Потусторонняя любовь

В результате их совместных усилий обвинения против Гусева были сняты одно за другим. Следователя Чупова обвинили в незаконном лишении свободы, фальсификации улик и превышении должностных полномочий.

Главная свидетельница, Вралёва Варвара Степановна – женщина предпенсионного возраста, любопытная и склонная встревать в чужие разговоры – поведала в прокуратуре слезливую историю.

– Шла я, значит, рано утром с рынка, – начала Варвара Степановна, прижимая к груди потёртую сумочку. – Устала страшно, ноги гудят, давление скачет. И тут вижу – двое в полицейской форме на мирно идущего гражданина напали! А в нём-то я узнала работника нашего предприятия, инженера Гусева Алексея Фёдоровича, человека тихого, интеллигентного.

Она замолчала, приоткрыла сумочку и тайком туда заглянула. Глаза её радостно блеснули, увидев на дне пухлую пачку купюр. Воодушевлённая, она продолжила с ещё большим пылом:

– Эти изуверы в полицейской форме без всяких видимых причин зверски избили бедного инженера! Он даже сопротивляться не пытался! А они его – дубинками, ногами!

Давая показания, Степановна то и дело приоткрывала свою сумочку и тайком туда заглядывала, словно проверяя, не исчезли ли деньги.

Нашлось ещё несколько свидетелей. Все они дружно подтверждали противоправные действия полиции, хотя их показания странным образом расходились в деталях. Впрочем, защитники искусно сглаживали эти нестыковки.

Адвокаты требовали немедленного освобождения Гусева из СИЗО. Возникла было некоторая трудность из-за карантина – врачи настаивали на том, что Гусев является потенциальным носителем инфекции. Но адвокаты нашли компромисс – Гусева поместили в одиночную палату повышенной комфортности обычной больницы.

Адвокаты пообещали решить вопрос о снятии карантина с Алексея после его медицинского обследования. Также они сообщили, что Чупов, который вёл дело, в сговоре с другим полицейским похитил его миллион. Защитники уговаривали написать заявление о произволе экипажа полиции, напавшего на него. Но Гусев, обрадованный тем, что его освободили из СИЗО, отказался от этого предложения. Он по собственной инициативе подал заявление о том, что не имеет претензий ни к действиям полиции, ни по поводу пропавших денег, которые, как он утверждал, не принадлежали ему.

В это же самое время из изолятора выпустили поседевшего Чупова. Волосы у него на висках стали совершенно белыми, руки мелко подрагивали, а в глазах застыл нездоровый блеск. Отделался он только увольнением с работы за халатное отношение к своим обязанностям.

Вместе с Сидоровым, уволенным по той же причине, они молча шли по серым улицам, пока Чупов не остановился возле неприметной вывески «Бар "Последний шанс"».

– Зайдём? – хрипло спросил он. – Надо выпить. Надо поговорить обо всей этой чёртовщине.

В баре

Бар оказался полупустым – три часа дня, не лучшее время для заведений такого рода. За стойкой скучал бармен, лениво протирая бокалы. Чупов и Сидоров устроились в дальнем углу, подальше от любопытных глаз.

– Водки, – коротко бросил Чупов. – Бутылку. И чего-нибудь закусить.

Первую рюмку они выпили молча, жадно, словно воду после долгой жажды. Вторую – тоже молча, но уже медленнее.

– Слушай, – наконец заговорил Сидоров, оглядываясь по сторонам и понижая голос. – Ты ведь точно положил деньги в сейф? Я своими глазами видел.

– Клянусь, – Чупов провёл дрожащей рукой по лицу. – Я сам их туда положил. Запечатал. Всё по инструкции. Понимаешь? Всё правильно сделал!

– Тогда как? – Сидоров налил третью. – Как, чёрт возьми, миллион мог исчезнуть из запечатанного сейфа?

– Не знаю, – Чупов залпом опрокинул рюмку. – Честное слово, не знаю.

– Тогда что? – В голосе Чупова послышались истерические нотки. – Телепортация? Магия? Или, может, чёрт на самом деле существует и решил поиздеваться над нами?

Он рассмеялся – нервно, надрывно, – но смех быстро перешёл в кашель.

– Без помощи чёрта миллион из сейфа исчезнуть не мог, – наконец сказал Сидоров, и в его словах прозвучало что-то окончательное. – Другого объяснения нет.

После этих слов оба замолчали, глядя в свои рюмки.

После третьей рюмки к ним за стойку незаметно пристроился старичок. Откуда он взялся – непонятно, секунду назад его точно не было. Возраст старика было невозможно определить: ему могло быть и семьдесят, и девяносто, а может, и все сто лет. Лицо его походило на пожелтевший пергамент, испещрённый глубокими морщинами, а глаза… глаза были странными. Слишком живыми для такого древнего тела. Они блестели каким-то нездоровым, хищным блеском.

Старик достал потёртую курительную трубку – штука явно старинная, может, даже антикварная. Не спеша, с явным удовольствием, набил её табаком, раскурил, выпустил несколько колец дыма, которые причудливо повисли в воздухе, и смачно сплюнул на пол.

Бармен дёрнулся было, но старик метнул в его сторону взгляд – короткий, но такой, что бармен резко отвернулся и принялся усиленно натирать уже чистый бокал, делая вид, что ничего не заметил.

Старик повернулся, ткнул пальцем в сторону молоденькой официантки, которая как раз проходила мимо с подносом, и прохрипел голосом, похожим на скрежет ржавых петель:

– Неплохая задница! Упругая. Молодая. Жаль, что дура.

Официантка покраснела и поспешила скрыться за дверью подсобки.

Чупов и Сидоров переглянулись. Вот ещё не хватало пьяного старого извращенца.

Сидоров, достав из кармана мятую банкноту, положил её перед стариком и постарался говорить вежливо:

– Слушай, старик, возьми и отвали отсюда. Дай людям поговорить спокойно, а?

Старик взял банкноту, повертел её в пальцах – пальцы были удивительно длинными, с желтоватыми когтями вместо ногтей, – поднёс к лицу, словно принюхался, потом поднёс к самым губам и тихо дунул.

Банкнота вспыхнула бледно-голубым огнём и истаяла, не оставив даже пепла. Просто исчезла в воздухе.

– Ловко, – протянул Сидоров. – Фокусник, значит. Ну давай, дед, покажи ещё что-нибудь, раз уж решил развлекаться.

– Фокусник? – Старик медленно повернул к нему голову, и Сидорову вдруг стало холодно, словно из открытой двери повеяло зимним ветром. – Нет, милый. Не фокус, а магия. Настоящая, древняя, тёмная магия.

Чупов нервно хмыкнул:

– Ага, щас. Магия. Ты случайно из дурдома не сбежал, дед?

– Вы же сами только что говорили, – старик неторопливо выпустил струю дыма, которая странным образом не рассеялась, а поползла по столу, словно живая, – что без помощи чёрта миллион из сейфа исчезнуть не мог. Так вот: вы были правы. Абсолютно правы.

Повисла тяжёлая тишина. Где-то капала вода. За окном проехала машина.

– Откуда ты… – начал было Сидоров, но осёкся.

– Откуда я знаю? – Старик оскалился, обнажив редкие, но удивительно острые зубы. – Да оттуда же, милый. Оттуда, где знают всё. Где видят всё. Где помнят каждый ваш грешок, каждую вашу подлость.

– Ты подслушивал, – твёрдо сказал Чупов, хотя сам не верил в эти слова. – Стоял за углом и подслушивал.

– Подслушивал? – Старик хихикнул – тихо, противно. – Ох, как же вы смешны, вы, людишки. Всегда ищете простые объяснения. Всегда цепляетесь за свою жалкую рациональность, как утопающий за соломинку.

– Хотите знать правду? – прошептал он, и его шёпот почему-то был слышен лучше, чем обычная речь. – Хотите узнать, кто украл ваш миллион? Кто разрушил ваши жизни? Кто сделал вас посмешищем?

– Кто? – сорвалось у Сидорова.

Старик наклонился ближе. От него пахло серой и чем-то ещё – чем-то древним, гнилостным, потусторонним.

– Только с ошибочкой в определении рода вышла, – медленно проговорил он, смакуя каждое слово. – Не чёрт. Чертиха. Молодая, красивая, дерзкая чертиха. Зовут её Змеяна, и эта проститутка должна сполна заплатить за причинённую душевную боль моему хозяину.

Последние слова он произнёс с такой злобой, что Чупов невольно отшатнулся.

– Сукин ты сын, – прохрипел Сидоров, пытаясь изобразить храбрость. – Кто ты такой вообще? Как тебя звать?

Старик выпрямился и торжественно объявил:

– Я и есть Сукин Сын. Именно так меня называли последние… э-э-э… – он задумался, загибая пальцы, – …лет триста, наверное. А до того было много других имён. Но это не важно.

– Ты спятил, – Чупов вскочил со стула и схватил старика за грудки. – Совсем ум за разум зашёл, старый хрыч!

Он хотел как следует тряхнуть деда, но в ту же секунду руки его свело судорогой. Такая острая, обжигающая боль пронзила ладони, словно он схватился за раскалённое железо. Чупов взвыл и попытался отпустить, но не смог – пальцы словно приросли к одежде старика.

Дальше всё происходило словно в замедленном фильме, хотя на самом деле прошли считанные секунды.

Из-под седых волос старика стали вырастать рога – сначала маленькие бугорки, потом они вытянулись, почернели, закрутились спиралью. Самые настоящие рога, как у барана, только чёрные, блестящие.

Нос его задвигался, расплылся, превратился в свиной пятак, который громко и мерзко захрюкал.

Изо рта показались клыки – длинные, кривые, желтоватые – и старик, нет, уже не старик, а нечто другое, облизнул их раздвоенным языком.

Сидоров заорал, схватил бутылку со стола – тяжёлая, стеклянная, хорошо подойдёт, чтобы врезать по голове, – и замахнулся.

Бутылка вылетела из его руки – сама, будто её кто-то выдернул, – описала в воздухе странную дугу, совершенно невозможную с точки зрения физики, и с грохотом обрушилась на голову Чупова.

Тот рухнул на пол, а руки его наконец разжались.

– Мать… твою… – только и смог выдавить Сидоров.

Он стоял, вцепившись в стойку, и не мог оторвать взгляда от трансформации. Ноги отказывались слушаться. Всё внутри сжалось в ледяной комок.

Существо – уже невозможно было называть его стариком – улыбнулось, и улыбка эта была страшнее любого оскала.

– Ну что, – прохрипело оно, и голос теперь звучал совсем по-другому, с металлическим скрежетом, – поверили в магию? Или ещё нужны доказательства?

Сидоров попытался закричать, позвать на помощь, но горло перехватило.

Чёрт повернулся к бармену, который стоял белый как полотно, уронив бокал:

– А ты, рожа бесполезная, забудь про меня. Понял? За-будь.

И щёлкнул пальцами, испарился.

Бармен мгновенно расслабился, заморгал, словно проснулся, и принялся орать на Чупова с Сидоровым.

Вызванному им наряду полиции рассказал:

– Пришли вдвоём. Распили бутылку, а потом передрались. Бывает такое, знаете, алкоголь – страшная вещь. А что за старик, о котором они бормочут? – он пожал плечами с искренним недоумением. – Я никуда не отлучался, видел всё с начала до конца. Они всё время были одни. Никакого старика здесь не было. Наверное, белочка у них началась, мало ли…

Уже в полиции начальник районного отделения, полковник Крылов, спросил Чупова:

– Что, Саша, миллион не поделили?

Чупов вспылил:

– Да не брал я их! Клянусь! Это всё чёрт! Там был чёрт, настоящий! Он превращался! У него рога выросли, и пятак свиной, и клыки! Он…

– Угу, – полковник понимающе кивнул, обмениваясь красноречивыми взглядами с подчинёнными. – Все воры оправдываются тем, что чёрт попутал. Ладно, хватит. Посадить их на десять суток за хулиганство. И пусть там головы проветрят, может, поумнеют.

Чупова и Сидорова увезли в суд, и в отделении долго смеялись над их историей про чёрта в баре.

А в баре ещё долго пахло серой.

В больнице

Гусеву снился удивительный сон – один из тех редких снов, которые настолько ярки и реальны, что граница между сном и явью размывается, исчезает без следа.

Он видел себя студентом, молодым и полным сил. Сидел с однокурсниками вокруг костра на вершине холма. Пламя весело потрескивало, искры взлетали к звёздному небу. Кто-то играл на гитаре, кто-то пел вполголоса. Было тепло, уютно, по-студенчески беззаботно.

Кругом простиралась непроглядная ночь. Внизу, у подножия холма, раскинулось старое кладбище – место, о котором в городе ходили мрачные легенды.

Студенты рассказывали девчатам страшные истории – как здесь видели призраков, как по ночам слышны стоны умерших, как несколько лет назад пропал студент, решивший пройти через кладбище на спор.

Девушки испуганно ахали, кутались в куртки, прижимаясь друг к другу.

И тут Гусев встал.

– Я пройду, – сказал он твёрдо, глядя в темноту. – Один. Сейчас. Через всё кладбище, от входа до выхода на дорогу.

Наступила тишина. Даже гитара замолчала. Все уставились на Алексея.

Его пытались отговорить – и друзья, и девушки. Но Алексей был упрям. В его упрямстве была смесь молодой бравады и желания произвести впечатление на Марину, девушку, в которую он был тайно влюблён.

– Пойду и пройду, – отрезал он. – Встретимся на той стороне, у дороги.

Он взял фонарик, но тот вскоре погас. Батарейки сели окончательно. Не хватало ещё вернуться из-за такой мелочи! Алексей сунул бесполезный фонарик в карман куртки и пошёл вниз, к кладбищу.

Первые минуты было не страшно. Даже интересно. Потом начались надгробия. Становилось всё жутковатее с каждым шагом. Ветер усилился, скрипели ветки деревьев. Где-то вдалеке ухнула сова.

И вдруг он почувствовал – кто-то идёт за ним.

Не слышал шагов, не видел ничего, но чувствовал кожей. Сзади было присутствие. Чужое. Холодное. Враждебное. Голодное.

Боясь обернуться, Алексей ускорил шаг. Присутствие не отставало. Теперь он уже явственно слышал за спиной тяжёлое, хриплое дыхание – нечеловеческое, звериное.

Гусев побежал. Спотыкаясь о надгробия, царапая лицо о низкие ветки, больно ударяясь ногами о каменные ограды. За спиной храп становился ближе, громче, яростнее.

Лёгкие горели огнём, в боку кололо, ноги путались, но Гусев бежал, понимая, что остановка означает смерть.

Наконец кладбище закончилось. Гусев перемахнул через низкую каменную ограду и оказался у опушки леса. И здесь произошло странное – стало легко. Невероятно, непостижимо легко.

Страх отпустил мгновенно. Дыхание за спиной смолкло.

Он чувствовал защиту леса – как будто деревья узнали его, приняли, укрыли. Ветки расступались перед ним, освобождая дорогу. Он слышал разъярённый рёв – далёкий, злобный, полный бессильной ярости. Хруст ломаемых стволов – но то, что гналось за ним, не могло пройти. Лес не пускал. Лес защищал своего.

Наступало утро. Где-то защебетала ранняя пташка. Небо на востоке окрасилось в нежные розовые тона.

Услышав впереди журчание ручья, Алексей вбежал на лесную опушку и замер, забыв дышать.

Она стояла на берегу ручья, в лучах восходящего солнца, и была прекраснее всего, что он когда-либо видел.

Обнажённая, прекрасная, нездешняя. Свет обволакивал её тело золотистым сиянием. Длинные тёмные волосы струились по плечам и спине водопадом ночи.

И глаза – изумрудно-зелёные, невероятные, бездонные, магические.

Она повернулась к нему и протянула руки.

Счастливый, Алексей шагнул к ней. Взял за ладонь – она была тёплой, живой, реальной. Их пальцы сплелись, и он почувствовал, как волна блаженства накрывает его с головой.

Он смотрел в её зелёные глаза и тонул в них, как в тёплом море.

И вдруг всё исчезло.

Он проснулся от пронзительного крика Зины:

– Немедленно пустите меня к нему! Я его жена! Жена!

Голос был визгливым, истеричным, резким. Гусев застонал, зажмурился, пытаясь вернуться в сон, но было поздно.

– Тише, гражданочка, – умоляла медсестра. – Вы его разбудите! Больной должен отдыхать!

– Да плевать мне на ваш карантин! – завизжала Зина. – Я его законная жена! Я требую впустить меня немедленно!

Дверь палаты приоткрылась, но Зинка тут же оттолкнула медсестру и ввалилась в палату.

– Лёша! Алёшенька! – она бросилась к кровати. – Прости меня! Люблю тебя, не могу без тебя жить! Наврала тебе всё, сама не знаю зачем!

Она говорила быстро, захлёбываясь словами, начала лихорадочно выкладывать из сумки свёртки и контейнеры.

– Вот блинчики сделала с творогом, как ты любишь! И молочка принесла! И колбаски твоей любимой!

Гусев не слушал. Он ещё был там, в том лесу, у того ручья. Видел перед собой не Зинкино раскрасневшееся лицо, а её – женщину из сна, с изумрудными глазами.

Зинка, приняв его улыбку на свой счёт, воодушевилась и продолжила причитать о прощении и любви.

Из сновиденческого оцепенения Гусева вывел появившийся в дверях врач:

– Алексей Фёдорович, – произнёс он с некоторой торжественностью, – вам доставили обед из ресторана. Разрешите заносить?

Гусев, решив, что врач шутит, рассеянно кивнул.

Но то, что началось дальше, окончательно вернуло его к действительности.

В палату стали заходить официанты в безукоризненно белоснежных пиджаках с золотыми пуговицами – настоящие, профессиональные, с безупречными манерами. На лацканах пиджаков поблёскивали золотые значки с надписью «Гранд Империал».

Тумбочку с Зинкиными блинчиками убрали в угол. Вместо неё внесли настоящий стол – тяжёлый, дубовый, накрытый белоснежной скатертью с вышитыми золотом вензелями.

Стол быстро заполнялся разнообразными напитками и снедью на серебряных подносах. Тончайшие ломтики мраморной говядины с трюфелями, зажаренный молочный поросёнок с хрустящей золотистой корочкой, запечённая осетрина, камчатские крабы, устрицы на льду, чёрная икра в хрустальной вазе. Паштеты, буженина, копчёная форель. Овощные салаты всех цветов радуги, фруктовые композиции с экзотикой.

А напитки! Бордо, Бургундия, десертные токайские и портвейны, коньяки высших проб, шампанское французское – «Moët» и «Dom Pérignon».

Даже пришедший адвокат Лукин – человек, повидавший немало богатых клиентов, – был поражён обилием угощений.

Зинка застыла с открытым ртом, сжимая в руках свой жалкий контейнер с блинчиками.

– Приятного аппетита, господин Гусев, – церемонно произнёс старший официант. – Если что-то не по вкусу – немедленно сообщите, заменим.

Зинка кинулась к столу:

– Ой, Лёшенька! Ой, икорка! Ну ты даёшь!

Появление Смирнова

Но в этот момент через порог переступил ещё один посетитель.

– Извините, – произнёс он вежливо, но твёрдо. – Дама, прошу вас выйти. У меня назначена встреча с Алексеем Фёдоровичем.

Это был представительный мужчина лет сорока пяти, в дорогом сером костюме, с военной выправкой и цепким взглядом. В руке он держал кожаную папку.

– Смирнов Павел Эдуардович, – представился он, протягивая Гусеву визитку. – Директор частного охранного агентства «Бастион». Я доставил для вашей охраны лучших моих сотрудников.

Гусев взял визитку, не понимая, что происходит.

– Простите, но я не заказывал охрану, – пробормотал он растерянно.

– Алексей Фёдорович, – Смирнов достал из папки документы, – в нашу фирму позвонила женщина, представившаяся вашей супругой. Она оплатила услуги на полгода вперёд. Деньги уже поступили на счёт.

– Но я никуда не звонила! – взвизгнула Зинка, вцепившись в рукав Смирнова. – Это какая-то афера!

Павел Эдуардович посмотрел на неё с плохо скрываемым презрением и осторожно высвободил рукав:

– Нет, не вы. У вас голос визгливый и резкий, извините за прямоту. А у той женщины голос был особый – бархатный, приятный, обволакивающий. Такой голос невозможно забыть или спутать.

Он повернулся к Гусеву:

– Алексей Фёдорович, гарантирую вам полную безопасность. У нас работают профессионалы – бывшие спецназовцы, офицеры ФСБ. Круглосуточная охрана, слежение за периметром, сопровождение при выходах.

История контракта

Смирнов был рад этому контракту больше, чем показывал. Его фирма находилась на грани банкротства – последние три месяца заказов почти не было, оборудование приходилось продавать, чтобы расплатиться с кредиторами.

Звонившая женщина попросила всю фирму – все восемьдесят шесть сотрудников – переключиться на охрану одного человека. Смирнов воспринял это как шутку и на вопрос, сколько ей заплатить, от злости назвал цифру в пять раз превышающую необходимую.

– Хорошо, – спокойно ответила женщина тем самым бархатным голосом. – Через час деньги поступят на ваш счёт.

Смирнов хмыкнул и положил трубку, уже забывая о разговоре.

Каково же было его удивление, когда через полчаса в кабинет вбежала перепуганная секретарша и закричала, задыхаясь:

– Павел Эдуардович! Там… на счёт… по-моему, ошибка!

Он зашёл в банк-клиент и обомлел. На счёт фирмы, который ещё утром был почти пуст, поступила гигантская сумма. Такая, что можно было не только оплатить всех сотрудников на полгода вперёд, но и купить новое оборудование, расплатиться с долгами и ещё останется на развитие.

Смирнов три раза проверил выписку, думая, что глюк системы. Но нет – деньги были настоящими, перевод прошёл через швейцарский банк, всё чисто и легально.

Женщина уже не отвечала на звонки, но прислала СМС с адресом больницы и именем клиента: «Гусев Алексей Фёдорович. Приступайте немедленно. Жизнь этого человека – ваша главная задача на ближайшие полгода».

Адвокат Лукин

– Алексей Фёдорович, – обратился адвокат Лукин, отложив в сторону свою папку с документами, – мне час назад также звонила ваша… э-э… вторая супруга. Она просила заняться бытовыми условиями вашего пребывания здесь. С администрацией больницы я всё решил. Главврач был очень сговорчив, когда узнал сумму.

Звонившая женщина – а голос у неё действительно был потрясающий, Лукин за тридцать лет адвокатской практики такого не слышал – чётко отметила, что переселять Гусева из больницы пока не нужно по медицинским показаниям. А только создать на месте все удобства, роскошь и покой, чтобы он ни в чём не нуждался и быстрее шёл на поправку.

Видя, что Гусев его не слушает, а сидит с бокалом красного вина, уставившись взглядом в противоположную стену, явно о чём-то мечтая – по лицу блуждает счастливая полуулыбка, – адвокат замолчал и кивнул ожидавшим в коридоре рабочим.

Преображение палаты

Те, стараясь не шуметь, стали заносить в палату один за другим свёртки и коробки: персидские ковры ручной работы, новую мебель из красного дерева, домашний кинотеатр с огромным плазменным экраном, стереосистему, бар с зеркальными полками, заставленный бутылками дорогого алкоголя, торшеры с шёлковыми абажурами, картины в золочёных рамах.

Даже притащили аквариум – большой, на сто литров, с золотыми рыбками, подсветкой и компрессором, который тихо забулькал в углу, создавая умиротворяющую атмосферу.

Главврач

Прибежал главврач – полный мужчина с лысиной и добродушным лицом – и радостно, даже восторженно сообщил:

– Алексей Фёдорович! Заканчиваем монтаж высокоскоростного интернета – оптоволокно, гигабит в секунду! Во время вашей вечерней прогулки соседнюю палату переоборудуем в ванную комнату с гидромассажем, джакузи и сауной! А к вечеру, если вы не возражаете, всех больных отделения переселим на другой этаж, чтобы вам никто не мешал!

При этом главврач руководствовался отнюдь не корыстными целями. Он уже обдумывал, какую медицинскую аппаратуру закупить на вырученные деньги для больницы – новый томограф, современный рентген-аппарат, аппарат ИВЛ, дефибрилляторы, – и какие необходимые медикаменты, которых катастрофически не хватало.

Финансирование больницы за последние три года упало до тридцати процентов от необходимого. Комитет города по здравоохранению уже полгода готовится ликвидировать данное лечебное учреждение. И тут – новоявленный богач объявился! Это был подарок судьбы, шанс спасти больницу.

Гусев энергично замотал головой, почти испуганно:

– Нет-нет, не надо! Никто мне не мешает, правда! Не тревожьте из-за меня больных людей, они и так мучаются. Мне и так хорошо, даже слишком хорошо.

Главврач облегчённо вздохнул – переселение всего корпуса было бы логистическим кошмаром – и, пожав Гусеву руку с благодарностью, поспешил прочь координировать работы.

Переезд в особняк

Через пять дней, когда карантин наконец сняли и все анализы оказались чистыми, адвокат Лукин привёз Гусева к новому месту жительства.

Чёрный блестящий «Мерседес S-класса» остановился перед высокими коваными воротами. За ними виднелся трёхэтажный особняк в классическом стиле, окружённый ухоженным садом.

– Документы на жильё оформлены на вас, Алексей Фёдорович, – пояснил адвокат, доставая из портфеля толстую папку. – Вот свидетельство о собственности. Всё чисто, никаких обременений. Дом ваш, земля ваша.

Гусев вышел из машины и замер. Бывший инженер третьего разряда, всю жизнь мечтавший о собственной однушке в панельной хрущёвке, стоял перед трёхэтажным дворцом и не мог поверить, что это реальность.

Белокаменный фасад с колоннами, широкие ступени, ведущие к массивной дубовой двери с витражными вставками. Высокие арочные окна с резными наличниками. Вокруг дома – осенний сад: багряные клёны, золотые берёзы, тёмная зелень елей.