий подбородок и, немыслимо извернувшись, приподнялась. Её пальцы находились в опасной близости от оскаленных зубов и пены, выступившей из вонючего рта. Она закричала, но из сдавленного горла смог вырваться только едва слышный хрип. В глазах уже совсем потемнело, когда под ладонь другой руки попал камень. Неожиданно ясная, спокойная мысль: «Сил не хватит», – проскользнула в угасающем сознании. Тьма подступила вплотную.

Она очнулась от боли. Стояли глубокие сумерки, но ещё можно было разглядеть неподвижное тело, лежащее совсем рядом. Правый висок Колдея провалился от удара острым камнем, на лице его застыла гримаса неподдельного изумления. Причём правая бровь изумлялась больше левой… Он был мёртв. Чара отшатнулась и застонала от ужаса. Горло свело резкой болью, будто насильник всё ещё сжимал его. Но нет, она ясно видела огромные, такие страшные и неумолимые прежде, а теперь безвольные, совсем безопасные руки Колдея. Такие же безопасные, как и он сам сейчас.

Над верхушками кустов показалась Жёлтая луна, и Чара забыла о боли. Она крепко зажмурилась и заставила себя не думать об остывающем теле, оставшемся лежать в овражке. Выбравшись на тропинку, она подхватила корзину и что было сил побежала в деревню. Горло раздирало каждым вдохом пряного ночного воздуха. Быстро темнело. Девочка торопилась как могла, всё ещё на что-то надеясь. Пустая корзина колотила по спине и пояснице, в груди горело огнём, но Чара едва замечала боль. Показалась третья луна и начала приближаться к своим небесным сёстрам, заливая окрестности голубым светом. Далеко внизу, на Лугу, уже собрался весь город.

– Где тебя носило? – гневно поинтересовалась принарядившаяся для праздника мать.

Она аккуратно пересчитала монеты, которые девочка, сипло дыша, ссыпала на стол.

– И что это ты на себя нацепила? – В голосе зазвучало подозрение, но тут на крыльце послышался нетрезвый голос её очередного ухажёра, и гнев сменился на привычное равнодушие: – Пошли, что ли?

У первых ярмарочных палаток Чара улизнула, прокладывая себе путь поближе к ритуальному кругу. Огромный, словно отделённый от собравшихся невидимой стеной, он был пуст. Трава, зелёная при свете дня, сейчас отливала синевой. Лица собравшихся плыли белыми пятнами в лунном свете. Кандидаты, а их было много в эту ночь, выстроились полукругом по дальнему краю свободного пространства. Прямо за их спинами высился помост для господ из замка и высоких гостей, он был заполнен зрителями и окружён охраной. Где-то там напрасно дожидался Тинка.

Чара безнадёжно опоздала… Сердце девочки сдавило от горя и ярости на нелепую, несправедливую случайность. Она вспомнила огонёк безумия в глазах Колдея, снова ощутила его руки на своей шее и судорожно вздохнула. Горло обожгло резкой болью, отчаянные слёзы навернулись на глаза, мешая разглядеть кандидатов.

Голоса толпы, окружившей ритуальный круг, сливались в невнятный монотонный гул, от которого у Чары закружилась голова. Но внезапно всё смолкло. Тишина, прокатившаяся по Лугу почти осязаемой волной, поглотила все звуки. Это вышел вперёд Городской голова с медным колоколом в руке. Он, как и все, смотрел теперь в небо. Луны – маленькая Белая, Жёлтая щербатая и ослепительная Голубая – выстроились над Лугом, и тогда он ударил в колокол. Чистый звук поплыл над замершей толпой, над деревней и городом, над всеми землями Лугового замка. И они появились: десять, одиннадцать… – двенадцать! – крылатых силуэтов на фоне разноцветных лун. Чара замерла, забыв, что нужно дышать. Все за годы накопленные возражения самой себе бесследно исчезли – одно присутствие этих удивительных существ наполнило её жизнь глубоким, загадочным смыслом.

Огромные кони, складывая крылья, опускались в центр Луга. Фыркая, шумно дыша, взрывая копытами траву вместе с дёрном. Деревенские лошадки и даже господские породистые скакуны показались бы неуклюжими стригунками перед этими грациозными великанами. Но на Лугу и близко не было обычных лошадей: Крылатых коней они боялись панически.

Городской голова снова выступил вперёд, сзади к нему подоспели два крепких мужика с объёмными бадьями. Чара знала, что в них зерно и вода – часть ритуала. Крылатые кони есть и пить не станут.

Табун привёл огромный вороной жеребец. Волнистая грива целиком укрывала его мощную шею, а кончик густой чёлки касался носа. Последней приземлилась тоненькая серая кобылка, совсем молодая. Она всхрапывала, бочила, нервно переступая ногами, диковато косили угольками её глаза, да чернели по краям концы сложенных крыльев.

Три луны освещали Луг. Кони разошлись по широкой дуге и остановились напротив кандидатов. Юноши и девушки выходили к ним по одному. Захватив пригоршню зерна из одной бадьи и подчерпнув лодочкой ладони воды из другой, они по очереди подходили к каждому из Крылатых коней. Кто-то оставался, другие возвращались обратно. Никто не знает, как именно делают свой выбор Крылатые кони. Может быть, только Стражи? Но, насколько было известно Чаре по обрывкам рассказов и сплетен, Стражи, сами по себе – загадка, никогда этого не обсуждали.

Сердце девочки неистово колотилось в груди, в ушах шумело. Всем своим существом она была сейчас там, на другом краю ритуального круга, среди кандидатов…

Вороной жеребец покинул площадку, где шла церемония. Он медленно обходил Луг, совсем близко к притихшим людям. Крылатый приблизился достаточно, чтобы девочка поняла, насколько он огромен. Неукротимая сила, пугающая и восхищающая одновременно, сквозила в каждом движении, каждом перекате мышц под блестящей шкурой. Чара изо всех сил проталкивалась в передний ряд, но не успела… Мимо её лица проплыла тень сложенного крыла, в подошвы ударила земля под его удаляющимися шагами. Жеребец завершал свой обход.

Церемония выбора между тем подошла к концу. Одиннадцать счастливчиков взобрались на спины своих Крылатых коней и степенно двинулись по кругу. Успокоившись, неспешно прошагала мимо серая кобылка под стройной темноволосой всадницей… Чара даже глаза прикрыла от неожиданно острого укола зависти. Вороной великан в центре ждал завершения ритуала, спокойно глядя на плотно окруживших ритуальный круг людей. Девочка отчаянно надеялась, что вот сейчас он отыщет её взглядом и направится прямо к ней. И жизнь переменится навсегда…

Завершая круг, кони поднимались в галоп, за темп до отрыва раскрывали мощные крылья и уходили в небо. Вороной взлетел последним. Люди всё ещё продолжали стоять в тишине, словно зачарованные. И только Чара, протолкнувшись наконец вперёд, сделала несколько неосознанных шагов да так и застыла на краю опустевшего круга. Девочка, вытянувшись, подалась вверх – куда звала её душа, уносящаяся вслед за Крылатыми конями. Их силуэты растворились в небе, луны начинали медленно расходиться. Толпа загудела, зашевелилась. Разгорались огни костров, зазвучала музыка. От разномастных палаток, кольцом окружавших Луг, потянуло запахами еды. Праздник заполнял теперь всё пространство низины. Одиннадцать Стражей и шестеро – из земель Лугового замка! Им было что праздновать.

Чара брела через оживлённую толпу, обхватив себя за плечи руками, съёжившись, не глядя, куда ставит ноги. Тинка нашёл её, потерянную и оглушённую, на самой границе шумно веселившегося Луга. Там, где начиналась серая петля тропинки, ведущая наверх, в тишину деревни, все звуки и свет из которой стекли с холма на Луг. Не задавая вопросов, только скривившись так, словно ему было больно на неё смотреть, он осторожно, но настойчиво подтолкнул подругу в спину. И она послушно побрела к дому.

Уже позже, лёжа в своём углу за занавеской, совершенно опустошённая, Чара заплакала. Молча, без всхлипов и рыданий. Она свернулась в болезненно тугой комочек, подтянула коленки к подбородку, насколько позволила грубая кожа брюк (сил, чтобы раздеться, у неё уже не оставалось), и замерла на жёстком топчане, не вытирая свободно бегущих слёз.

Чара проснулась в серых сумерках перед рассветом. Потёрла сухие воспалённые глаза. Прислушалась к вязкой тишине в доме. Очень осторожно, опасаясь разбудить мать, достала из-под половицы мешочек с медными монетами – всем, что удалось скопить за последний год – и выскользнула за дверь. Сапожки – старенькие, но крепкие – она надевала уже снаружи. А потом спустилась с холма, не оглядываясь, миновала спящий в тумане Луг и быстрым шагом направилась к дороге, ведущей прочь из долины.

***

Громадный Крылатый конь, угольно-чёрный, аккуратно и почти бесшумно коснулся копытами земли, складывая крылья. Над Небесным Замком висела серая хмарь, обнимая шесть его остроконечных башен. Воздух был пропитан влагой, но шкура и жёсткие перья крыльев оставались сухими. Та же магия, которая позволяла тяжёлому телу парить над землёй, защищала вороного от воды, ударов молний и многих других неприятностей.

Ему уже исполнилось девять, а он до сих пор носил имя отца. Собственное Крылатые получали только из уст своих всадников. Сын Снежного Вихря был раздосадован и растерян. Чувство, которое не имело названия ни в одном из языков обоих миров, привело его в Ночь Схождения на широкий Луг вместе с другими Крылатыми – рождёнными в срок шестилетками. Он знал, что встретит там своего всадника. Он был в этом уверен! Но среди кандидатов его не оказалось… Не нашёлся он и в толпе зевак. Луны разошлись, и двенадцать Крылатых поднялись в небо. Одиннадцать из них несли на спинах юношей и девушек, которым была уготована судьба стать Стражами, и только вороной вернулся в Небесные скалы в одиночестве.

Крылатый передёрнулся и мотнул головой, отчего грива взлетела чёрным облаком и опала.

«Шесть лет! Шесть долгих лет до следующей попытки!» – Он тоскливо посмотрел в сторону Замка, где снижались пары юных Стражей, и вошёл в широкие ворота длинного строения, вытянутого по-над пропастью, на самом краю плато.

Непривычно громко звучал топот копыт в широком проходе опустевшего дома. Сейчас здесь был только он. Он и его отец, который больше не мог летать.

Вороной медленно прошёл в дальний конец длинного коридора, минуя пустые жилища друзей и своё собственное. В торце здания располагались покои отца и его всадника, Деллин-Стража. Музыкально затарахтела завеса, набранная на прочных нитях из полых трубочек болотного дерева. Сын Снежного Вихря замер, перешагнув порог.

Ослепительно-белый, костлявый от старости жеребец, чьи внушительные размеры напоминали о былой мощи, шагнул ему навстречу. Левое крыло пожилого великана было полуопущено и мело каменный пол концами вытертых перьев. В глубоком кресле у горящего камина утопала долговязая фигура его всадника. В его мутных глазах без зрачков тускло отражалось пламя. Абсолютно слепой, он приветливо улыбался вороному, поскольку прекрасно видел глазами своего Крылатого.

Глава Старших. Эта пара – великий воин и мудрец – ставила точку в любых спорах Стражей. И один из них был его отцом. Правда, порой вороной сомневался – который более.

– Сынок! – вслух заговорил Страж. Заговорил за них обоих, разумеется.

Вороной догадался, отчего отец предпочёл избежать мысленной речи – не захотел унижать его жалостью. Молодого Крылатого это только порадовало. Открывать им, насколько он растерян и уязвлён, совсем не хотелось.

– Не сочти нас выжившими из ума стариками, но мы видим в том, что ты вернулся один, лишь подтверждение того, что у тебя особенная судьба, – мягко продолжил слепой Страж.

– Ну конечно! – всхрапнул сын Снежного Вихря, распахиваясь настежь в своей горечи, обращаясь сразу к обоим. – Чем же ещё утешить неудачника? Объявить его особенным! Если бы кое-кто сдержал свои инстинкты десять лет назад, я не стоял бы здесь никому не нужным, бесполезным перестарком!

– Не смей! – Ураганная сила мысленной речи отца смела весь яд горьких обвинений. – Я не собираюсь перед тобой оправдываться, но прояви уважение к выбору своей Матери!

Вороной опустил голову. Сорваться заставило разочарование, но он совершенно не собирался оскорбить выбор Матери – она, как-никак, пожертвовала судьбой Стража, чтобы произвести его на свет.

– Но что же мне теперь делать? – воскликнул он с отчаянием, рвущимся из самого сердца, обращаясь к ним обоим – седому старику и седому Крылатому.

– Будешь нашими глазами и ушами, – сухим, надтреснутым голосом ответил Деллин-Страж.

– И крыльями, – прошелестел вздох Снежного Вихря в голове вороного.

Они заговорили между собой, отсекая молодого от своих мыслей, и он попятился к выходу.

Ему хотелось подумать. Разобраться в своих чувствах. Выстроить хоть какую-то систему оправданий дальнейшему существованию. Как всегда, на ум пришла одна из древних легенд его народа.

Легенды Крылатых. Аттис Непримиримый.

Аттис – свирепый и гордый жеребец, водил свой табун среди лесистых гор, а равнины у их подножия служили Матерям и жеребятам домом. Но с каждой весной Люди со своими стадами подбирались всё ближе к пастбищам табуна. Распахивали дикие прежде земли. И перестали уходить с приближением Снегов, а оседали в своих деревнях. Но Крылатые продолжали снисходительно поглядывать на их копошение там, внизу, в тени широких крыльев… Так продолжалось до первого убийства. Люди вздумали охотиться на Матерей и несмышлёных жеребят-годовичков. Они убивали их ради мяса и шкур, словно безмозглый скот!

Ураганом обрушился Аттис на деревни, и Люди гибли под гневом разъярённых жеребцов, потерявших своих Матерей и жеребят.

Между Крылатыми и Людьми вспыхнула война. Её возглавил Аттис, получивший второе имя – Непримиримый, ещё до того, как стал им в действительности. И некому было бы о ней поведать, но…

В захваченный бедой мир пришёл ТанеРаас, пришёл в обличии мальчишки, простого деревенского подпаска. Многие Снега времён укрыли его человеческое имя, но им не укрыть того, что он совершил. ТанеРаас спас и выходил молодого Крылатого, раненного Людьми. Он и стал первым всадником Крылатого. ТанеРаас убедил Людей и Крылатых жить в мире, опираясь на Договор. И составлен был такой Договор, и скрепили его словом Великие Маги Людей и вожаки табунов. Только один вожак отказался принять его. Ослеплённый жаждой мести, Аттис Непримиримый задумал убить ТанеРаас, разрушить Договор. Но открылась ему правда: никто не властен над ТанеРаас, ни Люди, ни Крылатые. Каждое живое существо, каждая травинка и камень, каждая капля дождя – всё в Арисе склоняется перед силой его. Ибо сила эта – дыхание самого мира, защищающего себя.